Текст книги "Дейр"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)

Глава 17

Около четырех часов пополудни в поле зрения защитников террасы появились первые иквани, которые попытались укрыться за четырьмя большими каменными блоками. В это время трое мужчин на каменной террасе собирали все подходящие камни и обломки скал, подкатывали их к краю террасы и складывали так, чтобы между ними получались укрытия. Ту Хокс подсчитал боеприпасы – их оказалось по тридцать патронов на человека.

Морские пехотинцы первыми начали обстрел с трехминутными интервалами, обрушивая на обороняющихся град пуль. Пули свистели над головами укрывшихся, отскакивали от скал и камней или щелкали о каменные уступы под террасой. Укрывшиеся не отвечали на этот огонь.

Воодушевленные их пассивностью, десятеро морских пехотинцев начали карабкаться вверх, в то время как остальные прикрывали их непрерывным огнем. Ту Хокс высунул голову из укрытия и увидел, как они приближаются. Он увидел также, что иквани с гранатометом все еще были далеко внизу. Это, должно быть, было очень тяжелое орудие, совсем не такое, как легкие гранатометы в его мире.

Ту Хокс ждал. Огонь атакующих почти полностью прекратился, но он оставался в укрытии. Когда обстрел возобновился снова, он подсчитал, что атакующие должны быть метрах в пятидесяти от террасы. Быстрый взгляд подтвердил его предположение. Десятеро иквани, каждый из которых находился на расстоянии около восьми метров от другого, двигались цепью. Они карабкались вверх с ружьем в одной руке, нащупывая другой каменные выступы.

Ту Хокс сделал знак, Квазинд и Джильберт встали на колени за одним из каменных обломков и перекатили его через край террасы. Он, подпрыгивая, покатился с горы, но никого не задел. Однако это так подействовало на первых атакующих солдат, что они вскочили на ноги. Один из них потерял равновесие и покатился вниз. Когда ему наконец удалось остановиться, у него уже не было ни ружья, ни желания сражаться.

Люди Ту Хокса спустили с горы еще много камней размером от кулака до человеческой головы, и это оказывало на солдат сильнейшее воздействие. Одному из солдат камень попал в голову, тот перевернулся на спину, сорвался и покатился вниз, затем остановился и остался неподвижно лежать на склоне горы. Его товарищи, которые вели защитный огонь, пытались угадать путь этих каменных снарядов и забывали стрелять. Ту Хокс и Ильмика использовали паузу, чтобы сделать три прицельных выстрела. Четыре морских пехотинца были ранены. Четверо уцелевших, потеряв самообладание, отступили. Один из них второпях поскользнулся и прокатился метров тридцать, прежде чем ему удалось остановиться в маленькой впадине.

– Теперь они знают, чем мы можем ответить, – сказал Ту Хокс. – Если они не дураки, они подождут, пока не прибудут гранатометы. А это означает для нас спокойную ночь.

Ильмика сказала:

– Они не хотят упускать тебя живым, Роджер.

– Да, я знаю. Но зачем им нужен я, если у них есть Раске?

Иквани, казалось, решили удовлетвориться одиночными выстрелами. Солдаты, несущие гранатомет, приближались очень медленно, хотя к ним спустились еще несколько человек, чтобы помочь. Ту Хокс рассчитал, что они смогут доставить гранатомет на место только поздним вечером, но это было бесцельное умозаключение: огонь мортиры ночью был не менее результативным, чем днем.

Баркасы с крейсера давно уже высадили людей, и морские пехотинцы, покинув прибрежную полосу, находились теперь где-то в лесном поясе. “Хвейлголд” был посажен на мель в мелком месте бухты и лег там на борт. А две ленточки дыма заметно приблизились.

Джильберт сказал Ту Хоксу, что гранатомет, вероятно, имеет радиус действия около пятидесяти метров. Ту Хокс почувствовал громадное облегчение. Чтобы подтащить орудие на расстояние выстрела, иквани должны были выйти из-под защитных блоков и добраться до каменных обломков, находящихся под террасой, а сделать это они могли только под защитой темноты.

Солнце погрузилось в океан. Голубое небо потемнело.

– Когда станет еще темнее, мы сможем исчезнуть отсюда, – сказал Ту Хокс. – Иквани понадобится некоторое время, чтобы подтащить свою мортиру к этим камням. В этом и заключается наш шанс. Мы пересечем склон справа и посмотрим, не сможем ли мы обойти их, пока они будут обстреливать отсюда террасу.

К радости укрывшихся на террасе, небо над горой закрыли облака, которые двигались на запад. Вершина исчезла в густом, как вата, тумане, и его серые клочья скоро окутали и каменную террасу. Стало темно хоть глаз выколи. Четверо беглецов осторожно начали спускаться по каменным уступам, работая руками и ногами. Вскоре после этого ночь прорезали молнии. Солдаты пытались удержать укрывшихся на месте, пока гранатомет не будет установлен на нужную позицию.

У Ту Хокса появилась новая идея. Он сказал остальным, каковы его намерения, однако позволил им выбрать между этим и их первоначальным планом.

Вся четверка изменила направление своего движения и поползла к каменным блокам, где они несколько минут назад видели гранатомет и обслуживающих его солдат. В непосредственной близости от иквани, однако отделенные от них пятиметровым каменным блоком, они стали вслушиваться в гортанные звуки арабского языка. Солдаты, казалось, были полностью поглощены установкой мортиры, и Ту Хокс пополз вокруг гигантского каменного блока. Он и Ильмика ползли с одной стороны, Квазинд и Джильберт, в десяти метрах от них, – с другой.

Первая часть плана, как и надеялся Ту Хокс, была выполнена легко. Он открыл огонь с одного конца блока, Джильберт с другого. Квазинд последовал его примеру после первого же выстрела. Белые шаровары и тюрбаны иквани нельзя было не увидеть даже в такой темноте. Все четверо целились в черное пространство между этими двумя белыми предметами.

Для иквани это было полной неожиданностью. Те солдаты, что уцелели после первых секунд перестрелки, спасая свою жизнь, бросились сломя голову вниз по склону. Двое или трое пытались оказать сопротивление и за это поплатились жизнью. Спустя несколько минут все было кончено.

Вторая часть их плана, однако, осталась невыполненной. Не успели Ту Хокс с Ильмикой подойти к брошенному гранатомету, как были вынуждены броситься в ближайшее укрытие. Морские пехотинцы внизу склона осознали создавшееся положение и открыли яростный огонь. Ту Хокс намеревался открыть огонь из гранатомета вниз по склону и забросать нападавших гранатами, но это было невыполнимо. Еще хуже было то, что солдаты продвигались вперед широко растянутой цепью, прячась за камнями, чтобы вернуть обратно свою мортиру.

Четверка беглецов пыталась изредка отстреливаться, но град пуль вынуждал ее держаться в укрытии и делал все попытки контратаки настоящим самоубийством.

Ту Хокс безостановочно ругался. Лучше бы он остался верен своему первоначальному плану. Не прельстись он возможностью легкого нападения, они теперь были бы уже на пути в безопасное место.

Внезапно шум внизу удвоился, утроился. Пули перестали свистеть вокруг беглецов, но перестрелка там, внизу, продолжалась. В этом шуме слышались свист и крики уже не только на арабском языке. Ту Хокс ничего не понимал, но этот язык по звучанию был похож на полинезийский.

Подоспели местные жители.

Бой продолжался еще с четверть часа, потом оставшиеся в живых иквани сдались. Немного позже четверка беглецов увидела, что они тоже окружены. Ту Хокс и другие отбросили свое оружие и подняли руки вверх. Солдаты-хивиканцы погнали их прикладами вниз по склону в толпу других пленников, которые еще совсем недавно были их врагами.

Раске тоже был там. Он стоял, положил руки на затылок. Увидев Ту Хокса, он громко рассмеялся.

– Вы скользили как угорь, дьявол вы этакий! На этот раз все это чуть было не закончилось для вас скверно, а? Вам повезло так же, как Гитлеру.

– А кто такой Гитлер? – спросил Ту Хокс.

Глава 18

За окнами отеля забрезжило утро, когда Ту Хокс закончил свой рассказ.

Я спросил:

– Это, конечно, еще не все?

– Я забыл, – сказал Ту Хокс, – что слова Раске ничего для вас не значат. Когда Раске произнес их, они и для меня тоже ничего не значили. Я был озабочен нашей собственной судьбой и не стал над этим задумываться. Все пленники, поскольку они высадились на этот берег незаконно и вторглись, не имея на то права, в священное место, должны были предстать перед судом. Осквернение священного места являлось тяжким преступлением и наказывалось смертной казнью. Но Раске и я могли предложить иквиканцам нечто очень ценное и попытаться таким образом не только спастись самим, но и спасти своих друзей. К сожалению, верховный судья настоял на том, чтобы вторгшихся примерно наказали в назидание остальным, и все иквани и наши моряки, уцелевшие после сражения, были повешены.

Мы провели в Хивике год, очень насыщенный год, и повторили то, что мы с Раске сделали в Перкунии и Блодландии. Когда нас наконец освободили, война уже кончилась. Эпидемия тоже закончила свое смертоносное шествие, унеся вчетверо больше жизней, чем вся война. Старые государственные структуры в странах – участницах войны прекратили свое существование. В Перкунии новый правитель по имени Виссамор провозгласил республику – ну, вы все это знаете.

– А как насчет этого замечания… о Гитлере? – спросил я.

Ту Хокс улыбнулся.

– Раске ответил мне на этот вопрос, когда мы сидели в тюрьме в Хивике. Он рассказал мне о мире, из которого он пришел. Как я уже говорил, в Комаи было слишком много работы, чтобы нам удалось по-настоящему поговорить о нашей прошлой жизни на Земле, которую мы считали нашей общей родиной. Кроме того, мы оба избегали говорить друг с другом о наших политических воззрениях. Мы оба чувствовали, что было бы бессмысленно продолжать ссору из-за нашего положения там, в том навсегда утерянном для нас мире.

Только в Хивике нам стало ясно, что мы одновременно прошли через одни и те же Врата, но с двух разных земель.

– Удивительно!

– Да. Правителем Германии в моем мире был Кайзер, внук узурпатора, который после первой мировой войны пришел к власти. Раске рассказал мне, что Кайзер в его мире после первой мировой войны удалился в изгнание в Голландию. Впрочем, первая мировая война в его мире произошла на десять лет позже, чем в моем, если пользоваться относительной хронологией. Во Вселенной Раске власть в Германии захватил диктатор по имени Гитлер и он же развязал вторую мировую войну.

Конечно, Кайзер в моем мире и в мире Раске не был одним и тем же лицом. Даже имена у них были не похожи друг на друга. Однако ход истории в моем и в его мире был на удивление схожим. Это сходство заметно во всем и слишком полно, чтобы быть случайностью. Однако моя теория, состоящая в том, что эта Земля населена людьми, которые прошли через Врата с моей Земли, теперь полностью опровергнута.

Впрочем, знаете ли вы – нет, вы этого не можете знать, – что два Плоешти подверглись нападению американских бомбардировщиков в один и тот же день? Раске летал на “мессершмитте”, самолете неизвестного мне типа. И он тоже успел увидеть, что бомбардировщик, который внезапно появился перед ним и на который он напал, был неизвестного ему типа.

Итак, теперь мы знаем, что Врата могут связывать между собой не два мира, а больше.

– А каковы ваши дальнейшие планы? – спросил я у Ту Хокса.

– Мы узнали об этих очень странных явлениях в области ледников Верхнего Тирслэнда, – сказал он. – Об этом рассказывают кочевники Баката. И это выглядит похожим на Врата. Если эти рассказы основаны на фактах, мы, вероятно, больше никогда не увидимся. Однако, если под ними нет никаких реальных оснований, как я ожидаю, мы будем вынуждены остаться в здешнем мире. Раске тоже, если это будет возможно, перейдет в мой мир. Если он этого не сможет сделать, он хочет отправиться в Сааризет. Он получил оттуда великолепное предложение. Если он его примет, он проживет свою жизнь, как король. Что же касается меня, то мы вместе с Ильмикой вернемся в Блодландию.

Он улыбнулся и встал.

– Это, может быть, не лучший из возможных миров. Но он тот, в котором мы живем, и мы должны извлечь из этого все самое лучшее для себя.

Пробуждение каменного Бога

Роман

Он очнулся и не понял, где оказался. В пятидесяти футах от него трещал огонь. Дым ел глаза, вызывая слезы. Откуда-то издалека доносились крики и вопли.

Из-под рук выкатился кусок пластика и, легко ударив его по коленям, скользнул к ногам на каменную площадку.

Он сидел в своем рабочем кресле, установленном на своего рода гранитной плите, покоящейся на круглом каменном постаменте. Упавший предмет оказался столешницей, на которую он опирался, когда потерял сознание.

Он находился в одном конце циклопических размеров строения из огромных бревен, массивных деревянных панелей и тяжелых потолочных балок, лежавших высоко над головой.

Пламя вырывалось из-за противоположной стены, так как ветер уносил дым. Проглядывавший сверху участок неба был темный и лишь слегка светлел вдали.

В пятидесяти ярдах от него пламя высвечивало холм. На его вершине вырисовывались силуэты деревьев, покрытых листвой.

А всего миг назад была зима. Вокруг Исследовательского Центра в Сиракузах, штат Нью-Йорк, лежал глубокий снег.

Дым повернуло, и панорама исчезла. Пламя охватило множество длинных столов и скамеек, а также толстые подпиравшие потолок колонны, напоминавшие тотемные столбы с жуткими, вырезанными один над другим лицами. На столах стояли блюда, кубки и прочая утварь. Из перевернутого кувшина на ближайшем столе струилась темная жидкость.

Когда дым коснулся его лица, он, закашлявшись, встал и спустился с возвышения. Черные, красные вкрапления кварца в гранитной плите сверкали огненными блестками.

Он огляделся в изумлении. Сквозь приоткрытую двустворчатую дверь виднелись снаружи то же пламя и метавшиеся, извивавшиеся, падавшие и вопившие тела.

Пора было подумать о бегстве, пока до него не добрались огонь и дым. Однако его никак не прельщала перспектива оказаться замешанным в разгоравшуюся битву. Он припал к каменной платформе и потом соскользнул на твердый земляной пол зала.

Оружие. Ему необходимо оружие.

Сунувшись в карман пиджака, он достал перочинный ножик. Нажал кнопку, и наружу выскочило шестидюймовое лезвие. В Нью-Йорке 1985 года ношение ножа с таким лезвием считалось бы незаконным, но если в указанный год человек хотел чувствовать себя в безопасности, то ему приходилось пользоваться и не таким запрещенным средством.

Не переставая кашлять, он решительно прорвался к огромным, выше его головы, дверям. Опустившись на колени, заглянул под них.

Языки пламени, бушевавшие в зале и соседних зданиях, освещали причудливую картину. В бешеной круговерти мелькали лохматые лапы и пушистые хвосты, белые, черные и коричневые. Лапы, чем-то походившие на человеческие ноги, странно изгибались, являя своим видом задние конечности четырехфутовых существ, которые вознамерились вдруг выпрямиться, как люди. А в результате стали никем, ни зверями, ни людьми.

Владелец одной пары ног свалился на спину с вонзившимся в его живот копьем. Человек удивился еще больше: это создание напоминало кого-то среднего между человеком и сиамским котом. Шерсть на теле была белая, на мордочке, части ног, руках и хвосте – черная. Мордочка выглядела плоской, как лица у некоторых людей, зато нос – круглый и черный, как у кота, а уши тоже черные и острые. Изо рта, ощерившегося в мертвом оскале, проглядывали острые и кривые зубы.

Копье из тела поверженного врага было выдернуто существом с такими же кривыми ногами и настолько же длинным хвостом. И тотчас раздался истошный крик. Ноги только что праздновавшего победу воина подкосились, и он упал поперек сиамско-человеческого создания. Судя по всему, и это существо принадлежало к эволюционировавшим четвероногим, приобретшим такие свойственные человеку характеристики, как расположенные спереди глаза, подбородок, руки, плоское лицо и широкая грудь. Но если первое создание имело сходство с сиамским котом, то второе скорее всего с енотом. Тело было покрыто одинаковым коричневым мехом, и только над главами и на щеках выделялись черные полоски шерсти.

Кто убил его, человек не видел.

Пока еще жар можно терпеть, выбираться наружу не хотелось. Но куда он попал? В другую реальность? Или он по-прежнему в своей реальности, а все наблюдаемое им вокруг лишь плод воображения, каким-то образом пробудившегося в его мозгу?

Пламя начало лизать спину, и он, стараясь остаться незамеченным, подлез под дверь.

Когда он завернул за угол, вокруг него опять сгустился дым. Это было ему на руку, поскольку скрывало его от постороннего взора, но вызвало кашель и наполнило глаза слезами. Поэтому он и не смог сразу увидеть енотообразное существо, вылетевшее на него из дыма с поднятым вверх томагавком. Он не успел вовремя понять, что оно и не думало нападать на него, но потом было уже слишком поздно. Несчастное создание, ослепленное дымом, вне себя от боли, вызванной потерей глаза, висящего на ниточке нерва, чисто случайно выскочило на человека, о существовании которого скорее всего и не подозревало.

Он рванулся вперед. Нож вонзился в поросший шерстью живот. Брызнула кровь. Существо отлетело назад, высвобождая лезвие, повернулось и завалилось на бок. И только тогда он понял, что енотолицый не собирался нападать. Переложив нож в левую руку, он подобрал томагавк и потащился прочь, кашляя и задыхаясь от дыма.

Человека била нервная дрожь, и все же он был готов к активным действиям. Мозг начал выходить из оцепенения, тело стало согреваться. Внезапно показался еще один енотолицый. Этот видел его, но, очевидно, смутно. Щурясь от дыма, он бросился к человеку с коротким тяжелым копьем с каменным наконечником, прижатым обеими руками к животу. И вдруг присел, будто не веря своим глазам.

Человек выпрямился, приготовив томагавк и нож. Он чувствовал, что шансов у него не было. Хотя поросшее шерстью двуногое было только пяти футов двух дюймов росту и весом около ста тридцати фунтов, в то время как он имел шестьдесят три фута и сто сорок пять фунтов, он не умел пользоваться томагавком. А ведь – вот смех! – в нем текла кровь ирокезов.

При приближении человека енотолицый съежился, и когда тот оказался футах в тридцати от него, глаза его округлились, и он вскрикнул, хотя его вопль потонул в общем бедламе, шестеро существ – трое кошко-людей, как назвал их человек, и четыре енотолицых – все же обернулись. Они уставились на него, и невиданные создания окликнули ближайших воинов. Те также бросили колоть и рубить друг друга, и над полем боя повисла неподвижная тишина.

Человек рванулся к лестнице. Путь ему преграждал только енотолицый, заметивший его первым. Остальные, конечно, могли метнуть в него копья и томагавки, однако все же у него был шанс: они находились слишком далеко, а луков и стрел у них вроде бы не было.

Енотолицый шагнул вперед и поднял копье, так что человеку поневоле пришлось защищаться. На томагавк он не полагался. Это оружие вряд ли сможет соперничать с копьем. Поэтому он решил добраться до существа настолько близко, чтобы воткнуть в него свой нож. Пока же, не веря в успех, он швырнул томагавк изо всех сил. Ему повезло: лезвие ударило енотолицего в шею. Тот опрокинулся навзничь.

Зрители, недавние бойцы, завопили: кошко-люди – восторженно, енотолицые – горестно. Последние бросились к лестницам и, бросая на бегу копья и томагавки, спасали собственную шкуру. Некоторые уже перескочили через палисад, но большинство было исколото и подрублено со спины, прежде чем они добрались до лестниц, или же на самих лестницах. Несколько енотолицых взяли в плен.

Только теперь человек сообразил, что енотолицый не собирался метать в него копье. Он поднял оружие, чтобы отбросить в сторону и тем самым как бы выказать свое смирение. И вдруг – томагавк. Но жизнь – не магнитофонная лента, которую можно прокрутить заново, чтобы прослушать, переписать или стереть с нее запись.

Человека окружили кошко-люди. Правда, держались они на почтительном расстоянии – во всяком случае, его они не могли коснуться. Опустившись на колени и вытянув руки, они поползли к человеку. Оружие их лежало на земле позади. Лица хранили какое-то странное выражение. Длинные, закругленные, черные, влажные носы, острые зубы и похожие на кошачьи глаза придавали лицам своеобразный облик. Поза их выражала благоговение. Было явно видно – они не хотели навредить человеку.

Пламя за его спиной стало ярче, и он увидел в их глазах его отблеск. Зрачки при вспышках казались узкими древесными листьями.

Один из кошко-людей подошел к человеку совсем близко и вытянул руку, чтобы коснуться его. Она, несмотря на шерсть, ничем не отличалась от человеческой, имела четыре пальца с ногтями, а не когтями. Большой палец был отставлен в сторону.

Прикосновение кончиков пальцев к руке человека пробило брешь в его обороне. Ночное небо, объятые пламенем здания, высокие частоколы, коричневые и черно-белые хвостатые существа, маленькие лица женщин и детей, с любопытством выглядывавших из хижин, – все закружилось у него перед глазами. Кошко-человек с криком ужаса пополз на четвереньках назад. Незнакомец повалился на землю и, ударившись об нее плечом, затих. Лохматики бросились врассыпную.

Единственное, что он помнил, так это черный кончик хвоста. Он дергался из стороны в сторону, разрастаясь в размерах и становясь чернее, пока, наконец, все вокруг тоже не почернело и не погрузилось в абсолютный мрак.

Постепенно к нему возвращались зрение и слух. Он лежал на спине на мягкой шерсти и какой-то мягкой подстилке под ней. Низко над головой нависал потолок с почерневшими от дыма балками и вырезанными из дерева фигурками, украшенными мехом и спускавшимися с укрепленных наверху каменных полок. В комнате, футов двадцать на тридцать, толпились сиамскоподобные создания.

Стоявшие рядом с его кроватью самцы потом расступились, давая дорогу самке. Ростом около пяти футов, она имела круглые груди, покрытые мехом, оставались лишь небольшие участки кожи вокруг сосков. Шею ее обвивали три нити крупных голубых камней. На меховых манжетах покачивались маленькие каменные фигурки. Ее глаза напоминали ему своей синевой глаза сиамских кошек, живших у его сестры.

Самцы носили бусы и кулоны, сделанные из камня, а также ручные и ножные браслеты с крошечными фигурками или геометрическими рисунками. У некоторых были к тому же и плюмажи из перьев на манер тех, что венчают в вестернах головы индейских вождей. Оружие имелось у немногих, и то, судя по его декоративной отделке и легкости, оно было исключительно церемониальным, но отнюдь не боевым.

Самка склонилась над человеком и что-то произнесла Он не надеялся понять ее. Язык казался незнакомым, поскольку не принадлежал ни к одной известной языковой семье. В нем не было ничего от германского, славянского, семитского, китайского или банту. Если он и напоминал ему что-то, так это мягкий по звучанию полинезийский диалект, но без глотательных пауз. Правда, позже, когда его уши немного привыкли, он начал различать паузы, но, в отличие от пауз в полинезийских языках, они ничего не значили.

У нее были зубы хищника, но дыхание оказалось приятным. Язык выглядел таким же шершавым, как у кошки. Несмотря на непривычную внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были странными и удивительными созданиями.

Поднявшись на локтях, он попытался сесть. На боку его висел испачканный кровью нож. Самка отшатнулась при виде оружия. Самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись. Их шепот пронизывал ужас.

Мгновение, и он сел, схватившись руками за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на шкурах в небольшой нише в стене. Окон не было, так что помещение освещалось естественным светом, проникавшим внутрь через две распахнутые в дальней стене двери и несколькими факелами в подставках вдоль стен. Снаружи у входа теснились самцы, самки и детеныши – или котята? – очень миленькие, с большими черненькими ушками и круглыми мордочками, огромными и такими же, как и у взрослых, черными глазами.

Человек встал на ноги. На секунду в глазах потемнело, но потом постепенно в голове прояснилось. Кошко-люди вновь расступились, и к нему подошла еще одна самка. Она принесла большую, украшенную по бокам геометрическим рисунком глиняную чашу с супом из мяса и овощей, от которой исходил удивительно аппетитный, хотя и необычный аромат. Он принял чашу и деревянный прибор – ложку с одной стороны и двузубую вилку с другой. Суп был сытным и вкусным, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг перед его мысленным взором предстал енотолицый, но он тут же решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Не обращая внимания на воцарившееся в комнате безмолвие и пристальные взгляды собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла посуду, и все тотчас сгрудилось вокруг него, будто боясь упустить малейшие его движения.

Он направился сквозь расступившуюся толпу к ближайшей двери. Солнце только что осветило холмы на востоке. Учитывая время суток и то расстояние, на котором он оказался после увиденного сражения и встречи с необычными существами, он, вероятно, пробыл без сознания очень долго.

Теперь можно было подумать о том, где же, черт побери, он очутился.

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд были те же, что и в окрестностях Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Зал не был сожжен полностью, да и соседние здания, о которых он думал, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, погасившего пламя.

Огороженная деревня неподалеку от вала своими продолговатыми домами напоминала окондаганское поселение семнадцатого века. Переброшенные через частокол веревочные лестницы и трупы исчезли. Зато рядом с залом стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолицых.

Ворота частокола были открыты, а за ними простирались посадки кукурузы и прочих злаков. В поле работали только самки. Детеныши бегали вокруг них, и лишь те из них, что были постарше, помогали матерям. Самцы с оружием в руках охраняли посевы, стоя на наблюдательных вышках или у частокола. Солнце и небо были такими же, как и прежде.

Кошко-люди, видимо, ждали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не обратит их страх и благоговение в ненависть. Совершенно сбитый с толку, он мог бы сойти с ума, если бы не съел собаку на программистике.

Надо бы изучить их язык.

Заметив самку, которую увидел первой, ту, что напоминала ему о сиамской кошке сестры, он указал на себя пальцем:

– Улисс – Поющий Медведь.

Она взглянула на него. Ее соплеменники взволнованно забормотали.

– Улисс – Поющий Медведь, – повторил он.

Она улыбнулась или, во всяком случае, широко открыла рот. Опасная улыбка! Такие зубки могли откусить у него большой кусок мяса. Не то чтобы они были очень уж большими, если иметь в виду во сколько раз они превосходили своими размерами домашних кошек. Собственно, они оказывались даже маленькими, клыки – чуть длиннее остальных зубов. Но зато уж остры были зубы, так это точно.

Самка что-то сказала, и он повторил свое имя. Стало очевидно, что она пыталась повторить произнесенные им слова, хотя и не понимала их смысла.

Через некоторое время она выдавила:

– Буриза Ассингагна Вапира.

Так примерно звучало это в английской артикуляции.

Он встрепенулся. Что же, придется приноравливаться. Он должен овладеть их языком.

– Буриза, – произнес Улисс и улыбнулся.

Большинство кошко-людей выглядели озадаченными. Чуть позже он понял почему. Ведь каждый думает, что его Бог говорит на языке своих последователей. Их же бог и спаситель – тот, кого ждали они сотни лет, изъяснялся на языке богов не лучше новорожденного младенца.

К счастью, вуфеа, как и всякие разумные существа, обладали рациональным мышлением. Их верховный жрец и его дочь, Авина, высказали предположение, что, когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, он находился под чарами Вурутаны, Великого Пожирателя, и потому забыл свой язык. Но он его быстро вспомнит.

Авина стала главным помощником и наставником человека. Она почти всегда находилась рядом с ним. И поскольку любила поболтать – даже с богом, приводившим ее в содрогание, – обучала его довольно успешно. Девушка была умна, иногда казалось, что сообразительностью своей она превосходит его самого, и придумывала множество способов ускорить процесс обучения.

Она обладала также чувством юмора и однажды, когда до Улисса дошел наконец смысл одного ее каламбура, дала понять, что он продвигается быстро. Он был так доволен собой и ею, что чуть было не поцеловал ее. Но, вовремя опомнившись, схватил себя, как положено, за загривок и швырнул обратно.

Он, сам того не ожидая, возлюбил этих нежных, изящных созданий. Но ближе всех ему была она, островок в неизвестном и изменчивом море. С ней было так легко и приятно. Когда она покидала его, ему становилось тоскливо, как узнику, надежно упрятанному за решетку.

С того времени, как он впервые смог вникнуть в суть ее каламбуров, он принялся более активно знакомиться с жизнью деревни и ее окрестностями. Во время прогулок его все время сопровождали вождь и дюжина молодых воинов. И стоило только ему отойти подальше от деревни, как его останавливали. Это не устраивало человека, однако он понимал, что противиться провожатым, точнее, тюремщикам, бесполезно.

К северу и западу от деревни простирался край высоких покатых холмов, озер, речек и ручейков, обликом своим напоминавший район Сиракуз. В нескольких милях к востоку, укрытый от взора гористым кряжем, начинался вечнозеленый гористый массив. На юге двухмильной зоной пролегала изрезанная возвышенностями и лощинами местность, переходившая далее в обширную равнину без конца и края, как показалось Улиссу, когда он взобрался на вершину холма высотой футов восемьсот. Только где-то на горизонте виднелась темная полоска, сперва он принял ее за горный хребет, потом, уже во второй раз, – за гряду облаков. В третий раз он отказался от дальнейших гаданий и обратился за разъяснением к Авине. Та, странно взглянув на него, ответила:

– Вурутана!

Она произнесла это так, словно понимала, почему он спрашивает.

Вурутана, как узнал потом Улисс, – это Великий Пожиратель. И что-то еще, но Улисс плохо знал еще язык, чтобы уловить различные лингвистические нюансы и тонкости.

Согласно Авине, на севере и востоке располагались другие деревни вуфеа. Их враги, именовавшие себя вагарондитами, жили к северу и востоку. В деревне же, где оказался Улисс, проживало человек двести, а вообще вуфеа насчитывалось около трех тысяч.

Язык вагарондитов отличался от языка вуфеа. Для общения использовался третий общий язык – аурата.