Текст книги "Тайна двухколесного экипажа (Роман)"

Автор книги: Фергус Хьюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 29
Любопытство мистера Калтона удовлетворено

В ту ночь Брайан спал мало. Оставив Мадж почти сразу, он вернулся домой, но ложиться не стал. На душе у него было неспокойно, и большую часть ночи он ходил из угла в угол, погруженный в раздумья. А думал он о том, зачем Роджеру Морленду понадобилось встречаться с Марком Фретлби. На суде все его показания свелись к тому, что он встретил Уайта и пил с ним весь вечер. Потом Уайт ушел, и после этого Морленд его не видел. И теперь встал вопрос: зачем он приходил к мистеру Фретлби? Знакомы они не были, однако о встрече было условлено заранее. Возможно, Морленд оказался на мели и решил обратиться за помощью к известному своей щедростью миллионеру. Однако короткий вскрик, который Фретлби издал после разговора, доказывал, что он был удивлен. Мадж ходила наверх и пробовала поговорить с отцом, но он отказался ее впустить. Почему он не хотел, чтобы Морленда увидели? Наверняка Фретлби услышал от Морленда какое-то поразительное откровение, и Фицджеральд не сомневался, что оно связано с убийством в хэнсомовском кэбе. Окончательно утомив себя размышлениями, под утро он как был, в одежде, бросился на кровать и проспал до двенадцати часов дня. Проснувшись и посмотрев на себя в зеркало, он удивился тому, каким изможденным и усталым выглядит. Как только он открыл глаза, мысли его тут же вернулись к Марку Фретлби и Роджеру Морленду.

– Кольцо вокруг него сужается, – пробормотал он. – Не знаю, как он сможет спастись. О Мадж, Мадж! Если бы я мог оградить тебя от печальных вестей, который ты рано или поздно услышишь! И эта несчастная девушка… Грехи отцов скажутся на детях… Господи, помоги им!

Брайан принял ванну и, переодевшись, прошел в гостиную, где выпил чашку чая, которая хорошенько его взбодрила. Раздавшееся на лестнице оживленное похрустывание возвестило о скором появлении миссис Сэмпсон, и действительно, через минуту она вошла к гостиную с письмом в руке. Вид Брайана поразил ее.

– Господи, сэр! – воскликнула она. – Чем вы занимались? Я знаю ваши привычки, знаю, что вы легли спать, хотя в жару это не так уже и приятно, но простите, сэр, вы выглядите так, словно глаз всю ночь не смыкали.

– Так и есть, – ответил Брайан, протягивая руку за письмом. – Я всю ночь ходил туда-сюда по комнате. Наверное, несколько миль прошел.

– Ах, это напомнило мне моего бедного супруга, – прострекотал сверчок. – Он был печатником и, как филин, привычный к темноте, когда приходил на ночь домой, все ходил-ходил, пока дырку в ковре не протоптал, а ковер дорогой был, нам его на свадьбу подарили, и остановить его можно было, только если дать что-нибудь успокаивающее, что и вам, сэр, хорошо бы попробовать… Горячий виски с лимоном и сахаром хорошо помогает… И я еще слышала, хлороформ…

– Нет, черт побери! – вскинулся Брайан, позабыв о вежливости. – Хватит с меня этого.

– Наверняка зубы болят, – сказала домовладелица, подходя к двери. – У меня у самой такое часто бывает, у нас в роду у всех плохие зубы, хотя мои получше, чем у других будут; у меня как-то зубной врач квартировал, у него денег за комнату не было, поэтому он вместо платы мне зубы бесплатно лечил…

Поскольку Брайан не проявил интереса к этим воспоминаниям и всем своим видом показывал, что хочет остаться один, миссис Сэмпсон, издав последний щелчок, спустилась в кухню и заговорила с соседкой о том, что ей следует забрать свои деньги из сберегательного банка на тот случай, если русские неожиданно нападут и захватят Мельбурн. Брайан, оставшись один, подошел к окну, глядя на пыльную дорогу и черные тени растущих перед домом высоких тополей.

– Нужно покинуть это место, – сказал он сам себе. – Каждое случайное слово, кажется, напоминает об убийстве, а я не хочу, чтобы оно преследовало меня, как смерть на пиру.

Вдруг он вспомнил про письмо, которое продолжал держать, в руках. Оказалось, что оно от Мадж. Он быстро вскрыл его и прочитал.

Не понимаю, что происходит с папой, – писала она. – После того как у нас прошлым вечером побывал тот человек, Морленд, он заперся у себя в кабинете и часами что-то пишет. Сегодня утром я поднималась к нему, но он меня не впустил. К завтраку он не выходил, и я уже начинаю серьезно волноваться. Приезжай ко мне завтра, я очень боюсь за здоровье папы и уверена, что Морленд рассказал ему что– то неприятное.

– Пишет… – сказал Брайан, откладывая письмо. – Интересно, о чем? Может, хочет наложить на себя руки? Если это так, я не смогу его остановить. Ужасный поступок, конечно, но в таких обстоятельствах, похоже, это лучший выход.

Несмотря на то что в этот день он собирался наконец наведаться к Калтону и все ему рассказать, этого так и не случилось. Брайан чувствовал себя разбитым и нездоровым, нехватка сна и душевная тревога заметно сказались на нем, и теперь он выглядел на десять лет старше, чем до убийства Уайта. Тревога прокладывает складки на гладком челе и прорезает линии у рта. Если человека гложет тревога, жизнь для него превращается в настоящую агонию. Умственные пытки так же страшны, как пытки физические, если не хуже. Такой человек засыпает с мыслью о своих неприятностях, а с первыми проблесками рассвета она возвращается и весь день стучит в его усталом мозгу. Но если человек может спать, жизнь его по меньшей мере сносна, и из всех благ, которые дарует нам Провидение, нет ничего дороже того самого сна, который, как метко заметил Санчо Панса, точно плащ прикрывает все человеческие помыслы. Брайан чувствовал потребность отдохнуть, поэтому, послав Калтону телеграмму с просьбой прийти к нему завтра с утра и еще одну Мадж, о том, что хочет зайти к ним завтра на обед, он весь день просидел дома, куря и читая. Спать он лег пораньше и сумел заснуть крепким сном, поэтому, проснувшись наутро, почувствовал себя значительно посвежевшим и окрепшим.

В половине девятого, когда он завтракал, с улицы донесся грохот колес, и сразу после этого затрезвонил дверной колокольчик. Брайан подошел к окну и увидел стоящую у двери двуколку Калтона. Ее владелец вскоре появился в комнате.

– Хорошенькое дельце! – воскликнул Калтон, когда с приветствиями было покончено. – Я думаю, что вы все еще на ферме, и, как терпеливый Иов, жду, когда вы объявитесь!

– Хотите завтракать? – рассмеялся Брайан, которого развеселило негодование гостя.

– А что у вас есть? – Калтон окинул взглядом стол. – Яичница с ветчиной… Хм, кулинарные идеи вашей хозяйки не отличаются разнообразием.

– Они не отличаются разнообразием у всех хозяек, – ответил Фицджеральд, возвращаясь к завтраку. – Если только Господь не изобретет какое-то новое животное, всем постояльцам предстоит до конца времен питаться исключительно говядиной, бараниной и рагу.

– В Риме о папе плохо не говорят, – скривившись, ответил Калтон. – Ваша хозяйка могла бы угостить меня бренди с содовой?

– Думаю, да. – Фицджеральд встал и позвонил в колокольчик. – Но не слишком ли рано для этого?

– Есть одна пословица про стеклянные дома, – строго произнес Калтон, – которая в данном случае к вам очень подходит.

Фицджеральд рассмеялся, и Калтон, получив, что просил, приготовился говорить о деле.

– Вы и сами понимаете, как мне не терпится услышать ваш рассказ, – сказал он, откидываясь на спинку кресла. – Но могу сообщить, что я уже и так знаю вашу тайну.

– Вот как? – Фицджеральд был поражен. – В таком случае мне не придется…

– Придется, – настоятельно произнес Калтон. – Потому что мне известна только половина.

– Которая?

– Гм… Довольно трудно ответить на этот вопрос. Давайте так: я расскажу вам, что известно мне, а вы дополните. Я готов… Погодите… – Он встал и плотно закрыл дверь. – Итак, – добавил он, возвращаясь на место. – Матушка Побируха умерла.

– Она мертва?

– Мертвее не бывает, – спокойно ответил Кал– тон. – Она умерла в постели ужасной смертью. Я до сих пор слышу ее крики… Но умирая, она послала за мной и рассказала…

– Что?

– Что она мать Розанны Мур.

– Да.

– И что Сал Роулинс – дочь Розанны.

– А отец? – тихим голосом спросил Брайан.

– Марк Фретлби.

– Ах!

– А что вы собирались мне рассказать?

– Больше ничего.

– Ничего? – удивленно повторил Калтон. – Значит, Розанна Мур перед смертью рассказала вам то же самое?

– Да.

– Тогда почему вы сделали из этого тайну?

– Вы еще спрашиваете? – в свою очередь удивился Фицджеральд. – Разве вы не понимаете, что это означает для Мадж?

– Не понимаю, – ответил адвокат, совсем сбитый с толку. – Вы о связи Фретлби с Розанной Мур? Конечно, ее не красит то, что она была любовницей Фретлби, но…

– Любовницей? – переспросил Фицджеральд, внимательно посмотрев на него. – Значит, вам не все известно.

– Вы хотите сказать, что… Она была не любовницей?

– Она была его женой.

Калтон вскочил и изумленно воскликнул:

– Женой?!

Фицджеральд кивнул.

– Матушка Побируха не знала этого. Она думала, что Розанна была его любовницей!

– Он хранил свой брак в тайне, – ответил Брайан. – Вскоре после свадьбы его жена сбежала с другим мужчиной, поэтому он никогда об этом даже не упоминал.

– Теперь понимаю, – протянул адвокат. – Если Марк Фретлби был законно женат на Розанне Мур… Мадж – внебрачный ребенок.

– Да, и сейчас она занимает место, которое по праву принадлежит Сал Роулинс, вернее Сал Фретлби.

– Бедная девушка, – с грустью в голосе произнес Калтон. – Но все это не объясняет убийства Уайта.

– Я расскажу, – решился Фицджеральд. – Бросив мужа, Розанна сбежала в Англию с каким-то молодым человеком, а когда он устал от нее, вернулась на сцену и сделалась знаменитой актрисой бурлеска под сценическим именем Музетта. Там, как выяснил ваш друг, она повстречала Уайта, и они вместе приплыли сюда, чтобы тянуть деньги из Фретлби. Когда они оказались в Мельбурне, Розанна поручила грязную работу Уайту, а сама затаилась. Она отдала Уайту свидетельство о браке, и в ночь убийства оно было при нем.

– Значит, Горби был прав, – увлеченно подхватил Калтон. – Уайта убил тот, для кого эти бумаги представляли ценность!

– А вы сомневались? И человеком этим был…

– Только не Марк Фретлби! – взорвался Калтон. – Ведь это не он, правда?

Брайан покачал головой.

– Это был Марк Фретлби.

На несколько мгновений повисла тяжелая тишина: Калтон был слишком потрясен, чтобы говорить.

– Когда вы об этом узнали? – наконец произнес он.

– Когда вы в первый раз пришли ко мне в тюрьму, – ответил Брайан. – До того времени я ни о чем не догадывался, но когда вы сказали, что Уайта убили из-за каких-то бумаг, я, точно зная, что это были за бумаги и для кого они представляли ценность, тут же догадался, что Марк Фретлби убил Уайта, чтобы завладеть ими и сохранить свою тайну.

– Наверняка так и было, – вздохнул адвокат. – Вот почему Фретлби хотел, чтобы Мадж вышла за Уайта, – ее рука была платой за молчание. Когда он отменил договор, Уайт пригрозил ему разоблачением. Я помню, что вечером перед убийством он был очень возбужден, когда выходил из дома. Наверное, Фретлби проследил за Уайтом до города, сел с ним в кэб, а потом, убив хлороформом, забрал свидетельство о браке из его потайного кармана и скрылся.

Брайан поднялся из кресла и нервно прошелся по комнате.

– Теперь вы понимаете, в каком аду я жил последние несколько месяцев, – сказал он. – Я был вынужден сидеть с ним за одним столом, есть вместе с ним и пить вместе с ним, зная, что он убийца, а Мадж… Мадж его дочь!

Тут раздался стук в дверь. Вошла миссис Сэмпсон и протянула Брайану телеграмму. Как только домохозяйка вышла, он вскрыл послание и пробежал его глазами. Возглас ужаса сорвался с его уст, а листок, трепеща, полетел к его ногам.

Калтон стремительно развернулся на крик и, увидев, что Фицджеральд, белый как мел, повалился в кресло, поднял телеграмму и прочитал. Когда он сделал это, лицо его сделалось таким же бледным и ошеломленным, как у Брайана. Подняв руку, он значительно, даже торжественно произнес:

– Такова воля божья!

ГЛАВА 30
Немезида

Согласно древним грекам, боги играют людьми. Боги, восседающие на недостижимом Олимпе, наполняют сердца смертных недобрыми желаниями, а когда недобрые помыслы оборачиваются недобрыми поступками, забавляются, наблюдая за бесплодными попытками своих жертв избежать непреклонного божества, носящего имя Немезида, которое карает за проступки. Несомненно, для богов это было неплохим развлечением, но вряд ли так считали люди. Но они были отомщены. Неотвратимая Немезида, которой прискучило изводить ничтожных смертных, которые рыдали и кричали, когда начинали понимать, что спасения нет, отвратила внимание от актеров, обратила его на зрителей и смела весь олимпийский пантеон. Она разбила их жертвенники, повергла в прах их статуи, а покончив с этим воинственным занятием, обнаружила, что, грубо говоря, выкопала себе яму, ибо сама превратилась в объект насмешек и неверия, и была вынуждена удалиться в ту же безвестность, в которую низвергла остальных богов. Но люди, обнаружив, что остались без козла отпущения, придумали новое божество, на которое стали возлагать вину за свои недостатки, и нарекли его судьбой. Поклонение судьбе до сих пор весьма распространено – в особенности среди лентяев и неудачников, которые отказываются менять свою жизнь на том основании, что любые движения бессмысленны, поскольку все в жизни предопределено судьбой. В конце концов, истинное поклонение судьбе проповедовал Джордж Элиот, когда говорил, что наша жизнь является итогом наших поступков. Можно придумывать каких угодно идолов и винить их в несчастной жизни и несбывшихся чаяниях, но истинная причина всегда находится в самих людях. Каждое наше действие, плохое ли, хорошее ли, имеет соответствующую отплату, и Марк Фретлби узнал это по себе, ибо в преклонном возрасте его настигла расплата за грехи юности. Он грешил весело и беззаботно в те далекие времена, когда чаша жизни была наполнена вином до краев и среди роз не прятался аспид. Немезида безмолвно наблюдала за его беспечными поступками и теперь пришла требовать дань. Должно быть, он чувствовал примерно то же, что чувствовал Фауст, когда Мефистофель предложил ему спуститься в ад в отплату за волшебные годы молодости и магические силы. Марк Фретлби женился на Розанне Мур так давно, что почти убедил себя в том, что это был всего лишь сон, сладкий сон с неприятным пробуждением. Когда она бросила его, он попытался забыть ее, убеждая себя, что она не стоит любви хорошего человека. А потом до него дошли слухи о том, что Розанна умерла в какой-то лондонской больнице, и со страстным вздохом о погибшей любви мистер Фретлби навсегда выбросил ее из своих мыслей. Его второй брак оказался счастливым, и смерть жены стала для него настоящим ударом. Вся его любовь сосредоточилась на дочери, и он решил, что его ждет спокойная старость. Однако этому не суждено было сбыться – от прибывшего из Англии Уайта он узнал, что его первая жена жива, а следовательно, его дочь от второго брака будет считаться незаконнорожденной. Фретлби был согласен на все, лишь бы избежать огласки, но запросы Уайта стали непомерными, и он отказался их выполнять. После смерти Уайта он опять вздохнул свободно, но внезапно возник еще один человек, которому была известна его тайна, – Роджер Морленд. Как ради спасения Макбета за убийством Дункана должно было последовать убийство Банко, так и он предвидел, что, пока Роджер Морленд жив, ему не будет покоя. Мистер Фретлби понимал, что товарищ убитого превратится в его властелина, и, пока он жив, не оставит его, а после смерти, вероятно, придаст огласке всю эту неприглядную историю и опорочит память уважаемого Марка Фретлби. Как там говорит Шекспир? «Ни у мужчин, ни у женщин нет клада драгоценней доброй славы»[25]25
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть].

Неужели после всех этих лет безупречной и более чем обеспеченной жизни ему предстоит быть низвергнутым в темные глубины бесславия таким человеком, как Морленд? Воображение уже рисовало ему глумливые восклицания соотечественников и указующий перст, презрительно направленный на него – великого Марка Фретлби, знаменитого во всей Австралии своей честностью, прямотой и щедростью. Нет, этого не может быть, и все же это случится, если он не примет меры.

На следующий день после разговора с Морлендом, узнав, что ему снова грозит опасность, поскольку его тайна оказалась во власти человека, который может в любую секунду открыть ее в пьяном кураже или из чистой зловредности, он засел за письменный стол. Через какое-то время, положив перо, он взял стоявший перед ним портрет покойной жены и долго с восхищением смотрел на него. Мысли его полетели в прошлое, в те дни, когда он впервые встретил ее и полюбил. Как Фауст переместился в чистоту и безмятежность спальни Гретхен из грубости и распутства погреба Ауэрбаха, так и он, оставив позади безумство юности, вошел в тишь и благодать домашнего покоя. Прежняя лихорадочная жизнь с Розанной Мур казалась столь же несущественной и химерической, каким, должно быть, казался Адаму союз с Лилит после встречи с Евой в древней иудейской легенде. Казалось, у него остался лишь один способ избежать идущей по следу безжалостной судьбы. Он напишет признание во всем, начиная с первой встречи с Розанной, а потом… смерть. Он разрубит этот гордиев узел, и его тайна будет в безопасности. В безопасности? Нет, она не может быть в безопасности, пока Морленд жив. После его, Фретлби, смерти Морленд придет к Мадж и омрачит ее последующую жизнь рассказом о грехах отца… Да! Он должен жить, чтобы защитить ее и протащить вериги горьких воспоминаний через жизнь, зная, что над ним постоянно висит этот ужасный дамоклов меч. И все же он напишет исповедь, и после его смерти, когда бы она ни случилась, это признание поможет если не оправдать, то хотя бы вызывать сочувствие к человеку, с которым Судьба обошлась так жестоко. Приняв решение, мистер Фретлби тут же взялся претворять его в жизнь и просидел за столом весь день, исписывая страницу за страницей историей своей прошлой жизни, столь горькой для него. Начал он вяло, как будто исполнял неприятную, но необходимую обязанность, однако вскоре увлекся и даже начал получать своеобразное удовольствие от записывания мельчайших подробностей своих прегрешений. Он занимался этим не как преступник, но как обвинитель, и нарочно рисовал свое поведение в черном цвете. Однако в конце дня, когда он перечитал первые страницы, чувства его переменились, он увидел, что слишком строг к себе, и в оправдание написал, что судьба обошлась с ним слишком жестоко. Подобный довод, конечно, был слабым, но он понимал, что других у него нет. Закончил он, когда уже почти стемнело. Сидя в сумерках и отстраненно глядя на разложенные по столу бумаги, мистер Фретлби услышал стук в дверь и голос дочери, спрашивавшей, ждать ли его к ужину. Весь день он держал дверь закрытой для всех, но теперь, когда поставленная задача была выполнена, он собрал исписанные убористым почерком листки, запер их в ящике секретера и открыл дверь.

– Папочка! – воскликнула Мадж, вбежав в комнату и бросившись ему на шею. – Чем ты тут весь день сам занимался?

– Писал, – лаконично ответил отец, мягко высвобождаясь из ее объятий.

– А я думала, ты заболел, – сказала она, оценивающе глядя на него.

– Нет, милая, – тихо произнес он. – Я не заболел. Я волнуюсь.

– Я знаю, тот ужасный человек, который приходил к тебе вчера, сказал что-то плохое. Кто он?

– Один мой друг, – не сразу ответил Фретлби.

– Что? Роджер Морленд?

Отец удивленно воззрился на нее.

– Откуда ты знаешь, что это был Роджер Морленд?

– Его Брайан узнал, когда он уходил.

Марк Фретлби несколько секунд колебался, потом принялся перебирать бумаги на столе и наконец негромко произнес:

– Ты права, это Роджер Морленд. Он оказался в трудном положении и был другом Уайта. Уайт просил меня помогать ему, что я и сделал.

Ему крайне неприятно было говорить откровенную ложь, но что поделаешь: Мадж не должна была знать правду, пока он мог ее скрывать.

– Какой же ты у меня! – воскликнула Мадж, с дочерней гордостью целуя его в щеку. – Самый лучший, самый добрый человек на свете!

Почувствовав ее прикосновение, мистер Фретлби вздрогнул и подумал, как она отшатнулась бы от него, когда б узнала правду. В конце концов, как говорит один писатель-скептик, заблуждения юности являются следствием нехватки жизненного опыта. Мадж, не знающая жизни, лелеяла свои приятные заблуждения даже после того, как многие из них оказались разрушены испытаниями, выпавшими на их долю, и отец страстно хотел сохранить ее в подобном расположении духа.

– Теперь спускайся к ужину, милая, – сказал он, подводя ее к двери, – я скоро приду.

– Не задерживайся, – ответила дочь, – или я снова к тебе поднимусь.

И она побежала по ступенькам вниз, чувствуя странную легкость на сердце.

Отец проводил ее взглядом, после чего с тяжким вздохом вернулся в кабинет, достал бумаги, свернул их, связал и подписал: «Моя исповедь». Потом он вложил их в конверт, запечатал его и спрятал в стол. «Если то, что находится в этом пакете, получит огласку, – подумал он, выходя из комнаты, – что скажут люди?»

В тот вечер за ужином мистер Фретлби был необычайно оживлен. Обычно немногословный и серьезный, в тот вечер он смеялся и разговаривал так жизнерадостно, что даже слуги обратили внимание на перемену. Объясняется это тем, что миллионер чувствовал большое облегчение оттого, что снял с души бремя, и ему казалось, что, написав исповедь, он отделался от преследовавшего его так долго призрака. Дочь не могла нарадоваться неожиданной перемене в характере отца, но старая няня-шотландка, служившая в доме с рождения Мадж, покачала головой.

– Он умирает, – мрачно сказала она. – Не жилец уже, это точно.

Конечно же, над ней посмеялись – таков удел всех, кто верит в предчувствия, – и все же она от своего мнения не отказалась.

В тот день мистер Фретлби лег спать рано – волнение последних дней и недавняя лихорадочная веселость оказались слишком большим напряжением для него. Едва его голова коснулась подушки, он уснул и за безмятежными сновидениями позабыл тревоги и беды действительности.

Было всего девять часов, поэтому Мадж осталась в большой гостиной и начала читать роман, который в то время гремел в литературных кругах и назывался «Милые очи цвета фиалки». Роман не оправдал своей репутации и вскоре был с отвращением брошен на стол. Мадж встала и походила по комнате, мечтая о том, чтобы какая-нибудь фея шепнула Брайану, как он сейчас ей нужен. Если мужчина – животное стадное, насколько больше это определение применимо к женщине? Это не загадка, это простая истина. «Женщина Робинзон Крузо, – утверждает один писатель, считающий себя тонким знатоком человеческой природы, – сошла бы с ума оттого, что ей не с кем было бы поговорить». Суровое замечание, но в нем содержатся и крупицы истины, потому что женщины, как правило, разговаривают больше мужчин. Они больше расположены к общению, и, вопреки Джастину Маккарти, никто никогда не встречал какой-нибудь мисс Мизантроп, во всяком случае – в цивилизованном обществе. Мисс Фретлби, не будучи ни мизантропкой, ни немой, ощутила желание с кем-то поговорить и, позвонив в колокольчик, велела прислать сюда Сал. Девушки за последнее время стали очень дружны. Мадж, хотя и была на два года младше, взяла на себя роль наставницы, и под ее руководством Сал делала значительные успехи. Странная ирония судьбы свела вместе двух дочерей одного отца, каждая из которых имела собственную историю: одна жила, не зная нужды, окруженная достатком и роскошью; вторая росла на улице, лишившей ее женственности и чести. «Коловращение времени несет с собой возмездие»[26]26
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть], и чего Марк Фретлби не ожидал когда-либо увидеть, так это дитя Розанны Мур, которую он считал мертвой, и свою дочь Мадж под одной крышей.

Получив приглашение от Мадж, Сал пришла в гостиную, и вскоре девушки уже оживленно беседовали. В комнате царила почти полная темнота. Мистер Фретлби не без основания не любил газовые светильники с их слепящим светом, его гостиная освещалась исключительно лампами, и сейчас горела только одна из них. В конце комнаты, там, где щебетали Мадж и Сал, стоял небольшой столик, а на нем большая лампа с матовым плафоном, которая отбрасывала на столик круг мягкого, приглушенного света, оставляя остальную комнату в полутьме. Чуть дальше, по левую руку от Сал и Мадж, сквозь открытую дверь в комнату струился теплый поток света из коридора.

Они разговаривали довольно долго, когда острый слух Сал уловил шаги на мягком ковре. Повернувшись, она увидела в дверях комнаты высокую фигуру. Мадж тоже увидела входящего и вскрикнула от изумления, узнав отца. Он был в халате и держал в руке какие-то бумаги.

– Папа, – удивленно сказала Мадж, – я…

– Тише, – шепнула Сал, – он спит.

И действительно, покорившись велению возбужденного мозга, уставшее тело поднялось с кровати и отправилось бродить по дому. Девушки вжались в тень и, затаив дыхание, наблюдали, как мистер Фретлби медленно входит в комнату. Через несколько секунд, двигаясь абсолютно бесшумно, он был уже возле круга света и положил бумаги на стол. Они были в большом голубом конверте, сильно потрепанном и подписанном красными чернилами. Сал сразу узнала в нем конверт, принадлежавший умершей женщине, и, почуяв неладное, попыталась отвлечь Мадж, которая как зачарованная наблюдала за отцом. Фретлби открыл конверт, достал из него старый, пожелтевший лист бумаги и положил его на стол. Мадж наклонилась посмотреть, что это, хотя Сал, охваченная внезапным страхом, пыталась ее удержать.

– Боже, нет! – воскликнула она.

Но было уже поздно. Мадж заметила написанные на бумаге слова «Брак… Розанна Мур… Марк Фретлби» – и вся ужасная истина открылась ей. Это были бумаги, переданные Уайту Розанной Мур. Уайт был убит человеком, для которого эти бумаги были важны…

– Ох! Отец!

Она пошатнулась и с пронзительным криком опустилась на пол. Падая, она ударилась об отца, который все еще стоял у стола. Вырванный из объятий сна воплем и ударом, он распахнул глаза, вскинул слабые руки, словно защищаясь от чего-то, и, издав сдавленный крик, замертво упал рядом с дочерью. Сал была охвачена ужасом, но самообладания не потеряла. Схватив со стола бумаги, она сунула их в карман и громко позвала слуг, но те, привлеченные безумным криком Мадж, уже вбежали в комнату и увидели Марка Фретлби, миллионера, мертвым на полу и лежащую рядом с телом его бесчувственную дочь.