Текст книги "Тайна двухколесного экипажа (Роман)"

Автор книги: Фергус Хьюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 31
Деньги за молчание

Как только Брайан получил телеграмму о смерти Марка Фретлби, он надел шляпу, сел вместе с Калтоном в его двуколку и поехал на станцию Сент-Килда, что на Флиндерс-стрит. Там Калтон отпустил экипаж, передав с извозчиком записку своему секретарю, и вместе с Фицджеральдом вошел в станцию. Когда приехали к Фретлби, в доме царил покой и порядок – в основном благодаря отменному руководству Сал Роулинс. Она взяла командование слугами в свои руки, и хотя те, зная ее прошлое, проявляли недовольство, управленческие способности Сал были столь очевидны, а воля столь тверда, что они беспрекословно подчинились. Когда тело Марка Фретлби отнесли в спальню, а Мадж уложили в кровать, послали за доктором Чинстоном и Брайаном. Прибыв, они не могли не выразить восхищения умелыми действиями Сал Роулинс.

– Смышленая девушка, – шепнул Калтон Фицджеральду. – Забавно, что она нашла свое место в доме отца. Судьба куда мудрее, чем считаем мы, смертные.

Брайан хотел было что-то ответить, но тут в комнату вошел доктор Чинстон. Вид у него был очень серьезный, и Фицджеральд замер в тревоге.

– Мадж… Мисс Фретлби… – запинаясь, начал он.

– Очень больна, – ответил доктор. – Воспаление мозга. Пока не могу сказать, чем это закончится.

Брайан сел на диван и посмотрел на доктора непонимающим взглядом. Мадж опасно больна… Быть может, умирает. Что если она умрет, и он потеряет преданную возлюбленную, которая столь благородно выступила на его стороне, когда он попал в беду?

– Веселее. – Чинстон похлопал его по плечу. – Пока жизнь не угасла, есть надежда, и все, чем ей можно помочь, будет сделано.

Брайан молча пожал руку доктора, его сердце настолько переполнилось чувствами, что он не мог вымолвить ни слова.

– Как умер Фретлби? – спросил Калтон.

– Больное сердце, – ответил доктор Чинстон. – Я обнаружил это еще неделю назад. Похоже, он ходил во сне и, оказавшись в гостиной, испугал мисс Фретлби. Та закричала и, вероятно, прикоснулась к нему. Он резко проснулся, и произошло то, что должно было произойти. Он умер.

– Что же испугало мисс Фретлби? – глухо спросил Брайан, закрывая лицо руками.

– Вид ходящего во сне отца, надо полагать, – ответил Чинстон, застегивая перчатку. – Потрясение от его смерти, которая косвенно случилась из-за нее, привело к воспалению мозга.

– Мадж Фретлби не из тех женщин, которые стали бы кричать и будить сомнамбулу, – без тени сомнения в голосе возразил Калтон. – Тем более что она знала, какими могут быть последствия. Должна быть какая-то другая причина.

– Эта девушка вам все расскажет. – Чинстон кивнул на Сал, которая как раз вошла в комнату. – Она присутствовала при этом, а после дивно все устроила. Ну, мне пора, – сказал он, пожимая руки Кантону и Фицджеральду. – Не падайте духом, мой мальчик, я помогу ей выкарабкаться.

Когда доктор ушел, Калтон повернулся к Сал Роулинс, которая молча ждала, пока к ней обратятся.

– Итак, – произнес он, – вы можете рассказать, что так испугало мисс Фретлби?

– Могу, сэр, – тихо ответила она. – Я находилась в гостиной, когда мистер Фретлби умер… Но нам лучше подняться в кабинет.

– Зачем? – удивленно спросил Калтон, когда они с Фицджеральдом уже шли наверх.

Ответила Сал только после того, как они вошли в кабинет и она заперла дверь:

– Потому что, сэр, я не хочу, чтобы кто-нибудь кроме вас узнал то, что я расскажу.

– Очередная загадка, – буркнул Калтон, взглянув на Брайана, и сел в кресло рядом с секретером.

– Вчера вечером мистер Фретлби лег спать рано, – спокойным, ровным голосом начала Сал, – а мы с мисс Мадж разговаривали в гостиной, когда он во сне вошел туда, держа какие-то бумаги в руке…

Оба мужчины вздрогнули, Фицджеральд побледнел.

– Он прошел в комнату и положил бумаги на стол под лампу. Мисс Мадж наклонилась посмотреть, что это. Я пыталась ее остановить, но не успела. Она вскрикнула и упала на пол, зацепив отца. Он проснулся и рухнул как подкошенный.

– А бумаги? – встревоженно спросил Калтон.

Вместо ответа девушка достала их из кармана и протянула ему.

Брайан подался вперед, когда Калтон молча стал открывать конверт, и оба вскрикнули от ужаса, увидев свидетельство о браке, которое, как им было известно, Розанна Мур отдала Уайту. Их худшие подозрения подтвердились, и Брайан отвернулся, боясь встретиться взглядом с адвокатом. Последний задумчиво сложил бумаги и сунул их себе в карман.

– Вы знаете, что это? – спросил он, пристально глядя на Сал.

– Догадываюсь, – ответила она. – Это доказательство того, что Розанна Мур была женой мистера Фретлби и… – Она замолчала, не договорив.

– Продолжайте, – с нажимом произнес Брайан, поднимая на нее глаза.

– Это бумаги, которые она отдала мистеру Уайту.

– Хорошо.

Сал немного помолчала, потом вскинула голову.

– Не думайте, что я расколюсь, – негодующе произнесла она, от возбуждения переходя на жаргон Берк-стрит. – Я знаю то, что знаете вы, но буду молчать как рыба.

– Спасибо! – горячо произнес Брайан, беря ее за руку. – Я знаю, что вы слишком сильно любите Мадж, чтобы раскрыть эту тайну.

– Я была бы последней гадиной, – презрительно воскликнула Сал, – если бы донесла на нее после того, как она вытащила из грязи меня, бедную девушку без друзей и родных, а теперь еще и бабушка моя померла!

Калтон бросил быстрый взгляд на Брайана. Сал, совершенно очевидно, не знала, что Розанна Мур – ее мать. Так даже лучше. Они будут держать ее в неведении, возможно неполном, но сейчас открывать ей глаза было бы очень некстати.

– Пойду к мисс Мадж, – сказала Сал, направляясь к двери. – У нее начинается бред, и она может что-то выболтать, но я никому не разрешу к ней заходить, сама буду сидеть с ней.

И с этими словами она вышла из комнаты.

– Отпускай хлеб по водам, – с видом пророка произнес Калтон. – Доброта мисс Фретлби к этой бедной девочке уже приносит плоды. Благодарность – редчайшее качество. Даже более редкое, чем скромность.

Фицджеральд не ответил. Он смотрел в окно и думал о своей любимой, которую сразил страшный, возможно даже смертельный недуг, и о том, что ничем не может ей помочь.

– Итак? – резко произнес Калтон.

– О, прошу прощения! – смутился Фицджеральд. – Наверное, нужно зачитать завещание и так далее.

– Да, – ответил адвокат. – Я один из душеприказчиков.

– А остальные?

– Вы и Чинстон, – сказал Калтон. – Так что, – поворачиваясь к столу, добавил он – полагаю, мы имеем право взглянуть на бумаги и проверить, все ли в порядке.

– Да, пожалуй, – машинально ответил Брайан.

Мысли его были далеко, и он снова повернулся к окну. Неожиданно раздался удивленный возглас Калтона, и обернувшись, Брайан увидел, что он держит свернутые трубочкой бумаги, которые достал из ящика стола.

– Взгляните, Фицджеральд! – вскричал адвокат в сильнейшем волнении. – Это исповедь Фретлби! Смотрите! – И он поднял бумаги.

Брайан в изумлении бросился к нему. Наконец-то загадка хэнсома будет разгадана! Наверняка на этих листах описано преступление и рассказано, как оно было совершено.

– Прочитаем, – произнес он не очень уверенно, потому что в глубине душе опасался, что Калтон предложит уничтожить их не читая.

– Да, – ответил Калтон. – Все три душеприказчика должны прочитать это, а потом… потом мы сожжем эти бумаги.

– Так будет лучше, – мрачно согласился Брайан. – Фретлби мертв, и закон ничего не сможет сделать, поэтому лучше избежать огласки и скандала. Но зачем посвящать в дело Чинстона?

– Нам придется это сделать, – решительно заявил адвокат. – Он все равно узнает правду, если Мадж начнет бредить. Но на него можно положиться, он будет держать язык за зубами. Хуже, что придется рассказать все Килсипу.

– Сыщику? Боже, Калтон, вы этого не сделаете!

– Я должен, – тихо произнес Калтон. – Килсип уверен, что преступление совершил Морленд, и я так же боюсь его упрямства, как вы боялись моего. Он может все выяснить.

– Надо – значит надо, – ответил Фицджеральд, сжимая кулаки. – Но я надеюсь, что больше никто не узнает об этой печальной истории. Есть еще Морленд, например.

– Верно, – задумался Калтон. – Вы говорите, он вчера вечером приходил к Фретлби?

– Да. Хотел бы я знать – зачем.

– Есть лишь один ответ, – медленно произнес адвокат. – Наверняка он видел, как Фретлби следил за Уайтом, когда вышел из трактира, и хотел получить деньги за молчание.

– Интересно, получил ли?

– О, это мы скоро узнаем, – ответил Калтон, снова открывая ящик стол и доставая чековую книжку умершего. – Посмотрим, какие чеки он выписывал в последнее время.

Большинство корешков были заполнены небольшими суммами, и всего пара штук на сотню или около того. Калтон не нашел крупной суммы, которую мог бы потребовать Морленд, но в самом конце наткнулся на незаполненный корешок с оторванной страницей.

– Ага! – торжествующе воскликнул он, показывая книжку Фицджеральду. – Он был не настолько глуп, чтобы записывать эту сумму на корешке. Он вырвал страницу и указал на ней нужную сумму.

– И что с этим делать?

– Пусть оставит себе, конечно, – пожал плечами Калтон. – Это единственный способ заставить Морленда молчать.

– Думаю, он еще вчера обналичил чек и куда-нибудь уехал, – поразмыслив, предположил Брайан.

– Хорошо бы, – мрачно вымолвил Калтон. – Только вряд ли он уехал. Килсип сообщил бы мне. Нужно рассказать ему, иначе он все выпытает у Морленда, и в итоге об этом узнает весь Мельбурн, тогда как если я покажу ему письменное признание, то он оставит Морленда в покое, и мы избежим огласки.

– Полагаю, нам нужно поговорить с Чинстоном.

– Да, конечно. Я телеграфирую ему и Килсипу, чтобы они зашли в мой кабинет сегодня в три, и мы уладим это дело.

– А Сал Роулинс?

– О, я совсем забыл о ней, – смутился Калтон. – Она о своих родителях ничего не знает, а Марк Фретлби, разумеется, умер в уверенности, что его старшая дочь мертва.

– Нужно сказать Мадж, – угрюмо произнес Брайан. – Ничего не поделаешь, Сал – законная наследница денег ее покойного отца.

– Это зависит от завещания, – сухо возразил адвокат. – Если там указано «деньги завещаю моей дочери Маргарет Фретлби», Сал Роулинс не сможет их получить, и в таком случае лучше не рассказывать, кто она.

– А что же делать?

– Сал Роулинс, – продолжил Калтон, словно не слыша вопроса, – явно никогда в жизни не задумывалась о своих родителях. Старуха наверняка сказала ей, что они умерли. Поэтому, я думаю, лучше хранить молчание… Конечно, только в том случае, если ей ничего не завещано, а поскольку отец считал ее мертвой, вряд ли она упомянута в завещании. В таком случае будет лучше устроить так, чтобы она получала какой-то доход. Вы наверняка без труда что-нибудь придумаете.

– А если завещание составлено так, что все деньги должны будут перейти ей?

– В таком случае, – веско произнес Калтон, – у нас только один выход. Придется все рассказать и надеяться, что Сал Роулинс поделится деньгами. Но я не думаю, что стоит волноваться. Наверняка наследницей названа Мадж.

– Я не о деньгах думаю, – поспешил вставить Брайан. – Я возьму Мадж и без гроша.

– Мой мальчик, – адвокат по-отцовски положил руку ему на плечо, – женившись на Мадж, вы получите нечто куда более ценное, чем деньги. Вы получите золотое сердце.

ГЛАВА 32
De mortius nil nisi bonum[27]27
  О мертвых ничего кроме хорошего (лат.).


[Закрыть]

Французская пословица гласит: «Ни в чем нельзя быть уверенным, кроме непредвиденного», и судя по тем неожиданностям, которые происходят с нами ежедневно, это истинная правда. Если бы кто-нибудь сказал Мадж Фретлби, что завтра она будет прикована к постели, утратит связь с миром и перестанет понимать, что происходит вокруг, она бы рассмеялась такому пророку в лицо. Но случилось именно так, и она металась на ложе боли, по сравнению с которым прокрустово ложе показалось бы постелью из роз. Сал сидела рядом, ловя все ее желания и ясным днем и темной ночью прислушиваясь к бессмысленным, бессвязным словам, которые слетали с уст Мадж. Больная беспрестанно умоляла отца спасти себя, разговаривала с Брайаном и пела обрывки песенок или, всхлипывая, говорила про умершую мать, и сердце слушательницы сжималось от жалости.

Никому не дозволялось входить в комнату, кроме Сал, и когда доктор Чинстон услышал, что говорит Мадж, внутри у него все похолодело.

– На твоих руках кровь, – вдруг закричала девушка, сев на кровати, и всклокоченные волосы рассыпались по ее плечам. – Красная, красная кровь, и тебе не смыть ее! О Каин! Господи, спаси его! Брайан, ты не виновен, это отец убил его. Боже! Боже! – И она, заливаясь слезами, упала на смятую подушку.

Доктор Чинстон ничего не сказал и вскоре ушел, велев Сал ни под каким предлогом никого к Мадж не подпускать.

– Еще чего! – возмущенно прошептала Сал, закрыв за ним дверь. – Что ж я, гадюка какая, чтобы жалить грудь, которая меня пригрела? – Из чего можно заключить, что ее образованность стремительно шла вперед.

Между тем доктор Чинстон получил телеграмму от Калтона и был немало удивлен. Еще больше он удивился, когда в указанное время вошел в кабинет адвоката и увидел там, кроме Калтона и Фицджеральда, еще одного человека, которого никогда прежде не видел. Последнего Калтон представил как мистера Килсипа из сыскного бюро, чем заставил доктора ощутить легкое беспокойство, поскольку смысл происходящего оставался ему не понятен. Впрочем, он ничего не сказал, и сев на место, предложенное Калтоном, приготовился слушать. Адвокат запер дверь кабинета на ключ и вернулся за стол, перед которым остальные трое сидели неким подобием полукруга.

– Во-первых, – обратился Калтон к доктору, – должен сообщить вам, что согласно воле мистера Фретлби вы являетесь одним из душеприказчиков, поэтому я и пригласил вас сюда сегодня. Остальные душеприказчики – это мистер Фицджеральд и я.

– Вот как… – вежливо проронил доктор.

– А теперь к делу, – продолжил Калтон, глядя на него. – Вы помните убийство в хэнсоме, которое некоторое время назад наделало столько шума?

– Да, помню. Но какое отношение это имеет к завещанию?

– Никакого, – серьезно ответил Калтон. – Но дело в том, что мистер Фретлби был причастен к этому делу.

Доктор Чинстон вопросительно посмотрел на Брайана, но тот только покачал головой.

– К моему аресту это не имеет отношения, – с грустью в голосе сказал он.

Произнесенные в бреду слова Мадж пронеслись в голове доктора.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, отодвигаясь вместе с креслом. – Как он был причастен?

– Этого я не могу сказать, пока не оглашу завещание, – ответил адвокат.

– Ага! – заинтересованно воскликнул Килсип.

– Да, – сказал Калтон, повернувшись к нему. – Ваша охота за Морлендом – пустая трата времени, потому что убийца Оливера Уайта установлен.

– Установлен?! – воскликнули в один голос Кил– сип и доктор.

– Да. И его зовут Марк Фретлби.

Килсип презрительно сверкнул глазами и рассмеялся, всем своим видом показывая, что не верит подобному заявлению, а доктор вскочил с кресла.

– Это чудовищная ложь! – закричал он. – Я не буду сидеть и слушать, как вы бросаетесь обвинениями в адрес моего покойного друга.

– К сожалению, это правда, – печально промолвил Брайан.

– Как вы смеете утверждать подобное?! – возмущенно произнес Чинстон, поворачиваясь к нему. – И вы еще хотите жениться на его дочери!

– Есть только один способ разрешить этот вопрос, – холодно вставил Калтон. – Мы должны прочитать написанное им самим признание.

– Но что здесь делает сыщик? – не очень любезно поинтересовался доктор, усаживаясь.

– Я хочу, чтобы он услышал, что мистер Фретлби совершил это преступление, и в дальнейшем хранил молчание.

– Только после того, как арестую его, – решительно произнес Килсип.

– Но он умер! – удивился Брайан.

– Я говорю о Роджере Морленде, – возразил Килсип. – Ибо именно он и никто другой убил Оливера Уайта.

– Это больше похоже на правду, – вмешался Чинстон.

– Говорю же вам: нет! – стоял на своем Калтон. – Господь свидетель, я хотел бы сохранить доброе имя Марка Фретлби и ради этого собрал вас вместе. Я прочитаю признание, и когда вы узнаете правду, прошу, чтобы вы никогда никому об этом не рассказывали, потому что Марк Фретлби мертв и обнародование подробностей этого преступления никому не принесет пользы. Я знаю, – продолжил адвокат, обращаясь к сыщику, – вы убеждены, что я ошибаюсь, а вы правы, но что если я скажу, что Марк Фретлби умер, держа в руках бумаги, ради которых было совершено это преступление?

У Килсипа вытянулось лицо.

– Что еще за бумаги?

– Свидетельство о браке Марка Фретлби и Розанны Мур, женщины, которая умерла в трущобах.

Килсипа трудно было чем-то удивить, но это известие поразило его. Доктор Чинстон откинулся на спинку кресла, в изумлении глядя на адвоката.

– Более того, – торжествующе продолжил Кал– тон, – знаете ли вы, что Морленд побывал дома у Фретлби два дня назад и получил от него деньги за молчание?

– Что?! – вскричал Килсип.

– Да, Морленд, выходя из трактира, явно видел Фретлби и после угрожал рассказать об этом, если он не заплатит ему за молчание.

– Очень странно, – разочарованно пробормотал Килсип. – Но почему Морленд так долго ждал?

– Этого я не могу сказать, – ответил Калтон, – но наверняка эта исповедь все объяснит.

– Так давайте же прочитаем ее поскорее! – нетерпеливо воскликнул доктор Чинстон. – Я ничего не понимаю, и все ваши рассказы для меня – пустой звук.

– Минутку, – вмешался сыщик, доставая из-под кресла сверток и разворачивая его. – Если вы правы, то что делать с этим?

И он поднял, показывая всем, заношенное и очень грязное светлое пальто.

– Это чье? – удивленно спросил Калтон. – Уайта?

– Да, Уайта, – с довольным видом подтвердил Килсип. – Я нашел его в Фицрой-гарденс, рядом с калиткой на Джордж-стрит. Оно было спрятано в ветвях пихты.

– Значит, мистер Фретлби вышел на Паулет-стрит, прошел по Джордж-стрит, а потом через Фицрой– гарденс попал в город, – предположил Калтон.

Килсип, не обращая внимания на его замечание, вынул из кармана пальто небольшую бутылочку и поднял ее над головой со словами:

– Еще я нашел вот это.

– Хлороформ! – воскликнули все хором.

– Именно, – ответил Килсип, возвращая бутылочку на место. – В ней содержался яд, которым воспользовался… давайте называть его «убийца». Обнаружив на ярлыке имя фармацевта, я отправился к нему и узнал, кто купил этот препарат.

– Фретлби, – убежденно произнес Калтон.

– Нет, Морленд! – вскрикнул охваченный сильнейшим волнением Чинстон.

– Ни тот ни другой, – хладнокровно возразил Чинстон. – Его купил сам Оливер Уайт.

– Оливер Уайт? – повторил Брайан, ошеломленный, как и все остальные.

– Да, и я без труда это проверил. Понимая, что никто не станет долго носить хлороформ в кармане, я предположил, что он был куплен в день убийства. Фармацевт сверился со своими записями и нашел, что покупателем был Уайт.

– Но зачем он ему понадобился? – спросил Чин– стон.

– Этого я не знаю, – пожал плечами Килсип. – В журнале фармацевта указано «куплено для медицинских целей», а это может означать что угодно.

– По закону покупать яд можно только со свидетелем, – напомнил Калтон. – Кто был свидетелем?

И снова сыщик торжествующе улыбнулся.

– Кажется, я догадываюсь, – не вытерпел Фицджеральд. – Морленд?

Килсип кивнул.

– Полагаю, – заметил Калтон не без сарказма в голосе, – это очередное ваше доказательство против Морленда. Он знал, что у Уайта в кармане хлороформ, поэтому в ту ночь пошел следом и убил его, так?

– Я…

– Это полная чушь! – нетерпеливо прервал его адвокат. – Ничто не указывает на вину Морленда. Если он убил Уайта, то что заставило его идти к Фретлби?

– Но, – сказал Килсип, глубокомысленно кивая, – если, как говорит Морленд, пальто побывало у него в руках до того, как попало к убийце, почему я нашел его на пихте в Фицрой-гарденс с пустой бутылкой из-под хлороформа в кармане?

– Возможно, он был сообщником, – предположил Калтон.

– К чему эти догадки? – не сдержался Чинстон, уже порядком уставший от разговоров. – Прочитайте исповедь, и мы узнаем правду без всех этих споров.

Калтон согласился, и когда все приготовились, начал читать написанное покойным.

ГЛАВА 33
Исповедь

То, что я сейчас напишу, необходимо для того, чтобы раскрыть обстоятельства «Трагедии хэнсомовского кэба», которая произошла в 18** году в Мельбурне. Делаю я это в первую очередь для Брайана Фицджеральда, который был обвинен в данном преступлении. Мне известно, что обвинение с него было снято, но мне хочется, чтобы он узнал все подробности этого дела, хотя, видя его изменившееся отношение ко мне, я уверен, что ему известно гораздо больше, чем он признается. Чтобы объяснить убийство Оливера Уайта, мне придется вернуться к началу моей жизни здесь, в Австралии, и показать, с чего началась череда событий, которая закончилась этим преступлением.

Если в интересах правосудия этот рассказ необходимо будет обнародовать, я не могу ничего возразить против такого шага, но был бы благодарен, если бы этого удалось избежать ради доброго имени моего и моей дорогой дочери Маргарет, любовь и привязанность которой согревали меня и делали мою жизнь ярче.

Но если окажется необходимым сообщить Мадж содержание этого послания, я прошу ее отнестись снисходительно к памяти того, кто претерпел суровые испытания и искушения.

Я попал в Викторию – точнее, как она тогда называлась, Новый Южный Уэльс – в 18** году. До этого я служил в лондонской канцелярии, но не видя никого роста, принялся искать возможность как-то развернуться. Я услышал об этой новой заокеанской земле, и хотя в те времена она еще не была тем Эльдорадо, которым стала позже, да и, по правде говоря, считалась довольно неприятным местом из-за каторжников, которых сюда свозили, мне захотелось перебраться туда и начать новую жизнь. Но, к несчастью, у меня не было средств для этого, и я не видел впереди ничего, кроме тоскливой жизни лондонского счетовода, поскольку мое скромное жалованье не позволяло что-то откладывать. Как раз в это время умерла одинокая тетя моей матери и оставила мне несколько сотен фунтов капитала. С этим деньгами я и подался в Австралию, надеясь разбогатеть. Некоторое время я жил в Сиднее, потом перебрался в Порт-Филлип, ныне широко известный как великолепный Мельбурн, где намеревался окончательно осесть. Я видел, что это молодая, развивающаяся колония, хотя, конечно же, тогда, до начала золотой лихорадки, и подумать не мог, сколь стремительно разовьется этот край. В те дни я был очень осторожен и экономил во всем, но думаю, что то были лучшие дни моей жизни.

Когда мне удавалось наскрести денег, я покупал землю, и к тому времени, как здесь нашли золото, уже считался человеком небедным. Когда же поднялась вся эта шумиха с золотом, и взоры всего мира обратились на Австралию с ее сокровищами, сюда начали прибывать люди изо всех уголков земли, и наступил «золотой век». Я стал стремительно богатеть, и очень скоро меня назвали богатейшим человеком колоний. Я купил ферму и поселился на ней, оставив шумный, беспокойный Мельбурн. Я был счастлив, ибо свободная жизнь на лоне природы всегда манила меня, а там я впервые в жизни почувствовал свободу. Но человек – животное стадное, и я, устав от одиночества и единения с матушкой-природой, наведался в Мельбурн, где принялся сорить деньгами в обществе таких же веселых ребят, каким был сам, и, как говорится, увидел жизнь. После моих уверений в любви к загородной жизни признание в том, что мне нравилось городское безумство, прозвучит странно, но это так. Я не был ни Иосифом, ни святым Антонием, и мне доставляла удовольствие жизнь среди богемы с ее шумными компаниями и очаровательными ужинами, которые проходили под утро, когда бал правят остроумие и бесшабашное веселье. Во время одного из таких ужинов я и познакомился с Розаннной Мур, женщиной, которой было суждено стать моим проклятием. Она тогда блистала на сцене театра бурлеска, и все молодые люди были безумно в нее влюблены. Красавицей Розанну нельзя было назвать, но ее яркости и очарованию мало кто мог противостоять. При первой встрече восторга она у меня не вызвала, и я даже посмеялся над товарищами, которые крутились вокруг нее. Однако после личного знакомства с ней я убедился, что слухи о ее обаянии не преувеличены, и закончилось это тем, что я отчаянно влюбился. Я навел справки о личной жизни Розанны и узнал, что она безупречна, поскольку ее охранял истинный цербер в лице матери, которая никого к дочери не подпускала. О том, как я ухаживал, рассказывать не обязательно, поскольку этот период в жизни всех мужчин проходит, как правило, одинаково, но глубину моих чувств может подтвердить хотя бы то, что я решил сделать ее своей женой. Однако я выдвинул условие: наш брак должен был храниться в тайне, пока я не решу рассказать о нем. Причина такой линии поведения была проста: еще был жив мой отец, а он, ревностный пресвитерианин, никогда не простил бы мне брака с актрисой. Поэтому, поскольку отец был стар и слаб, я не хотел, чтобы он об этом узнал, боясь, что он не перенесет подобного потрясения. Я сказал Розанне, что женюсь на ней, но она должна будет расстаться с матерью, которая оказалась настоящей фурией и человеком, с которым жить просто невозможно. Поскольку я был богат, молод и недурен собой, Розанна согласилась, и во время ее выступлений в Сиднее я приехал к ней, и мы поженились. Она так и не рассказала матери, что вышла за меня замуж. Почему – не знаю, я не запрещал ей этого. Я через Розанну передал старой ведьме крупную сумму, та приняла ее и уехала в Новую Зеландию. Мы с Розанной отправились на мою ферму и стали жить там как муж и жена, хотя в Мельбурне она должна была изображать мою любовницу. Наконец меня охватило презрение к самому себе из-за жизни, которую нам приходилось вести, и я решил предать наш брак огласке, но Розанна воспротивилась. Для меня это стало неожиданностью, но причину этого я так и не узнал. Впрочем, Розанна была для меня загадкой во многом. В конце концов ей приелась простая жизнь на ферме, и она захотела вернуться к блеску и сиянию рампы. Но я отказался ее отпускать, и с того дня она меня невзлюбила. Родился ребенок, и на какое-то время она увлеклась новой игрушкой, но вскоре и та ей прискучила, и Розанна снова принялась давить на меня, чтобы я разрешил ей вернуться на сцену. Я опять отказал, и мы стали отдаляться друг от друга. Я стал мрачен и раздражителен, у меня появилась привычка совершать долгие конные прогулки, и, бывало, я по нескольку дней не появлялся дома. Соседней фермой владел мой большой друг, красивый молодой человек по имени Фрэнк Келли, наделенный веселым солнечным характером и искрометным чувством юмора. Узнав, как часто я не бываю дома, и считая Розанну моей любовницей, он начал ухаживать за ней и преуспел настолько, что однажды, вернувшись домой с прогулки, я обнаружил, что она сбежала с ним и забрала ребенка. Она оставила письмо, в котором написала, что на самом деле никогда не любила меня и вышла замуж ради денег, что сохранит наш брак в тайне и вернется на сцену. Я последовал за другом-предателем и женой-предательницей в Мельбурн, но опоздал – они только что уплыли в Англию. Оскорбленный таким отношением, я окунулся в водоворот разгульной жизни, чтобы утопить в нем воспоминания о своей семейной жизни. Мои друзья, разумеется, полагали, что я потерял всего лишь любовницу, и через какое-то время я и сам начал сомневаться, что когда-либо был женат, – такой далекой и призрачной казалась моя прошлогодняя жизнь. Так прошло примерно полгода, когда вдруг, когда я уже был на краю полного саморазрушения, мне встретился… ангел. Я говорю так намеренно, ибо если по земле когда-либо ходил ангел, то это была она, та, что впоследствии стала моей женой. Она была дочерью врача, и именно ее влияние увело меня с печального пути разврата и мотовства, которым я тогда шел. Я проводил с ней много времени, и со стороны выглядело так, будто мы обручены, но я не мог просить ее руки, поскольку знал, что все еще связан с той проклятой женщиной. Так случилось, что когда моя жизнь во второй раз дошла до переломной точки, судьба вновь решила вмешаться. Я получил письмо из Англии, в котором сообщалось, что Розанна Мур на лондонской улице попала под экипаж и скончалась в больнице. Письмо написал молодой врач, который ее пользовал, и я в ответном письме попросил его прислать свидетельство о смерти. Он сделал это, заодно прислав подробное описание происшествия из одной лондонской газеты. И тогда я действительно почувствовал, что обрел свободу и самая черная страница моей жизни будет перевернута, как мне тогда казалось, навсегда. У меня снова появилось будущее. Я женился во второй раз, и наша жизнь была удивительно счастливой. Колония развивалась, я с каждым годом становился все богаче, завоевывая все большее уважение сограждан. С рождением моей милой дочери я почувствовал, что чаша счастья наполнилась до краев, но неожиданно прошлое напомнило о себе. В один прекрасный день ко мне явилась мать Розанны – дурно выглядящее существо, в пропахших джином лохмотьях, в котором я не узнал прилично одетую женщину, которая, бывало, приходила в театр с Розанной. Она давно потратила деньги, которые я ей дал, и постепенно скатывалась все ниже и ниже, пока не оказалась на Литл-Берк-стрит, одной из самых бедных улиц мельбурнских трущоб. Я спросил о ребенке, и она сказала, что он умер. Розанна не забрала его с собой в Англию, оставила матери, а отсутствие заботы и правильного питания наверняка стали причиной его смерти. Теперь уже ничто не связывало меня с прошлой жизнью, за исключением старухи, которая ничего не знала о браке. Я оставил ее в неведении и согласился выплачивать сумму, достаточную для проживания, если она не станет меня беспокоить и будет молчать о моих отношениях с ее дочерью. Она с готовностью согласилась и вернулась в свое убогое жилище, где, насколько мне известно, живет до сих пор, поскольку деньги ежемесячно выплачивались ей моими адвокатами. Больше прошлое о себе не напоминало, и я был уверен, что услышал о Розанне в последний раз. Шли годы, я процветал, и во всех своих делах был настолько удачлив, что мое везение вошло в поговорку. Но увы! Когда казалось, что счастье улыбается мне со всех сторон, моя жена умерла, и мир перестал быть таким, как прежде. Однако у меня была дочь: ее любовь и доброта помогли мне примириться с потерей. В Австралию прибыл молодой ирландец по имени Брайан Фицджеральд, и вскоре я увидел, что дочь влюблена в него, а он отвечает ей взаимностью, что меня обрадовало, поскольку я всегда высоко его ценил. Я уже мечтал об их свадьбе, когда произошла череда событий, которые наверняка еще свежи в памяти тех, кто читает эти строки. Ко мне пришел мистер Оливер Уайт, джентльмен из Лондона, и сообщил поразительное известие: моя первая жена, Розанна Мур, жива, а вся эта история с ее смертью была задумана для того, чтобы обмануть меня. С ней и правда произошел несчастный случай на дороге, как было написано в газете, и она попала в больницу, но благополучно выздоровела. Молодой врач, приславший мне свидетельство о смерти, влюбился в нее и хотел жениться, а меня убедил в ее смерти для того, чтобы стереть ее прошлую жизнь. Однако доктор умер до свадьбы, и Розанна не сочла нужным открыть мне глаза. Она тогда выступала под именем Музетта и заслужила незавидную славу своей экстравагантностью и бесстыдством. Уайт познакомился с ней в Лондоне, и она стала его любовницей. Похоже, он имел на Розанну большое влияние, потому что она рассказала ему все о своей прошлой жизни и о браке со мной. Ее известность в Лондоне пошла на убыль, ибо она старела и вынуждена была уступить дорогу более молодым актрисам. Уайт предложил ей отправиться в колонии, чтобы потребовать у меня денег, с этой целью он и объявился у меня. Мерзавец рассказал все это самым спокойным тоном, и я, зная, что ему известна моя тайна, не смог противиться. Я отказался встречаться с Розанной, но Уайту сказал, что принимаю его условия: во-первых, я должен был выплатить крупную сумму Розанне, во-вторых, выдать за него свою дочь. Поначалу я наотрез отказался выполнять второе условие, но он пригрозил обнародовать подробности моего прошлого, а это означало, что мою дочь признали бы внебрачным ребенком, и в конце концов я согласился. Он начал ухаживать за Мадж, однако она не приняла его знаков внимания и рассказала мне, что помолвлена с Фицджеральдом, поэтому после серьезной внутренней борьбы я сказал Уайту, что не позволю ему жениться на Мадж, но выплачу любую сумму, которую он назовет. В ночь убийства он пришел ко мне и показал свидетельство о браке между мною и Розанной Мур. От денег он отказался и заявил, что если я не соглашусь на его брак с Мадж, то он раскроет мою тайну. Я стал умолять дать мне время на раздумья, и он ответил, что дает мне два дня, не больше, после чего ушел, забрав свидетельство с собой. Я был в отчаянии! Мне стало понятно, что спастись я смогу только в том случае, если заполучу свидетельство и стану все отрицать. С этой мыслью я проследил за ним до города, увидел, как он встретился с Морлендом и как они вместе пили. Они зашли в трактир на Рассел-стрит, а когда Уайт в половине первого оттуда вышел, он был уже пьян. Я увидел, как он прошел мимо Шотландской церкви недалеко от памятника Берку и Уиллису и прислонился к фонарному столбу на углу. Я подумал, что смогу без труда забрать у него свидетельство, пока он в таком состоянии, но вдруг заметил джентльмена в светлом пальто – тогда я не знал, что это Фицджеральд, – который подошел к нему и остановил кэб. Решив, что уже ничего не смогу поделать, я в отчаянии вернулся домой и стал с ужасом ждать, когда он исполнит свою угрозу. Однако ничего не происходило, и я уже начал надеяться, что Уайт отказался от своих намерений, когда до меня дошло известие о том, что его убили в кэбе. Меня охватил еще больший страх – что будет, если у него найдут свидетельство? Но никто о документе не упоминал, и я растерялся. Я точно знал, что свидетельство находилось у Уайта, и мог предположить, что убийца, кем бы он ни был, забрал его и рано или поздно начнет меня шантажировать. Фицджеральд был арестован и впоследствии оправдан, поэтому у меня затеплилась надежда на то, что свидетельство потерялось и моим бедам пришел конец. И все же меня не покидал постоянный страх того, что висящий над головой меч рано или поздно упадет. И я был прав, ибо два дня назад Роджер Морленд, близкий друг Уайта, появился у меня в доме со свидетельством о браке и предложил купить его за пять тысяч фунтов. Охваченный ужасом, я обвинил его в убийстве, что он поначалу отрицал, но потом все же признал, заявив, что я не посмею выдать его. Ужас положения, в котором я оказался, едва не лишил меня рассудка. Я должен был либо признать дочь внебрачной, либо позволить убийце избежать наказания. В конце концов я согласился молчать и выписал ему чек на пять тысяч фунтов, взамен получив свидетельство. После этого я заставил Морленда дать слово, что он уедет из колонии, на что он сразу согласился, сказав, что жизнь в Мельбурне для него опасна. Когда он ушел, я задумался над ужасом своего положения, и эти размышления едва не привели меня к самоубийству, но, слава Богу, я не дошел до этого. Эту исповедь я пишу для того, чтобы после моей смерти стали известны истинные обстоятельства убийства Уайта и никто, ошибочно обвиненный в этом преступлении, не пострадал. Я не питаю надежды на то, что Морленд когда-либо понесет наказание за свое злодеяние, ибо когда это послание будет прочитано, все его следы наверняка затеряются. Свидетельство о браке я не уничтожу, а приложу к этим бумагам, чтобы была видна истинность моих слов. В заключение я хочу попросить у дочери прощения за свои грехи, которые могли сказаться на ней, но она наверняка поймет, что обстоятельства оказались слишком тяжелыми для меня. Пусть же она простит меня, как, я надеюсь, в своей бесконечной милости меня простит Создатель, пусть иногда приходит помолиться на мою могилу и не думает плохо о своем покойном отце!