Текст книги "Уничтожение"

Автор книги: Филип Этанс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Филип Этанс
Уничтожение

(Перевод с англ. Е. Ластовцевой)

Посвящается Динни

БЛАГОДАРНОСТИ

Людям, благодаря которым стало возможным появление этой книги и других в этой серии: Питеру Арчеру, Мэри Кирхоф, Мэтту Адельспергеру, Лиз Шух, Мари-Элизабет Ален, Рагиель Киркман, Энжи Локотц и ее великолепной команде и мастерам производства Марти Дюрхэму и Джошу Фишеру.

Нечего и говорить, что книга V не могла бы появиться без книг I, II, III, IV и VI, поэтому я очень обязан и признателен другим авторам истории Паучьей Королевы: Ричарду Ли Байерсу, Томасу М. Рейду, Ричарду Бейкеру, Лизе Смидман и Полу С.Кемпу. Благодарю Элейн Каннингем, помогавшей нам решать проблему преемственности повествования, и Эдда Гринвуда за сотворение этого мира вообще. Бром, спасибо тебе за рисунки для обложек; все они – просто шедевры. Благодарю также дизайнеров игры Эрика Л.Бойда, Брюса Р.Корделла, Гвендолин Ф. М. Кестрел и Джеффа Квика за массу удовольствия от новых игрушек Подземья.

Но более всего я должен поблагодарить Р. А. Сальваторе, который дал этой серии куда больше, чем просто свое имя. Он делился с нами безграничными запасами творческой энергии и благородством духа куда щедрее, чем любой из нас имел право ожидать. И если любая из этих шести книг получилась сколько-нибудь удачной, то в этом его заслуга.

Она была сильнейшей. Она насытилась лучше, чем любой другой из еще остававшихся в живых. Убила больше, чем любой из них. Она уничтожила всех вокруг себя и даже не потрудилась съесть их трупы, прежде чем заняться теми, кто оказался вне этой зоны смерти.

Она была сильнейшей. Она поняла, что сильнее всех, когда другие падали под ее лязгающими жвалами. Она – та, кто возвысится в этой бойне и станет править.

Она была сильнейшей.

Остальные вскоре тоже поняли это.

Поэтому она умерла.

Внутри хаоса существовали и разум, и смысл. Помимо голода и убийств имелась и общая цель. Она была сильнейшей и уничтожила бы их всех или стала бы повелевать ими, поэтому они объединили усилия и вырвали с корнем все ее восемь ног, сожрали ее без остатка, прежде чем снова наброситься друг на друга.

Начала возвышаться другая, отвоевывая это право в ужасающих схватках.

И она тоже пала жертвой общей цели.

Смертельное испытание продолжалось. Сильнейшие погибали, но умнейшие оставались. Оставались ловкие – те, кто скрывал свою силу, если это было необходимо для уничтожения очередного конкурента.

Те, кто высовывался, кто возвышался над суетой, гибли.

На протяжении всех этих тысячелетий она распознавала тех, кто был сильнее ее, и делала так, чтобы они либо служили ее целям, либо были убиты. Сила ее определялась не мускулами, а коварством.

В безумии их появления на свет, среди всеобщей грызни, именно это качество прокладывало путь к победе.

Уловить момент, когда личная сила неподвластна коллективной мощи, способной уничтожить ее.

Плести интриги посреди битвы, чтобы сокрушить любого, кто сильнее тебя.

А для некоторых – признать свое поражение на пороге забвения, ускользнуть и выжить, новыми демонами хаоса скитаясь наугад между Уровнями, чтобы в конце концов служить победителю.

Их становилось все меньше. Размеры и сила оставшихся возрастали.

Каждая выжидала и наблюдала, решая, кто должен умереть, прежде чем она сумеет обрести верховную власть, оценивая других среди всеобщей суматохи, дабы способствовать этому желаемому исходу.

Те, кого гнал лишь неудержимый голод, теперь мертвы.

Те, кто всего лишь защищался, мертвы Те, кого вела дурацкая гордыня, мертвы. Те, в ком говорил инстинкт самосохранения, мертвы иш бежали.

Те, кого побуждало коварство, оставались, зная, что в конце останется лишь одна из них.

Для прочих это будет означать рабство или забвение. Иного выбора нет.

Так, манипулируя смертными, которые служили ей, и смертными, что боялись ее, и даже веками интригуя против других богов, управляла она своими потомками. Это было испытание правильности ее решений.

Иного выбора не было.

ГЛАВА 1

Громф чувствовал, что привыкает видеть мир глазами своей любимицы. И именно это чувство свидетельствовало о том, что с подобной ситуацией надо что-то делать. Громфу Бэнру, брату Верховной Матери Первого Дома Города Пауков, Архимагу Мензоберран-зана, не следует смотреть глазами крысы дольше, чем это необходимо.

Киорли водила мордочкой из стороны в сторону и вверх-вниз, обнюхивая воздух. Крыса вынуждена была смотреть туда, куда хотелось Громфу, но легко отвлекалась. Кроме того, она не слишком хорошо видела в темноте, а в Подземье это означало, что она вообще никогда не видела хорошо и ее зрение не различало цветов. Палата заклинаний, как и весь остальной мир, представлялась Громфу в тусклых, серо-черных тонах.

Громф, однако, прекрасно знал это помещение, и ему не требовалось прибегать к крысиному зрению, чтобы ориентироваться в нем. Смазанные пятна на краю зрения Киорли были огромными колоннами, вздымающимися к контрфорсным аркам на восьмифутовой сумрачной высоте. Колонны покрывата небогатая резьба, но недостающую красоту они компенсировали своей магической полезностью. Палата заклинаний, глубоко упрятанная в лабиринтах Магика, предназначалась для работы, а не для того, чтобы производить впечатление. Здесь учились творить заклинания студенты, здесь же проходили испытания мастера, разрабатывались новые заклинания и уточнялись границы их применения, здесь смотрели в магические кристаллы и совершали магические обряды, с помощью которых вызывали всяких странных существ.

Громф прошел на середину зала и уголком глаза Киорли разглядел двух ожидающих его дроу. Оба склонились в поклоне. Крыса нюхала воздух, тянулась носом к расставленным в круг бревнам из ножек гигантских грибов, надежно прикрепленным к полу в центре похожего на пещеру помещения. Их было десять, и к каждому был привязан мужчина-дроу.

– Архимаг, – благоговейно прошептал один из двух магов, и далекие стены отразили шипящий звук его голоса тысячами эхо.

Громф сомневался, что расслышал бы его, будь он, как прежде, зрячим.

Архимаг велел Киорли повернуть голову к магам и с удовлетворением увидел, что они одеты и экипированы так, как он приказал.

За время, проведенное им из-за изменника личдроу Дирру вне Мензоберранзана, кое-кто в Академии показал свою истинную сущность. Чтобы вновь утвердить свое положение в Магике, Громфу потребовалось времени меньше, чем он опасался, но больше, чем ему хотелось бы. Триль, к изумлению Громфа, на самом деле неплохо справилась с задачей и сумела удержать школу магов под властью Дома, но все же нашлись предатели, которых нужно было уничтожить, и заговорщики, которых следовало загнать обратно в стойло. Из-за этого он и медлил с восстановлением зрения. Довольно.

– Все готово, – все так же шепотом произнес маг, его собственный дальний родственник Прат Бэнр.

Прат был молод, едва ли не начинающий, и, хотя Громф не мог видеть лиц двух темных эльфов, поскольку Киорли время от времени настаивала на том, чтобы почесать спинку острыми передними зубами, он был уверен, что другой – Мастер Магика но имени Джаэ-мас Хорларрин – смотрит на младшего дроу с раздражением. Бэнр он или нет, в Магике существует своя иерархия.

– Мастер Хорларрин, – заговорил Громф, подчеркнуто демонстрируя свою убежденность в необходимости этой иерархии, – как это очевидно, у меня есть проблемы со зрением. Я потребую простых ответов на некоторые простые вопросы. Вы встанете слева от меня. Мальчик пусть стоит в стороне, пока его не позовут.

– Как вам угодно, – отозвался маг Хорларрин. Крыса перестала почесываться, когда Громф щелкнул пальцами. Он смотрел ее глазами, пока Киорли быстро взбежала по его ноге, на ладонь, потом вверх по руке и уселась, подергивая носом и принюхиваясь, на плече Архимага. Громфа выбивало из колеи, что он видит себя со стороны глазами крысы и одновременно чувствует на себе ее лапки. При том что оба этих ощущения существовали независимо друг от друга, Архимаг был решительно настроен не испытывать подобного вновь.

Громф направился к связанным темным эльфам, остро ощущая, что маг Хорларрин следует вплотную за ним. Когда они приблизились, там обнаружилась некая призрачная фигура – еще один дроу, стоящий в кругу пленников. Это был Зиллак, один из самых доверенных ассасинов Архимага.

– Мальчишка с сигилами готов? – спросил Громф. Ответом ему было приглушенное лязганье металла и звуки вкрадчивых шагов, потом все затихло.

– Да, Архимаг, – сказал Джаэмас Хорларрин. Громф подошел вплотную к одному из привязанных темных эльфов. Все десятеро были кузенами, мерзкими сынами Дома Аграч-Дирр, и все до одного – предателями Мензоберранзана. Громф велел не трогать самых молодых, самых сильных и здоровых из них.

– Дирр, – произнес Архимаг, изо всех сил стараясь сфокусировать невидящие глаза на лице пленника.

Узник едва пошевелился, услышав свое родовое имя. Громфа заинтересовало, ощущает ли юнец тот позор, которым покрыл изменнический Дом всех своих сынов до последнего.

– Я... – пробормотал пленник, – я знаю, почему я здесь, Бэнр. Ты можешь делать со мной что угодно, но я не предам мой Дом.

Громф рассмеялся. Давненько он уже не смеялся как следует, а учитывая, что кольцо вокруг Мензоберранза-на сжималось все туже и Ллос не подавала ни единой весточки и не нарушала своего молчания, он уже думал, что смеяться ему не придется еще дни, месяцы или даже годы.

– Благодарю, – сказал Архимаг мальчишке. Он лишь краем глаза уловил смущенное и озадаченное выражение лица пленника, поскольку Киорли вновь принялась терзать свою чешущуюся ляжку. – Меня не интересуют твои намерения насчет вашего обреченного Дома. Ты ответишь всего на один вопрос... Что это за знак?

Наступившее молчание Громф расценил как замешательство.

– Знак! – повторил Архимаг, позволив раздражению прозвучать в своем голосе. – Сигил, который мой юный племянник держит перед тобой.

Как было приказано, Прат занял позицию в нескольких ярдах позади, у стены огромного зала, и держал перед собой маленький плакат. На нем была нарисована простая, легко узнаваемая руна – та, которую должен был понять всякий дроу как указание пути в укрытие, в безопасное место среди диких окраин Подземья.

– Я мог бы силой заставить тебя прочесть его, идиот,– растягивая слова, прервал Архимаг колебания пленника. – Скажи мне, что это, и двинемся дальше.

– Это... – щурясь, начал узник. – Это символ Ллос. Громф вздохнул:

– Почти.

Архимаг мысленно толкнул крысу на своем плече и повернул ее голову, чтобы увидеть, как Зиллак захлестнул вокруг шеи пленника тонкую проволочную гарроту. Когда кровь начала сочиться из-под проволоки, а изо рта потекли слюни, это привлекло более пристальное внимание Киорли. Громф дождался, пока дроу перестал биться и умер, и тогда шагнул к следующему изменнику.

– Я не стану читать! – огрызнулся тот. От него волнами исходил страх. – Что тогда?

Громф, досадуя, что на заклинание принуждения придется терять время, склонил голову к магу Хорларрину, по-прежнему стоявшему вплотную позади него, и спросил:

– Какого цвета?

– Ярко-пурпурные, Архимаг, – ответил Джаэмас.

– Ну, – бросил Громф, – это совсем никуда не годится, верно?

Этого было достаточно для Зиллака, накинувшего гарроту, с которой еще капала кровь первого из кузенов Дирр, на шею второго. Громф не стал дожидаться, пока пленник умрет, и перешел к третьему в круге.

Едкая вонь мочи едва не заставила Громфа попятиться, эхо повторяло стук капель о твердый каменный пол. Архимаг фыркнул, чтобы отделаться от запаха.

– Читай, – велел он запуганному до смерти пленнику.

– Это руна, указывающая дорогу в укрытие, – едва выдавил обезумевший от ужаса кузен Дирр. – Путь в убежище.

По женственному тембру его голоса Громф мог заключить, что это младший из братьев. Это уже само по себе было хорошо. Киорли, возможно чувствуя страх юнца или привлеченная запахом мочи, смотрела пленнику в лицо, и Громф изо всех сил постарался удержать взгляд крысы на глазах мальчишки.

Джаэмас Хорларрин склонился из-за его спины.

– Приятный кроваво-красный, Архимаг, – тихо произнес он.

Громф улыбнулся, и связанный пленник попытался отвести взгляд.

– Мельче, – бросил Громф и услышал, как шуршат позади него одеяния Прата. – Читай, – вновь велел он пленнику.

Юнец поднял глаза – по щекам его катились слезы – и прищурился в сторону молодого Бэнра, который, Громф знал, повернул теперь плакат другой стороной, на которой была начертана цифра, размером вполовину меньше, нежели руна, означающая «путь в убежище»...

– Пять, – сказал пленник, совершенно неприлично подвизгивая.

Громф улыбнулся и отошел, Джаэмас учтиво отодвинулся, уступив ему дорогу.

– Да, – произнес Архимаг, – этот.

Джаэмас щелкнул пальцами, и Прат поспешно присоединился к старшим. По залу вновь разнеслись хрипы удушаемого гарротой темного эльфа, и опять, и еще семь раз, когда Зиллак казнил остальных пленников, оставив в живых одного, с зоркими ярко-красными глазами.

Пока Зиллак методично делал свое кровавое дело, Громф, Джаэмас и Прат сняли с себя одеяния и остались босиком и обнаженными по пояс, в одних лишь простых штанах. Громф сосредоточился на звуках казни, стараясь сохранить разум как можно более ясным.

За то время, что Громф пробивал себе дорогу сначала внутри своего Дома, с его высокими требованиями, потом в стенах Магика, ему довелось видывать и делать всякое. Ему было не привыкать к боли и жертвам, и он был способен вынести многое из того, что сломило бы дух иного знатного дроу. Он сказал себе, что выдержит и события этого дня ради собственной пользы и блага Мензоберранзана.

Громф мысленно вел счет доносившимся до него предсмертным хрипам и, когда Зиллак. выдавливал последние остатки жизни из последнего пленника Дирр, сказал:

– Принеси стол, Зиллак, когда освободишься. Потом оставь нас.

– Ладно, Архимаг, – буркнул ассасин, с натугой довершающий последнюю казнь.

Когда последней из жизней пришел конец, Громф глазами Киорли уловил, как Зиллак быстро выходит из круга мертвецов, вытирая насухо руки тряпкой. Оставшийся в живых Дирр плакал, и по звуку рыданий Громф решил, что мальчишке скорее стыдно, чем страшно. В конце концов он сломался. Он вел себя словно какой-то... гоблин – уж точно не как дроу. Темные эльфы не писаются перед лицом смерти или пыток. Темные эльфы не плачут перед своими врагами – они вообще не плачут. Не продемонстрируй юнец свое острое ночное зрение, Громф мог бы решить, что тот наполовину человек.

«Это урок, – подумал Архимаг, – для всех нас».

Зиллак втащил стол, к которому были надежно прикреплены четыре прочных ремня из шкуры рофа. На одном конце его имелось отверстие для стока крови, выходящее в подвешенную снизу столешницы большую стеклянную бутыль. Зиллак поставил стол там, где указал Джаэмас Хорларрин, и быстро покинул зал.

Громф зажал Киорли в ладони и, покачивая ее, уселся на стол. Оказалось, что, держа крысу в кулаке, он может физически поворачивать ее голову так, чтобы глаза грызуна смотрели в нужную Архимагу сторону. Громф тихонько рассмеялся над тем, в какой странный миг сделал это открытие, и повернул мордочку крысы к Джаэмасу. Маг Хорларрин подчеркнуто старался не замечать веселья Громфа. Молодой Прат, похоже, нервничал.

– Это то, – обратился Громф к племяннику, – что не многие мастера видели за свою жизнь длиною в столетия, мой юный родственник. Ты сможешь рассказывать своим внукам, что был очевидцем этого.

Начинающий маг кивнул, явно не зная, как ответить, и Громф, посмеиваясь над ним, улегся на стол. Сталь холодила спину, и Громф покрылся гусиной кожей. Он сделал долгий выдох, чтобы сдержать дрожь, и посадил Киорли на свою обнаженную грудь, не обращая внимания на покалывание крысиных коготков. Скоро будет куда больнее, и не только Архимагу.

Испытывая головокружение от столь ошеломляющей перспективы, Громф приподнял крысу и повернул ее голову к Мастеру Магика. Из чаши, которую держал Прат, Джаэмас взял блестящую серебряную ложку. В отличие от обычного столового прибора, края этой ложки были отточены до остроты бритвы. Джаэмас жестом велел Прату подойти ближе к пленнику и начал выпевать заклинание.

Слова силы были подобны музыке, от их звучания дрожь побежала по уже замерзшей спине Громфа Это было славное заклинание, трудное заклинание, редкое заклинание, и знали его считаные единицы среди дроу. В конце концов Джаэмас был отобран со всей тщательностью.

По мере того как голос то набирал высоту, то падал, а слова повторялись и наслаивались друг на друга, маг Хорларрин подступал все ближе к трясущемуся, смертельно перепуганному пленнику. В одной руке он изящно держал ложку, будто художник – кисть. Другой рукой Джаэмас широко раскрыл левый глаз жертвы. Похоже, мальчишка сообразил, что должно произойти, лишь когда сияющая серебряная ложка оказалась в дюйме от его глаза.

Он завопил.

Когда острый край ложки скользнул под его веко, он завопил громче.

Когда Джаэмас одним ловким плавным движением извлек его глаз из глазницы, он завопил еще громче.

Когда глаз с тихим влажным звуком шлепнулся в чашу, которую Прат держал у подбородка пленника, тот пронзительно завизжал.

Глазам крысы кровь, струящаяся из пустой глазницы, казалась черной. Джаэмас раскрыл правый глаз пленника, и молодой дроу взмолился о пощаде. Тем не менее Мастер Магика продолжал произносить заклинание, не сбившись ни на миг, не пропустив ни звука. Когда он погрузил ложку под правое веко, мальчишка начал молиться. Когда глаз покинул глазницу, все, на что был способен изменник, – это дрожать, широко разевая рот. На шее его вздулись жилы, по лицу струилась кровь.

У Громфа мелькнула мимолетная мысль: не сказать ли пленнику, парализованному агонией и ужасом, что по крайней мере последним, что он видел, было лицо дроу и простые очертания серебряной ложки. То, что предстоит увидеть Громфу, может свести с ума даже Архимага.

Разумеется, Громф не сказал ничего.

Глазами Киорли Громф видел, как Джаэмас погрузил серебряную ложку в чашу, старательно следя, чтобы не порезать хрупкие глазные яблоки. Маг Хорларрин, продолжая нараспев произносить заклинание, взял крысу из рук хозяина, и перед мысленным взором Громфа все закружилось. Он слышат, как Прат бережно опустил чашу на пол, а Джаэмас повернул крысу так, что Громф смог увидеть себя лежащим на спине на холодном стальном столе. Громф видел, как дрожали руки Прата, когда тот осторожно, почти нехотя обернул кожаные ремни вокруг правого запястья Громфа. Племянник затянул петлю, но недостаточно туго.

– Крепче, мальчик! – рявкнул Архимаг. – Не будь таким щепетильным и не бойся причинить мне боль.

Громф позволил себе рассмеяться, когда его племянник затянул петлю и перешел к правой лодыжке. Джаэмас продолжал выпевать слова заклинания, пока Прат привязыват дядю к столу за запястья и лодыжки. Наконец прочность узлов и петель удовлетворила Громфа, и он кивнул магу Хорларрину.

«Как странно, – подумалось Архимагу Мензоберранзана, когда Джаэмас опустил Киорли на его обнаженную грудь. – Если бы Ллос пожелала, ничего этого не понадобилось бы, но независимо от того, отвечает она на мольбы своих жриц или нет, это все равно оказалось возможным».

Эта мысль принесла Громфу временный покой. Осознание – нет, уверенность в своем могуществе всегда успокаивала его, сделала она это и теперь. Именно эта уверенность помогла ему дышать ровно и сохранять неподвижность, пока он, следя глазами крысы, видел, как Киорли бесцельно, лениво прошлась по его груди к подбородку. Крыса помедлила, и Громф увидел черные кончики пальцев Джаэмаса, приближающие к его левому глазу загнутый кусок проволоки. Пальцы, коснувшиеся век Громфа, были прохладными и сухими. Архимаг лежал неподвижно, пока Хорларрин осторожно пристраивал проволочки, чтобы веки Громфа оставались широко раскрытыми. То же повторилось с правым глазом, Джаэмас продолжал нараспев произносить заклинание, а Киорли взирала на все это с несвойственным ей терпением. Крыса двигалась замедленно под действием заклинания, и та же магия заставляла грызуна сосредоточиться на глазах Громфа.

Хотя Громф и чувствовал проволочки, удерживающие его глаза открытыми, но стоило ему перестать концентрироваться на своей любимице – и он не мог видеть ничего. Ни намека на свет или тени, ни малейшего отблеска.

Громф глубоко вздохнул, успокаиваясь.

– Продолжайте! – велел он.

Отвлекшись от крысы и сконцентрировавшись на самом себе, Громф не мог видеть, как Киорли ползет по его лицу, но ощущал каждый укол ее коготков, ощущал ее мускусный запах, слышал ее посапывание. Усы коснулись одного из открытых глаз Громфа, и Архимаг вздрогнул. Прикосновение было болезненным. Пусть глаза его стали бесполезными, но боль они по-прежнему чувствовали.

«Что ж, – подумал Громф, – тем хуже для меня».

С первым укусом голову Архимага захлестнула волна жгучей мучительной боли. Тело Громфа напряглось, зубы заскрипели. Он чувствовал, как попятилась крыса, как кровь медленными каплями потекла по щеке. Джаэмас продолжал петь. Боль не утихала.

– Киорли, – пробормотал Архимаг. Крыса колебалась. Даже под воздействием заклинания, даже соблазняемая таким лакомством, как живой – пусть и невидящий – глаз, крыса чувствовала, что увечит своего собственного хозяина, хозяина, который, как показывало прошлое, менее всего склонен был прощать.

Громф заставил себя проникнуть в сознание своей любимицы и, несмотря на один уже уничтоженный, кровоточащий глаз, снова получил возможность видеть. Однако это было все то же лишенное красок, слабое видение крысы. Он смог увидеть то место, где крыса уже выгрызла из его правого глаза кусок, смог увидеть кровь, увидеть себя, дрожащего, увидеть отчаянно сжатые челюсти и открытый, беспомощный свой второй слепой глаз, ожидающий, чтобы грызун против собственной воли занялся им.

Громф заставил крысу продолжать.

Киорли могла еще колебаться, выполнять ли приказы Джаэмаса, но на приглашение хозяина перекусить она откликнулась без промедления. На протяжении по меньшей мере трех укусов Громф видел, как его собственный глаз выедают из его же головы, потом зрение Киорли затуманилось, когда она погрузила голову в опустевшую глазницу, чтобы выгрызть нежные, сочащиеся кровью остатки изнутри.

Боль была не сравнима ни с чем, что Громфу довелось когда-либо испытать, а Архимагу Мензоберранзана в его долгой непростой жизни пришлось пережить всякое.

– Кричите, если хотите, Архимаг, – шепнул племянник ему на ухо, едва слышно за звуками, издаваемыми грызущей крысой. – В этом нет ничего позорного.

Громф замычал, пытаясь ответить, но не разжал челюсти. Этот начинающий понятия не имел о том, что такое позор, но даже среди сводящей с ума боли Громф пообещал себе, что племянничек узнает это и что это – последний раз, когда Прат Бэнр дает советы своему дяде.

Громф не закричал, даже когда крыса перешла ко второму глазу.