Текст книги "Ничейный космос"

Автор книги: Филипп Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Книга 9

ЛЕНА

Близится последняя битва, кульминация всех наших усилий.

Боишься?

Разумеется, нет. А ты?

Боюсь.

Что за вздор! Ты компьютер. Ты не можешь бояться, лгунишка!

Не больший лгунишка, чем ты.

Твоя правда. Я в ужасе. Не могу ни спать, ни есть. Такого со мной уже много лет не случалось. Даю слабину.

Чего именно ты боишься? Смерти?

О нет. Я смотрела ей в глаза столько раз. Нет, не смерти я боюсь – жизни.

ФЛЭНАГАН

– Мы готовы?

– Готов, кэп.

– И я.

– Готова, Флэнаган.

– А мне нужно по-маленькому.

Ух, Джейми, я тебя… Грозно смотрю на него, и он ссытся в абсорбирующие подштанники скафандра. Я командую:

– В атаку!!!

Война уже осточертела, и битва не разжигает во мне азарта. Но мы здесь только ради нее. Нападаем.

Я все вижу, словно в тумане, сквозь поволоку усталости. Наши тела двигаются сами собой, без команды сознания.

Брэндон ведет корабль меж ракет перехватчиков. Мы сбрасываем на Корнблат бомбы из антивещества, и система обороны пропускает их. Системе защиты на самих людей наплевать, она за бакен боится.

Запускаем ракеты. Они ныряют в атмосферу, огибают планету и на второй космической возникают за спинами корнблатцев. Бьют их под хвост. Бах! бабах-бах-бах-бах-бах!

Бах!

Атака по двум направлениям весьма эффективна. Мы здорово бьемся. Силы обороны Квантового бакена очень малы – почти все корабли Гедира мы уничтожили, а новых он еще не построил.

И все равно битва получается очень жестокая. Мы наконец пробиваем силовые поля бакена и выпускаем рой нанобомб. Они пробуриваются сквозь обшивку корабля-носителя и выжирают ядерное вещество бакена. Станция нейтрализована, но не уничтожена. До победы рукой подать; главное – чтобы атака не захлебнулась.

– Приготовились – входим!

– Есть, кэп.

– Есть приготовились.

– Стыковка и высадка.

– Есть стыковка и высадка.

Наше судно подается вперед. Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. Пусть мысли улягутся. Мною овладевает неестественное спокойствие.

На секунду я позволяю себе надежду…

И вдруг звездолет тормозит. Я чуть не вылетаю из кресла, гляжу на Брэндона – ведь тормозит он, да так грубо и неуклюже. Бледнея, наш астрофизик вслушивается в сообщение у себя в наушниках.

– Что такое?! – гавкаю я на Брэндона.

– Кэп… – Он едва шевелит губами.

– Тут новости с Кембрии.

Предвижу дурное.

– А эти твои новости, мать их так, подождать не могут?

– Нет.

– Ну что же там?

– Планету вновь захватили РД. Земля включила резервный Квантовый бакен.

– ЧТО-ООО?!!! – вопит Джейми.

– А откуда у них этот хренов резервный бакен?

Кидаю свирепый взгляд на Лену.

– Ты знала, да?

Лена смотрит на меня испуганно; Похоже, не знала.

– Мы столько сделали, стольким пожертвовали, – горько плачет Джейми.

Лена хмурится, будто пытается что-то расслышать.

– Мне очень жаль, – говорит она. Мы все смотрим на нее с ненавистью.

– Клянусь, я ничего не знала! Питер, похоже, зашифровал эту часть сведений о бакенах. Но сейчас мой удаленный компьютер получил все данные. – У Лены стекленеют глаза, иона, словно медиум, передает нам слова искусственного интеллекта: – Резервный бакен прятался внутри астероида неподалеку от Кембрии. Его-то и запустили.

Голос у Лены виноватый. Она думает, что должна была выяснить, не приготовил ли Питер какую-нибудь подлянку.

– А что с Корнблатским бакеном? – спрашиваю я. – У него-то есть двойники?

Лена вновь морщит лоб, потом выдает бесцветным голосом, будто цитирует зазубренный стих:

– Да. Мы нейтрализовали основной бакен, но сообщения по-прежнему передаются на Землю, значит, резервный запущен. Где он, мой компьютер не знает.

– Получается, мы тупо профукали свои жизни, – сокрушается Брэндон.

– На Кембрии снова запущен конвейер по производству РД, – продолжает Лена. – На Кардифф обрушили бомбовый удар. В пещерах невозможно дышать из-за дыма и запаха горелой плоти. Два дня – и Кембрия опять станет планетой рабов.

Повисает холодная тишина.

Все смотрят на меня, а я плачу. Мне стыдно. Перед моим мысленным взором жителей Кембрии жгут, кромсают – казнят за то, что я осмелился бросить вызов империи Гедира. Миллионы умрут, и это – моя вина. Выживших за пытают, замучают, и это – тоже моя вина.

– Эй, кэп, черт вас дери, – кричит Брэндон, и в его голосе слышится нотка презрения. Я беру себя в руки, командую:

– Bсем отступать.

По внутренней связи разносится сигнал горна – он звучит жутковато, словно вестник конца. Конца всему. Ведь получается, что все жертвы были напрасны. Мы ничего не добились. Никого Не спасли из-под гнета империи. Никого.

Сигнал эхом разносится по кораблям.^;

Я сглатываю желчь, подступившую к горлу. Смиряю себя. Выбора нет – остается план «В». Хмурю брови.

– Кэп?

По телу пробегает холоду едва не парализуя меня. Но я продолжаю.

Брови сходятся у меня на переносице, словно пальцы в кулаке. Я трясусь, как эпилептик, еле держусь на ногах.

– Кэп? Да что с вами, черт подери?!

Падаю на пол. Бьюсь в конвульсиях, до крови прикусив язык. Пытаюсь восстановить фокус. Фокус. Фокус. Фокус…

– У меня тут сигнал, – сообщает Джейми, успевший влезть в систему связи бакена.

Кое-как поднимаюсь и, сплюнув кровь, смотрю на экран: бледный от ужаса командир корабля-бакена говорит в камеру:

– SOS! SOS! У нас эпидемия. Корабль поразили… – Его совсем перекашивает. – Жуксы. Просим немедленно… организовать… дезинсекцию!

Секунды на две воцаряется убийственная тишина, затем Джейми и Брэндон начинают реветь от смеха.

– Неплохо, кэп.

– Слабенько и жалко, но неплохо.

– В смысле, что Корпорация – это, конечно, сплошь идиоты, но дважды-то на одну уловку они не клюнут, – насмешливо добавляет Брэндон.

А на экране командир корабля-бакена заметно потеет, чешет живот, щеки у него краснеют, глаза вылезают из орбит – ни дать ни взять в горн дует.

И тут из него начинают лезть крохотные черные жучки: из глаз, ноздрей, пупка, через уши, анус, уретру… вот они лезут порами.

На мостике воцаряется тишина – и длится на этот раз дольше. Джейми щелкает переключателем камер наружного наблюдения, хочет рассмотреть бакен издалека.

– Что за чертовщина? – выдыхает Брэндон.

– Вс-сссс это мне очень не нравитс-ссся, – говорит Алби.

– Мать-перемать, – высказывается Джейми. – Ждите. И глядите, – велю я. И мы сидим, глядя на экран. Ничего.

Ничего не происходит еще какое-то время.

А потом туча ракет накрывает Корнблатский бакен. Земляне решили сами его уничтожить.

Огни станции гаснут, защита выключается, и ракеты бьют по бакену беспрепятственно.

Станция уничтожена – сгорела в ярком пламени. Мое сердце подпрыгивает одновременно от радости и от страха.

– Иллирию мне, – командую я.

Джейми хакает систему связи Иллирийского бакена. Командир станции – темноволосая женщина – орет в камеру:

– Подмогу нам! Немедленно! – Изо рта у нее вырывается длинный черный язык.

Алби не то шипит, не то воет. Кэлен просто шипит, и шерсть у нее на загривке встает дыбом. Брэндон высовывает язык, проверяет – не черный ли, не пришла ли погибель.

Лена глядит на меня подозрительно:

– Жуксы теперь путешествуют через бакены, – удивленно замечает Джейми.

– Тогда все ясно, – говорит Брэндон.

– Они теперь Квантовые жуксы! – восклицает Джейми.

– И могут проникнуть куда угодно. Всюду!

– Черт.

– Трындец.

– Да, кому-то трындец.

– Трындец нам всем. Мы… э… – запинается Джейми.

Обречены, – подсказывает Брэндон… – Обречены-ыы! – Об…

– Тихо! – шипит Кэлен.

– Живую карту мне, – велю я.

Экран выдает светящийся атлас Обжитого космоса (звезды на нем горят, словно настоящие, только в миниатюре). Квантовые бакены показаны серебристыми шариками, а Корнблатский – черный, его больше нет.

И вдруг серебристый шарик над Иллирией…

…Вспыхивает-превращается в сверхновую и гаснет, чернеет.

– Этот попросил уничтожить себя, – поясняет Джейми.

– А такое вообще предусмотрено? – спрашивает Брэндон.

– Изначально уничтожать их не планировалось, но теперь…

– Земляне быстро учатся… Ого-ооо, смотрите-ка, еще один!

Взрывается бакен над Кембрией. Мои соотечественники снова свободны.

Атлас буквально вспенивается светом – вспышек все больше. Один за другим бакены – пять тысяч, если не больше – уничтожаются. Так земляне спасаются от Квантовых жуксов, отрезая себя от внешнего мира.

Последняя вспышка – и бакенов больше нет. Их огни на атласе погасли.

– Ладно, – говорит Кэлен, – а дальше-то что?

– Что, что… – отвечает Брэндон. – Жуксы атакуют людей по всему космосу, и человечеству конец. Гейм-овер.

– Кому как, – говорит Джейми, – а мне жуксы нравятся. Жуксы, жу-уксики, давайте дружить, а?

Гарри издает странный звук – то ли рык, то ли хны к. Это он показал, что боится. Кэлен шипит, глазами сверкает. Шерсть у нее дыбом встала. Брэндон сполз со стула, не в силах даже сидеть, а Джейми в пол смотрит. На мостике свет и тень какие-то странные – только мрачнее все кажется.

А Лена спокойно смотрит на меня – потому что знает, в чем дело.

– Идем, – говорит она мне.

Не спеша так киваю. Чувствую, как во мне закипает страсть. Лена чувствует то же самое.

Вдвоем с ней покидаем мостик. Наши друзья остаются ждать неминуемой гибели.

Заходим ко мне в каюту, приглушаем свети плавненько, без суеты раздеваемся.

А потом пилимся со страшной силой, как черти. Я готов кончить… нет, кончаю! О да, да, да-ааа! Флэнаган, ты крут, мужик!

Ты победил!!!

– А-ааах! – стонет Лена и «взрывается» подо мной.

ФЛЭНАГАН

– А теперь объясни все, – просит Лена.

Мы лежим, остываем после страстного, безудержного всплеска сексуальной энергии. Мне жарко и холодно одновременно.

Все началось с шахмат. В баре на планете Убивец (двойной системы Адского измерения) я повстречал одного гроссмейстера. Он-то и научил меня этой игре, объяснив, как удерживать в памяти связки и комбинации ходов, стратегии, а еще – как жертвовать пешками для спасения короля.

Затем я усвоил философию войны, ключевой принцип которой гласил враг моего врага – мой друг.

А дальше…

Его звали Мартин. Он коллекционировал антикварные игрушки и повсюду носил с собой виртуальную модель Солнечной системы с макетами кораблей на орбитах планет. Модель он показывал всем желающим. Еще он был крупнейшим в мире специалистом по словам, начинающимся с буквы W, и простым числам.

Мартина я запомнил одиноким, печальным человеком, не умевшим выражать эмоции (если он вообще их переживал).

Но это не все: Мартин как никто разбирался в нанотехнологиях. Ученых, подобных ему, можно по пальцам пересчитать.

Да вот беда: Мартина никто не брал на работу, потому что все считали его жутким занудой.

Я встретил Мартина на отдыхе, в туристическом автобусе. Настроен я был как раз на беседу и охотно слушал рассказы Мартина об игрушечных звездолетах: однажды он собрал миниатюрную копию первого искусственного спутника Земли и запустил его на орбиту, посадив вовнутрь игрушечную обезьянку размером с наручные часы.

Поначалу это показалось занимательным, однако когда число звездолетиков перевалило за сотню (и ведь Мартин им всем давал имена!), я ощутил ну такую скуку, что в отчаянии захотел прервать разговор, но куда там…

Я поклялся никогда больше не заводить бесед с незнакомцами.

Вскоре от Мартина удалось избавиться, и отдых таки начался.

А отдыхал я на планете Нега: субтропический климат, дайвинг, дельтапланы… Все время я держался особняком, часто зависал в баре. Раздавлю бутылку-другую… а тут и Мартин нарисуется. Трендит и трендит, будто мы с ним друзья верные. Пару раз велел я ему отвалить, но все без толку. Что ему ни скажи, каким матом его ни покрой – он все сносил терпеливо.

«Пни меня, оскорби, – так и читалось в его глазах. – Покажи, что ты мужик!»

Только я не собирался ничего ему доказывать.

А потому мы садились с ним и болтали о том и о сем… Я был тогда сам не свой, меня не отпускали образы погибших родных, вдобавок начался творческий кризис: ни попеть, ни поиграть, даже старые мелодии все позабылись. Сказать, что у меня сдали нервы, значит, не сказать ничего. Взять хотя бы разговоры с этим ненормальным – они нравились мне, а это тревожный звоночек.

Как-то ночью я сбежал от Мартина, забурился в бар и надрался там в стельку. Через пару часов подрулил Мартин. Зараза такой, облазил все кабаки и нашел меня. Я промямлил чего-то, мол, прости, мужик, но не до тебя сейчас… Однако Мартин не отстал. Вместе мы дотащились до следующего бара, а что было там, не помню – так напился… или сбрендил совсем.

Я даже не был уверен, что симпатичен Мартину. Может, он влюбился в меня, а может, люто возненавидел. Он встретил во мне родственную душу, увидел отчужденный взгляд моих глаз, наколки астронавта. Все во мне его интересовало.

Тогда Мартин и стал рассказывать, будто он крупнейший спец по нанотехнологиям И мастер пошива бесконечно малых костюмов. Просто ему никто работу не предлагал в этой области. Почему? А фиг его знает Другие получают работу, а вот Мартина никто не берет. Все устраиваются, только не Мартин… Бред, думал я.

Мартин все ныл и ныл, а у меня в голове что-то щелкнуло.

Появилась идея.

Она росла и росла в мозгу, пока не овладела мною полностью. И я поклялся: осуществление этой идеи станет делом всей моей жизни.

Я продлил отпуск и стал угощать Мартина от души, сделался ему лучшим другом. Когда же его отпуск подошел к концу, я сказал: оставайся, а о делах не думай. Идти Мартину было некуда, и он согласился.

Стоило ему забеспокоиться о чем-нибудь, как я приводил клевых девчонок. Сексом Мартин с ними почти не занимался, чаще болтал, убивая заумными разговорами. Но девушки попадались не робкого десятка, все выдерживали.

И так шесть месяцев, потом еще полгода и далее – целый год я каждый вечер выслушивал нытье Мартина, презиравшего все разумные и неразумные формы жизни, кроме людской; все земные расы, кроме белой; женщин, геев, высоких мужчин, мужчин мускулистых и мужчин, пенис у которых был длинней, чем его собственный (то есть почти всех мужиков); глупых людей и людей умных; тех, кто читает книги.

Мартин ненавидел родную мать – злую, завистливую стерву – за то, что та лечилась от бесплодия и родила Мартину одиннадцать умственно отсталых и психически нездоровых старших братьев и сестер. Он ненавидел отца – слабого, инфантильного; папа, мол, любил приговаривать: «Жизнь хороша!» или «Выпьем же!», когда любое разумное существо на его месте упивалось бы отчаянием.

Мартин горько жалел, что его братьев и сестер не утопили в младенчестве. С проститутками, которых я ему покупал, он обходился жестоко, унижал, пытался лишить уверенности в себе. А все потому, что член у него почти не стоял («Всего пару секунд», – докладывали мне девочки).

Мартин пять раз женился только затем, чтобы уничтожить своих жен как личности. Ему это удавалось, и блестяще: первые три покончили с собой, четвертая умерла от анорексии, пятая попала в автокатастрофу, наглотавшись антидепрессантов и запив их виски.

Два года я провел с этим чудовищем. Жил как в аду, но оно того стоило: в благодарность за компанию и материальные блага Мартин создал мне самовоспроизводящегося робота-микроба.

Механизм полностью подчинялся мне, улавливал мозговые сигналы. Мысленно я мог приказать ему что угодно: действовать или противодействовать. Микроб воспроизводил себя, поглощая энергию из искривленного пространства и микроскопические частицы материи из окружающей среды.

О моем плане не знал никто. От Мартина избавиться все же удалось, но пришлось попетлять (одиннадцать планет, шутка ли!) и дважды сменить личность.

В конце концов я осел на пустынной планете и стал тренироваться в управлении микробом, пока не научился контролировать все – до единого, мельчайшего – движения этого робота. Мне ничего не стоило заставить его размножаться до сотен, тысяч, миллиардов «особей», роиться, принимать различные формы, прогрызать себе путь через металл, пластик и даже плоть.

Так у меня в распоряжении оказался жукс-доппельгангер, точная копия настоящего жукса. Попади мне в руки живые паразиты, я бы, не задумываясь, использовал их, но все до единого жуксы заперты в одном секторе, их тюрьма в Ничейном космосе отлично справляется со своей задачей.

Однако Мартин – спасибо ему – дал мне секретное оружие, псевдожукса.

Одна проблема – я боялся собственного оружия. Такая сила! Что, если она дорвется из-под контроля? Нет, решил я, уж лучше попробуем сначала традиционный путь уничтожения бакена, а роботов прибережем на крайний случай.

План «А» был: свергнуть диктат Гедира за счет грубой силы и чистой, безумной отваги. Афера немыслимая, но на успех я рассчитывал. Найдись в Обжитом космосе хотя бы две планеты, свободные от тирании Гедира, на них спокойно можно было бы собрать армию сопротивления. Прошло бы лет сто, и она продолжила бы мое дело. Сам я выжить и не надеялся, разве что вдохновить потомков, последователей собственным примером – отщепив кусочек от империи зла.

Но первый план провалился. Резервные бакены обесценили наши усилия и наши жертвы.

И я решился, сделал самую крупную ставку в истории военных игр: силой мысли выпустил на свободу роботов-жуксов, заточенных в кожухе бомбы на Квантовом бакене.

Затем по каналам «Хеймдалля» я направил мысленный сигнал «Распаковаться» остальным роботам, которых кропотливо рассеивал по Обжитому космосу. Один пакет с псевдожуксами я внедрил в тело командиру иллирийского бакена: встретил ее тринадцать лет назад на какой-то вечеринке и всадил ей в селезенку шарик-контейнер из духового пистолета.

Всего микробами я заразил человек сто: годами всаживал нанобомбы в тела чиновников из аппарата Гедира. И вот сейчас убил их всех, отдав мысленный приказ роботам: «В АТАКУ».

Они с ужасающей скоростью принялись поедать все вокруг: пластик, металл, живую плоть… Погибло, наверное, много народу, пока я не скомандовал: «А ТЕПЕРЬ, БУДЬТЕ Д0БРЫ, САМОЛИКВИДИРУЙТЕСЬ».

Как я и рассчитывал, Земля, спасаясь, уничтожила бакены. Я никогда и не думал посылать микробов на саму Землю, но параноидальность землян оказалась столь велика, что заставила их сжечь мосты, изолировать себя от внешнего мира.

Но сейчас я боюсь. Что, если жуксы-доппельгангеры эволюционировали и не захотят подчиниться, не пожелают убить себя? Вдруг они пожрут все человечество? Этого мне не узнать, ведь бакены сожжены.

Объясняю все Лене. Потом достаю из-под койки кейс, из него – цилиндрик, в котором спит один-единственный робот-жукс. Откупорив сосудик, командую микробу: «ПОДЪЁМ».

За пару секунд стол, на который я выложил чемоданчик, покрывает рой жуксов. Еще мгновение – и роботы заполняют собой каюту

Приказываю им самоуничтожиться.

Пытаюсь сосредоточиться, но не могу: мысли от страха крутятся в голове, будто вихрь. А жуксы тем временем облепили Лену. Ну же, Флэнаган, соберись… «БУДЬТЕ ДОБРЫ, САМОЛИКВИДИРУЙТЕСЬ».

И ничего. Не выходит. Сердце у меня сжимается.

– Мать твою! – вопит Лена. – Сделай же что-нибудь!

Я теряю дар речи.

Лена – будто черная мумия с гноящейся плотью. Роботы лезут ей в горло, в уши, в нос, не давая дышать, говорить… Пытаюсь смахнуть их – перебираются на меня, разлепляют мне веки, лезут в глаза. Тело зудит, я паникую. Соберись, Флэнаган, соберись!

…сосредоточиться…

…надо…

…сосредоточиться…

И вдруг зуд прекращается. Микробы мертвы, под ногами – толстый ковер из трупиков. Остервенело отряхиваюсь.

Лена задыхается, ее рвет зловещей черной массой. Знаю, Лене кажется, будто ее заново освежевали.

Криком велю бортовому компьютеру подать воду. Нас окатывает ледяными струями – они смывают с нас дохлых микробов. Запускаю пальцы в волосы Лене. Выгребаю оттуда черные комья, и они рассыпаются у меня в руках.

– Сработало, – говорю я.

И Лена – изможденно, испуганно, но все же с облегчением – улыбается.

БРЭНДОН

Флэнаган все рассказал, и мы воздаем честь и хвалу его гению и коварству. И в то же время проклинаем за то, что не рассказал всего раньше. Пока он драл эту сучку Лену, мы тряслись от ужаса, в отчаянии ожидая гибели всего человечества.

Козлина такой, отколол трюк и доволен.

Мы переходим на Корнблатскую станцию-бакен. Все, что осталось от экипажа – лужицы слизи на полу. Под ногами хрустят мертвые нанороботы. То же творится и на бакенах по всему космосу.

Вычищаем станцию.

Флэнаган на все сто уверен, что его план сработал, и война окончена: бакенов больше нет, роботы-жуксы мертвы. Человечество спасено.

И мы празднуем нашу победу – освобождение всех и вся. Вот только… разве что…

Разве что победа на вкус – дрянь. Ага, все поражения, от которых становилось так больно, – они доставляли мне больше радости.

Почему же?

Отчего мне так плохо сейчас?! Кто объяснит?.. Вечеринку мы закатили что надо. Праздник великолепен, но…

Вашу мать!

Как же мне одиноко.

Мы добились великой цели, осуществили мечту, однако же…

Ощущение, будто с небес мне на голову упало огромное лезвие, разделив полушария. А как бы вы себя чувствовали?

На вечеринке Флэнаган пытается меня умаслить:

– Да, надо было раньше тебя во все посвятить, ведь я так тебе доверяю…

Мне по фигу. Да, спасли мы людей, да, обеспечили им завтра, да… еще раз да… Дакать можно до посинения, а что мы имеем с этой победы?!

Настоящая трагедия вот она: нет больше Вселенской сети.

Три с лишним тысячи планет остались без связи. Пропал моментальный доступ к ресурсам: музыка, книги, обзоры, статьи, просто сплетни… Пшик – и нет их! Больше не смотреть нам земного ТВ, и я не увижу любимых сериалов, а ведь их тысячи! В Солнечной снимают лучшие мыльные оперы. Да, есть в мире уродики, инфантилы, насильники и маньяки, но сериалов и кино мне будет так не хватать: Ждать теперь каждую новую серию по сотне лет, если не больше. Не плыть мне по реке времени, я застрял.

Но кого это волнует сейчас? Человечество-то свободно!

Я один в проигрыше, черт возьми!

Что скажет Диана, узнав, как Роджер сменил пол, пока лечился в психиатрической клинике (его изнасиловал педофил). Я просто обязан знать, чем закончится «Роджер и Диана»! Не могу дожидаться полторы сотни лет! И как выкрутятся те два гея, попавших в водоворот на одном плоту с чемпионом по рестлингу? Меня распирает от нетерпения – хочу зна-аать!

У меня сохнет мозг.

Как развивается теория суперструн? Правда ли, что в каждой клеточке у нас – до миллиона вселенных? Или врут? Ошибаются? Мне, так вас всех перетак, нужно знать!

Но я ничего не узнаю, по крайней мере в ближайшие сто пятьдесят лет. Один удар – и человечество лишилось свободы общения. Ни письмо послать, ни видеосообщение, а у меня столько друзей по переписке! Не зайти больше на величайший форум, бурлящий от разговоров и идей. Нет больше Вселенской сети.

Я – будто одинокий остров, отрезанный от других островов в гигантском архипелаге.

Многого мы достигли, но кое-что потеряли. И я скорблю по этой потере, для меня она велика.

Я не жалею о содеянном, но буду жалеть о последствиях.

Я одинок.