Текст книги "Мао Цзэдун и его наследники"

В 1958 году в Китае началась очередная всенародная кампания. На этот раз ее объектом стали мухи, да, да, мухи, комары, воробьи и крысы. Каждая китайская семья должна была продемонстрировать свое участие в кампании и собрать большой мешок, доверху наполненный этими вредителями. Особенно интенсивным было наступление на воробьев. Его стратегия заключалась в том, чтобы не давать воробьям сесть, держать их все время в воздухе, в полете, пока они не упадут в изнеможении. Тогда их убивали. Прекрасно!

Но неожиданно все это дело обернулось экологической катастрофой. Жители Китая стали наблюдать что-то невероятное: деревья покрылись белой паутиной, вырабатываемой какими-то червями и гусеницами. Вскоре миллионы отвратительных насекомых заполнили все: они забирались людям в волосы, под одежду. Рабочие в заводской столовой, получая обед, находили в своих тарелках плавающих там гусениц и других насекомых. И хотя китайцы не очень-то избалованы, но и у них это вызывало отвращение.

Природа отомстила за варварское обращение с собой. Кампанию против воробьев и насекомых пришлось свернуть.

Зато полным ходом развертывалась другая кампания. Ее объектом стали люди – 500 млн. китайских крестьян, на которых ставился невиданный эксперимент приобщения к неведомым им новым формам существования. На них решили опробовать идею, которая запала в сознание вождя. Это была идея «большого скачка» и «народных коммун». Как началось дело?

Выступая на пленуме ЦК КПК в Лушане (23 июля 1959 г.) уже после провала политики «народных коммун», Мао так объяснял возникновение самой идеи: «Когда я был в Шаньдуне, один корреспондент спросил меня: „Народные коммуны – это хорошо?“ Я сказал: „Хорошо“, а он сразу же поместил это в газете, в чем также проявилась некоторая мелкобуржуазная горячность. Потом корреспондент должен был уехать».

Любопытно – не правда ли? Мао только обронил неосторожное замечание о «коммунах», некий корреспондент подхватил его, и вот полмиллиарда людей разом включаются в какую-то фантасмагорическую жизнь: разлучаются с семьями, становятся под ружье, почти не спят, не едят, словом, превращаются в подобие муравьев, строящих свои муравейники. И все из-за неосторожной публикации корреспондента (куда он, кстати, потом уехал?)…

Но дело, конечно, обстояло куда сложнее. Фактическая сторона его выглядела следующим образом. В начале 1958 года Мао Цзэдун отправился в провинцию Хэнань. Во время этого вояжа и появилась первая китайская «коммуна». Она родилась в апреле 1958 года, когда 27 коллективных хозяйств численностью 43,8 тыс. объединились в первую коммуну, которая была названа «Спутник». Само это весьма претенциозное название наводит на предположение, что китайские руководители имели в виду противопоставить советскому спутнику Земли нечто вроде «социального спутника» в виде «народных коммун» и зафиксировать тем самым свой собственный приоритет в «коммунизме». Именно так началась кампания по осуществлению социальной утопии Мао Цзэдуна.

По инициативе Мао в мае 1958 года 2-я сессия VIII съезда КПК одобрила так называемый курс «трех красных знамен» («генеральная линия», «большой скачок», «народные коммуны»). Его суть формулировалась так: «упорно бороться три года и добиться перемены в основном облике большинства районов страны»; «несколько лет упорного труда – десять тысяч лет счастья».

Принятый VIII съездом КПК в 1956 году второй пятилетний план в 1958 году был признан «консервативным». Китайские планирующие органы предложили в 1958 году ряд новых вариантов плана на вторую пятилетку. В конечном счете руководство КПК приняло решение увеличить за пятилетку объем валовой продукции промышленности в 6,5 раза (среднегодовой темп роста 45%), а сельского хозяйства – в 2,5 раза (годовой темп роста 20%). Намечалось увеличить выплавку стали за пятилетие с 5,4 млн. до 80-100 млн. т. в год, добычу угля в 1962 году предполагалось довести до 700 млн. т(рост против 1957 г. в 5,4 раза), выработку электроэнергии – до 240 млрд. квт-ч (рост в 12,4 раза), производство цемента– до 100 млн. т. (рост в 10 раз) ¹ . Намечалось построить 5 тыс. крупных промышленных предприятий. Если на 2-й сессии VIII съезда КПК ставилась задача догнать и перегнать Англию в экономическом отношении за 15 лет или несколько больший срок, то спустя несколько месяцев эту задачу намечалось осуществить уже за 5 лет или даже быстрее.

В августе 1958 года по предложению Мао было принято, решение Политбюро ЦК КПК о создании «народных коммун», и через 45 дней появилось официальное сообщение, что практически все крестьянство – 121 936 350 семейств, или более 500 млн. человек, – вступило в «коммуны».

Какие конкретно цели ставили перед собой китайские руководители?

Обратимся прежде всего к упомянутому решению Политбюро ЦК КПК от 29 августа 1958 г. Оно состоит из шести пунктов, которые содержат попытку теоретического обоснования этого шага. Здесь утверждается, что «народные коммуны» «являются неизбежной тенденцией развития обстановки». В решении указывалось далее, что создание «народных коммун» будто бы позволит значительно ускорить экономическое развитие страны. Это-де произойдет потому, что удастся высвободить и использовать больше рабочей силы для проведения агротехнических мероприятий в широких масштабах, высвободить и перевести в сферу промышленного производства рабочие руки с фронта сельскохозяйственного производства. В конечном счете создание «коммун» явится «основным курсом руководства крестьянством в деле ускорения социалистического строительства, в деле досрочного построения социализма и постепенного перехода к коммунизму».

Иными словами, политика «коммунизации» преследовала, по замыслу ее организаторов, цели как экономические– повышение эффективности общественного производства, так и социальные – ускорение строительства социалистического и коммунистического общества.

Что касается методов ускорения темпов экономического строительства, то на этот вопрос проливают свет массовые пропагандистские кампании, которые проводились в тот период. Газеты, журналы, дацзыбао (газета больших иероглифов), развешанные на стенах домов, содержали стереотипные призывы: «боритесь за каждую минуту и секунду ночью и днем, в солнце и дождь», «ешь и спи на полях и борись день и ночь», «работай, как муравей, двигающий гору». На этом последнем лозунге стоит остановиться особо.

Организаторы «коммун» ставили задачу приобщить народ Китая к совершенно новым формам трудовых отношений, общественной жизни, быта, семьи, морали, которые выдавались ими за коммунистические формы. Предполагалось, что «коммуна», которая впоследствии должна была распространиться на городское население, станет универсальной производственной и бытовой единицей существования каждого человека. Все существовавшие до этого общественные и личные формы отношений были обречены на разрушение: кооперативная собственность и приусадебные участки, распределение по труду и сохранение дворового дохода, участие в управлении кооперативными делами и т. п. Даже семья – этот высокочтимый испокон веков в Китае институт – должна быть разрушена, а взаимоотношения внутри нее подчинены жесткому контролю со стороны властей.

Вот что можно было прочесть в ту пору в китайских газетах: «Народная коммуна – вот наша семья, не следует уделять особого внимания созданию собственной небольшой семьи…»; «Родители – самые близкие, самые любимые люди в мире, и все же их нельзя равнять с. Председателем Мао и Коммунистической партией»; «Личная жизнь – дело второстепенное, вот почему женщины не должны требовать от своих мужей слишком большой отдачи энергии…»

Ретивые исполнители на местах не только ухитрились осуществить в течение нескольких месяцев «коммунизацию» всего сельского населения страны, но и двинулись решительно вперед, огосударствив собственность кооперативов, личную собственность крестьян, военизируя их труд и быт.

Члены «коммун» отказывались не только от своего пая в качестве кооператоров, но и отдавали сады, огороды, мелкий домашний скот и даже предметы домашнего обихода.

В конце 1959 года стали возникать городские «коммуны». Вскоре движение за «коммунизацию» в городах усилилось, оно проводилось под лозунгом «все принадлежит государству, за исключением зубной щетки». Иными словами, тотальное огосударствление собственности– наиболее характерная черта проводимой кампании.

Другая черта «коммун» – военизация труда, создание трудовых армий и отказ от социалистического принципа распределения по труду. Крестьян – мужчин и женщин – обязали проходить военную подготовку, они были объединены в роты и батальоны и нередко отправлялись вооруженные, в строю, солдатским шагом на полевые работы. Кроме того, их перебрасывали с места на место, в другие районы и даже провинции, где возникала потребность в рабочей силе.

Корреспондент пекинского агентства Синьхуа писал в ту пору: «…Через какие-то четверть часа крестьяне выстраиваются. По команде командира роты или взвода, держа развернутые знамена, они отправляются на поля. Здесь уже не увидишь людей, которые, собравшись группами по два, по три человека, курят или бродят лениво по полю. Слышны только размеренные шаги и военные песни. Неорганизованные формы жизни крестьян… ушли навсегда» ² .

Во многих «коммунах» стали применять так называемую оплату по потребностям. Члены «коммуны» получали за свой труд тарелку супа в общественной столовой и пару матерчатых тапочек. В некоторых более состоятельных «народных коммунах» декларировались «гарантии» бесплатного распределения товаров и услуг. К числу таких гарантий относились питание, одежда, медицинская помощь, организация свадеб, похорон, обучение детей в школе и т. п. Само собой разумеется, что распределение предметов потребления производилось на самом жалком, нищенском уровне, более низком, чем тот, который имели раньше крестьяне в кооперативах.

Особенностью «коммун» было также включение их в систему государственного управления. Как заявляло агентство Синьхуа (31 августа 1958 г.), «коммуны должны сочетать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, образование, ополчение в одной единице и, таким образом, облегчить руководство». Предполагалось, что это приведет к упрощению управления, поскольку содержание низового административного аппарата и финансирование обучения в деревенских школах должны были взять на себя сами «коммуны».

Наконец, «коммунизация» зашла так далеко, что распространилась на семейную и личную жизнь крестьян. Вот что писали в ту пору китайские газеты по этому поводу: «Коллективная жизнь полностью освобождает женщину и таким образом ликвидирует семью как экономическую единицу общества». «Детей нужно отдавать воспитывать в коммуне, как только их можно будет отделить от матерей».

Печать сообщала, например, что в 500 селениях провинции Цзянсу дома крестьян были разрушены, чтобы построить новые 10 тыс. общежитий и столовых из их материала. Подчеркивалось, что концентрация домов в од-ком месте позволит осуществить «организацию по военным образцам, выполнение задач в боевом духе и коллективную жизнь… В каждом центре крестьяне собираются за 15 минут и направляются немедленно на поля, повышая производительность труда».

В столице рабочие спали на фабриках. Их лозунгом было: «Не оставляй поле боя, не победив врага».

В Хунани «люди сражались день и ночь, оставив все свои занятия – сон, работу, собрания и даже детей – ради полей». В той же провинции в женском батальоне «ни один его член не оставил свой пост 10 дней и 10 ночей».

Крестьян объединяли в военизированные бригады и направляли то на полевые работы, то на строительство плотин; вместо работы на заводах люди лили металл в плавильных печах, сооруженных во дворах домов. Под неумолчный призыв лозунгов и агитаторов люди работали круглосуточно ради экономического чуда. «За одну ночь можно достичь такого результата, что он превзойдет то, что сделано за тысячелетия, – говорилось в обращениях. – Большой скачок открыл новую историческую эпоху, свидетельствующую о том, что Китай обгоняет Советский Союз в переходе к коммунизму» ³ .

Каковы были результаты – экономические и социальные– политики «большого скачка» и «народных коммун»?

9-й пленум ЦК КПК в январе 1961 года, на котором был принят курс так называемого «урегулирования», признал, что в стране возникли серьезные экономические и политические трудности. Были резко сокращены масштабы капитального строительства, законсервировано большинство строек. Началась перестройка «народных коммун», крестьянам возвратили приусадебные хозяйства.

Первоначально китайские руководители предполагали, что тяжелые последствия «большого скачка» удастся устранить за два года (1961–1962), но эти расчеты оказались нереальными. На деле «урегулирование» официально продолжалось до конца 1965 года и захватило даже большую часть 1966 года.

Еще более драматичными были экономические последствия политики «народных коммун».

Зарубежные специалисты отмечают, что нет ничего более трудного, чем установить действительное положение дел в китайской экономике. С 1960 года Пекин не дал ни одной точной цифры. Тем не менее на основе косвенных данных они приходят к следующим выводам.

В 1957 году урожай зерна достиг 187 млн. т, что приблизительно соответствовало урожаям, которые собирали в Китае до 1937 года. Урожай 1958 года был наивысшим за всю историю страны. Однако он не был равен 375 млн. т., как об этом было заявлено маоистами в августе 1958 года. Урожай 1958 года составил 200–210 млн. г.

После этого началось снижение: 150 млн. т в 1961 году, 200 млн. т в 1963 и 1964 годах. Принимая во внимание прирост населения, происходило даже некоторое снижение потребления на душу населения по сравнению с довоенным Китаем.

В неурожайные годы норма калорий была ниже 1500 в день, стране грозил бы и голод, если бы не было введено строгое нормирование продуктов. Производство продуктов питания стабилизировалось приблизительно на уровне, существовавшем до революции. Некоторое оживление в сельском хозяйстве наступило лишь после 1962 года, оно было результатом восстановления приусадебных наделов земли и децентрализации производства «до уровня, существующего в колхозах Советского Союза» ⁴ .

Таковы были экономические итоги эксперимента над 500 миллионами китайских трудящихся. Что касается его влияния на общественное сознание, то сам Мао в 1959 году признавал, что только 30% населения поддерживают коммунистов, другие 30 – против них, а 40% просто приспосабливаются ⁵ .

После провала политики «большого скачка» и «народных коммун» Мао говорил: «…Я не претендую на право автора идеи создания народных коммун, я только внес предложение о них… Я виновен в двух преступлениях: первое – призывал к массовой выплавке 10,7 млн. т стали, и если вы одобряли это, тоже можете разделить со мной часть вины, но стал погребальной куклой все-таки я, никуда не денешься, главную ответственность несу я. Весь мир против опыта народных коммун, Советский Союз тоже против… Может быть, мы потерпели полное поражение? Мы потерпели только частичное поражение, раздули поветрие коммунизма, что послужило уроком для всей страны».

Так говорил Мао Цзэдун на Лушаньском совещании Политбюро ЦК КПК 23 июля 1959 г. Говорил, как видим, довольно самокритично. Погребальной куклой, однако, сделали вовсе не его, а многих рядовых кадровых работников и руководящих деятелей, которые осмелились выступить с критикой линии «скачка» и «коммун»…

Мао замечает: «Говорить неосторожно невелико искусство, нужно быть осторожнее. Хорошо еще, что крепкое здоровье позволяет нести бремя ответственности. Это лучше, чем какая-то скорбь и безутешность. Но выдвижение обвинений по важным вопросам требует осторожности. Кое-кто также выдвинул три крупных обвинения: по народным коммунам, выплавке стали и генеральной линии… Я действительно иду напролом, как Чжан Фэй (легендарный герой из классического произведения „Троецарствие“. – Ф. Б.),но я умею и лавировать. Я говорю, что в народных коммунах существует система коллективной собственности, что для процесса перехода от системы коллективной собственности к системе коммунистической, общенародной собственности период двух пятилеток слишком короток, возможно, потребуется 20 пятилеток».

Итак, раньше для построения «коммунизма» в деревне достаточно было 45 дней, а теперь – не меньше 100 лет (20 пятилеток). «Маятник» сознания Мао снова резко качнулся в другую сторону.

В апреле 1958 года Мао с большой горячностью говорил: «Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к величию и успеху. Нет также ничего плохого… в том, чтобы немедленно получить вознаграждение за усилия. Надо ковать железо, пока оно горячо. Лучше одним рывком добиться чего-то, чем прозябать. Революция должна следовать за революцией…»

Во многих выступлениях того времени Мао повторяет, что главное – это поддерживать на высоком уровне энтузиазм народных масс. «Я был свидетелем потрясающей силы и энергии масс. На таком фундаменте можно решить любую задачу», – восторженно говорил Мао в сентябре 1958 года.

Любую ли?

По-видимому, именно в таком подходе нужно искать ответ на вопрос о том, почему намечались столь завышенные планы; даже если они и нереальны, но самим фактом своего появления должны привести к вдохновенному приливу энергии народа, поддерживать «температуру революции», что обеспечит «скачок» к обретению величия Китая, а стало быть, и к величию инициатора «скачка» – Мао Цзэдуна.

Что касается «коммунизации», то в этом деле кроме страстного стремления любой ценой опередить СССР и другие страны сыграл самую отрицательную роль и уровень понимания Мао Цзэдуном того, что означает коммунизм. Для него коммунизм – и в этом психологически едва ли не самая драматическая сторона экспериментов того времени – возврат к примитивному, военно-уравнительному обществу, которое сложилось в трудный период Яньани и в годы гражданской войны.

Наиболее развернутое изложение представлений Мао по этому вопросу мы находим в его выступлении на партийном совещании в Бэйдайхэ в августе 1958 года, то есть в момент апофеоза «коммунизации». Приведем несколько выдержек из этого выступления, поскольку они очень типичны для социальных воззрений бывшего председателя КПК. Он говорил: «В Советском Союзе военный коммунизм заключался в сосредоточении всех излишков продовольствия. Мы тоже имеем 22-летнюю военную традицию, традицию осуществления системы бесплатного снабжения, которая тоже представляет собой военный коммунизм. Мы осуществляли коммунизм (!) в среде кадровых работников. Но и простой народ тоже испытывал на себе его влияние. Энгельс говорил, что очень многие начинания осуществлены впервые в армии, именно так оно и есть. Мы из городов пришли в деревни и объединились с сельским полупролетариатом, организовали партию и армию, мы ели из общего котла, не имели дней отдыха, не получали заработной платы; у нас была коммунистическая система бесплатного снабжения. Стоило нам снова вступить в города, как постепенно мы стали портиться, старые порядки нам теперь не по нутру. Нам захотелось одеваться в шерсть и сукно, мы стали бриться; кадровые работники превратились в интеллигентов, денежные оклады вытеснили систему бесплатного снабжения, появилась одежда трех расцветок, питание пяти категорий, а линия масс в городе перестала проводиться в полной мере».

«…Нас, несколько сот миллионов крестьян, 7 миллионов рабочих, 20 миллионов кадровых работников и учителей, по грудь захлестнул буржуазный поток. А кое-кто из нас совсем в нем утонул; Лю Шаоци стал правым, Яо Вэньюань тоже „хорош“, не лучше, чем Река зыбучих песков.

Проект решения о народных коммунах спускаем в низы. Не обязательно делать все сразу, не обязательно организовывать полки, батальоны, роты, взводы, отделения. Надо планомерно проводить в жизнь замысел, но и отказаться от народных коммун теперь нельзя. Теперь отказ был бы ошибкой».

«…В 1952 году мы ввели заработную плату. Утверждалось, что буржуазные ранги и буржуазное право такие замечательные, а система бесплатного снабжения объяснялась отсталым методом, партизанской привычкой, отрицательно влияющей на активность. На самом деле мы заменили систему бесплатного снабжения системой буржуазного права, допустили развитие буржуазной идеологии.

По-моему, надо покончить с этими вещами. Что касается денежных окладов, то их можно не отменять сразу, потому что у нас имеются профессора (!). Но в течение одного-двух лет надо провести подготовку к отмене денежных окладов. Становление народных коммун приведет к тому, что мы постепенно упраздним систему денежных окладов».

Все эти филиппики против зарплаты и табелей о рангах, призывы вернуться к потреблению из одного котла должны были находить известный отклик в отсталом массовом сознании. Правда, не очень ясно, как быть с личным примером Мао Цзэдуна.

В период одной из кампаний какой-то человек вывесил дацзыбао в Пекине, в котором задал самому Мао Цзэдуну два вопроса, касающиеся его личной жизни: почему он поселился в императорском дворце и почему он бросил свою жену – боевую подругу, участницу «великого похода» – и женился на актрисе? Мы со своей стороны могли бы спросить, где он сейчас, автор этих вопросов? Во всяком случае, больше такие вопросы в дацзыбао не появлялись.

Впрочем, дело, конечно, не в этом. Проблема заслуживает более серьезного анализа. Все, что прокламируется в этом выступлении Мао как коммунизм, никакого отношения к марксистскому, научному пониманию коммунизма не имеет. Точно так же, как и вся практика создания «коммун». Ничто, кроме самого наименования, не роднит коммунизм Маркса и «военный коммунизм» Мао.

Для Маркса коммунизм – это общество изобилия, общество свободных людей, для которых пища, одежда и другие материальные блага уже давно перестали быть проблемой, людей, которые посвящают себя творческому труду, людей высокоразвитых и культурных, которые не знают, что такое эксплуатация и государственное принуждение. А Мао мечтал создать общество солдатской дисциплины труда, где личность – ничто, она бесплатно работает и ничтожно потребляет, где человек– в сущности лишь орудие для достижения целей, стоящих вне его самого: национального величия, военного превосходства, величия вождя и т. д. Идеал Мао скорее напоминает уравнительные общины тайпинов или военные поселения в крепостнической России, чем свободные ассоциации Фурье, а тем более коммунистические объединения К. Маркса.

Все, на что обрушивался Мао – материальное стимулирование производства, оплата по труду, плановое хозяйство и сохранение товарно-денежных отношений, – это и есть социализм. Мао здесь фактически полностью отвергает социалистический этап развития общества и прокламирует «скачок» к уравнительному обществу.

Являлись ли подобные представления монополией одного Мао или они имели своих приверженцев в кругах руководства КПК и в целом в партии?

Нет сомнения, что такие взгляды имели широкую базу в партии, которая оставалась преимущественно крестьянской по своему составу. Фактически с началом «коммунизации» во всей партии назревал идейный раскол между сторонниками социализма и проводниками «уравнительного коммунизма». Первые, естественно, тянулись к СССР и другим социалистическим странам, показывающим пример планомерного строительства социалистического общества как необходимого этапа на пути к полному коммунизму. Вторые были более всего подвержены националистической страсти – достижению «социального превосходства» Китая над другими странами.

Трудно судить о том, в какой обстановке происходило провозглашение новой генеральной линии и как вели себя ее противники. Не исключено, что они также поддались порыву и так или иначе включились в кампанию «скачка» и «коммун». Об этом свидетельствует, например, выступление Лю Шаоци на 2-й сессии VIII съезда КПК с речью, в которой и было объявлено о политике «большого скачка» (можно, однако, предположить и другое: это была вынужденная уступка Мао Цзэдуну или продуманный тактический ход). Обращает на себя внимание упоминание Лю Шаоци в этой речи о серьезных разногласиях среди партийного руководства по поводу новой линии. Вполне вероятно, что он имел в виду Пэн Дэхуая и его сторонников, о выступлении которых против линии «скачка» и «коммун» было сообщено лишь впоследствии. Но, видимо, большинство руководителей КПК в той или иной мере были тогда охвачены угаром «коммунизации».

Первые симптомы поражения политики «скачка» и «народных коммун» проявились очень быстро. Это позволило противникам экстремистской линии активизировать свои действия. На 6-м пленуме ЦК КПК, который состоялся в Ухане (в ноябре-декабре 1958 г.), была принята пространная резолюция «О некоторых вопросах, касающихся народных коммун». Внешне она, как это принято в КПК, где тщательно заботятся о сохранении «лица», вовсю трубила о победах: «В 1958 году над бескрайним горизонтом Восточной Азии взошло солнце, солнце новой формы организации общества – народной коммуны…» Но на самом деле уханьская резолюция била отбой и давала сигнал к отступлению. Всем своим содержанием она была направлена против «забегания вперед», подвергая критике людей, которые «переусердствовали», думая, что построение коммунизма – «дело совсем несложное». Резолюция подтверждала постепенность процесса перехода к коммунизму, указывая, в частности, что процесс «насаждения коммун» займет не меньше 15–20 лет.