Текст книги "Тайна двухколесного экипажа (Роман)"

Автор книги: Фергус Хьюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Я с радостью отвечу на любые ваши вопросы, сэр, – ответил миссис Сэмпсон. – Уж я-то знаю, что значит страховка для семьи, если она вдруг лишается главы и вдова остается одна-одинешенька. Я это к тому говорю, что знаю, что мистер Фицджеральд скоро женится, и надеюсь, что он будет счастлив, хотя из-за этого я потеряю хорошего постояльца, который и платит всегда вовремя, и ведет себя как джентльмен.

– Значит, он человек спокойный? – спросил мистер Горби, осторожно нащупывая правильный подход.

– Совершенно спокойный, – убежденно ответила миссис Сэмпсон. – И я никогда не видела, чтобы он пил; дверь всегда сам ключом открывает и разувается, когда в кровать ложится, – что еще нужно от постояльца женщине, которой приходится самой стиркой заниматься?

– И он никогда не приходит поздно?

– Всегда дома до того, как часы двенадцать бьют, – ответила домовладелица. – Хотя это я так просто говорю, все часы в доме бьют только раз, потому что сломались давно от слишком тугого завода.

– Всегда дома до двенадцати? – переспросил мистер Горби, заметно разочарованный ее ответом.

Миссис Сэмпсон посмотрела на него, и на ее маленьком сморщенном личике проступила лукавая улыбка.

– Молодые люди – это вам не старики, – начала она издалека, – а греховодники – не святые. Ключи делают не для украшения, а чтобы ими пользоваться, и мы же не думаем, что мистер Фицджеральд, красавец мужчина, один из лучших в Мельбурне, даст своему ключу заржаветь, хотя он человек воспитанный и пускает его в дело не часто.

– Но вы, наверное, не всегда просыпаетесь, когда он приходит действительно поздно, – заметил сыщик.

– Да, не всегда, – согласилась миссис Сэмпсон, – потому что я крепко сплю и люблю, знаете, понежиться в кровати, но я слышу, когда он возвращается после двенадцати, последний раз это было в четверг.

– А-а… – заинтересованно протянул мистер Горби, ведь именно в четверг было совершено убийство.

– У меня тогда голова разболелась из-за того, что я весь день на солнце провела, стирала, и лежать мне хотелось не так сильно, как обычно; поэтому я спустилась в кухню, чтобы сделать себе льняную припарку на затылок, боль хотела снять, это меня так научил доктор в больнице, когда я была сиделкой; сейчас у него свое дело в Джилонге и большая семья, он рано женился. И вот когда я выходила из кухни, я услышала, как в дом заходит мистер Фицджеральд, и я повернулась, посмотрела на часы; это у меня такая привычка еще с тех пор, когда мой муж, покойник, возвращался под утро, а я ему готовила есть…

– И сколько было на часах? – затаив дыхание, спросил мистер Горби.

– Без пяти минут два, – ответила миссис Сэмпсон, и сыщик задумался.

«Кэб был остановлен в час – в Сент-Килда отправился примерно через десять минут – доехал до школы, скажем, минут через двадцать пять – Фицджеральд минут пять разговаривает с извозчиком, таким образом, уже половина второго – потом он ждет минут десять другой кэб, это без двадцати два – еще минут двадцать нужно, чтобы доехать до Ист-Мельбурна, – и пять минут, чтобы дойти сюда. Получается, пять минут третьего, а не без пяти два… Черт!»

– Часы в кухне правильно идут? – вслух спросил он.

– Думаю, да, – ответила миссис Сэмпсон. – Иногда они немного отстают, их давно не чистили, а мой племянник часовщик, и я всегда даю их ему.

– И, конечно, в ту ночь они отставали, – торжествующе произнес Горби. – Должно быть, он пришел в пять минут третьего, и тогда все сходится.

– Что сходится? – тут же спросила домовладелица. – И откуда вы знаете, что мои часы на десять минут отстают?

– Так я прав? – подался вперед Горби.

– Я не говорила, что не правы, – ответила миссис Сэмпсон. – Часам не всегда можно доверять больше, чем мужчинам и женщинам… Но это же не помешает ему страховку получить, правда? Обычно– то он раньше двенадцати приходит.

– О, насчет этого можете не беспокоиться, – ответил сыщик, радуясь добытым важным сведениям. – Это комната мистера Фицджеральда?

– Да, – ответила домовладелица, – но он сам здесь мебель ставил, потому как любит роскошь; хотя не сказать, что у него самого такой уж хороший вкус, ведь, чего уж тут скрывать, это я помогала ему выбирать. У меня есть еще одна такая комната, и если кто-то из ваших друзей подыскивает жилье, то у меня очень хорошие отзывы, и готовлю я вкусно, и если…

Тут звонок в дверь заставил миссис Сэмпсон отвлечься, и, торопливо извинившись перед Горби, она, хрустя суставами, поспешила вниз. Оставшись в одиночестве, мистер Горби встал и осмотрелся. Комната была меблирована отлично, радовали глаз и картины. В конце комнаты, у окна, стоял письменный стол, заваленный бумагами.

«Искать бумаги, которые он достал из кармана Уайта, пожалуй, бесполезно, – подумал сыщик, просмотрев несколько писем, – потому что я не знаю, что это, и даже если увижу, не пойму, что это они. Но мне бы хотелось найти недостающую перчатку и бутылку из-под хлороформа, если он еще не избавился от них. Тут их не видно, придется поискать в спальне».

Времени терять было нельзя – миссис Сэмпсон могла вернуться в любую минуту, поэтому мистер Горби быстро прошел в спальню, в которую вела дверь из гостиной. Первым, что бросилось в глаза сыщику, была стоявшая на туалетном столике большая фотография Мадж Фретлби в богатой рамке – точно такая же, как он уже видел в альбоме Уайта. Он взял ее и усмехнулся.

– А вы красивая девушка, – сказал он, обращаясь к изображению. – Но вы дали свою фотографию двум молодым мужчинам, оба были влюблены в вас, и оба были вспыльчивы. В итоге один из них мертв, а второй ненадолго переживет его. Вот что вы наделали.

Он поставил портрет на место и, обведя взглядом комнату, заметил короткое светлое пальто на стене у двери и мягкую шляпу.

– Ага! – произнес сыщик, подходя. – Вот и то самое пальто, в котором вы убили несчастного. Интересно, что у вас в карманах.

И он по очереди их осмотрел. В одном обнаружились старая театральная программка и пара коричневых перчаток, но во втором мистер Горби сделал открытие – нашел не что иное, как недостающую перчатку. Да, это была она, грязная белая перчатка на правую руку с черными швами на тыльной стороне, и сыщик с довольной улыбкой осторожно положил ее обратно в карман.

«Утро прошло не зря, – подумал он. – Я выяснил, что он вернулся домой во время, согласующееся со всеми его передвижениями после часа ночи в четверг, и нашел недостающую перчатку, которая явно принадлежит Уайту. Если бы еще найти бутылочку из-под хлороформа, я был бы совсем доволен».

Но бутылку из-под хлороформа найти не удалось, хотя Горби и обыскал самым тщательным образом всю комнату. Наконец, услышав шаги миссис Сэмпсон, он оставил поиски и вернулся в гостиную.

«Наверное, выбросил ее, – подумал он, усаживаясь на прежнее место. – Но это не имеет значения. Пожалуй, на основании того, что уже найдено, можно выстроить цепочку доказательств, которых хватит, чтобы засадить его. К тому же, я полагаю, когда его арестуют, он сознается во всем. Похоже, его гнетет содеянное».

Дверь отворилась, и в комнату ворвалась разгневанная миссис Сэмпсон.

– Один из этих китайских торговцев, – пояснила она, – вздумал спорить со мной о моркови, как будто я не знаю, что такое морковь, и молол что-то про шиллинг на своем наречии – можно подумать, у них там не знают, что такое шиллинг! Но я на дух не переношу иностранцев с того случая, когда один француз, который учил меня своему языку, сделал ноги, прихватив с собой мамин серебряный заварник, который всегда стоял в буфете для гостей.

Мистер Горби прервал поток воспоминаний миссис Сэмпсон заявлением о том, что теперь, когда она сообщила все интересующие его сведения, он покинет ее.

– И я надеюсь, – сказала миссис Сэмпсон, отворяя ему дверь, – что буду иметь удовольствие видеть вас снова, если дела мистера Фицджеральда этого потребуют.

– О, мы еще увидимся, – с натужной веселостью заверил ее мистер Горби.

«И наша следующая встреча, возможно, понравится вам меньше, потому что вас вызовут как свидетеля», – добавил он мысленно.

– Правильно ли я вас понял, миссис Сэмпсон, – продолжил он, – мистер Фицджеральд обещал сегодня вернуться пораньше?

– Да, сэр, – ответила миссис Сэмпсон, – он будет пить чай со своей юной леди, мисс Фретлби, у которой денег столько, что она не знает, куда их девать; хотя, что ж, и у меня столько было бы, будь мой отец таким богатым.

– Не нужно рассказывать мистеру Фицджеральду, что я приходил, – сказал Горби, закрывая калитку. – Я, наверное, сам зайду сегодня поговорить с ним.

«Какой толстяк! – подумала миссис Сэмпсон, когда сыщик ушел. – Точно как мой покойный отец, который всю жизнь был тучным, потому как много ел и часто к стакану прикладывался; хотя я-то пошла в мать, а у нее в семье все худые были, чем и гордились».

Она закрыла дверь и пошла наверх убирать посуду. Горби тем временем мчался в полицейское управление за ордером на арест по обвинению в умышленном убийстве.

ГЛАВА 10
Именем королевы

День был изнуряющее жарким; это был один из тех безоблачных дней, когда солнце жжет сухие улицы, отбрасывая густые, черные тени, – настоящий австралийский декабрьский день, по ошибке заброшенный небесным распорядителем погоды в середину августа. Но после действительно холодной прошлой недели это радовало.

В это субботнее утро весь модный Мельбурн вышел «фланировать» на Коллинс-стрит. Для южного города Коллинс-стрит – то же самое, что Бонд-стрит или Роу для Лондона, или бульвары для Парижа.

Во время этого «фланирования» люди показывают новые наряды, раскланиваются с друзьями, отворачиваются от врагов и ведут светские беседы. Несомненно, все то же самое происходило на Аппиевой дороге, этой модной улице Древнего Рима, еще в те времена, когда Катулл нашептывал веселые глупости на ушко Лесбии, а Гораций принимал поздравления от друзей по поводу новой части своих гражданских стихотворений. История повторяется, и каждому городу всеми законами цивилизации предопределено иметь одну особенную улицу, на которой могут собираться поборники моды.

Коллинс-стрит, конечно, не так грандиозна, как упомянутые выше улицы, но люди, расхаживающие туда-сюда по брусчатке, одеты так же нарядно и так же приятны, как любители променадов в этих знаменитых городах. Как солнце заставляет распускаться яркие цветы, так и соблазнительное воздействие жаркой погоды вывело из домов женщин в платьях самых разнообразных цветов и оттенков, отчего длинная улица стала походить на одну сплошную беспокойную радугу.

Мягко катились кареты, их пассажиры улыбались и кивали, узнавая друзей на тротуарах. Адвокаты, на неделю покончив со своими юридическими увертками, расслабленно шли с черными портфелями в руках; тучные торговцы, позабыв о Флиндес-лейн[8]8
  Торговая улица в Мельбурне.


[Закрыть]и прибывающих судах, вышагивали рядом с красивыми дочерьми; а представители светского общества прогуливались в обычных для этого сословия нарядах: шляпа с полями, стоячий воротничок и безукоризненно чистый костюм. В общем и целом улица являла собою картину приятную и оживленную, и порадовала бы сердце любого человека, если только он не удручен и не влюблен, потому что удрученные и влюбленные (несчастливо, конечно) имеют обыкновение воспринимать мир скептически.

Мадж Фретлби предавалась занятию, столь дорогому сердцу каждой женщины, – ходила по магазинам. Она побывала у Мобрэя, Роуэна и Хикса, рассматривала ленты и кружева, пока верный Брайан ждал ее снаружи, развлекаясь наблюдением за текущим по улице людским потоком.

Ему хождение по магазинам не нравилось так же, как большинству представителей его пола, и хотя он, как влюбленный, ощущал определенную потребность в самоотречении, ему было трудно прогнать приятные мысли о клубе, где он мог бы почитать и покурить, а возможно, и выпить чего-нибудь прохладительного.

Купив дюжину или даже больше совершенно ненужных вещей, Мадж вдруг вспомнила, что ее ждет Брайан, и поспешила к выходу.

– Я ведь не слишком долго, да, милый? – спросила она, легко коснувшись его руки.

– О нет, дорогая, – ответил Брайан и посмотрел на часы. – Каких-то полчаса… Сущие пустяки, когда речь идет о новом платье.

– А я думала, дольше. – Лицо Мадж просветлело. – Но ты наверняка все равно чувствуешь себя мучеником.

– Вовсе нет, – ответил Фицджеральд, помогая ей сесть в коляску. – Я прекрасно провел время.

– Глупости! – рассмеялась она, раскрывая зонтик от солнца, пока он садился рядом с ней. – Все считают, что должны так говорить из чувства долга. Боюсь, я и правда заставила тебя ждать… Хотя, – продолжила она, чисто по-женски понимая течение времени, – всего-то парочку минут.

– А остальные минуты? – спросил Брайан, с улыбкой глядя на ее очаровательное раскрасневшееся лицо под широкополой белой шляпой.

Мадж не обратила внимания на вопрос.

– Джеймс, – обратилась она к кучеру, – едем в клуб «Мельбурн». Там будет папа, – пояснила она Брайану, – мы его заберем и попьем чаю вместе.

– Но сейчас всего лишь час, – заметил Брайан, взглянув на часы ратуши. – Миссис Сэмпсон еще не готова.

– Ничего, нам не нужен пир горой, – ответила Мадж. – Чашка чая, какой-нибудь бутербродик – это не так уж трудно приготовить. Я не голодна, папа вообще днем мало ест, а ты…

– Ем много и в любое время, – со смехом закончил Брайан.

Мадж продолжала беззаботно щебетать, и Брайан слушал ее голос с удовольствием. Эти приятные разговоры прогоняли злого духа, преследовавшего его последние три недели. Но вдруг, когда они проезжали памятник Берку и Уиллсу, Мадж сделала замечание, которое заставило его вздрогнуть:

– Это здесь мистер Уайт сел в кэб? – спросила она, глядя на угол дома возле Шотландской церкви, где какой-то бродяга с музыкальными наклонностями играл «Перед самым боем, мама» на старенькой разбитой концертине.

– Так пишут в газетах, – равнодушно ответил Брайан, не поворачивая головы.

– Интересно все-таки, кем был тот джентльмен в светлом пальто, – сказала Мадж, снова откидываясь на спинку сиденья.

– Похоже, этого никто не знает, – уклончиво ответил он.

– Но у них есть одна зацепка, – напомнила она. – Знаешь, Брайан, он был одет, как ты, – в светлое пальто и мягкую шляпу.

– Надо же! – произнес Фицджеральд насмешливым голосом и насколько мог спокойно. – Он был одет, как одеваются девять из десяти молодых мужчин в Мельбурне.

Мадж посмотрела на него, удивившись тону, столь не похожему на его обычную невозмутимую манеру говорить, и уже хотела что-то ответить, но тут экипаж остановился перед клубом «Мельбурн». Брайан, чтобы не продолжать разговор об убийстве, выпрыгнул, взбежал по лестнице и нырнул в дом.

Мистер Фретлби с довольным видом курил и читал «Эйдж». Когда Фицджеральд подошел, он поднял на него глаза, положил газету и протянул руку, которую тот пожал.

– A-а, Фицджеральд, – сказал он. – Что, решили поменять удовольствия Коллинс-стрит на еще большие удовольствия клуба?

– Только не я, – ответил Брайан. – Я всего лишь зашел пригласить вас выпить чаю со мной и Мадж.

– Я не против, – ответил мистер Фретлби, вставая. – Но не слишком ли рано пить чай в половине второго?

– Какая разница! – рассеянно обронил Фицджеральд, когда они вышли из комнаты. – Чем вы занимались сегодня утром?

– Последние полчаса сидел здесь и читал, – беззаботно ответил тот.

– О рынке шерсти, видимо?

– Нет, об убийстве в хэнсоме.

– О ч… Ах, об этом! – поспешно произнес Брайан и, увидев, что спутник с удивлением посмотрел на него, извинился: – Меня уже порядком раздражают люди, которые расспрашивают про Уайта, как будто я должен все о нем знать, хотя ничего не знаю.

– И хорошо, что не знаете, – ответил мистер Фретлби, когда они вместе спускались по лестнице. – Он был не слишком приятным человеком.

Брайана так и подмывало сказать: «Однако вы хотели выдать за него свою дочь», но он благоразумно воздержался от этого, и до экипажа они дошли в молчании.

– Итак, папа, – сказала Мадж, когда все уселись на места и экипаж мягко тронулся в сторону Ист– Мельбурна, – чем ты занимался?

– Отдыхал, – ответил отец, – пока не появились вы с Брайаном и не вытащили меня в эту жару.

– Брайан в последнее время был таким милым, – сказала Мадж, – что мне нужно было как-то отблагодарить его, а я знаю: ничто не порадует его больше, чем возможность побыть хозяином.

– Да, конечно, – согласился Брайан, выходя из задумчивости. – Особенно когда у тебя такие очаровательные гости.

Мадж рассмеялась и скорчила рожицу.

– Если у тебя чай не хуже комплиментов, – легкомысленно обронила она, – я уверена, папа простит нас за то, что мы вытащили его из клуба.

– Папа простит все, – пробормотал мистер Фретлби, надвигая шляпу на глаза, – если только спрячется куда-нибудь от солнца. Мне не хочется играть роль Седраха, Мисаха и Авденаго в раскаленной печи жаркого мельбурнского дня.

Столь раннее появление гостей постояльца застало врасплох и обескуражило миссис Сэмпсон, что она не замедлила показать.

– Когда гости сваливаются как снег на голову, – сказала она с извиняющимся смешком, – нечего ждать чудес на кухне. Печь у меня весь день погашена из-за этой жары. Никогда еще так жарко не было, хотя, когда я была совсем еще дитя, помню, бывало, так пекло, что тетя моей двоюродной сестры иногда жарила суставы на солнце.

Рассказав эту сказку и оставив гостей гадать, о чьих суставах шла речь, животного, тети ее двоюродной сестры или ее самой, миссис Сэмпсон поскрипела в кухню.

– Какая у тебя забавная хозяйка, Брайан, – произнесла Мадж из глубин огромного кресла. – Наверное, она кузнечик из Фицрой-гарденс.

– О нет, она женщина: по длине языка можно определить, – язвительно заметил мистер Фретлби.

– Распространенная ошибка, папа, – резко возразила Мадж. – Я знаю множество мужчин, куда более болтливых, чем любая женщина.

– Надеюсь, я никогда таких не встречу, – ответил мистер Фретлби. – Потому что если это случится, боюсь, мне придется согласиться с Де Куинси, что убийство – это разновидность изящных искусств.

Брайан от этих слов вздрогнул и посмотрел на Мадж, но та, к его облегчению, на отца внимания не обращала, потому что прислушивалась.

– Это она, – сказала Мадж, когда треск за дверью возвестил о приближении миссис Сэмпсон с чайным подносом. – Скажи, Брайан, ты, когда слышишь этот постоянный звук, не думаешь, что в доме пожар? Ей нужно масло.

– Да, «масло святого Иакова», – рассмеялся Брайан, когда миссис Сэмпсон вошла и поставила ношу на стол.

– Пирога у меня нет, – сообщила леди, – потому как меня не предупредили, когда вас ждать, – хотя меня редко что врасплох застает, разве что головная боль, но она ведь никого не предупреждает, – поэтому вот, пожалуйста, хлеб с маслом; булочник и бакалейщик у нас просто золотые, если бы только о своих деньгах поменьше волновались, а то они, поди, думают, у меня тут в доме банк, пещера Аладдина; я читала про нее в «Тысяче и одной ночи», которую выиграла в школе на конкурсе по английскому, а меня-то тогда считали прилежной ученицей.

После того как навязчивые извинения за отсутствие пирога были приняты, миссис Сэмпсон отправилась прочь, и Мадж принялась разливать чай по чашкам из фарфорового китайского сервиза затейливой работы, который Брайан приобрел во время путешествий. Пользовался он им только в особых случаях и сейчас, наблюдая за Мадж, невольно залюбовался тем, как ловко летают ее руки между чашек и блюдец в причудливых желтых и зеленых драконах. С грустной улыбкой он подумал: «Интересно, если бы им было известно все, стали бы они вот так спокойно пить чай?»

Мистер Фретлби, глядя на дочь, подумал о покойной жене и вздохнул.

– Что ж, джентльмены, – сказала Мадж, раздав чашки и взяв себе тонкий кусочек хлеба с маслом, – вы – чудесная компания: папа сопит, как паровоз, а Брайан таращится на меня глазами размером с эти блюдца. Вам обоим нужно оставить свое уныние для похорон.

– Почему уныние? – лениво поинтересовался Брайан.

– Боюсь, мистер Фицджеральд, – сказала юная красавица с веселыми искорками в глазах, – вы не слишком хорошо знаете «Сон в летнюю ночь».

– Пожалуй, не очень, – ответил Брайан. – Здесь летом ночи такие жаркие, что спать невозможно, какие уж тут сны? Уж поверь, если бы четверо влюбленных, с которыми так жестоко обошелся Пак, жили в Австралии, они бы не смогли спать из-за москитов.

– Что вы несете, молодые люди? – сказал мистер Фретлби с улыбкой, помешивая ложечкой чай.

– Duke est desipere in loco[9]9
  Сладко бывает предаться безумию там, где это уместно (лат.).


[Закрыть], – многозначительно заметил Брайан. – Жизнь человека, который на это не способен, скучна и неинтересна.

– Не люблю латынь, – покачала красивой головкой мисс Фретлби. – Я согласна с Гейне, который говорил, что если бы римляне изучали все исключения из правил своей грамматики, то у них не осталось бы времени на покорение мира.

– Что было куда более приятным занятием, – вставил Брайан.

– И гораздо более прибыльным, – закончил мистер Фретлби.

Они довольно долго продолжали такой легкий разговор, пока Мадж наконец не встала и не сказала, что пора идти.

Брайан предложил пообедать в Сент-Килда и после всем вместе сходить на фейерверк. Мадж на это согласилась и уже надевала перчатки, как вдруг они услышали звонок в дверь, а потом и возбужденный голос хозяйки.

– Говорю вам, вы не войдете, – вопила она, – и не пытайтесь; я всегда слышала, что для англичанина дом это его крепость, а вы нарушаете закон и еще ковры мне портите, которые только недавно постелили!

Кто-то ответил, потом дверь комнаты Брайана распахнулась, и вошел Горби в сопровождении другого мужчины. Фицджеральд побледнел как мел, ибо сразу почувствовал, что они пришли за ним. Однако, взяв себя в руки, он полным достоинства тоном осведомился, какова причина вторжения.

Мистер Горби подошел прямиком к Брайану и положил руку на плечо молодого человека.

– Брайан Фицджеральд, – отчеканил он, – именем королевы вы арестованы!

– За что? – механическим голосом промолвил Брайан.

– За убийство Оливера Уайта.

Мадж вскрикнула и выпалила:

– Это неправда! Господи, это неправда!

Брайн молча вытянул перед собой руки, и Горби застегнул на них наручники. Да, он радовался тому, что настиг преступника, но на сердце отчего-то было тревожно.

Фицджеральд повернулся к Мадж, которая стояла бледная и неподвижная, как будто окаменела.

– Мадж, – произнес он чистым, тихим голосом, – я отправляюсь в тюрьму… возможно, на смерть, но клянусь всем дорогим и святым для меня, что я не совершал этого убийства.

– Милый!

Она подалась вперед, но отец шагнул между ними.

– Назад, – железным голосом произнес он. – Теперь между тобой и этим человеком ничего нет.

Мадж с гордым видом на пепельно-бледном лице отвернулась, но ответила:

– Ты ошибаешься. Теперь я люблю его больше, чем когда-либо. – И прежде чем отец успел помешать ей, обвила руками шею возлюбленного и принялась страстно его целовать. – Милый мой, – промолвила она, и по ее бледным щека потекли слезы, – что бы ни говорили люди, ты всегда будешь для меня дороже всего на свете.

Брайан крепко поцеловал ее и вышел из комнаты. Мадж, лишившись чувств, как подкошенная упала к ногам отца.