Текст книги "Ничейный космос"
Автор книги: Филипп Палмер
Жанр:
Космическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
ЛЕНА
Мы на орбите пустынной каменистой планеты. Она вращается на орбите солнца Каппа 0332b. Сегодня – Ночь фейерверка.
Мы в скафандрах усаживаемся на мостике, убираем стены и крышку отсека и с благоговейным ужасом наблюдаем, как мимо – прямо к желтой переменной звезде – устремляются два боевых корабля Корпорации. Их ведут угонщики.
Планета под нами вся в окалинах, оставшихся со времен, когда солнце достигло наибольшей величины. Сейчас светило гаснет – оно утратило десятую часть прежних размеров. Переменная ни на одной из своих планет – ни органическую, ни какую другую. Но четвертая от нее планета имеет плотную аммониевую атмосферу, жидкий металлический водород и устойчивую орбиту. А еще – озера жидкого кислорода. Сам бог велел заняться ее терраформированием, и сегодня мы узрим начала этого процесса.
Я до сих пор с теплотой вспоминаю освоение Надежды. По ней тогда шагали роботы-оксигенераторы, поглощали окись углерода и изрыгали чистый воздух. Замороженный ад мы превратили в тропический рай; уже через шестьдесят лет после начала терраформирования по планете смогли пройтись люди без скафандров и кислородных масок.
Сегодня техника шагнула далеко вперед. На поверхность планеты набросили микротонкую теплопоглошаюшую сеть; в кислородные озера погрузились наноботы. Все до последнего – мельчайшего– элемента функционируют, словно разумные шестерни гигантской машины непостижимой сложности. И все они связаны единой энергорешеткой, питаемой через орбитальный энерготранзмиттер, который сам поглощает энергию солнца.
Боевые корабли подходят ближе к солнцу. Я включаю оптику шлема на полную мощность, но все равно не вижу обшивки судов. Однако представляю, как под ярко-желтыми лучами светила шипит и плавится кожа стальных Икаров.
«Под ярко-желтыми» звучит нелепо. Пустая фраза.
Кожа стальных Икаров шипит и плавится под мерцающими, испепеляющими лучами светила.
О, уже лучше.
Спасибо. Загрузи этот вариант и забей его в дневник.
Корабли выстреливают в солнце гарпунами, и те пробивают его хромосферу, затем – фотосферу. Ультразвуковые камеры передают на экран у нас над головами изображение преисподней – из самого сердца звезды. Мы, будто в кинотеатре, смотрим, как ее доят.
Гарпуны взрываются и большими светящимися шарами ныряют в сердце солнца. Жар разрушает их оболочку, обнажая сердечники – серебряные капсулы, похожие на пули. Они летят на околосветовой скорости, не успевая сгореть; врезаются в конвективную зону, пробивая ячейки супергрануляции.
В мгновение ока – или даже быстрей – капсулы проходят сквозь солнце, до краев наполняясь энергией. Компьютерная программа-симуляция показывает траекторию капсул полета – они несколько раз облетают планетарную систему с такой скоростью, что их просто не видно. А потом замедляются, обретя устойчивую орбиту; раскрываются, словно бабочки, зависшие в воздухе после неуловимого глазом облета планет.
Сверхплотные тела капсул, напитанные энергией, отдают ее теперь энергостанции, но не всю сразу, а по частям, в несколько импульсов.
Дальше энергия передается оксигенераторам, сети – хитроумному, блестящему механизму терраформирования, который медленно оживает у нас на глазах. Жар всасывается из атмосферы и топит кислород, а жидкий металлический водород испаряется, смешиваясь с газообразным кислородом в этаком ведьмином котле. За процессом следят триллионы датчиков.
Солнце вспыхивает, будто огонь в печи, когда золу ворошат кочергой. В нем словно запустили механизм самоуничтожения, и вот-вот произойдет катастрофа. От звезды волнами расходится пламя и превращает космос в калейдоскоп из пятен света, черноты и горящего мусора. Мимо не успевает пролететь комета – сгорает, махнув на прощание хвостом. Солнце плюется сгустками огня, которые рвутся с силой триллионов термоядерных бомб, превращая ночь в день, а космос – в подобие солнца. Скафандры не спасают от нестерпимого жара.
Затем все стихает. С каждой секундой у звезды забирают все больше энергии, а на планете под нами зажигаются огоньки, похожие на солнечные блики на поверхности моря. Переменная вспыхивает – и мы ликуем. Потом она успокаивается. Солнце ранено, его гордость уязвили какие-то люди. Они высосали жар из его пламени.
Пройдет девять месяцев, и на планете можно будет жить. Вот до чего дошел прогресс. Мое сердце поет, и я горжусь тем, что жива, тем, что я – человек.
Мы, люди – боги!
Лена, уйми свою спесь.
Заткнись-ка! И кто только запрограммировал в тебе такое занудство?
Ты, Лена, ты.
А-а…
ФЛЭНАГАН
Зал пиратской славы – величайшее здание на планете Капитан Морган: огромное, с голыми кирпичными стенами и стеклянной крышей, над которой чернеет ночное небо и светят двойные звезды системы Геликон.
Зал выстроен по образу и подобию Колизея – это идеальный цилиндр, где акустика совершенна, а полы выгнуты, и те, кто сидит за столиками у стен, прекрасно слышат говорящего в центре (на расстоянии в полмили).
Мы – Лена, Аллия, Гарри, Брэндон, Кэлен, Джейми и я сам – сидим за столиком в центре. Алби шныряет по залу: то он здесь, то его нет, а вот он прикинулся огоньком одного из светильников, расположенных по периметру. Любопытно, но Алби так хорошо влился в нашу команду, что я порой забываю о его истинной сущности. Для него самого общество – странное явление; дружба – неожиданное, но очень приятное открытие. Он здесь явно в своей тарелке, скачет, как у себя дома; умудряется пролететь под столиками босых мохнатых воинов, погрев им ноги.
Нашего хозяина зовут Грендель. Он сам бывший пиратский капитан, выбранный хранителем этого пристанища, планеты Капитан Морган. Под его началом – команда лучших проституток и проститутов Вселенной: мужчины и женщины, транссексуалы и бисексуалы, дельфы, лоперы и проч., и проч. Но Грендель не какой-то там сутенер, нет! Он агент, личный тренер, вдохновитель и мотиватор. Его шлюхи вырежут клиенту сердце, если тот нарушит секс-контракт. Иными словами, хотите жесткого секса – получите, но не вздумайте причинить партнеру боль сильней оговоренной.
Это добавляет перчинки в отношения проституток с клиентами. Шлюхи Гренделя действительно лучшие, они повелительницы и рабыни искусства любви.
Сама планета – рай для сорвиголов. Здесь гремят гигантские водопады, а любимая забава – спуститься по речным порогам от Испаньолы до Лиссбонвилля, а потом доползти от берега реки до больницы за новыми конечностями и органами взамен потерянных. Доползают не все, но жизнь тут стоит недорого. Осевшие на Капитане Моргане пираты видели, как их семьи погибли жестокой смертью. Многие становятся фаталистами и ищут способа умереть. Вот такое дикое место есть на задворках Обжитого космоса.
А с Гренделем мы знакомы давненько, даже успели как-то подраться… Хотя нет, «подраться» еще слабо сказано. То был махач, вызывающий ужас: мы бились руками, ногами, кусались, царапались, выковыривали друг другу глаза… и так шесть недель без передыху. Под конец просто принялись грызть друг дружке глотки (руки-ноги-то не работали!). Но ей же богу, остались живы и дружим! В один прекрасный день я спрошу Гренделя, из-за чего мы все-таки подрались (у меня на компьютере стоит «напоминалка», ведь своя память ни к черту).
Грендель подходит к нашему столику и бухает по нему своей пивной кружкой – две пинты, вырезана из цельного алмаза в двадцать один карат. Ее грани сверкают. На зал опускается тишина, и хозяин кивает мне:
– Песню.
Беру гитару, пробегаю пальцами по струнам. Я настроил инструмент так, что он звучит одновременно как акустическая гитара с автоматической гармоникой под плавный аккомпанемент арфы, «вау-вау» эффекта электрогитары и барабанов.
Снова касаюсь струн, и мне подыгрывает оркестр. Сейчас сменю ритм, и сильным голосом запоет саксофон.
Наигрываю любимую мелодию из Золотой эпохи блюза и рэпа. Начинаю с тихого, лиричного, красивого припева – мой голос парит, он хриплый, но чистый. А слова мягким эхом отражаются от стеклянной крыши:
Звуки гитары рвут душу. Перехожу к рэп-части, потом снова к припеву. Он звучен и вызывает в памяти давно забытые образы. Лена кивает в такт мелодии. На ее губах тень улыбки.
Снова рэп, потом соул и припев.
Все.
Воцаряется полная тишина, а потом весь зал начинает греметь кружками по столам. Я киваю и жду.
– Отличная песня, – говорит темноволосая женщина. Глаза у нее злые, лицо в шрамах. Она повторяет рэп-кусочек из моей песни, но не речитативом, а мягким напевом, будто лаская слова языком. Закончив, кивает: – Благодарим тебя. Как твое имя?
– Я капитан Флэнаган. Пират.
– Я Гера. Все слушайте мой рассказ.
Голос ее по-прежнему звучит мягко и тихо. Слова разносятся по залу, подобно бабочкам. Мы жадно ловим их, напрягая слух.
– Я рождена рабыней, но умру свободной. Кружки гремят по столам.
– У меня было пять старших сестер. Вот их имена. Наоми – первая, высокая, стройная, любила бег. Она была, словно газель, метеор. С нею наши сердца пели от радости. За ней мы шли, за ней пошел бы любой. Кто-то говорил, что она – вылитая мать, но матери мы не знали, потому как родились на Гекубе.
Последние слова Гера выплевывает, словно яд. Нас пробирает озноб, потому что все знают: Гекуба – это плодородный райский сад, за которым следят люди (и только мужчины).
– Вторую сестру звали Клара. Она была мрачная, и мы постоянно с ней ссорились. Клара родилась на семь лет раньше меня, и я думала, будто она – злая, нахальная и любит командовать. Разумеется, я ошибалась. Теперь сожалею обо всех бранных словах, сказанных Кларе в пять лет, в шесть лет, семь лет и в восемь, и в девять… Но когда мне исполнилось десять, Наоми забрали на Жатву, и Клара стала нам матерью, отнеслась к долгу очень серьезно. Мы перестали ругаться. Клара смешила нас, играла с нами, пела нам колыбельную, вот эту, послушайте…
Гера чистым голосом затягивает колыбельную, которую пели в двадцать первом столетии. Мелодия – легкая, быстро запоминается, ее хочется напевать.
Пение Геры меня очаровывает:
Жди-иии
Утра, и с ним придет Солнышко, оно взойдет, Мир счастливый осветит И согрее-ееет. К Небеса-ааам Взойдет душа, В райский сад войдет она, Если не держать ее. Отпусти ее-ооо.
Сладко спи и отопри дверку в мысли.
Сон придет, увидишь сны, легкие они – их не держи, о-ооо, не держи.
Сон придет, увидишь сны, легкие они – их не держи, о-ооо…
Сладко спи, в сердце дверку отопри.
Отопри.
Отопри-иии.
Икогда-ааа
Наступит рай
На земле.
Люди дружно заживут Вместе дружно заживут Заживу-ууут.
А пока, сестренка, спи. Засыпа-ааай, Сестренка, спи, Спи, сестренка, Засыпай.
Спи, сестренка, засыпай. Я люблю тебя, люблю. Спи, сестренка, Я пою.
Она поет а капелла. Я слыхал голоса и получше, и с более широким диапазоном, но ни один не тронул меня до такой степени.
– Клара одиннадцать месяцев пела колыбельную мне и сестрам. Потом ей самой исполнилось восемнадцать лет, и ее тоже забрали на Жатву.
Зал взрывается грохотом и проклятиями. Гера терпеливо ждет, пока наступит тишина, затем продолжает:
– Третью мою старшую сестру звали Шива. Она росла красивой и жизнерадостной, но оставалась ребенком – ей исполнилось только шестнадцать, когда Клара ушла. До Особого дня Шива могла бы и дальше жить радостно, но она будто угасла, затосковала. Заботу о семье взяли на себя мы с Персефоной: покупали продукты, вещи, готовили, убирались, устраивали в гареме семейные праздники. Шиву мы только что на руках не носили, она ни в чем не испытывала нужды. Мы рассказывали ей сказки о далеких странах, где счастливо живут прекрасные принцессы и принцы.
К тому времени мне исполнилось одиннадцать, а Персефоне – тринадцать, но мы уже были женщины. Каждое утро просыпались с улыбками и с песнями веди хозяйство, превращали дом в милое, дорогое нам место. Шива почти перестала грустить, а потом ее наконец забрали на Жатву.
Гера ненадолго замолкает. По ее лицу катятся слезы и крупными каплями падают на крышку нашего стола. Грендель, этот волосатый гигант, промокнув Гере платочком глаза, обнимает эту маленькую, хрупкую женщину.
Гера делает большой глоток вина, пробует говорить, но голос ее надломился. Ей нужно время. Через несколько минут Гера продолжает рассказ с прежней силой и ритмом:
– С уходом Шивы мы с Персефоной решили наконец постичь окружающий мир. В гареме имелась библиотека – запертая на замок. Но мы нашли способ пробираться туда по ночам и читать распечатки, файлы с экрана, даже книги… Так нам открылись физика, астрономия, история, культурология и понятия моды. Нашлись книги о любви, о романтике. Мне особенно понравилась Джейн Остин, писавшая про влюбленных. – Гера фальшиво смеется. – Ее книги стали для меня этакой порнографией, кусочком запретного.
– Но вот забрали Персефону, и на два года я осталась одна. Прочие девочки обращались со мной замечательно, но переходить в их семьи я не хотела. Вела и дальше хозяйство, устраивала праздники, готовила обеды из шести блюд, которые сама же и съедала. Постоянно думала о Дарси,[17]17
Персонаж романа Дж. Остин «Гордость и предубеждение».
[Закрыть] о том, какие у него волосы – каштановые или белокурые?
– Затем мне исполнилось восемнадцать, и меня забрали на Жатву. Помните, прежде я не бывала на поверхности родной планеты. Гарем – скопление красивых домиков – находился под землей, и свет туда проникал через узкие щелки. Неба мы не видели никогда. Нас ждал самолет, я боялась лететь. (А вокруг площадки носились животные.) Над головой горел желтый пламень.
– Я видела мужчин, смотревших на меня похотливо, но так, словно я – богиня. Теперь-то мне понятно, что на Гекубе мужчины живут странной, пустой жизнью: работают в полях, на фабриках, поют песни, пишут картины, сочиняют поэмы о любви к женщинам, которых не знают. Им приходится быть гомосексуалистами, но ужас не в этом. Они живут до восьмидесяти, девяноста лет, а то и дольше. У них общество, они согреты солнцем… Однако для мужчины жизнь без женщины – вовсе не жизнь. Мы – ключи и замки, инь и ян. Мы – воздух и легкие. Мужчины и женщины, мы – единое целое.
Стены усиливают каждое слово, которое раскрывается перед нами, будто цветок навстречу восходящему солнцу. У Геры истинный дар, она завладела нашими сердцами; мы жадно ловим взглядами ее жесты, переживаем ее волнение при приближении к самолету, чувствуем вместе с ней страх при подъеме на высоту. Мы трепещем, едва речь заходит о дворце, куда вводят Геру.
– Слуги искупали меня и одели. Им нравилось мое обнаженное тело. А ночью меня снова раздели, надушили духами, сделали массаж и натерли маслом; потом уложили спать. Утром все повторилось: массаж, духи, масло. Моя кожа впитывала пряные ароматы, а тело дрожало от пробудившейся сексуальности.
– Я совсем не знала, к чему готовиться. Думала, может, меня выпотрошат, обезглавят или запытают на дыбе. И уж совсем не ожидала, что меня и других девочек, достигших совершеннолетия, накормят и напоют вином. Дворцом владели гиганты – невероятно красивые мужчины й женщины. Они велели нам петь и танцевать, а мы повиновались. Затем султан подозвал к себе одну девушку (а всего нас было около сотни), разделся сам и стал любоваться ее прелестями.
Гера замолкает. Затем…
– Девушек на Гекубе выращивают только за тем, чтобы лишить девственности. Это ни для кого не секрет. А правители планеты – роботы-доппельгангеры – крупнее обычного человека во всех отношениях. Когда ту девушку изнасиловали, она истекла кровью и умерла. Мы поняли: та же участь ожидает всех нас.
– О той ночи зла больше рассказывать не стану. Скажу только: я выжила. Очнулась под завалом из мертвых тел, ползком выбралась из дворца и спряталась в холмах. А однажды мне повезло угнать звездолет, который будто нарочно подготовили для дальнего космического путешествия. Познания в астрономии помогли мне выбраться к звездам, и через полтора года меня подобрал пиратский корабль. Теперь я здесь.
Гера поднимает бокал.
– Тост.
Свои бокалы, кружки поднимаем и мы.
– За Наоми, за Клару, за Шиву – за всех девушек на Гекубе. За моих сестер!
Мы эхом, на пределе сил повторяем:
– За твоих сестер!!!
Лена бледнеет, ее всю трясет.
– Неужели, – шепчет она, – мы допустили подобное?
ФЛЭНАГАН
Рассказывается еще история. Иллирийцы танцуют для нас, мекенийцы с необычайным умением ставят кукольный спектакль. Стая лоперов изображает охоту.
Лена с силой ударяет по столу кружкой. Все оборачиваются.
– А вот моя история, – произносит она.
ЛЕНА
– У меня есть сын, любить которого я не могу. Эти слова вызывают в зале ропот.
– Вы скажете «ну и что?», – продолжает Лена. – По сравнению тем, что пережили другие. Я знаю о ваших страданиях. Многих моих друзей отправили в тюрьму по нелепым обвинениям, и они провели остаток жизни в камерах, где не могли даже встать в полный рост, такой низкий там был потолок. Им отказали в защите и правосудии. Почему? Да просто так. Их лишили жизни не в наказание, не в порядке упреждающей меры. Бывает, система проглатывает человека, не заметив и не выплюнув потом костей.
Обо всем этом я знаю, и… не могу любить своего сына. Потому мое сердце болит, умирает.
Я не любила даже отца своего ребенка. Жила для себя, а сын Питер больше века провел в состоянии замороженного эмбриона. Когда он родился, у меня в жизни начался тяжелый период: целый год я пролежала в больнице и еще четыре восстанавливалась дома. Питера без меня растили посторонние женщины, и растили неплохо. Когда же я вновь смогла быть ему матерью, то постаралась любить его. Я очень сильно старалась. На его одиннадцатый день рождения мы танцевали с ним на площади святого Марка в Венеции, на Земле. Специально для нас играл оркестр в кафе «У Флориана». Волосы у Питера соломенные, и веснушки – как у меня. Он рос очень серьезным мальчиком, прилежно учился. Но вырос злым. Однажды содрал с соседской кошки шкуру. Позднее стал выпивать, а точнее – спиваться. Подсел на наркотики. Внешне повзрослел, но в душе остался мальчишкой: издевался над друзьями как мог. В этом мы с ним разнились. Да меня тогда рядом с сыном и не было – я занималась политикой, отвечала за великие изменения в обществе.
Я создавала «Хеймдалль».
По залу вновь прокатывается волна шепотков – на этот раз удивленных.
– Я была политиком и пионером движения космической колонизации. Питер шел во второй волне колонистов; его экспедиционная группа высадилась на Меконие, пустынной планете, где царило отчаяние. Ее так толком и не освоили. Питер тогда еще оставался сравнительно молодым… и амбициозным. Он убил избранного президента своей колонии, захватил власть. Я же в то время занимала пост Первого Президента всего человечества. Меня звали Забар.
Шепотки разом стихают. В воздухе над головами у собравшихся будто повис невидимый меч.
– Меня много в чем обвиняют, но задумайтесь: нас тогда вели мечты. Моей первой планетой стала Надежда. Я пыталась уподобить ее раю земному, и мне это почти удалось… Но меня лишили всего – за хладнокровное убийство, если называть вещи своими именами. Я прошла через процедуру, которую сама же некогда изобрела, введя потом в действие: мне поджарили мозг, перестроили характер и личность. Сделали из меня дурочку, разбитую женщину. А Питер тем временем поднимался все выше по лестнице власти.
Знаю, на мне много грехов, но… но… – Лена вытирает слезы. – Что за Вселенную мы создали, если в ней мать не может быть с сыном?!
Я путешествовала по космосу, а Питер расширял границы Империи. Собрав огромную безжалостную армию, он двинулся домой – покорять Землю. Много лет он провел в пути на околосветовой скорости. Однажды мы пересеклись, и я едва узнала его – обаятельного, но холодного, самодовольного диктатора. Мы много времени провели вместе, и мне стало ясно, как Питер презирает женщин. Воспитать его так и не удалось.
Может, Питер стал чудовищем сам по себе, а может, в том моя вина. Виновата ли я? Задайте себе этот вопрос. Разрешаю судить меня по моим делам, по тому, что я сделала в жизни, но не судите меня за то, что я была плохой матерью. Хотя… боюсь, в этом и есть моя главная вина.
Мои компаньоны знают правду: я – мать Гедира. Он сейчас на Земле, мы не видимся, но часто выходим друг с другом на связь, и тогда Питер рассказывает о своих планах. Я не прошу его об этом, но само собой получается, что осведомленность моя очень высока.
Я больше любого из вас знаю об устройстве Вселенной.
Гера, ты поведала мне свою историю. Мы с тобой сестры, ты и я. Прошу, не суди меня за свершенное, зато, что еще предстоит совершить. Взгляни на меня глазами наследников.
Ай, какая неудачная фраза.
Заткнись, они все у меня вот где – в руках! – Когда мне принесли новорожденного Питера, я подумала, ничто на свете не помешает мне любить его. И ошиблась. Я сажусь.
Повисает неловкая пауза. Тогда Флэнаган встает из-за стола и спокойным дипломатичным тоном спрашивает это собрание головорезов:
– Короче, народ, кто за то, чтобы повоевать?
Рев одобрения едва не сбивает его с ног.
