Текст книги "Ничейный космос"

Автор книги: Филипп Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

ЛЕНА

Очухиваюсь в собственном – человеческом – теле. И кошмар начинается.

ПИТЕР

Я помню момент своего рождения.

Знаю, звучит неправдоподобно и, наверное, это ложная память, однако… Я всегда думал, а что, если я начал развиваться, пока был замороженной оплодотворенной яйцеклеткой? Что, если начал мыслить, еще не родившись?

Боль, кровь, крики матери, ее перекошенное от боли лицо.

Помню, как она кричала и выла, оставшись без кожи. Слезы, будто роса, стекали по полиэтилену, заменявшему ей кожу.

Помню мать спящей – она походила на ребенка. Прекрасное зрелище. Когда мы жили вместе на Земле, то, бывало, смотрели вечерами старые фильмы, и она засыпала рядом со мной на диване. Посапывала и похрапывала, пока я баюкал ее. Как же трогательно…

Знаю, во мне есть жилка насилия. Я, бывает, срываюсь, но хочу, чтобы меня запомнили как сильного, справедливого лидера, обеспечившего человечеству безопасность.

Но скорее всего я даже и не умру, хотя технически такое возможно.

В юности я посеял много семян зла. Сделал такое, чего делать не стоило. Однако вот я бог, у меня сила, о которой раньше и помыслить было нельзя. В этом-то и заключается причина всех моих действий, если не считать следующего факта: для действий причины мне не нужны. Власть – есть все. Прими ее, и она станет тобой.

Не оглядывайся, не сожалей, не оставляй бокал вина недопитым. Такова моя философия.

Я боюсь лишь одного – умереть душой, утратить способность наслаждаться жизнью. Потому и впадаю в крайности: изнасилования, пытки, убийства… Они придают жизни вкус.

Ага, чувствую, мать и ее пират прибыли на Землю. Но мы готовы. Их поражение расцветит мою жизнь новыми красками.

Мать пришла убить меня, но я не виню ее. Я немного с ней поиграю, запру ее разум в теле робота; ужасну своей мощью и властью, потом прощу. А Флэнаган умрет – захвачу его разум, стану пытать и под конец вовсе сотру, оставив от пирата лишь тело, пустую оболочку.

Но мать я пощажу. Мы снова будем вместе – как раньше, друзьями.

Я жду тебя, Лена…

***

Ну, хватит. Запиши эти слова и сохрани. Потом, когда мы победим, воспроизведешь.

Да, Гедир.

АЛБИ

Флэнаган в с-ссскафандре, на с-ссстраховочном трос-сссе болтаетс-ссся в кос-сссмос-сссе и расс-сссказывает мне о с-сссвоем приключении, о великой победе.

В его голосе – грус-сссть. Отчего же не радос-сссть? Не понимаю, и от этого мне с-ссстановится больно.

– Что не так? – с-ссспрашиваю я, и ответ Флэнаган з-зззвучит пугающе:

– А куда я теперь? Куда, эх…

– Теперь ищи новые приключения. – Но Флэнаган будто не с-ссслышит.

И я умираю.

А потом воз-зззрождаюс-сссь и, прос-сссмотрев память предыдущей личнос-сссти по имени Алби, нахожу ее интерес-ессной: радос-сссть, надежда, удовлетворение жиз-ээзнью… а еще – с-ссстрас-сссть к путешес-ссствиям.

– Флэнаган, – говорю я, – прощай.

Я ус-ссструмляюс-сссь в открытый кос-сссмос-ссс быс-есстрее мыс-сссли. Мое тело вс-сссе ус-ссскоряетс-ссся, пока время и прос-ссстранс-ссство не с-ссстановятс-ссся одновременно вс-сссем и ничем. Я тихонько напеваю:

 
Что-то с-ссс с-сссолнцем приключилос-сссь,
И оно ос-ссстановилос-сссь.
Как ото ос-сеетановилос-сссь?
Так – потухло, отс-сссветилос-сссь.
 

Книга 10

ЛЕНА

Звезды искрятся и манят светом из далеких глубин космоса, куда не забирался еще ни один человек. Но я лечу туда, в пустоту. Она бесцветная и все еще радует душу глубиной – там пока не бывал человек…

Не так.

Заезды искрятся и манят светом из далеких глубин космоса, где не бывая еще ни один человек: Но я лечу туда, чтобы нарушить девственную…

Не то.

Я лечу туда, и девственная глубина вселенной…

Нет, нет и еще раз нет! Все не то!

Мы проделали долгий путь – десять лет. Я построила новую яхту и лечу на ней сквозь бездонный, безбрежный волнующий сердце океан космоса – туда, куда еще не проник сознанием человек. Чувство, будто я шагаю по свежевыпавшему снегу, оставляя на нем крохотные следы, знаменующие конец его нетронутости.

Уже кое – что! Замечательно, я бы сказал! Живенько так, а что за метафора в конце!

Брешешь. Метафора даже не звучит, а дребезжит, словно консервные банки, привязанные к кошачьему хвосту Не льсти, железка, я тебя предупреждала.

Однако мне метафора понравилась. Что, и собственное мнение уже нельзя высказать?!

Нет.

Несправедливо.

Я много думала и пришла к выводу: теперь у Земли есть надежда. Флэнаган записал на видео, как мы убили Питера; мы сгрузили все в память моего удаленного компьютера, а затем транслировали на всю планету: сражение пиратов с диктатурой Гедира (от и до) и еще – полный шокирующий перечень его злодеяний. Уверена, просмотрев этот фильм, граждане Земли поумнеют и в следующий раз сделают правильный выбор.

А может, и нет. У них столько ресурсов, знаний, свободы, а они притесняют других. Зачем? Где логика?

Похоже, они делают это ради забавы.

Солнечная яхта мчится сквозь неизведанные, пугающие просторы космоса. А я сижу внутри и бережу гоняющуюся рану прошлого у себя в мыслях.

Беспокоюсь.

Виню себя.

И живу этим чувством.

Само собой, на свою – человеческую – память я не полагаюсь. Все образы, звуки, мысли, возникшие за время, что мы с Флэнаганом знакомы, записаны и бережно хранятся на жестком диске моего компьютера. Эти трехмерные, яркие файлы-картинки ждут, пока я доберусь до них и открою.

Потому-то совесть и грызет меня особенно беспощадно – я сама дала ей в подмогу компьютер.

Запускаю диск с воспоминаниями – некогда сладкими, теперь – желчно-горькими. Это память о том, как мыс Флэнаганом летали на шелковых крыльях на планете Дикого Запада.

Я стою на краю плато, и вот мои мысли: Что я тут делаю?

[Какая нерешительность! И вдобавок наивность. ] Боишься? – говорит Флэнаган.

[Ну же, Лена, скриви губы, задави этого козла презрением!] Ни капельки, – отвечаю я.

[Что б тебя разнесло! И это ты называешь «задавила»?! У тебя же ноги трясутся и пульс зашкаливает. Флэнаган того и добивается. Спокойно! Заставь его самого нервничать!]

Ой, мамочки, сейчас обделаюсь, – мысленно бормочу я, a компьютер записывает.

[Лена, ты как ребенок маленький! Ссыкушка! Глянь в лицо Флэнагану – он ухмыляется. Играет на твоих нервах, как на гитаре. То-то ему так легко удалось тебя одурачить. Все с самого начала шло по его плану.)

Все обойдется, – успокаивает меня удаленный компьютер.

[Очень утешительно, не правда ли? Запрограммировала эту долбаную железку, чтобы сюсюкалась со мной. Нет чтобы ориентировать ее на ловушки!]

Я упаду, переломаю себе все кости, а потом рехнусь от боли, – проносятся в голове дикие мысли.

[Держу пари, все это написано у тебя на лице. Нельзя показывать страх! Не раскрывай эмоций! Только так можно управлять человеком. Эх ты, голова – два уха…]

Не упадешь – убеждает меня компьютер.

[Эй, железка! Замолчи!)

А ведь был шанс грохнуться,

[Отвлекись от голосов в черепушке. Смотри на Флэнагана. Узнаешь взгляд? Капитан догадался, что ты болтаешь сама с собой! Да ты и болтаешь сама с собой, как шизичка!)

Надень упряжь, – подсказывает Флэнаган.

[Чувствуешь повелительный тон? Хитрюга притворяется, что помогает, а сам уже плетет паутину заговора. Умасливает, пытается влюбить в себя, подчиняет.]

Застегиваю ремни. Крылья – мягкие, гибкие, из какого-то полимера, и в то же время невероятно прочные.

[О, говорю же: все это брачные игры. И ты уже возбудилась! Не ври, не запирайся! Все вижу: гормоны в крови так и бурлят, между ног уже мокро стало. Полимеры, голая скала, властный мужик, мечты о полете… Термоядерная смесь. Ох, Флэнаган, как он хорош! Просто гений!]

Нажми здесь – крылья отстегнутся, и ты спустишься на парашюте.

[Вотон притрагивается к тебе, будто показывает, как пользоваться снарягой. Пальцем касается твоей груди, но лишь мельком…]

Я молча киваю. Во рту пересохло – говорить не могу. [Позор, Лена, мне за тебя стыдно. Давно бы уже сама рулила.]

Погибну – выкупа не получишь, – предупреждаю я Флэнагана.

[Ну-у… неплохо. По крайней мере стараешься. ] А ты не погибай, – парирует капитан. [О-о, ты дрожишь! Влюбилась! Попалась и проиграла. Окончательно и бесповоротно.]

Я двигаю плечами, приноравливаясь к крыльям. Флэнаган делает то же самое. Вместе мы идем к краю плато. И прыгаем.

Теплый ветер дует сильно, держит надежно. Гравитация низкая, о воздух плотный – крылья легки, будто перышко. Меня подхватывает восходящий поток, и я взмываю ввысь. Я лечу сквозь облака, тело мое изгибается, ноги я держу прямо. Ветер бьет в грудь. Я парю…

ВВЕРХ

Во мне бушует веселье. Планета подо мной раскинулась, будто на карте. Я ловлю каждое дуновение ветра, чувствую все течения. Следую за Флэнаганом, кренюсь и падаю

ВНИИИИИЗЗЗЗЗ

А потом снова вверх! Я взмываю, ныряю, кружусь, как небесный дельфин!

[Какое наслаждение-ее! Ка-ааайф! Классный эпизод! Я лечу на пару с Флэнаганом над голыми, бесцветными скалами планеты Дикого Запада. Ветер бьет мне в лицо, а я чувствую себя живой, особенной, потому что рядом – Флэнаган!]

Все, запись кончается, а я все еще наслаждаюсь воспоминаниями о Флэнагане – смеющемся, морщинистом, мудром и добром ко мне. Здорово было полетать с мужчиной, которого я… любила?

Любила ли? Теперь не уверена.

Вставляю следующий диск: тут мы с Флэнаганом занимаемся сексом. Вижу обветренное, опаленное солнцем лицо капитана; ощущаю оргазм и волны… волны чего? Отвращения? Любви? Ненависти? Как различить эти чувства?

Беру другой диск: мы с Питером на Карибах. Он еще маленький, такой милый, хорошенький. Плещется в воде, обдает меня брызгами.

Во мне пробуждается слепая любовь, обожание. Как я себя ненавижу!

Отматываю запись на начало и снова смотрю.

Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну…

Я отключаю нейропроигрыватель, но воспоминания не уходят.

Маленький Питер купается со мной голышом. Питер злится, кричит. Питеру шесть лет, он потерялся и кричит на меня. Питеру – девять, его; ужасно подстригли. Питер играет в футбол. Питер закатил истерику из-за того, что я с ним не бываю. Вот уже я устроила скандал из-за изнасилования. Лицо Питера в день отлета к звездам. Питер по пояс в воде, купается в океане: обнаженный торс сверкает капельками воды, а у меня внутри все сжимается от любви и нежности. Питер снова маленький, упившийся молока. Миллион Питеров сливаются, все туманится…

Мне не нужен компьютер, не нужны диски, любой эпизод из прошлого приходит, стоит только подумать о нем. Образ Питера впаян мне в душу. Да, Питер совершал ошибки, ужасные злодеяния, но он – мой сын. Питер мне ближе, чем собственная сонная артерия. Даже сейчас, как вспомню о нем, так задыхаюсь от любви, желания быть рядом с ним.

Меня трясет от страха, но я все же запускаю диск с воспоминаниями о Карибах.

Любовь, перемешанная с болью. Мой сын стал мужчиной. Я тону в пучине своих чувств к нему.

Тону и тону.

Проигрываю запись снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.

Иногда я просматриваю записи целыми днями. Флэнаган, бывало, ругался, говорил, будто смотреть и двигаться надо вперед, только вперед.

Проигрываю следующий диск: день, когда мы с Флэнаганом отправились убивать моего сына.

Бросаюсь на сына с мечом. Убью его, пока он не убил меня!

Я…

Силовое поле чуть отступает, сгустив воздух перед собой, и я будто проваливаюсь в зыбучий песок. Питер отключает защиту, и мне в грудь бьет лучок плазмы. Мое тело горит, и мне самой больно, будто пламенем объято мое настоящее тело.

Флэнаган убил всех, остались только мы трое. Капитан проносится мимо меня со скоростью молнии и, пока силовое поле отключено, бьет Гедира мечом.

Но клинок замирает в сантиметре от кожи Питера. Флэнаган снова бьет – тот же эффект. Флэнаган ударяет и ударяет с головокружительной скоростью, а меч замедляется у самого тело Гедира и отскакивает.

Со стороны «ожегся, будто Флэнаган мечом хочет срезать шкуру с Гедира. Наконец он оставляет попытки. Выглядит пират старым, разбитым и одураченным. Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.

Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во всe тридцать два зуба. Упивается превосходством.

– Ах ты, старая грымза! – произносит он, и эти слова обжигают мне душу.

Забери меня отсюда, железка! – прошу я. Не могу. Мои системы парализованы. Как?!

– А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, – говорит Питер. – Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…

Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нас на глазах. Я вою от ужаса.

Затем отматываю запись на пять секунд назад – до момента, когда сын умирает.

Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.

Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во все тридцать два зуба. Упивается превосходством.

– Ах ты, старая грымза! – произносит он, и эти слова обжигают мне душу.

Забери меня отсюда, железка! – прошу я.

Не могу. Мои системы парализованы.

Как?!

– А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, – говорит Питер. – Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…

Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нос на глазах.

Потом просматриваю, как я отреагировала на запись смерти сына.

Я вою от ужаса, глядя, как мой сын умирает.

Отматываю назад и проигрываю запись памяти о гибели моего сына, закрепив эффект воспоминанием о том, как я вою от горя и ужаса. На сей раз добавляю запись ощущений от восприятия себя, воспринимающей себя» воющей от горя и ужаса. Чувствую, как я чувствую, как я чувствую ужас. Затем…

Лена, хватит.

Жму и жму на кнопку перемотки, но питание проигрывателя отключилось. Гневно бью по выключателю.!

А ну включи! – велю я компьютеру, но тот не отзывается. Питания нет. Я не могу больше просматривать воспоминания, не могу записывать новые. Меня заперли в настоящем времен и горя.

Мой сын горит… Образ возникает сам по себе, я рыдаю, меня трясет, но слез нет, и глаза мои сухи, я кричу и вою теперь уже оттого, что не могу просмотреть записи и увидеть сына остается только качаться на волнах горя и боли и самобичевания знаю, сын был редкостной сволочью ш чудовищем однако он сосал мою грудь, и щечки его розовели при этом, я омыла его, голыша, когда он покинул мою утробу, это я заставила его рассмеяться впервые и для него я была лучшей он любил меня и считал исключительной во всем а теперь он мертв я убила его…

Снова бью по выключателю проигрывателя. Не работает. В голове не звучат голоса. Я осталась наедине с собой.

Как я могла?

Я одна.

Я одна – своими руками – убила родного сына! Только я.

Успокойся, Лена, горечь утраты – это естественно.

Я вою, как побитый пес пока не начинают гореть легкие, а челюсть не сводит. Тогда на несколько бесценных мгновений я закукливаюсь в коконе боли.

Потом сознание возвращается, и это ужасно. Я думаю, копаюсь в себе, терзаюсь сомнениями.

Не дай бог, провести так остаток вечности.

Чуть позже я готовлю себе ужин – сама, от и до: бифштекс в соусе «мадейра». К еде достаю три бутылки отличного красного вина. Выкладывая мясо на тарелку, обжигаюсь – придется сначала подлечиться. Кладу руку в отверстие медбокса, и ожог быстро затягивается. Теперь можно есть.

Смакую каждый кусочек филе – оно прямо тает во рту, а богатый на оттенки вкус трюфелей и сырых устриц в соусе… м-мм! За ужином я обычно выпиваю только две бутылки, но сегодня все три уходят как одна. Перед глазами все плывет, начинает подташнивать, однако внутренний фильтр – тут как тут. Он очищает мне кровь, и я уже почти трезвая. (Скажем так, в меру у питая.)

На десерт крем-брюле с сушеными абрикосами, армянский коньяк, птифуры и забавные скользкие шоколадки – из тех, что сбегают с тарелки и по ножке стола перебираются на пол, если не съесть их быстро, беспощадно (такими их готовят и программируют повара-биоинженеры). Но я именно так и ем эти шоколадки, ни одна не ускользает!

Еще я размышляю об огненных тварях, об их странной привычке жить в одиночестве и непонятном пристрастии к изучению человеческих помешательств. Род Алби достиг наивысшей точки развития, мира, гармонии, и потому дух огненных тварей умирает. Они превратились в звездных вуайеров, только и способных, что подглядывать за жизнью людей, за процессом, к которому сами уже не способны. Пусть род человеческий не безгрешен, но мы хотя бы живем, стоит оно того или нет.

Обнаружив нас, огненные твари словно бы воскресли. Их культура расцвела. Мы их вдохновляем. Они стали скачивать из сети наши фильмы, изучать поведение до мельчайших нюансов. Но самое главное – огненные твари подсели на земные мыльные оперы. Они следят за развитием нашей политики, ходом войн. Благодаря нам эти сверхумы превратились в заядлых любителей реалити-шоу.

Только настоящим реалити-шоу они считают саму нашу жизнь.

Что теперь, когда Земля обрела свободу, станется с огненными тварями? Потеряют ли они к нам интерес? Сохраним ли мы их покровительство и благословение?

Алби постоянно надо мной издевался, пугал, но теперь-то понятно: такое у него было дурацкое чувство юмора и тонкое понимание стратегии Флэнагана. Алби сыграл в нашей победе куда большую роль, чем думает сам Флэнаган.

В тот день я увидела над головой Флэнагана странную искорку и решила, будто это светляк. Но откуда взяться светлячку в Лондоне среди бела дня?! А затем Гедир – со всей своей защитой – сгорел. Света тысячи звезд не хватило бы, чтобы прожечь его силовое поле и нательную броню. Однако же Гедир умер.

То был Алби. Он прошел этот бой с нами от начала и до конца. Наблюдал.

От одной этой мысли мне становится страшно.

Но, подумав еще, я понимаю, что боюсь недостаточно сильно.

За все десять лет одиночества и усиленных размышлений эта мысль – самая страшная. Ведь чтобы пройти с нами битву, а до того – прилететь на Землю одновременно с андроидами, Алби должен был переместиться от Корнблата до Лондона быстрее света. Но быстрее света во Вселенной нет ничего, значит, Алби каким-то образом манипулирует квантовыми состояниями.

Ему не нужны бакены. Весь его род наделен способностью отыскивать в реальности дыры и проникать сквозь них. А это значит…

…Тут я основываюсь на строгих математических правилах, определяющих «квантовые действия на расстоянии»…

…Что огненные твари уже на заре своего существования сроднились с квантами. Другими словами, еще до того, как Вселенная начала расширяться, они существовали в виде единого конечного пучка.

И в тот момент, когда родилась сингулярность, появилась первая разумная огненная тварь. А после Большого взрыва эти существа распространились по всему космосу.

Прошли бесконечные сотни миллионов лет, а они до сих пор связаны на фундаментальном квантовом уровне. Огненным тварям ничего не стоит умереть в одном конце космоса и возродиться в другом.

Подумать только! Выходит, они не просто старейшие существа во Вселенной, они – самые первые. Они не боги, совсем нет. Они родились благодаря все тому же процессу возникающей самоорганизации, давшей жизнь и одушевленному, и неодушевленному. На заре Вселенной огненные твари сами стали этой зарей.

«И сказал Бог: да будет свет». И этот свет был разумен.

Я трепещу. Огненные твари так стары, что видели все во Вселенной, живут или жили во всех ее уголках – мыслимых и немыслимых, – однако самой большой усладой они считают наши телешоу!

Мой трепет внезапно теряет силу.

Боже ты мой.

Они лгали. Все это время огненные твари говорили, будто не покидают пределов одной-единственной звезды, а ведь на деле существуют повсюду. Покоряют вселенную.

Что им стоит обратить нас в рабов?

Но какой а этом смысл? Ведь мы, люди, не обращаем в рабство жуков, муравьев, божьих коровок… В том-то и дело: мы свободны, потому что для огненных тварей значения имеем не больше, чем для нас – насекомые.

И в то же время им нравится следить, наблюдать за нами – жестокими и ненадежными. Огненные твари кайфуют, глядя, как мы убиваем, насилуем, калечим, пытаем друг друга. Да, и не забудьте про мыльные оперы.

Помню ночи страсти, когда мы с Флэнаганом занимались любовью, а в это время у нас над головами мерцал огонек. Мерцал огонек. Вот чертовы извращенцы!

Мена передергивает. Интересно, а как поступят остальные люди, узнай они то, о чем знаю я? Отчаятся? Разуверятся в превосходстве человеческой расы?

Пусть лучше все остается как есть.

Надеюсь, железка моя верная, ты будешь нем как рыба?

Так точно.

Но ведь ты знал обо всем?

Знал.

Черт! Какой же ты невыносимый всезнайка. Иногда я тебя просто ненавижу.

Я успел это заметить.

Я учусь играть на блюзовой гитаре. До чего же легко все получается, аж противно. Господи, да ведь это музыка для идиотов!

Нужно взяться за что-нибудь потруднее. Я укрепляю кончики пальцев кератиновым кремом и начинаю осваивать гитару фламенко. Уже через году меня здорово получается. Ритм этого стиля очарователен, трогает душу, и я ощущаю родство с ним.

Записываю несколько часов собственной игры, потом включаю воспроизведение и, надев откровенное испанское платье ярко-красного цвета, танцую, танцую; танцую фламенко.

Облачившись в костюм тореадора, включаю голографическую проекцию себя, танцующей фламенко, и кружу по комнате, рассекая воздух шпагой. Звенят струны, щелкают каблуки, гудит воздух.

Потом это мне приедается. Я выбрасываю гитару в космос и начинаю осваивать шахматы. Правила меня раздражают, и я изобретаю свои, заодно ввожу новые фигуры: вместо тех же пешек, например, в игре участвуют вор, шлюха, босс, бычок и жертва. Их роли просты и понятны, а власть короля с королевой то растет, то убывает – смотря как они правят страной.

Выходит просто замечательно. Я хочу запатентовать новую игру, послав ее описание в Галактическое патентное бюро, но тут вспоминаю: сети больше нет, и ГПБ не работает.

Можно, конечно, связаться с патентным бюро планеты Земля, но тогда я выдам тайну о бакене у себя в голове. Тогда прощай спокойная жизнь и владение собственным удаленным компьютером. Этот вариант отметаем.

Мне становится совсем худо, и я решаю развлечься: изобретаю новый вид теста. Выпекаешь пирог, ешь его, а он растет и растет у тебя на столе.

Яхта углубляется все дальше в бездну необжитого космоса… А я вспоминаю нашу с Флэнаганом последнюю ночь любви. Это было… это… было… что-то было, но не помню, что именно. Чем же мы тогда занимались?

Отдаю мысленный приказ компьютеру на поиск (Флэнаган – последняя ночь вместе – начиная с ужина), и он находит мне запись. Включаю нейронный проигрыватель, и он создает полную, совершенную симуляцию того вечера.

Я ем оленину, Флэнаган – вегетарианский бифштекс. Я пью вино, а он – пиво. Отхлебнув особенно много, Флэнаган рыгает – до меня доносится запах его дыхания. Пирату, однако, хватает учтивости изобразить на лице досаду. Мы оба на взводе, нас прямо трясет. Ссоры, недоразумения – все позабыто, ведь мы совершили такое! Виртуально слетали на Землю и победили в войне. Прямо не верится! Мы постепенно расслабляемся, приходит романтический настрой, а вслед за ним – эротический. Только Флэнаган какой-то неуверенный. Боится, наверное, что ему опять остановят сердце. Но нет, я сегодня не в настроении. Очередь десерта. Мы с Флэнаганом кормим друг друга пудингом с ложечек. Затем отдыхаем.

Целуемся, раздеваемся. Я ласкаю член Флэнагана, довожу своего мужчину до эрекции, а он ласкает меня, но тещ, как умеет лишь он. Мое тело уже поет от желания. Любовью Флэнаган занимается медленно, однако это не значит «без страсти». Он целует меня в руку, потом в другую – там, где локоть, с внутренней стороны. Затем ускоряется, начинает прочищать меня «се быстрей, нежно целуя в щеки – в одну, в другую, в одну, в другую и так далее, и далее, и далее… и при этом шлифует меня с такой силой, энергией, что мое желание только усиливается. Кончаем.

Лежим на койке, свернувшись калачиками. Разговариваем.

– В чем смысл той шутки? – Какой?

– Ну, там на Земле..: ты накастовала мне двухдюймовый член.

– Ах, это…

– Стерва ты.

– Я думала, прибавку в четверть дюйма ты оценишь по достоинству.

– Мое достоинство ее оценило. Спасибо.

– Да пожалуйста.

– А не такая уж ты и стерео.

– Что ты знаешь о женщинах, варвар? Тут Флэнаган засыпает с улыбкой на устах.

Отматываю чуть назад. Флэнаган засыпает с улыбкой на устах.

Отматываю чуть назад. Флэнаган засыпает с улыбкой на устах.

Отматываю чуть назад. Флэнаган засыпает с улыбкой на устах.

И пока он спит, я на цыпочках выхожу из каюты, собираю манатки и, взломав шифр двери в спасательный отсек, угоняю шлюпку.

* * *

Моему компьютеру потребовалось три месяца, чтобы починить солнечную яхту, используя наноботы и восстанавливая обшивку из сырья, добытого прямо в космосе. Все это время Флэнаган слал мне сообщения на радиоприемник в ухе. Я не ответила ни на одно.

Когда яхта была готова, я покинула шлюпку, взошла на мостик любимого судна и, долетев до ближайшего солнца, поймала его ветер, который погнал меня в глубины Вселенной.

Я пролетела уже много световых лет и после всех приключений рада наконец побыть в одиночестве. Пишу музыку, стихи, собираю и редактирую воспоминания, но большую часть времени грущу.

Гордость не позволяет забыть стыд. Флэнаган одурачил меня, как я дурачила других, играл мною, сделал своей марионеткой. И ради чего? Ради свободы человечества. Что ж, за благородные мотивы его можно простить, но унижение… Никогда не забуду, как он обманом, соблазном заставил меня убить родного…

…я убила родного…

Какая я после этого мать?!

Поэтому я и сбежала. Пусть я люблю Флэнагана, сгораю от страсти к нему, но оставаться с тем, кто надоумил меня…

Ты не одна.

…Надоумил меня… эх ты, железка, подсказал бы подходящее слово.

Оставь – пустое. Ведь ты не одна.

Вирус тебя возьми.

Делай как знаешь.

Вот именно.

Я все дальше углубляюсь в космос, ухожу от обжитых систем, вперед к неизвестному, дабы оставить след…

– Ч-черт, – произношу я вслух. Как непривычно – тишину мостика уже давно не нарушал человеческий голос, а все, что я слышала, – голоса из воспоминаний.

Я отвыкла от нормальной человеческой речи. Отвыкла…

Hазови первое, что приходит на ум, Лена. Сосредоточься.

Да, прости, – мысленно говорю я компьютеру… пардон, стойте-ка! С какой стати мне извиняться перед компьютером? О чем только я думаю?

Возвращаюсь к реальности. Я, Лена, лечу на космической яхте сквозь неизученные просторы космоса. Да. Есть, вижу: точка на обзорном экране. Она увеличивается, растет. Это корабль, а на обшивке – череп с костями.

О нет.

Веселый Роджер. Пираты.

Я так и знала.

Ну разумеется.

Это Флэнаган?

Справедливое предположение.

Уходим.

Навряд ли, у него двигатель на ионной тяге, просто конфетка. А до ближайшей звезды уж больно далеко.

Тогда уничтожим его.

Я выпускаю из кормовых установок две торпеды. Снаряды взрываются, разметая космический мусор; в паруса яхты бьет ударная волна.

Мой кораблик уносится на немыслимой скорости. Флэнаган идет следом – сквозь пламя от взрыва.

Он прислал видеосообщение.

Игнорируй его. Прибавь скорости.

Ускоряюсь. Теряем Флэнагана из виду.

Тут пираты ускоряются до 0,8 световой скорости, но мой компьютер выжимает из яхты все 0,9. Вот что значит самая дорогая во Вселенной солнечная яхта. Нас гонит солнечный ветер.

Меня вдруг накрывает волной воспоминаний – не записанных (я даже не включала проигрыватель, не обращалась к компьютеру), а настоящих. Живая память просыпается и подбрасывает образы:

Флэнаган отрубает голову капитану торгового судна. В глазах пирата – жажда крови. Меня переполняет ужас. Флэнаган поет в Зале пиратской славы. Флэнаган бьется за Кембрию

Флэнаган спит: борода всклокочена, морщинистое лицо – утомленное; он храпит. Мм только что занимались любовью.

Флэнаган насмехается надо мной. Флэнаган издевается надо мной. Флэнаган…

Довольно!

Тормози, – велю я компьютеру.

Что?!

Что слышал.

Нас догонят.

Знаю.

Но я думал, ты хочешь уединение.

Довольно долго я молчу и даже не думаю.

Затем отвечаю компьютеру: «Нет. Я лишь хотела проверить, будет ли он меня искать».

На волну внутренней связи пробивается голос Флэнагана:

– Лена, ты старая сухожильная стерва! У нас с тобой одно дело!

– Засунь его себе в задницу.

Так мне тормозить или как?

Тормозить, конечно.

Уменьшаю скорость до ноля целых шестидесяти пяти сотых световой.

Он догоняет нас?

Да.

У нас на борту найдется шампанское и лед?

Так точно.

Как думаешь, что мне надеть?

Сейчас подберу тебе что-нибудь… этакое… особенно распутное.

Ты просто ангел.

Благодарю.

Итак, сквозь тьму эмпирей, окруженная далеким мерцанием древних звезд и преследуемая свирепым седовласым пиратом, который любит меня, я лечу…

Я лечу…

И лечу…………………………………….

Я смотрю на обзорный экран. Корабль Флэнагана подходит все ближе. Жду, когда мой любимый пират догонит и схватит меня.

И пока жду, напеваю: «Был дом в Новом Орлеане».

У меня в ушах раздаются гитарные переборы, джазовый рифф, в строгом ритме бьют барабаны.

– Дом Восходя-ааащего солнца! – взмывает мой гордый и звонкий голос.

Вместе со мной вдруг запевает и мой внутренний голос – удаленный компьютер подхватывает ритм, мелодию и выдает так душевно и трогательно:

Растлили там множество Растлили там множество

бедных юнцов, бедных девиц.

Бог видит, я знаю: Бог видит, я знаю:

Я был среди них. Я была среди них!