Текст книги "Ничейный космос"

Автор книги: Филипп Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Книга 4
Выдержки из мысленного дневника Лены Смит, 2004 г. —

Мечта, которая осуществилась

Я стала профессиональной пианисткой и дала концерт в «Карнеги-холл».

Я с трудом верила в реальность происходящего, будто пользовалась огромной, но незаслуженной честью. Да, за аренду зала пришлось заплатить, однако концерт я давала не ради славы. Просто у меня блестяще получалось играть на пианино, и было полное право выступить впервые именно в «Карнеги-холл».

Всю ночь перед концертом я не спала. Рано утром поднялась с постели – голодная. Но сил поесть не было. Я снова легла поспать после обеда, потом приняла душ, переоделась и поехала в «Карнеги-холл» на два часа раньше запланированного.

Была пятница. Я надела черное платье… нет, синее. Облегающее. Без рукавов. Никаких драгоценностей. Волосы… собрала в узел на затылке? Или просто аккуратно причесала и зафиксировала гелем? Кажется, собрала в узел.

Стояла жара. Подмышки вспотели, пришлось умыться в уборной. Я… ой, нет-нет, это было в другой раз. Впрочем, не важно. Итак, ночь выдалась холодная, платье на мне было синее. С рукавами. Да, точно так.

Журналисты, репортеры – все рвались взять у меня интервью. Я всем отказала. Заперлась в гримерке и начала медитировать. Затем посмотрела один эпизод из комедийного сериала на портативной видеодвойке.

Ощутив готовность, я вышла на сцену (шла к ней долго). Села за рояль, бросила взгляд на пришедших и чуть не хлопнулась в обморок. Собралась, посмотрела на клавиши, очистила разум от лишних мыслей. Тут в зале кто-то кашлянул, нарушив идеальную тишину, однако я на это не обратила внимания. Только еще раз проверила свою готовность и заиграла…

За милли-милли-миллисекунду между тем, как мозг отдал команду пальцам, и тем, как они извлекли из рояля первый звук, я успела подумать: «Неплохо, Лена, очень неплохо… для лишенной музыкального слуха и вообще не одаренной музыкально».

Отсутствие способностей к музыке, если честно, бесило меня еще в школе. По всем предметам я получала пятерки, и только на физкультуре от меня проку не было (да это и не важно). Однако большой и светлой – хоть и несбыточной – оставалась мечта стать великим музыкантом. Сначала я завалила экзамен по кларнету, потом по флейте и виолончели. Оказалось, я даже не умею правильно держать смычок, руки действуют вразнобой, мелодии в памяти не удерживаются, а ноты для меня все похожи. Как-то в школе мы ставили мюзикл «Отверженные» по Гюго, и мне велели просто раскрывать рот в нужном месте – мое пение, видите ли, не соответствовало духу разгневанной толпы.

Я выросла, написала свою знаменитую книгу, после – вторую и, наконец, задумала третью, «Ты – Бог и безмерно талантлив». О развитии талантов. В качестве эксперимента я решила освоить сразу несколько видов спорта: теннис, тхеквондо, стрельбу из винтовки. И до кучи взяла игру на рояле.

Исследования заняли гораздо больше времени, чем я ожидала – лет сорок. Но к тому времени я достаточно разбогатела, чтобы позволить себе заниматься подобными вещами ради удовольствия. Наука и постепенное углубление в технику релаксации позволили мне развить в себе рефлекторную способность отстраненно, как бы со стороны наблюдать за движениями собственного тела, позволять ему двигаться самому, инстинктивно.

Неувядающая молодость дала возможность совершенствоваться бесконечно. К шестидесяти годам я получила черный пояс и четвертый дан по тхеквондо и дзюдо. В семьдесят – играла в теннис на уровне одаренного новичка пятидесяти лет (хорошо, но недостаточно, чтобы выступать на Уимблдоне).

В музыке я добилась аналогичных успехов и поняла: тому, чем вундеркинды обладают с рождения, прочие люди могут обучиться в течение жизни. Было бы время и тело, которое с возрастом становится только крепче, сильнее, здоровее.

Иногда я играла по шесть часов в день, пела, аккомпанируя себе. Поначалу выходило дурно, потом – все лучше и лучше. За основу я брала классику, не забывая про джаз, блюз, буги-вуги и рок; училась петь в стиле фанк, свинговала. Музыкальная память у меня развилась феноменальная – я назубок выучила тысячи произведений.

Но большую и лучшую часть этих сорока лет я посвятила общему самосовершенствованию. Отправилась в тур по всему миру. Два года провела во Флоренции, год – в Южной Америке. Изучала местные искусство, архитектуру, обычаи. Заводила друзей, любовников, овладела семью языками.

В те годы я часа по два проводила в спортзале, но при этом строго следила, чтобы не переусердствовать. Мне заменили коленные чашечки, мениски и мышцы бедер. Матку пришлось удалить из-за быстро прогрессирующей раковой опухоли – взамен мне вживили биопластиковый эквивалент. Я испытала на себе кожезаменяюшие имплантаты: словно змея, я сбросила старую «шкуру» (и выглядела при этом как оживший мертвец). Зато после трехмесячного интенсивного курса по уходу за телом обзавелась новой – свежей, чистой, здоровой, как у двадцатилетней девушки.

В то время трудно было представить кого-нибудь счастливее меня. Статистически я радовалась чаше любого другого человека за всю историю. Однако не менее часто мне становилось не по себе, доходило чуть ли не до депрессии.

Почему? Должно быть, из-за одиночества. И зависти. Видя парней и девушек, я всей душой желала обрести то, что они принимали как должное – откровенную, наивную веру в безоблачность жизни и доброту мира. Я страстно хотела быть непосредственной, не контролировать себя, пребывать в гармонии с миром, с собой. Уверена, окружающие считали меня жуткой занудой.

А я, такая красивая и талантливая, глядя в зеркало, видела только смутный, расплывчатый силуэт. Себя саму.

Только. Лишь. Себя.

Разве я не заслужила счастья?!

Меня преследовал страх смерти и {что совсем уж нелепо) того, что меня ждет после смерти. Какой меня запомнят? И запомнят ли вообще? Я изо всех сил цеплялась за надежду: мол, без меня жизнь моих близких станет пустой и бессмысленной. Но в то же время я знала: друзья и любимые облегченно вздохнут и подумают: «Слава богу, она умерла, и мы живы».

И я решила жить вечно. Назло этим гадам.

Я продолжала поддерживать форму, регулярно проходила курс омоложения. Нас, молодящихся стариков, было много. По всему миру люди старели, но выглядели при этом год от года лучше. Кинозвезда Шерил Мартинез, например, в семидесятичетырехлетнем возрасте заново начала карьеру певицы. Хирурги даровали ее хрупкому старческому голосочку вторую жизнь в виде сексуального гроула, который после интенсивных тренировок превратился в лучший соул-голос за всю историю музыки. Внешне Мартинез смотрелась как конфетка – этакая девочка с плаката для омолодившихся семидесятилетних подростков.

И…

Я играю первую скрипку. Музыка волнами расходится по залу, а меня переполняет восторг. Инструмент раскрывает мне душу. Я играю, играю, играю…

Помню Клуб миллиардеров – четыреста десять мужчин и женщин, все свои деньги тратящих на борьбу со старением. Помешанные на омоложении, они в пожилые года вновь пускались гулять направо и налево; папарацци объявили безжалостную охоту за их сексуальными подвигами.

Внезапно первая часть, скерцо, завершается. Публика взрывается аплодисментами, и я позволяю себе окунуться в овации. Затем мои руки вновь ложатся на клавиши…

Помню Андрея Макова.

Он стал олимпийским чемпионом на играх в Сеуле 2032-го. В девятнадцать лет побил сразу три мировых рекорда: в беге на четыреста и на восемьсот метров и в троеборье. И все – в результате десяти лет упорнейших тренировок. Долговязый, слегка неуклюжий в обычной жизни, обладатель настоящего русского пронзительного взгляда, он стал идолом молодежи, а в анналы Олимпийских игр вошел как один из величайших спортсменов.

Самое замечательное: в беге Андрей обошел африканцев, бравших до того медаль за медалью. В основном африканские бегуны были из Кении – наделенные совершенными, будто специально созданными для бега телами, они легко побивали установленные до них рекорды.

Но Андрей… он буквально оставил кенийцев глотать пыль у себя в кильватере. При подготовке Андрей использовал популярный в дзен-буддизме способ высвобождения энергии ци плюс научно разработанный метод оптимизации длины шага, дыхания и прочих контролируемых аспектов спортивного выступления.

В беге Андрей был больше, чем просто спортсмен, больше, чем человек.

В 2044 году он завоевал пять золотых медалей: в беге на четыреста метров, в триатлоне, пентатлоне, плавании вольным стилем и в тяжелой атлетике. Еще никогда столько побед не доставалось одному спортсмену. Сам Маков к тому времени набрал в весе, но вид сохранил тот же: поджарый, будто быстрый хищный зверь. Его сила заключалась вовсе не в объеме мышечной массы, а в ее расслабленности, эластичности. Маков занимался по программе «Пилатес», получил черный пояс в седьмом дане по годзю-рю карате. А еще он обожал дайвинг. С разносторонностью Макова могло сравниться разве что его же хладнокровие – он все делал спокойно, непринужденно. В тридцать пять лет он занялся теннисом, а в тридцать шесть выиграл Кубок «Большого шлема». В тридцать девять Маков стал победителем Тур-де-Франс. Он добровольно сдал анализ на допинг до и после заезда, и тест не выявил никакой «химии».

Но в сорок лет в мозгу у Андрея появилась опухоль. Он три года страдал от чудовищной боли, периодически впадая в безумие. Пребывая же в здравом рассудке, изучал природу своей болезни, искал возможные пути излечения. Он отказался от химио– и радиотерапии, так как они шли вразрез с его представлением о гармонии ци в организме. Чтобы замедлить рост опухоли, Андрей использовал методы нетрадиционной медицины, а потом согласился стать подопытным кроликом водном эксперименте: ему ввели вирусный антиген, который заставил раковые клетки мутировать. Их не стали удалять, позволив стать частью мозга.

Опыт удался. Опухоль преобразовалась в доброкачественный «придаток» мозга, неожиданно запустивший в теле Андрея механизм омоложения. Так Маков встал на путь вечной молодости. Более того, антиген очистил нервные Каналы (это было сродни дефрагментации и очистке дисков винчестера). Андрей обрел кристально ясную, четкую память и способность оперировать в уме числами любой величины.

Воодушевленный, Андрей принял, однако, неверное решение: ушел из спорта и подался в бизнес. За пятнадцать лет он потерял миллионы, потому что доверился нечистым на руку консультантам и применил теневой подход к управлению собственными инвестициями. Затем он влюбился в гламурную актрису, которая наставила ему рога и нагло призналась в этом. После актрисы Андрей закрутил с симпатичной ученой-ядерщиком, и та чуть не довела его до психоза своей параноической ревнивостью. После Маков увлекся двумя сестрами: они описали роман в своей книге, где высмеяли любовника – каждое его слово, каждый поступок. Наконец, какой-то журналист умудрился заснять Андрея в постели с двумя проститутками (одной из них было только пятнадцать лет); это случилось в Санкт-Петербурге, и у себя на родине Андрей приобрел скандальную репутацию.

Он стал злоупотреблять алкоголем и шоколадом, подсел на героин и кокаин. Растолстел, превратился в пародию на себя прежнего.

В пятьдесят Андрей задумал вернуться в спорт. Возобновил тренировки с намерением победить на приближающихся Олимпийских играх, но выбыл из соревнований уже на квалификационном этапе. Андрей обрел прежнюю форму, но на прежний уровень быстрейшего и сильнейшего не вернулся. Его время прошло. Друзья посоветовали ему принять участие в марафонском забеге, где старые спортсмены, несомненно, имели шанс на успех.

Итак, Андрей пять лет провел, готовясь к забегу – и пробежал пять дистанций, по одной за день, повторив подвиг престарелого и больного сердцем Ранульфа Фисннеса. Разница только в том, что Фиеннес к финишу приходил последним – бегал упорно, но медленно. А Маков победил на всех дистанциях, побив все рекорды. Его скорость поражала воображение.

На волне успеха и радости Андрей пробился на Олимпиаду, хоть его и пытались не пустить – внезапное искусственное омоложение классифицировалось как применение допинга. Но в 2064-м Андрей установил новый мировой рекорд в забеге на четыреста метров, обойдя соперников, которые были моложе его на десятки лет.

Своими победами он развенчал самый известный в культуре Запада миф – миф о дряхлой старости. Люди Востока смотрят на пожилой возраст иначе – достаточно вспомнить убеленных сединами сэнсэев, превосходящих по силе и ловкости молодых аколитов. Мы же, Западная цивилизация, слепо верим, будто молодость и есть золотая пора, и торопимся жить, пока она не прошла.

Андрей сломал стереотипы, и внезапно людей перестал пугать рубеж в семьдесят лет – к этой возрастной отметке стали стремиться. Андрей превратился в героя, изменившего мир.

Однажды он пришел в «Карнеги-холл», чтобы послушать игру одной пианистки…

…и вот я снова здесь, играю для восхищенной публики.

Пикантный вальс Брамса прозвучал как нельзя лучше. После него я отыграла джазовую импровизацию, основанную на риффе Диззи Гиллеспи.[13]13
  Гиллеспи Диззи (1917–1993) – известный джазовый трубач, певец и композитор, бизнесмен, культурист.


[Закрыть]

Сердце пело от радости, и я ощущала себя сверхчеловеком.

Однако легкость постепенно оставила мои руки. Я замерла от страха в самом начале концерта для пианино, написанного Бахом. В зале повисла гнетущая тишина. У меня со лба скатилась капелька пота и упала на клавишу.

Я возобновила игру, и слушатели облегченно вздохнули. Они были со мной. Придумай и выдержи я эту паузу намеренно, она и вполовину не вышла бы столь эффектной.

Но радостное возбуждение постепенно угасло. В зале послышались шарканье, нарочито громкий кашель… Симпатия зрителей пропала, потому что игра моя стала откровенно… ужасной… охрененно… да, охрененно посредственной.

Мне удалось зажечь публику на вступлении, но когда я играла Бетховена, стало видно: легато натянуто, артикуляция неровна, крещендо и диминуэндо слишком правильны и идут не от сердца. Играла я с огоньком, однако во мне с ужасающей четкостью стал проглядывать обыкновенный тапер с претензиями.

Проклятый оркестр, чертов рояль, гребаный стресс… Только их и оставалось мне винить после концерта. Да, техника игры у меня была совершенной, но в глубине-то души я сознавала: истинным музыкантом мне не быть. После стольких лет занятий и репетиций остался неусвоенным некий элемент X – преданность, страсть, умение отдаваться музыке, инструменту, зрителю… Я могла сколько угодно хорошо играть на рояле, но вот рояль никогда не сыграл бы со мной.

Впрочем, довольно самобичеваний. Важно не то, что я выступила в «Карнеги-холл» посредственно, а то, что я вообще выступила в «Карнеги-холл». Посмеялась над Богом, который одних создает гениальными музыкантами или спортсменами, а других – вроде меня – полными неудачниками. Плохие отзывы в прессе о моей игре? Да, были такие. Но я пропустила их, не заметила. Продажи моих книг возросли, и меня признали самым успешным писателем сезона.

Стыд и стеснение уступили место чувству триумфа и радости успешного отмщения.

И, конечно же, в тот вечер я встретила Андрея, которым многие годы восхищалась издалека. В свои семьдесят четыре он был моложе меня на десять лет, но выглядел старше: он не скрывал седину, глубокие морщины вокруг глаз и возраст кожи – обветренной; плотной. Однако эти отметины возраста не старили Андрея, напротив, подчеркивали силу, физическую и духовную. Андрей двигался плавно, непринужденно. Замечал все вокруг – не приглядываясь особенно к людям, он мог запомнить их внешность, цвет одежды, определить, в каких отношениях – дружеских, любовных, родственных или деловых – они находятся.

А я как была с детства неуклюжей, так и осталась. У меня все валилось из рук. На вечеринке я могла минут десять простоять рядом с человеком и даже не заметить его.

Память у меня невероятно цепкая и емкая, но каким-то чудом я умудряюсь забывать элементарные веши. Например, была у меня сестра, умершая в сорок с чем-то лет. Так я однажды {после ее смерти) рылась в альбоме, наткнулась на сестрину фотографию и не узнала, кто на снимке. (Хорошо еще подписала фото с обратной стороны.) Хотя дело тут вовсе не в особенностях моей памяти – просто сестра никогда мне не нравилась, ее проблемы, мысли, переживания меня не заботили. Вот банк памяти в моем мозгу и перевел ее образ в разряд подлежащих забвению.

Однако встреча с Андреем запомнилась живо.

Я неверной походкой спустилась со сцены и прошла в гримерку. Там жахнула три бокала марочного шампанского – окруженная помощниками и борясь с тошнотой, приступы которой накатывали, стоило подумать о неудачном выступлении. Потом ассистент передал, что со мной хочет встретиться некто по имени Андрей Маков.

У меня подпрыгнуло сердце. На встречу я согласилась, и через пару минут Андрей уже стучался в дверь гримерки.

А когда он вошел, все в комнате будто сдулись, уменьшились, сгорбились. На Андрее был черный костюм, а на мне синее платье (точно, синее, да!). Он пожимал руки моим друзьям, менеджеру, ассистенту, а те расступались перед ним, ощущая ауру силы, харизму. Наконец Андрей поцеловал мне руку и произнес:

– Могу я поинтересоваться, а что еще вы умеете делать?

В ту секунду во мне проснулся инстинкт хищницы – цель, смысл жизни заставили меня улыбнуться. Такая улыбка могла бы быть у тигрицы, приметившей антилопу.

– Смотря чего вы хотите, – ответила я. Андрей обошел меня, встал за спиной и, обняв за талию, поднял.

Я обмякла, напряжение полностью покинуло мое тело. Самочувствие поднялось, улучшилось раз, наверное, в десять!

– Неплохо.

– Простите мне… мою дерзость. Я только подумал, вам надо расслабиться.

– И вы оказались правы.

– Манеры у меня никудышные. Папе Римскому я прямо в лицо сказал: у вас плохая осанка.

– Так ведь он страдал артритом.

– Позже я узнал об этом. Представляете, как мне было стыдно?

– Представляю.

– Еще раз прошу простить. И кстати, рад встрече – со всеми вами.

До меня вдруг дошло: Андрей обращался ко всем присутствующим в гримерке. Так он извинялся за свою вольность. Но для меня-то на три-четыре секунды эти «все» пропали из комнаты. Были только я и Андрей.

– Мы собирались поужинать, – осторожно произнесла я. – А… – слегка смутился Андрей.

– Но вы можете к нам присоединиться.

– С большим удовольствием. Куда же вы направляетесь? – А куда же мы направляемся? – переадресовала я вопрос Филипу, менеджеру.

– У нас заказан столик в ресторане «У Смоленского».

– Значит, едем не туда, – обратилась я к Андрею. Кроме него, никто намека не понял. Он с улыбкой, очень тихо сказал мне:

– Клуб «Катерпиллер», – и вышел.

Клуб «Катерпиллер»? Конечно! Но во сколько? И надо ли мне переодеться? Подошло бы к случаю мое лучшее концертное платье? Или же нет?

Я решила не переодеваться. В клуб приехала ровно в девять. А там – толпа, шум и люди все молодые.

Андрей ждал меня. Он заказал шампанское.

– Salut.

– Salut. Мы выпили.

– Я прочел вашу книгу, – признался Андрей, немало смутив меня.

Сердце бешено заколотилось. Казалось бы, такой эротичный момент, настроение – что надо, а я ни слова не слышала из речи Андрея. Только бум-бум, бум-бум, бум-бум в висках.

Тут у меня включился усиленный периферический слух. Стало слышно, о чем болтает парочка за столиком на другом конце зала:

– Хорошо поговорить об этом.

– А я вот стесняюсь. Мне как-то не по себе….

– Но ведь ты должна знать, как меня осчастливить!

– Уж больны ТЫ хорошо знаешь, как осчастливить себя. Мне больше нравится спонтанность, импровизация.

– Я же не загоняю тебя в жесткие рамки. Импровизируй, пожалуйста.

– Все пять минут, что мы…

Наконец я сумела выключить периферический слух. Андрей тем временем говорил что-то, обращаясь ко мне – а кратковременная память у меня в головном банке данных кое-что успела записать. Та-ак, Андрей рассказывал: «…ощутил себя варваром. Я начал слушать классику только после шестидесяти лет. Я, наверное, заурядная личность, как вы считаете?»

– Нет, совсем нет, что вы, – ответила я. Андрей благодарно кивнул. Отлично, я угадала, на какую из записанных в памяти фраз нужно было ответить.

Я осмелела.

– Закажем что-нибудь?

– Мы уже заказали, – чуть встревожено ответил Андрей. – Ах да, конечно! – взбалмошно улыбнулась я. Быстренько порылась в банке кратковременной памяти. Нашла: отбивные из баранины. Но тот ли это был вечер и ресторан? Я огляделась, заметила официантку – угрюмую блондинку. Есть! Я снова оказалась на коне. (Неразбериха в голове у меня случается часто. Может, с мозгами что-то не так? Или я слишком совершенна для этого мира?)

– Мне бы неплохо снова расслабиться, – сказала я. – Из-за стресса я всегда будто не в своей тарелке.

– Не понимаю…

– Поехали.

Андрей был само терпение и внимание. Он и впрямь хотел понять, что случилось.

– Знаете, какой у меня самый большой проступок? – произнесла я.

– Расскажите, – попросил Андрей, и я поведала историю о том, как мы «изнасиловали» дочку олигарха.

– В конце концов Валентинова убила грузинская группировка. Он ужинал в питерском ресторане, а киллеры всадили в него взрывающиеся пули из пневматических пистолетов. Валентинов умер не сразу – встал, вышел из ресторана, вообразив себя неубиваемым, этакой реинкарнацией Распутина. Он сел в машину, и тут взорвались пули. Валентинова размазало по салону, как кита, проглотившего глубинную мину. Никто больше не пострадал, а от него остались только волосы, жир да кровь. Толстый ублюдок заслужил такую смерть. Особенно после того, что вытворял со своей дочерью. Он ее насиловал… кочергой. Знаете, таким железным прутом, которым ворошат угли в камине. Впрочем, насиловать он ее мог чем угодно, однако при клиническом осмотре в анусе у Валентиновой обнаружили след от викторианского клейма, какие ставили на литых викторианских изделиях. Такая вот улика… да что там, настоящий стимул прижать его, уничтожить! И Толстый Григорий умер. Я… э… не слишком много болтаю?

Андрей смотрел на меня с таким выражением на лице, с каким золотая рыбка обнаруживает, что аквариум-то – тю-тю! Я прокрутила в памяти свой рассказ, проверяя, не выставила ли себя в дурном свете.

– Вы… – пробормотал Андрей, – э… ы-ы-ы…

– Я вас напугала? Вы теперь чувствуете ко мне буквально физическое отвращение?

Меня захлестнуло столь знакомое чувство провала. Молодец, Лена, ничего не скажешь.

– Нет-нет-нет, – затараторил Андрей. – Ни в коем случае… я просто слегка растерялся. У меня жизни никогда ничего подобного не происходило. Разве что в Риме, когда я нарушил режим: выскользнул из отеля посреди ночи, добежал до «Макдоналдса» и съел там целый бургер. Представляете – бургер! В «Маке»!

Андрей сильно умалял свои достоинства. С моей стороны правильно было бы рассмеяться – тихо, но одобрительно. Я и рассмеялась. Тихо и одобрительно.

– Я как пустое место, – продолжал Андрей. – Ничего в жизни не сделал.

– Вы герой! – запротестовала я. – Побеждали на Играх, побивали рекорды, основали школы, занимаетесь благотворительностью. На вас разве что только не молятся.

– Да, но вы круче. Я ведь не брал никого за задницу, не бил по яйцам, не пришивал…

– Так и я не пришивала! – рассмеялась я.

– Вы убивали людей чужими руками, подстраивали стечения обстоятельств.

– О да, помню, как одному турецкому наркодилеру мы подсыпали в еду средство, вызывающее импотенцию. Так он потом застрелился у себя в гараже. Эффектная получилась уловка.

– Вы такая… офигительно…

– Злая?

– Умудренная жизнью. Опасная. – Глаза у Андрея заблестели. – И сексуальная.

Момент был фантастический. Фантастический в прямом смысле, ведь я по-прежнему оставалась университетской мышкой-лаборанткой, которая на вечеринках от смущения чуть не падала в обморок и с ужасом думала, что жизнь проходит мимо. Но если честно, кое в чем Андрей оказался прав: в свое время я таки надрала задницу одному серьезному типу.

– Давайте же приступим к еде. – Подали ужин. Я, оказывается, заказала не отбивные, а рыбу. Черт, а ведь нацелилась на баранину!

А вот Андрей как раз ее и заказал.

– Не хочу рыбу, – заявила я с неприкрытой грубостью в голосе. Андрей, не думая, поменялся со мной тарелками – будто с давней любовницей. – Как вам рыба? – спросила я через некоторое время.

– Сухая, отдает плесенью. Несъедобная, в общем. А баранина?

– Она… м-м, просто тает во рту.

Я тупо улыбнулась, чувствуя, как заливаюсь краской. Андрей рассмеялся.

– Вообще-то рыба очень даже ничего, – сказал он. – Закажем еще вина?

– Боюсь, меня потом будет мучить похмелье…

– Вот, возьмите. – Я передала ему пару таблеток и сама приняла такую же. – Это не совсем лекарство, просто препарат, стимулирующий каталитическую реакцию. Тело само избавит себя от похмелья.

Андрей щелкнул пальцами, подзывая официанта. Когда тот обернулся, Андрей указал на опустевшую бутылку вина.

– И все равно, не стоит мне злоупотреблять спиртным, – заметил Андрей, отпивая из бокала.

– Отчего же?

– Ну… – Тут уже покраснел он. – А, вы считаете цыплят, верно?

– Цыплят?

– Собираетесь трахнуть меня.

Ну конечно. Вот и славно. Уж с вялостью-то я справлюсь.

– А вы неплохо говорите по-русски, – похвалил Андрей.

– Говорят, я выражаюсь чересчур правильно. Слишком ровно, будто языком Достоевского.

– Это, кажется, писатель, да?

– Тебя еще многому предстоит научить.

В ту же ночь мы занялись сексом.

По правде говоря, Андрей действительно перепил – боевой готовности достиг не сразу. Потом тоже были проблемы, но от этого все только казалось забавней.

Тело Андрея напоминало скульптуру, высеченную из мрамора. Я огладила, ощупала каждый мускул, особенно руки – такие нечеловечески сильные. Когда Андрей наконец дошел до кондиции, я кончила целых шесть раз.

Затем Андрей отрубился.

Мне прямо не верилось: такой парень, сексапил в чистом виде, и весь мой.

Что он во мне нашел?