Текст книги "Тайна двухколесного экипажа (Роман)"
Автор книги: Фергус Хьюм
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Понял, – сказал Килсип, довольно вздохнув. – В этом ограблении участвовало четыре человека, и они спрятали награбленное в берлоге матушки Побирухи в закоулке на Литл-Берк-стрит… Но, черт возьми, такой франт, как мистер Фицджеральд, да еще в вечернем костюме, далеко бы там не ушел, разве что…
– С ним был кто-то, кто хорошо знает эти места, – закончил Калтон. – Совершенно верно. Женщина, которая доставила письмо, и стала его проводником. Если судить по описанию ее внешности дворецким, она должна быть прекрасно знакома с трущобами.
– Что ж, – Килсип встал и посмотрел на часы, – уже девять, и если хотите, отправимся к этой старой ведьме хоть сейчас… Умирающая женщина, – вдруг произнес он, будто его осенила неожиданная мысль. – Как раз недели четыре назад там умерла женщина.
– Что за женщина? – спросил Калтон, надевая пальто.
– Если не ошибаюсь, какая-то родственница матушки Побирухи, – ответил Килсип, выходя из кабинета. – Не знаю точно, кем она была, но ее все звали Королева, наверное из-за красоты, и около трех месяцев назад она приехала из Сиднея, а до этого, насколько я знаю, жила в Англии. Она умерла от чахотки именно в тот четверг, когда было совершено убийство.
ГЛАВА 15
Женщина из народа
Берк-стрит – улица более людная, чем Коллинс-стрит, особенно по ночам. Одни расположенные на ней театры привлекают туда толпы людей. По большей части это чумазый сброд. Большое количество одетых в лохмотья грязных личностей собирается у дверей трактиров в ожидании, когда какая-нибудь добрая душа предложит им войти внутрь. Чуть дальше, под террасой оперного театра, можно увидеть группу, судя по виду, любителей лошадей, делающих и принимающих ставки на Мельбурнский кубок или какое-нибудь другое состязание. Тут и там встречаются оборванные уличные беспризорники, торгующие спичками и газетами, а у веранды в сиянии электрического света стоит, прислонившись к опорному столбу, усталая, изможденного вида женщина – одной рукой она прижимает к груди ребенка, а другой держит пачку газет и при этом монотонно бубнит сиплым голосом: «„Геральд“, третий выпуск, один пенни», пока от бесконечного повторения не устают уши. По улице непрерывно грохочут кэбы; здесь легкий изящный хэнсом с лихой лошадкой везет какого– то богатого юношу в клуб, там изнуренное четвероногое устало тянет за собой грязный экипаж. Между ними пролетают запряженные ухоженными, вышколенными лошадьми кареты, внутри которых можно заметить яркие глаза, белоснежные платья и сияние бриллиантов. Дальше, на самом краю тротуара, три скрипки и арфа играют немецкий вальс на радость обступившим их слушателям. Если мельбурнцы любят что-то больше всего, то это музыка. Тяга к ней может сравниться разве что с пристрастием к скачкам. Ни один более-менее прилично играющий уличный оркестр не останется здесь без благодарных слушателей и достойного вознаграждения за исполнение. Кто-то из писателей назвал Мельбурн «Глазго с небом Александрии», и, конечно же, прекрасный климат Австралии, такой итальянский в своей яркости, должен был оказать немалое воздействие на столь приспосабливаемую расу, как англосаксы. Вопреки мрачным прогнозам Маркеса Кларка, который видел будущего австралийца «высоким, грубым, жадным, напористым, даровитым человеком с крепкой челюстью, отличным пловцом и наездником», более вероятно, что он будет образованной, праздной личностью, ценящей науки и искусства и не расположенной к тяжелому физическому труду и прагматическим принципам. Нельзя не учитывать влияние климата на будущего австралийца, и наши потомки будут напоминать нас не больше, чем изнеженные роскошью венецианцы напоминают своих отчаянных предков, которые начали возводить первые дома на этих одиноких песчаных островах Адриатики.
К такому выводу пришел мистер Калтон, следуя за своим проводником по людным улицам и видя, с каким неподдельным интересом толпа внимает ритмическим мотивам Штрауса и искрометным мелодиям Оффенбаха. Ярко освещенная улица с неиссякающим потоком прохожих, пронзительные крики беспризорников, грохот экипажей и порывистые звуки музыки – все сложилось в единую картину, которая заворожила его, и он мог бы бродить здесь хоть всю ночь, наблюдая за бесконечным мельканием человеческих лиц, но его проводник, которого близкое знакомство с пролетариатом сделало невосприимчивым к подобного рода материям, быстро провел его на Литл-Берк-стрит, где узость улицы, зажатой между двумя рядами высоких зданий, тусклый свет редких газовых фонарей и несколько неприветливых фигур, которые торопливо шагали вдоль домов, втянув голову в плечи, являли собой разительный контраст яркому многолюдному мирку, который они только что покинули. За день это место раскалилось, и теперь здесь было жарко, как в печке, и лишь взгляд наверх, в звездное небо, давал ощущение восхитительной прохлады.
– Держитесь рядом со мной, – шепнул Килсип, прикоснувшись к руке адвоката. – Здесь можно наткнуться на неприятных клиентов.
Было не совсем темно, ибо в воздухе висела та светящаяся дымка, которую так часто можно наблюдать в австралийских сумерках, и ее света хватало, чтобы сделать мрак проницаемым для взгляда. Килсип и адвокат для безопасности шли посредине улицы, чтобы никто не накинулся на них неожиданно, и время от времени замечали то мужской силуэт, испуганно отступающий в тень, с одной стороны, то какую-нибудь женщину с растрепанными волосами и почти голой грудью, высовывающуюся в окно, чтобы глотнуть воздуха, с другой. В сухой канаве играли дети, и их еще звонкие голоса разносились причудливым эхом в темноте, сливаясь с пьяной песней какого-то мужчины, бредущего на заплетающихся ногах по грубым камням мостовой. Время от времени проходили группки китайцев в бледно-голубых блузах, которые либо гомонили резкими голосами, как стая попугаев, либо шли совершенно молча, с по-восточному невозмутимыми лицами. Кое-где сквозь приоткрытые двери струился теплый свет, и за ними было видно монголоидов, собравшихся вокруг столов поиграть в фантан или же собирающихся оставить соблазны любимого времяпрепровождения, чтобы пройти мягкой походкой до одной из многочисленных харчевен, где дожидались покупателя уже приготовленные аппетитного вида куры и индейки. Килсип, свернув налево, повел Калтона по другой, еще более узкой улочке, тьма и мрак которой заставили адвоката содрогнуться и подумать, как вообще люди могут жить в таком сумрачном месте.
Наконец, к облегчению Калтона, которого темнота и узость улиц, по которым они шли, наполняли тревогой, сыщик остановился у одной из дверей, отворил ее и, поманив за собой адвоката, шагнул внутрь. Калтон последовал за ним и оказался в темном вонючем коридоре с низким потолком, в конце которого мерцал огонек. Килсип взял спутника под локоть и осторожно повел вперед. Эта предосторожность была весьма уместна, поскольку ноги Калтона то и дело соскальзывали в дыры на гнилых досках пола, да еще со всех сторон слышались крысиная возня и писк. И как только они добрались до конца туннеля, а по-другому это нельзя было назвать, свет неожиданно погас и их поглотила полная темнота.
– Эй, открути фитиль! – крикнул сыщик требовательным тоном.
Как видно, воровской жаргон здесь хорошо понимали, ибо в темноте послышались шорох, приглушенный голос, и кто-то зажег свечку. Калтон увидел, что свечку держит девочка. Она сидела на корточках, прислонившись к влажной стене. Спутанные густые черные волосы обрамляли сердитое бледное личико. На сыщика она смотрела вызывающе, но со страхом.
– Где матушка Побируха? – спросил Килсип, коснувшись ее носком туфли.
Подобная фамильярность, похоже, возмутила девочку, и она быстро поднялась.
– Наверху, – ответила она, мотнув головой в сторону стены справа.
Глаза Калтона уже немного привыкли к темноте, и, проследив за ее взглядом, он различил зияющий черный провал, за которым, видимо, находилась лестница.
– Только сегодня вы от нее ничего не узнаете. Она уже собирается пить.
– Не твое дело, что она делает или собирается делать! – прикрикнул Килсип. – Веди меня к ней.
Девочка угрюмо смерила его взглядом и повела за собой в черный провал и вверх по лестнице. Лестница оказалась такой шаткой, что Калтон испугался, как бы она не рассыпалась прямо у него под ногами. Пока они медленно взбирались по сломанным ступеням, он крепко держался за руку спутника. Наконец они остановились у двери, через трещины в которой виднелось слабое мерцание света. Тут девочка неожиданно громко свистнула, и дверь отворилась. Следуя за своим маленьким проводником, Калтон и сыщик прошли через дверной проем. Удивительная сцена открылась им. Небольшая квадратная комната с низким потолком, с которого клочьями свисали заплесневевшие изодранные обои. С левой стороны, в дальнем конце, на чем-то, напоминающем низкие нары, в ворохе старых грязных тряпок лежала женщина, почти голая. Выглядела она нездоровой – ее голова дергалась то в одну сторону, то в другую, и время от времени надтреснутым голосом она исторгала обрывки песен. Середину комнаты занимал грубый стол, на котором горела сальная свеча, едва рассеивавшая тьму, и стояла полупустая прямоугольная бутылка шнапса с треснутой чашкой рядом. Напротив этих следов веселья сидела старуха, а перед ней на столе лежала разложенная колода карт. Она явно гадала по ним довольно хмурого вида молодому человеку, который открыл дверь и теперь смотрел на сыщика исподлобья, безо всякого дружелюбия. На нем была засаленная коричневая бархатная куртка, вся в заплатах, и широкополая черная шляпа, надвинутая на глаза. Глядя на выражение его лица, мрачное и мстительное, судья решил бы, что линия его судьбы проходит где-то между «Пентриджем»[11]11
Австралийская тюрьма.
[Закрыть] и виселицей.
Когда адвокат и сыщик вошли, гадалка подняла голову и, прикрыв глаза худой рукой, с любопытством на них посмотрела. Калтону подумалось, что он еще никогда не видел такой отвратительной старой карги. Воистину ее уродство было достойно карандаша Доре: лицо, все изрезанное и испещренное бесчисленными морщинами, темными от въевшейся грязи; седые косматые брови, хмуро сдвинутые над парой пронзительных черных глаз, свет в которых не смог погасить даже преклонный возраст; крючковатый нос, похожий на клюв хищной птицы; тонкогубый беззубый рот. Пышные, почти совершенно белые волосы ее были собраны на затылке в большой пучок, перетянутый куском грязной черной ленты. А что касается ее подбородка, то Калтон, увидев, как он дергается туда-сюда, невольно вспомнил строчки из «Макбета»:
В общем, она являла собой неплохой портрет парки.
Когда они вошли, старуха ощупала их недобрым взглядом и осведомилась:
– Какого черта им надо?
– Хотят твою бутылку забрать! – крикнула девочка, рассмеялась и, тряхнув головой, откинула спутанные волосы.
– Убирайся, паршивка! – каркнула старая карга и пригрозила ей кулаком. – Или я вырву у тебя сердце.
– Да, она может идти, – сказал Килсип, кивнув на девочку. – И ты проваливай, – бросил он молодому человеку, который все еще держал дверь открытой.
Поначалу тот, похоже, хотел оспорить приказание сыщика, но потом передумал и ушел, бормоча себе под нос что-то вроде «бесова девка, и кого только притащила». Девочка последовала за ним. Ее уход был ускорен матушкой Побирухой, которая со скоростью, достигаемой лишь долгой практикой, стянула с ноги туфлю и метнула ее прямо в голову кинувшегося прочь ребенка.
– Погоди у меня, Лиза! – завопила старуха и зашлась площадной бранью. – Я тебе голову оторву!
Лиза в ответ презрительно расхохоталась и скрылась за растрескавшейся дверью, захлопнув ее за собой.
Когда она исчезла, матушка допила то, что было в надтреснутой чашке, и деловито собрав старые замусоленные карты, вкрадчиво улыбнулась и посмотрела на Калтона.
– Хочешь узнать судьбу, дорогуша? – прокаркала она, быстро тасуя колоду. – Матушка все расскажет…
– Нет, не расскажет, – прервал ее сыщик. – Я пришел по делу.
Старуха замерла и внимательно посмотрела на него из-под кустистых бровей.
– Что мальчики опять натворили? – хриплым голосом спросила она. – На этот раз у меня пусто.
И тут больная, беспокойно метавшаяся по кровати, снова затянула песню, на этот раз отрывок из старой баллады «Барбара Аллен»:
О мать, о мать, готовь и мне
Еще могилу рядом,
Сегодня умер милый мой,
И я с ним завтра лягу.
– Заткнись, чтоб ты пропала! – заорала матушка Побируха. – Или я твою чертову башку разнесу!
И она схватила бутылку, как будто собираясь воплотить угрозу, но передумала, налила немного ее содержимого в чашку и жадно выпила.
– Эта женщина больна, – сказал Калтон, с содроганием посмотрев на нары.
– Еще как! – зло прорычала матушка Побируха. – Ей в «Ярра бенд»[13]13
Австралийский дом умалишенных.
[Закрыть] сидеть надо, а не тут распевать свои жуткие песни, от которых у меня кровь холодеет. Вы только послушайте, а! – яростно прибавила она, когда больная снова заголосила:
Ах, если бы ты знала,
Матушка моя,
Что ждет меня чужбина,
Что ждет меня петля.
– Да, – сказала старуха и опрокинула в рот остатки выпивки из чашки. – Она только и твердит, что о виселицах да о повешенных, как будто ей весело о них говорить.
– Что за женщина умерла здесь три-четыре недели назад? – спросил Килсип безо всякого перехода.
– Откуда мне знать-то? – угрюмо ответила матушка Побируха. – Я же не убивала ее, а? Она любила бренди, день и ночь хлестала, чтоб ей в аду гореть.
– Ты помнишь ночь, когда она умерла?
– Не помню, – честно ответила старуха. – Я тогда пьяная была, вдрызг, спаси господи, не помню ничего.
– Ты всегда пьяная, – заметил Килсип.
– Ну и что? – огрызнулась женщина, берясь за бутылку. – Ты же за это не платишь. Да, я пьяная. Я всегда пьяная. Вчера я была пьяная, позавчера я была пьяная и сегодня собираюсь напиться. – Она с чувством посмотрела на бутылку. – И завтра буду пить. Я буду пить, пока не сгнию в могиле.
Калтон содрогнулся – столько ненависти и сдерживаемой злобы было в ее голосе, но сыщик только пожал плечами.
– Тебе же хуже. Но вспомни ночь, когда умерла Королева, как ты ее называла. К ней приходил джентльмен?
– Она говорила, что приходил, – ответила матушкам Побируха. – Но я ничего не знаю, я тогда готовая была.
– Кто говорила? Королева?
– Нет. Внучка моя, Сал. Королева послала ее за хахалем своим. Думаю, чтобы он посмотрел на дело рук своих, чтоб ему сгореть! А Сал стырила из моего сундука бумагу! – возмущенно завопила она. – Стырила, когда я надралась и не могла остановить ее.
Сыщик посмотрел на Калтона, который удовлетворенно кивнул. Они оказались правы насчет бумаги, которая была украдена в Тураке.
– Ты не видела джентльмена, который приходил? – спросил Килсип, снова повернувшись к старой ведьме.
– Нет, черт тебя дери, – вежливо ответила она. – Он заявился в половине второго утра, а ты же не думаешь, что мы можем не ложиться всю ночь.
– Половина второго, – быстро повторил Кал– тон. – То самое время! Это правда?
– Чтоб мне сдохнуть! – изящно выразилась матушка Побируха. – Да хоть у моей внучки Сал спросите.
– Где она? – выпалил Килсип.
На это женщина запрокинула голову и издала скорбный вопль.
– Сбежала! – завыла она, стуча ногами по полу. – Бросила свою бедную, несчастную бабку и ушла в Армию, будь они прокляты, ходят тут вокруг и делу мешают!
Тут женщина на кровати снова подала голос:
Когда засохли лесные цветы…
– Заткни рот! – завопила матушка Побируха и, вскочив, кинулась к кровати. – Я из тебя душу вытрясу, господи помоги! Еще одна похоронная песня – и я тебя задушу!
Сыщик повернулся к Калтону.
– Единственный человек, который находился здесь между часом и двумя, – быстро заговорил он, – это Сал Роулинс. Остальные были пьяны или спали. Раз она записалась в Армию спасения, завтра с утра я схожу в казармы, поищу ее.
– Надеюсь, найдете, – вздохнул Калтон. – От ее показаний зависит жизнь человека.
Они собрались уходить, и Калтон протянул матушке Побирухе пару серебряных монеток, которые та сразу же жадно схватила.
– Пропьете их? – поинтересовался адвокат, отшатнувшись.
– А то как же! – Старуха осклабилась и завернула деньги в кусок материи, который оторвала для этого от платья. – Может, для меня сходить в пивную – последнее удовольствие в жизни, будь она проклята!
Вид денег значительно улучшил ее настроение, она даже подержала свечку наверху лестницы, чтобы гости, спускаясь, не поломали себе шеи. Когда они благополучно добрались вниз, свет погас, и снова послышалось пение больной женщины, на этот раз она затянула «Последнюю летнюю розу».
Входная дверь была открыта, и, на ощупь пробравшись по темному коридору с его ловушками, они наконец оказались на улице.
– Слава богу, – облегченно перевел дух Калтон, снимая шляпу. – Слава богу, что мы выбрались из этого притона.
– Во всяком случае, время мы потратили не зря, – заметил сыщик, когда они шли уже по улице. – Мы установили, где находился мистер Фицджеральд в ночь убийства, поэтому он будет спасен.
– Это зависит от Сал Роулинс, – серьезно ответил Калтон. – Но давайте выпьем по стаканчику бренди. Знакомство с жизнью низших слоев общества меня порядком утомило.
ГЛАВА 16
Исчезнувшая
На следующий день Килсип вошел в кабинет мистера Калтона и застал адвоката сгорающим от нетерпения. Вид у сыщика был мрачный, и Калтона охватила тревога.
– Ну что? – спросил он, как только Килсип закрыл дверь и сел. – Где она?
– Хотел бы я знать, – ответил сыщик. – Я сходил в штаб Армии спасения и поспрашивал о ней. Похоже, она стала младшей проповедницей, но через неделю устала и с подругой уехала в Сидней. Там она продолжила легкомысленную жизнь, но ее подруге это в конце концов надоело, и последнее, что о ней известно, так это то, что в одном из сиднейских притонов она познакомилась с каким-то китайцем. Я сразу же телеграфировал в Сидней и получил ответ, что сиднейской полиции женщина по имени Сал Роулинс не известна, но они сказали, что наведут справки и сообщат мне о своих успехах.
– A-а, она наверняка изменила имя, – произнес Калтон, задумчиво поглаживая подбородок. – Интересно почему.
– Думаю, хотела спрятаться от Армии, – сухо обронил Килсип. – Заблудшая овечка не хочет возвращаться в овчарню.
– Когда она записалась в Армию?
– На следующий день после убийства.
– Довольно неожиданное обращение.
– Да, но она говорила, что смерть женщины в четверг вечером так поразила ее, что она тут же пошла в Армию, чтобы восстановить веру в Бога.
– Это наверняка последствия испуга, – промолвил Калтон. – Я видел множество таких обращений, но они обычно недолговечны. Это случай «опасность миновала – святой в дураках»[14]14
Из книги Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».
[Закрыть]. Она красивая?
Килсип пожал плечами.
– Ни то ни се. Очень необразованная. Не умеет ни читать, ни писать.
– Это объясняет, почему она не просила позвать Фицджеральда, когда пришла в клуб. Вероятно, она не знала, за кем ее послали. Полагаю, это поможет ее найти. Но если полиции не удастся ее разыскать, мы дадим объявление в газету и пообещаем вознаграждение. Можно то же объявление распространить на рекламных листовках. Ее нужно найти. Жизнь Брайана Фицджеральда висит на волоске, и этот волосок – Сал Роулинс.
– Да, – согласился Килсип, потирая руки. – Даже если мистер Фицджеральд признается, что в ту ночь был дома у матушки Побирухи, придется это доказать, потому что никто другой его там не видел.
– Вы уверены в этом?
– Настолько, насколько возможно быть уверенным в таком деле. Пришел он очень поздно, когда спали все, кроме умирающей женщины и Сал. И поскольку первая сейчас мертва, то только вторая теперь может подтвердить, что он находился там, когда произошло убийство в хэнсоме.
– А матушка Побируха?
– Была пьяна, в чем и призналась вчера вечером. Она решила, что если в ее дом и приходил джентльмен, то это был другой.
– Другой? – удивленно повторил Калтон. – Какой другой?
– Оливер Уайт.
Калтон в изумлении поднялся с кресла.
– Он что, бывал там?
Килсип сжался, как сытый кот, наклонил голову так, что его нос стал походить на клюв хищной птицы, и проницательно посмотрел на Калтона.
– Послушайте, – промолвил он низким, урчащим голосом, – в этом деле много загадок. И чем дальше, тем все более запутанным оно кажется. Сегодня утром я встречался с матушкой Побирухой, и она рассказала мне, что Уайт несколько раз навещал больную Королеву и, похоже, был с ней хорошо знаком.
– Дьявол, но кто такая эта Королева? – раздраженно произнес Калтон. – Похоже, она – основа всего этого дела… Все нити ведут к ней.
– Я о ней почти ничего не знаю, – ответил Кил– сип, – кроме того, что это была красивая женщина лет сорока пяти. Несколько месяцев назад она перебралась из Англии в Сидней, а потом сюда. Как она очутилась у матушки Побирухи, я не смог выяснить, хотя и пытался надавить на старуху. Она темнит и, по– моему, знает об умершей больше, чем говорит.
– Но что она сообщила Фицджеральду? Почему он повел себя так странно? Посторонний человек, приплывший из Англии и умирающий в мельбурнском притоне, не может ничего знать о мисс Фретлби.
– Да, если только мисс Фретлби и Уайт не были тайно женаты, а Королева об этом знала, – предположил Килсип.
– Вздор! – выпалил Калтон. – Да она ненавидит его и любит Фицджеральда. К тому же зачем, черт возьми, ей было выходить замуж втайне, да еще доверять эту тайну какой-то скупщице краденого? Какое– то время отец хотел выдать ее за Уайта, но она этому так воспротивилась, что он в конце концов сдался и согласился на ее помолвку с Фицджеральдом.
– А Уайт?
– Он после этого разругался с мистером Фретлби и в ярости покинул его дом. В ту же ночь его убили из-за каких-то бумаг, которые были при нем.
– Это версия Горби, – с презрительной усмешкой произнес Килсип.
– И моя тоже, – твердо ответил Калтон. – В распоряжении Уайта находились какие-то ценные бумаги, которые он постоянно носил с собой. Женщина, которая умерла, очевидно, рассказала об этом Фицджеральду. На эту мысль наводит случайно сделанное Фицджеральдом признание.
Килсип удивленно приподнял брови.
– Должен признаться, для меня это загадка, – наконец произнес он, – но если мистер Фицджеральд заговорит, это все расставит по своим местам.
– Заговорит о чем? О человеке, который убил Уайта?
– Если не это, то он хотя бы мог открыть мотив преступления.
– Возможно, – сказал Калтон, когда сыщик встал, собираясь уходить, – но это бесполезно. Фицджеральд по какой-то причине решил молчать, поэтому спасти его мы сможем, только если найдем эту девицу.
– Если она в Австралии, будьте уверены, ее найдут, – уверенно ответил Килсип. – Австралия не так уж густо населена.
Но если Сал Роулинс и находилась в Австралии, то, очевидно, в какой-то самой отдаленной ее части. Все попытки найти девушку не увенчались успехом. Никто не знал, жива она или умерла – она как будто попросту перестала существовать. В последний раз ее видели в одном из притонов Сиднея в обществе китайца, которого она, судя по всему, бросила. На этом следы обрывались. Во все газеты Австралии и Новой Зеландии было помещено объявление с обещанием крупного вознаграждения тому, кто найдет ее, но и это ничего не дало. Поскольку сама она читать не умела, вероятно, ей даже не было известно, что ее ищут, а если, как предполагал Калтон, она изменила имя, рассчитывать на то, что ей об этом расскажут, не приходилось. Оставалось лишь надеяться, что Сал случайно услышит об этом или вернется сама по себе. Вернувшись в Мельбурн, она наверняка пошла бы к бабушке – у нее не было причин не делать этого, поэтому Килсип установил наблюдение за домом – к большому неудовольствию миссис Роулинс, поскольку та с истинно британской гордостью не принимала систему шпионажа.
– Чтоб ему пусто было! – прошипела матушка Побируха за вечерней выпивкой другой старухе, такого же сморщенного и злобного вида, как она сама. – Почему он не может сидеть в своем чертовом доме, а шляется тут, все высматривает, вынюхивает что-то, не дает людям на кусок хлеба заработать и выпить для здоровья?!
– Что ему нужно? – спросила ее подруга, потирая дрожащие колени.
– Нужно? Горло ему нужно перерезать, вот что нужно, – злобно промолвила матушка Побируха. – И с божьей помощью я сделаю это ночью, когда он караулит тут, чисто как надзиратель в «Пентридж». От этой сбежавшей соплячки он может выведать, что хочет, но я знаю кое-что такое, чего он никогда не узнает, будь он проклят!
И она разразилась старческим смехом. Ее собутыльница воспользовалась этой продолжительной речью и отпила из надтреснутой чашки, что не ускользнуло от внимания матушки Побирухи. Она схватила несчастное старое существо за волосы и, не обращая внимания на ее слабые крики, ударила головой об стену.
– Я на тебя фараонов нашлю! – завизжала обиженная, отходя прочь настолько быстро, насколько позволял ревматизм. – Увидишь!
– Иди отсюда! – безразличным голосом бросила ей матушка Побируха, снова наполняя чашку. – Еще раз приди сюда пить мое пойло, и я тебе горло перережу, вырву твое черное сердце!
Старуха, услышав сие любезное предложение, взвыла и заковыляла прочь, оставив матушку Побируху единоличной хозяйкой положения.
Тем временем Калтон несколько раз встретился с Брайаном и пустил в ход все имеющиеся аргументы, пытаясь развязать ему язык, но молодой человек либо хранил упрямое молчание, либо отвечал: «Это разобьет ей сердце».
После долгих расспросов он признался Калтону, что действительно был в доме матушки Побирухи в ночь убийства. Оставив Уайта на углу Шотландской церкви, что подтверждал извозчик Ройстон, он прошел по Рассел-стрит и встретился с Сал Роулинс возле трактира «Единорог». Она отвела его в дом своей бабушки, где он увидел умирающую женщину, которая рассказала ему нечто такое, чего он открыть не мог.
– Что ж, – сказал мистер Калтон, выслушав признание, – вы могли бы значительно облегчить нам жизнь, если бы рассказали все с самого начала, при этом сохранив вашу тайну. Если бы вы это сделали, мы могли бы задержать Сал Роулинс до того, как она уехала из Мельбурна. Но теперь все зависит от того, вернется она или нет.
На это Брайан ничего не ответил. Похоже, над словами адвоката он вовсе не задумывался, но, когда Калтон уходил, спросил:
– Как Мадж?
– А как она может быть, по-вашему? – вопросом на вопрос ответил Калтон, хмуро посмотрев на него. – Она так волнуется, что серьезно заболела.
– Милая моя, милая моя! – воскликнул Брайан. Лицо его исказилось от боли, он схватился за голову. – Я сделал это, только чтобы спасти тебя.
Калтон вернулся и мягко положил руку ему на плечо.
– Друг мой, – серьезным голосом произнес он. – Тайна отношений адвоката и подзащитного так же священна, как тайна исповеди. Вы должны рассказать мне, что за тайна так важна для мисс Фретлби.
– Нет, – твердо ответил Брайан. – Я никогда не открою то, что мне рассказала несчастная. Если я не сделал этого раньше, чтобы спасти свою жизнь, то вряд ли сделаю это сейчас.
– Больше я просить вас не буду, – раздраженно заявил Калтон и, уже подойдя к двери, добавил: – А что касается обвинения в убийстве, если я найду эту девушку, вы будете спасены.
Покинув тюрьму, адвокат направился в сыскное бюро к Килсипу узнать, есть ли новости о Сал Роулинс, но, как обычно, их не оказалось.
– Это все равно, что тягаться с судьбой, – печально сказал он, уходя. – Его жизнь висит на волоске.
Суд был назначен на сентябрь, и, конечно же, по мере того как приближалось указанное время, волнение в Мельбурне нарастало. Велико же было разочарование, когда стало известно, что адвокат подсудимого подал прошение об отсрочке суда до октября на основании того, что не удается найти важного свидетеля.
