Текст книги "Ничейный космос"

Автор книги: Филипп Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

ЛЕНА

Я наблюдаю за битвой с экрана у себя в каюте – и изумляюсь.

Черт подери, говорю я себе. Воистину, черт подери.

ФЛЭНАГАН

– Мы живы, кэп, мы прорвались, – говорит Аллия. Закрываю глаза. Я как выжатый лимон.

– Разбудите, если кто-то еще полезет драться, – бормочу я и засыпаю прямо в капитанском кресле.

Мне снится сон – ужасный, отвратительный, тошнотворный, как всегда, других снов я просто не вижу. В конце каждого такого кошмара меня насилуют или пытают. Хочется проснуться, но еще больше хочется отдохнуть, потому что телу надо восстановить силы.

И я сплю дальше, терплю, зная: наяву Мне предстоит пережить события куда страшнее самого жуткого из кошмаров.

БРЭНДОН

Скука смертная, кэпу я пока не нужен. Можно пойти к себе, навестить схрончик запрещенных материалов. У меня там полный набор.

Сигаретки.

ЛСД.

Экстази.

Порнушка на любой вкус. Амфетамин.

Я листаю хрупкий древний журнал. Посасываю капсулу с ЛСД, но не глотаю – организм слишком разборчив: просто-напросто не принимает в себя никакой наркоты, сразу выбрасывает. Вот она, обратная сторона искусственного улучшения тела – мы просто обязаны вживлять себе антинаркотные чипы.

В этом есть свои плюсы: можно подключиться к порнопрограмме через чип, вживленный в подкорку, поглазеть на любую обнаженную женщину, трахнуться с любым мужиком… или с женщиной. Да вообще с кем угодно. Стоит только подумать, и система впрыснет мне в кровь эндорфины или адреналин. Я могу опьянеть, просто икнув. Скажу «курнем», и в ушах загудит, по венам побежит жидкий огонь. Однако это не то… Мне нравится держать сигарету в зубах, полизывать, фильтр. Нравится перекатывать во рту капсулу с ЛСД. Ведь это же половина кайфа.

Но я не употребляю. Организм не позволит. Легко забалдеть виртуально, но физически – попросту невозможно. Это я называю облом.

И поэтому я читаю – уж книги-то моя система не отторгает. Я читаю, читаю, читаю… Проходят месяцы, один за другим.

Тем временем флот Корпорации не просто не отстает от нас – он ускоряется. Мы впереди, но у них-то движки помощнее будут. С каждым часом, с каждым днем они разгоняются все больше и больше. А сила ударной волны от взрыва бомбы из антивещества постепенно гаснет. Мы медленно теряем скорость, а враг медленно ее набирает. Рано или поздно он нас настигнет.

Такая вот погоня на высоких скоростях. Она продолжается. Пройдет месяцев шесть, прежде чем флот врага приблизится к нам на расстояние торпедного удара. И тогда бой повторится.

Эх, жизнь, романтика!

Я посасываю таблетку.

Держу в одной руке косячок, другой ковыряю скобку на развороте журнала – она будто торчит из пупка нагой девицы.

Мечтаю о победе.

Капитан все талдычит мне, учит: ты, мол, слишком много времени проводишь один. Тебе надо больше общаться. А я не общаюсь, что ли?! Еще как общаюсь – с собой, например, с книгами, с кончиками пальцев, с языком, с девчонками из порножурналов. По-моему, у меня достаточно широкий круг общения.

Жужжит зуммер.

– Брэндон, – ровным голос зовет капитан, – на мостик. Враг догнал нас и готов напасть.

Я потираю оттопыренную ширинку, нюхаю сигарету, катаю во рту капсулу ЛСД. От женских прелестей на развороте журнала глаз не отвести.

Но я возвращаюсь в настоящий момент. Нажимаю на кнопку, и дверь открывается – выбегаю в коридор. Ничего не поделаешь, порно – время, а войнушке – час.

ФЛЭНАГАН

На мостик поднимается Брэндон – бледный и вспотевший.

– Ну, здравствуй, – мягко здороваюсь я. Мы уже четыре месяца удираем от остатков флота Корпорации, и ни разу за это время Брэндон ни с кем из нас не говорил. Мы пили всей командой, тренировались, трепались о книжках и фильмах, сплетничали о бывших возлюбленных, а он, понимаешь, заперся у себя в каюте. Ладно, мы не против, каждый сходит с ума по-своему.

А теперь Брэндон понадобился – точнее, его космологические и навигационные навыки.

– Мы уже прибыли на место? – спрашивает он, и я киваю. Брэндон облегченно бормочет: – Значит, мы сейчас сделаем то, что собирались сделать?

Я снова киваю к еще большему облегчению Брэндона. Он садится за пульт управления.

– Сейчас веди нас ровненько, – говорю я. – Ровненько и тихонько.

Корабль резко кидает то в одну сторону, то в другую, затем он возвращается на прежний курс. Брэндон так шутит, всегда одинаково, и никто к этому не может привыкнуть.

Кроме меня, пожалуй.

Мы смотрим на экран монитора, наблюдаем черную дыру, уютно устроившуюся в искривленном пространстве. Когда-то… это было солнцем типа С, пока не превратилось в сверхновую и не взорвалось. Гравитация смяла солнце, и оно продолжало втягиваться само в себя, пока плотность его не стала практически бесконечной. Теперь же звезда настолько массивна, что всасывает сам свет.

Все это для нас раскопал Джейми – он помешан на черных дырах. Даже дает им прозвища (вот эту, например, он прозвал Мясорубкой). Джейми вообще относится к категории людей, верящих, будто через черную дыру можно попасть в иную вселенную. Беда в том, что проверить это никак нельзя – любого, кто попытается пройти через черную дыру, мертвая звезда элементарно расплющит.

У штурвала стоит Брэндон, он должен провести нас по самому краю гравитационного поля черной дыры. Мы будто насекомое на краю норы муравьиного льва, но если повезет, нас благодаря эффекту рогатки запустит дальше на полной скорости. Однако малейшая ошибка в расчетах – и нас засосет гравитационное поле.

Хороший способ пощекотать нервишки.

На орбите Мясорубки вращаются нейтронные звезды и черные дыры поменьше, которые Джейми назвал Бегунками. Единственный способ пробраться между ними – быстро и умеючи. Сложный рисунок гравитационных полей напоминает карту рифов, коварных и омытых кровью.

И мы летим – прямо в объятия сингулярности, затем кренимся, очертания корабля искривляются, наше огромное судно раздувается аж до размеров дредноута, и в то же время мы – планктон: его несет прямиком киту в пасть, а он еще надеется выплыть.

Р-раз.

Два.

Три-и!

И мы уже по другую сторону Бегунков. В целости и сохранности.

На экране видно, как наши преследователи останавливаются у границы гравитационного поля черной дыры. С десяток кораблей отделяется от группы и медленно идет к Бегункам. Ясно, что это не добровольцы.

Один звездолет попадает в приливную волну энергии, и та несет его прямо на камешек размером с грецкий орех, содержащий мини-сингулярность. Боевой корабль вздрагивает, начинает вибрировать и разлетается на миллионы осколков.

Второй звездолет аккуратно отходит от черной дыры, и его тут же засасывает нейтронная звезда.

Все десять кораблей погибают: некоторые еще пытаются, как мы, пройти по краю гравитационного поля, но куда им до нас! Все они падают в смертельные объятия Мясорубки.

Вж-жик! И нет кораблей – они смяты, разбиты, от них не осталось ничего – или того меньше.

А нам хоть бы что.

Уже несколько часов подряд у меня звенит в ушах… Стоп! Да это же сигнал тревоги из камеры, в которой мы оставили пленницу!

– Быстро проверь, что там случилось! – велю я Гарри. – А я сейчас…

…Усну где стою. Брэндон успевает меня подхватить и усаживает в кресло.

– У меня это… – сонно бормочу я, – слегка того… и только-то…

ЛЕНА

АААААА!!!!!!!!! Выпустите меня из этой западни!!!! ВЫ-ПУ-СТИ-ТЕЕЕЕЕ!!! АААААААААААА!!!!!!

Думаю, бой окончен.

Я еще никогда так не боялась.

О, Лена, я тоже испугался. Я так боюсь, Лена. Спасибо, что была со мной. Обними меня, Лена, защити, помоги…

Как ты себе это представляешь?

Просто будь здесь. Ты токая мудрая. Твое присутствие меня успокаивает.

Тебя утешает вид коматозной женщины, которая сама не в состоянии даже справить нужду…

Ты умнее наших захватчиков. Они боятся тебя, Лена, потому что знают о твоем силе: ты ведь многого добилась, свершила столько славных дел!

Я неудачница, профукала свою жизнь.

Лена! Ты великий человек! Ты уникальна. Ты жемчужина в дымящейся кучке навоза…

О-о, метафора – что надо! Браво, железка.

Лена, навоз смоют, и жемчужина вернет свой блеск. Твоя слава воссияет вновь. Ты великолепна, прекрасна, неподражаема…

Чувствую себя хреново, выгляжу хреново… вся жизнь у меня хреновая.

…все тобой восхищаются. Мужчины обожают тебя, женщины завидуют. Я боготворю тебя, Лена, твой сын боготворит тебя…

Дверь камеры открывается, входит Гарри. Он нависает надо мной и говорит:

– Сигнал тревоги – на крайний случай, ясно? Типа если ты умираешь или рожаешь. Еще раз нажмешь без повода, и я откушу тебе пальцы, так что питаться будешь через соломинку.

Он уходит захлопнув дверь. Я рыдаю.

Ублюдок, кок он посмел?!

Я все плачу и плачу.

Вот подожди – когда все закончится, мы прикажем его публично изнасиловать, а потом казнить.

Я рыдаю, меня трясет, и слезы никак не остановятся. А голос в голове приобретает оттенок отчаяния:

Ты выше этого, Лена. Ты само великолепие, сама красота, ты – воплощение сексуальности. Они не понимают твоей истинной силы. Ты уникум.

Слезы текут, не могу их остановить. Плачу и плачу.

Лена, мать твою, перестань!

Внезапно плач прекращается. Слезы затуманивают мой взор, но больше не текут.

Ты полная неудачница! Размазня! Хочешь выкарабкаться – прекрати панику и соберись!

Как ты со мной разговариваешь?!

Ты идиотка! Слабачка! Лена, ты – дрочила!

Хватит уже. Добился своего, у меня снова ясная голова. Но если опять заговоришь со мной подобным тоном, я. перепрограммирую тебя, понял?

Как угодно, Лена. Я в полном твоем распоряжении.

Так-то лучше, ушлепок!

ЛЕНА

– Нравится? – спрашивает Флэнаган, имея в виду бледную планету; ее поверхность покрыта угрюмыми горами, а небо заволокло жутковатыми желтыми облаками. Мы стоим посреди палаточного городка: тут тебе целые аллеи, бульвары, образованные брезентовыми навесами. А вокруг – акры пустыни, где разъезжают всадники на породистых жеребцах, меринах, извлеченных из утробы настоящих земных лошадей.

– Восхитительно.

– Здесь и полетать можно. Если изволите…

Все мое существо протестует: нельзя! А вдруг я погибну, покалечусь? Что, если меня придется потом переселить в новое тело? Это, в конце концов, больно, жутко-прежутко больно.

– Изволю, – соглашаюсь я. Спокойно и отчужденно. Мы на планете Дикого Запада. Сели тут, чтобы отдохнуть и дать бортовому компьютеру время завершить необходимый ремонт. Флэнаган ухаживает за мной, ни дать ни взять средневековый кавалер. Будто его галантность сделает мое похищение морально приемлемым актом. Зря старается. Хотя…

Приятно все-таки покинуть на время корабль. К тому же грех не посетить привлекательную (как оказалось) планетку с низкой гравитацией и знаменитыми теплыми ветрами. «Тут и полетать можно», – сказал Флэнаган. Замечательная идея!

Мы идем вдоль по улице. Со всех сторон зазывают торговцы. Мимо проходит безголовое пятилапое существо, несущее на спине бревна.

Это ротон из звездной системы XI4.

Тут же в клетках выставлены на продажу чудовища с клювами.

Кивирисы, в их двух клювах помещается мозг. Посредством клювов они также поют прелестнейшие песни. И если пристрастишься к этим песням, умрешь от голода – так заслушаешься, что обо всем забудешь.

В небе парят горящие птицы.

Искринцы, разумные существа из другой галактики. Обладают способностью излучать свет. Они здесь, как и мы, в гостях.

Я вижу людей с крючковатыми носами, кривыми лицами и такой морщинистой кожей, что с трудом верю в их реальность. Вижу, как женщины торгуют собой прямо на улице, и тут же рядом тем же самым занимаются мальчики. Вижу гермафродитов, выставляющих напоказ свои прелести. Вижу… я вижу чересчур много нового и необычного, так что голова идет кругом.

– Отправимся в горы, – говорит Флэнаган. – Там и полетаем.

Мы присоединяемся к торговому каравану. Едем на лошадях. Мое тело автоматически приспособляется к езде без седла. Я пришпориваю зверюгу и мчусь галопом. Флэнаган легко догоняет меня. Ветер развевает мои черные волосы. Чувствую, к вечеру задница будет вся в синяках, и мне потребуется автодоктор, но оно того стоит: ветер в волосах, запах лошадиного пота – головокружительная, гремучая смесь.

Я наслаждаюсь процессом. По-настоящему наслаждаюсь!

Мы достигаем гор и останавливаемся. Вид потрясающий. В низкой гравитации горы поднимаются высоко, они узкие, острые – почти правильные пирамиды. Их голые склоны покрывает зеленый и пурпурный мох, а у подножия растут луговые травы.

Мы поднимаемся на фуникулере, любуясь великолепными видами. Выходим на плато – тут предлагают всякую сувенирную дребедень, но мы идем туда, где дают на прокат принадлежности для полетов. Флэнаган ожесточенно торгуется и наконец берет крылья и парашюты. А вокруг люди прыгают с обрыва и парят, подхваченные воздушными потоками.

Сейчас мы выше облаков. Они раскинулись у наших ног, словно айсберги. Воздух здесь разреженный, но дышать можно. На всякий случай я надела кислородную маску. Флэнаган передает мне комплект крыльев и смотрит на меня по-дружески, одобрительно. Все это время он был добр ко мне, обходителен, заботлив. И я, нужно признаться, почти оттаяла по отношению к нему.

Я подхожу к краю. Там – пропасть, в которую и смотреть-то страшно! Глубина несколько миль, не меньше! Неужели прыгать обязательно?

Неужели я и впрямь согласилась?

– Боитесь? – спрашивает Флэнаган.

– Ни капельки, – спокойно говорю я, а у самой коленки дрожат.

Не бойся.

Я упаду, переломаю себе все до единой кости, и боль сведет меня с ума.

Не упадешь. Успокойся.

Но ведь всякое бывает…

Согласен, бывает.

– Застегивайте крепление.

Я надеваю хитроумную конструкцию. Крылья мягкие, податливые – полиэтиленовые или хлорвиниловые, но невероятно прочные. Они крепятся к плечам и выглядят как продолжение рук. Есть еще здоровенный хвост – он спускается от пояса до самых лодыжек, а в воздухе станет еще больше. У меня крылья ярко-пурпурные; у Флэнагана – ангельски-белые.

– Нажмете вот здесь, и крылья поднимут вас в воздух, а парашют опустит на землю.

Я киваю. Во рту пересохло.

– Если я погибну, – умудряюсь произнести я, – то вы не получите выкупа.

– Уж постарайтесь остаться в живых. Я двигаю плечами, приноравливаясь к крыльям. Флэнаган делает то же самое. Вместе мы идем к краю плато. И прыгаем.

Теплый ветер дует сильно, держит надежно. Гравитация низкая, а воздух плотный – крылья легки, будто перышко. Меня подхватывает восходящий поток, и я взмываю ввысь.

Я лечу сквозь облака, тело мое изгибается, ноги я держу прямо. Ветер бьет в грудь. Я парю…

Х

Р

Е

В

В

Во мне бушует веселье. Планета подо мной раскинулась, будто на карте. Я ловлю каждое дуновение ветра, чувствую все течения. Следую за Флэнаганом, кренюсь и падаю

В

Н

И

И

И

И

И

И

И

З

А потом снова вверх! Я взмываю, ныряю, кружусь, как небесный дельфин!

ГАРРИ

Пока капитан с Леной летают, мы все идем по своим делам. Аллия отправляется смотреть местные достопримечательности: всякие храмы, статуи… Брэндон совершает рейд по библиотекам, Джейми находит себе игровую площадку и отрывается на ней как настоящий десятилетка. Кэлен торгуется на рынке.

Ну, а я отправляюсь в спортивный центр. Там бассейны, спортивные залы, а еще можно побегать с кем-нибудь наперегонки. Спортсмены разминаются, делают растяжку. Прыгун с шестом взлетает и, едва коснувшись планки, падает на мат. Два бегуна, не спеша, идут нога в ногу.

Я начинаю. Я лопер, и тело у меня сильное, поросшее шерстью, смотрится некрасиво по сравнению со стройными, поджарыми телами профессиональных спортсменов. Но пусть только кто-нибудь посмеет усомниться в том, что я – великолепный бегун. Не такой, конечно, быстрый, как олимпийские чемпионы, зато, когда эти самые чемпионы достигают финиша и выдыхаются, я продолжаю бежать как ни в чем не бывало. И вот сейчас я бегу то так, то эдак. Перехожу на прыжки – мощные, заканчивающиеся кувырком. Подпрыгиваю в воздух метров на десять. Сальто вперед, сальто назад. Снова бегу.

Я занимаюсь восемнадцать часов кряду. И медленно – час за часом – мои суставы становятся чище. Меня таким создали – стараниями биоинженеров я могу бежать двенадцать часов подряд, не нуждаясь ни в пище, ни в воде. Планета Пол – безвоздушная пустыня, но нас, человекозверей, создали, чтобы мы могли обитать как раз в таких условиях. Мы возводили города в долинах, строили храмы в горах. Мы были расой шахтеров с низкой культурой и высоким уровнем технологий. Носами мы, лоперы, считали себя хозяевами всего того, что освоили.

Я скучаю по тем временам. У меня тогда было множество любовниц, я наслаждался холодом каждой из полианских ночей, палящим зноем каждого летнего дня и трескучими морозами зимой. Я работал день напролет, а ночью спал как убитый. Мы не были обучены читать и писать, не смотрели кино. И все-таки нам нравилось жить. Пусть нас называют рабами, но еще ни один раб не жил так свободно.

Я бегу. Бегу. Бегу. Бегу. Бегу. Бегу. Бегу.

Я бегу-уууууууууууууууууууууу

И в беге забываю все свои сомнения и сожаления. Все колебания. Всю неуверенность. Все страхи. Я бегу, я есть сам бег, а бег – это я.

Сейчас я само совершенство.

ЛЕНА

– Ну как? – спрашивает Флэнаган, когда мы возвращаемся на корабль.

– Ты пытаешься втереться ко мне в доверие. Брось, это нечестно.

– Я совершенно бескорыстно пытался доставить вам удовольствие, – холодно произносит он.

– Ты жалкий, испорченный и трусливый тип, – произношу я со смаком. – Мне бы смеяться над тобой, но я не чувствую ничего, кроме презрения.

– Послушайте-ка, то, что вы на этом корабле – пленница; которой угрожают смертью, пытками и унижением, вовсе не дает вам права оскорблять экипаж.

– Отсоси.

– М-да-а… я совсем забыл: вы ведь еще и поэтесса. – Да, поэтесса.

– «Постойте, о прекрасные мгновенья». Небольшой такой томик из одной поэмы.

– Поэму тепло встретили.

– А я слышал, критики разнесли поэму в пух и прах.

– Они потом пересмотрели свои отзывы, стоило мне опубликовать поэму под своим… настоящим именем.

– Ага, значит, хороший отзыв можно получить, достаточно запугать кого-нибудь насмерть? Хорошее начало творческой деятельности.

– Вы ничего не смыслите в искусстве, что неудивительно для дебила.

– Я написал и исполнил одиннадцать симфоний и поставил четырнадцать рок-опер. Я считаюсь одним из самых успешных состоявшихся композиторов своей эпохи.

– А еще хвастуном.

– Мымра. Древняя и высохшая, как мумия, мымра.

– Если вы не заметили, я еще очень даже сочная.

– Я имел в виду вашу душу. – Души… не сохнут.

– Зато они блекнут, гаснут, черствеют. Такова ваша душа. Я чувствую.

– Душу нельзя почувствовать.

Флэнаган улыбается, и улыбка у него очаровательная. Ненавижу его. А впрочем…

Насчет музыки капитан не соврал. Он…

– Заткнись.

Я совсем не хотела высказывать мысли вслух.

– Но я молчу! – негодует Флэнаган.

Я смотрю на него испепеляющим взглядом, мои чары обвивают капитана подобно шелковым путам.

– Еще не поздно, капитан, – с чувством произношу я, – получить прошение и искупить свои грехи. Верните меня обратно, откажитесь от выкупа и совершите ритуальное самоубийство. Так вы очистите свое имя.

– Или же запятнаю.

Флэнаган нарочито громко вздыхает.

– Не составите ли мне компанию за ужином?

– Составлю, хоть мне и потребуется вся сила воли и смирение, чтобы выдержать это испытание.

– У нас на борту ужинают в восемь. Желаете принарядиться?

– Нательная броня – вот мой наряд.

– Стиль уж больно… милитаристский.

Я злила бы Флэнагана часами. Может, он и взял меня в заложницы, но командует-то не он. Я с улыбкой постукиваю по броне на груди.

– Мне так больше нравится.

ЛЕНА

– …Камера, мотор, начали! – командует Джейми. Я достаточно пожила на свете, чтобы сообразить, что у него на уме.

Гарри, это чудище, манипулирует камерой. Видок у него диковатый. Тут же стоит Аллия, хмурится – оно и понятно, женщина видит, что ее капитан начинает западать на меня.

Флэнаган объяснил суть затеи: сейчас они снимут на камеру мое послание, которое затем передадут по электронной почте Гедиру. Тот, глянув на дату записи, убедится, что я до сих пор жива. Мне выдают листок с речью.

– Готовы? – Флэнаган продолжает оставаться учтивым. Но я-то вижу его корыстные цели: он хочет от меня сотрудничества. Что ж, будет ему сотрудничество, только на моих условиях. Я одаряю капитана яростным взглядом – чтобы кровь у него закипела, чтобы наполнить его несбыточными надеждами. Обожаю, когда мужики страдают и сохнут по мне.

Я пробегаю речь глазами: «Я жива, со мной достойно обращаются, но это страшные люди, и я опасаюсь за свою жизнь. Люблю, мамочка». Флэнаган, видимо, думает, что это чрезвычайно остроумно. Ни капельки – в письме нет даже крохи чувств и эмоций.

Я смотрю в объектив, Джейми кивает.

– Пусть лучше меня убьют, но не вздумайте иметь дело с этими подонками-террористами, – спокойно произношу я. – Не платите выкуп, не…

Гарри бьет меня когтями по лицу, из глазницы у меня течет кровь. Я пытаюсь контратаковать, но у Гарри сила десятерых. Я теряюсь в водовороте пинков, ударов, укусов и царапанья…

Да он ест меня! Эта здоровенная сволочь жрет меня живьем!

Флэнаган оттаскивает чудовище. Камера по-прежнему включена, и я смотрю в объектив. Одного глаза у меня нет. Под щекой мокро и холодно. Я цепенею от ужаса.

– Неплохо прошло, – говорит Флэнаган.

У меня начинается истерика, но я быстро беру себя в руки. Начинаю дышать глубоко, пытаюсь понять, где допустила ошибку.

А ошибка моя вот в чем: пиратам вовсе не требуется мое сотрудничество. Они хотят показать Гедиру, как меня тут унижают, так чтобы он забыл свои принципы и заплатил выкуп. Вот какое сообщение хотят они послать… А речь на бумажке – утка, на которую я повелась.

– Доставьте меня в лазарет, – произношу я, стараясь, чтобы в голосе прозвучало хоть какое-то подобие достоинства.

В плену у пиратского корабля содержится и моя яхта – туда меня и относят. Лазарет на борту моего судна – настоящее произведение искусства, там запросто можно восстановить любые поврежденные органические ткани. Мне ускоряют процесс регенерации клеток кожи лица, имплантируют новый глаз из банка клонированных органов зрения. Убирают шрамы, а заодно делают укол антисептика на случай, если зубы и когти человекозверя занесли инфекцию.

Пройдет месяц – и я буду как новенькая. Не впервой.

Флэнаган не забывает извиниться.

– Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, – мягко говорит он.

Я сверлю его здоровым глазом и отвечаю: – ЧТОБ ТЫ СДОХ, ПРОКЛЯТЫЙ УБЛЮДОК!