Текст книги "Лабинцы. Побег из красной России"

Автор книги: Федор Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

Кавказцы: 34. Колонна-Валевский В.К.³¹², полковник, был без должности; старый Кавказец, военный писатель. 35. Храмов И.И., войсковой старшина, помощник командира 1-го Кавказского полка. 36. Елисеев А.И., войсковой старшина, помощник командира 1-го Кавказского полка. 37. Кунаковский А.А.³¹³, войсковой старшина, командир сотни 1-го Кавказского полка; старый Кавказец. 38. Додухов³¹⁴, есаул, командир обоза 1-го Кавказского полка.

Корниловцы: 39. Трубачев А.Д., войсковой старшина, помощник командира полка; скромный офицер. 40. Лебедев П.М., войсковой старшина; отличный боевой офицер. 41. Козлов И.М., войсковой старшина; отличный офицер. 42. Друшляков Ф.М., войсковой старшина; спокойный, отличный боевой офицер. 43. Клерже А.И., войсковой старшина, старейший Корниловец, казначей корпуса на побережье; добрый характером, отличный офицер, родной брат генерала Клерже в Сибирской армии.

Офицеры учебного пластунского батальона и конных полков: 44. Бо-гацкой И.М.³¹⁵, войсковой старшина. 45. Стрелецкий К.Т., войсковой старшина. 46. Бойко П.Я.³¹⁶, войсковой старшина. 47. Схино³¹⁷, войсковой старшина; милый человек, умный, рассудительный. 48. Красков-ский, войсковой старшина, помощник командира 2-го Лабинского полка. 49. Валуйский И.А.³¹⁸, войсковой старшина, помощник командира 2-го Полтавского полка; неразлучный, почтительный друг полковника Дударя в плену. 50. Баранов Л.К., войсковой старшина, помощник командира 1-го Лабинского полка. 51. Михайлопуло К.Д.³¹⁹, есаул Кубанского пластунского батальона; природный кубанский казак, умняга и весельчак. 52. Петин А.³²⁰, войсковой старшина 4-го Кубанского пластунского батальона. 53. Закрепа³²¹, войсковой старшина. 54. Подпорин Федор, войсковой старшина; о нем сведений не имею. 55. Беданоков М., корнет. 56. Начальник штаба Черкесской дивизии – русский, Генерального штаба капитан; высокий, стройный, фамилию не помню. 57. Корнет-черкес при Беданокове, не говоривший по-русски.

Офицеры 4-го Донского конного корпуса: 58. Богаевский В.Н.³²², полковник; в мирное время офицер 10-го Донского полка, коим тогда командовал полковник П.Н. Краснов. 59. Евтеев, полковник. 60. Буров П., войсковой старшина. 61. Карташев Е., войсковой старшина, командир полка; боготворил генерала Мамантова³²³ и имел соответствующие усы. 62. Коротков М., войсковой старшина, командир полка; из учителей. 63. Демидов А., войсковой старшина, участник Степного похода. 64. Волобуев, войсковой старшина. 65. Леухов И.А., войсковой старшина; его багаж состоял из книг по философии, книг было много, они тяжелы, и мы ему помогали при передвижениях. 66. Карнаухов, подъесаул, несмотря на свой малый чин, был главой донцов; сухой, замкнутый человек лет тридцати пяти, подружились, и он оказался умным, разговорчивым и исключительным ненавистником красных, в особенности своего станичника, войскового старшины Миронова, командира Донского красного корпуса. 67 и 68. Есаул и хорунжий Донской Гвардейской батареи; они отличались своим внешним видом и костюмами, даже от своих донцов, в крупных папахах черного курпея с заломом, всегда веселы между собой, по характеру, видимо, хорошие люди, но «гвардейщину» соблюдали.

Штаб генерала Морозова: 69. Штабс-капитан пехоты, старший адъютант Морозова; москвич, лет тридцати, энергичный, с генералом был неразлучен, фамилию не помню. 70. Волконский М.С., ротмистр; скромный, приятный офицер. 71. Перепеловский, штабс-ротмистр; кубанский казак, стройный, замкнутый офицер, воспитанный по-кавалерийски. 72. Панасенко, хорунжий, кубанский казак, был незаметный. 73. Приходько, хорунжий, кубанский казак, был незаметный. 74. Дол-женко Г.А.³²⁴, произведен в хорунжие Атаманом Букретовым в Адлере, как к своему преподавателю в Екатеринодаре, присоединился к штабу генерала Морозова; высокий, стройный, очень добрый человек. 75. Дро-

бышев А.И.^32:>, хорунжий, произведен в офицеры в Адлере, присоединился к штабу генерала Морозова; брат секретаря-офицера краевой рады, стройный брюнет, гордый, умный, порою дерзкий. 76. Мищенко, подхорунжий, ординарец генерала Морозова; казак ст. Григориполис-ской, среднего роста, широкоплечий, молчаливый. 77. Полковник, пехотинец, воспитатель какого-то кадетского корпуса; разговорчив, в Москве был назначен командиром красной пехотной бригады, фамилию не помню.

По фамилиям и должностям перечисленных офицеров можно точно установить – какие части Кубанской армии прибыли в Екатеринодар. Мы тогда не знали, что соответственный лагерь был образован и в Армавире, куда направлялись другие части нашей армии. Урядников и казаков постепенно распустили по своим станицам, офицеров отправляли в Москву и другие северные города России. О них скажу после.

Ростовский лагерь

Он был передаточным, сортировочным пунктом. Первыми, кто встретил нас за воротами, были полковой адъютант, сотник Севостья-нов и мой постоянный конный вестовой Великой войны Ермолов³²⁶, награжденный в Гражданской войне басоном вахмистра и затем чином хорунжего. Всю войну провел во 2-м Кавказском полку. Выдающийся был казак. Но мне перед ними было стыдно, что и я попал «сюда». Я немедленно «наскочил» на Севостьянова – как это он ослушался и вместо того, чтобы ждать полк в станице Тифлисской, двинулся на Екатеринодар? Он оправдывался, что думал – корпус пойдет туда же, к Новороссийску. В Екатеринодаре, попав в заторы обозов у городского сада, узнал – мост через Кубань был уже занят красными. Оставив экипаж с моими вещами (самыми ценными для меня), с кучером Максимом скрылся у друга, потом вернулся к себе в хутор Аосев, там был арестован и препровожден сюда. Скоро он будет освобожден, вновь арестован и расстрелян со своим братом в Армавире.

После нашего опроса мы познакомились с лагерем. Это пустырь на небольшом перекате, огороженный колючей проволокой чуть выше пояса человека. Кругом два ряда часовых с винтовками, на 50 шагов друг от друга. Первая цепь из астраханских калмыков непосредственно у проволоки, а вторая, на 50 шагов позади, – из русских красноармейцев. Стража строгая, неразговорчивая. Им приказано стрелять в бегущих. Узнали – недавно было убито три человека, решивших бежать ночью.

Кормили отвратительно. Порой не хватало супа. Все стоят в долгой очереди с жестяными котелками. Дают как собакам – грубо, резко, оскорбительно. В лагерях воды нет. Ее привозят в бочках и только для питья.

Уборная – что-то страшное: глубокая, длинная яма, вдоль нее две доски.

Через Ростов, поездами, следовала 1-я Конная армия Буденного на Польский фронт. Мы видим в лагерях очень много донских казаков, тысячи. Все в длинных полушубках, в больших черных потрепанных папахах. Но вот несколько хорошо одетых: в гимнастерках, темно-синих шароварах с широкими красными лампасами, сапогах, на фуражках металлические красные звезды. Мы осторожны в общении с ними. Один из них, особенно чисто одетый, очень грустный, часто проходил мимо нас. Лицо приятное, интеллигентное, и мы решили спросить его – откуда они? И он нам поведал:

– Донские конные дивизии подошли к Новороссийску, но мест на пароходах не оказалось. Потом ушли и пароходы. Немедленно в город вошла Красная армия, сопротивляться было бесполезно. Приказали выстроиться по полкам, никого не тронули. Дали полкам свои номера и назвали их – «Донской кавалерийский полк номер такой-то», вместо «Донской казачий». В каждом полку оставили на местах весь старый командный состав офицеров и урядников и назначили комиссаров. Вот и все, а было нас 22 тысячи шашек, – сказал этот донец, есаул, командир полка.

– Потом послали нас против кубанских «зеленых». Жилось неплохо. А теперь, когда полки проходили Ростов на Польский фронт, снимают подозрительных, и вот мы здесь. В особенности вылавливают чинов ма-монтовского корпуса, которым пощады нет за их участие в прорыве, – закончил печально он.

Только здесь, и впервые, мы узнали о трагедии Донской армии, произошедшей в Новороссийске. Судьба и Донской, и Кубанской армий была почти аналогична.

По вечерам громадные массы донских казаков пели свои старинные песни. Они их пели молитвенно, словно взывали к Богу о своей неволе.

При нас был арестован известный красный командир конного корпуса Думенко, долго и довольно удачно воевавший против нас. Его части проходили поездами через Ростов на Польский фронт; он лично был задержан и отправлен в Азов, в тюрьму. Нас удивило, что власть посмела арестовать такого популярного кавалерийского начальника, принесшего много пользы Советам, и что корпус его не отстоял. Мы прочитали в газетах, что «при невыясненных обстоятельствах был убит комиссар его корпуса, грузин, в гибели которого подозревался сам Думен-ко», то есть это он приказал убить своего комиссара, с которым очень не ладил. В обвинительном акте было другое – «за присвоение больших сумм денер>.

В газете приведен и диалог между председателем суда и Думенко: «Правда ли, что Вы были ротмистром?» – «Нет, я был только вахмистром кавалерии». – «Вы, по должности командира корпуса, получали жалованье две тысячи рублей в месяц, откуда же у Вас, при обыске, нашлась такая большая сумма денег?» – переспросил председатель суда.

Это было «главной виной Думенко» официально. Мы слышали, что его корпус хотел выручить своего командира, но власть все предусмотрела: суд был в Азове, то есть в стороне от Ростова, очень скорый, и Думенко расстреляли немедленно там же.

Генерал Морозов запротестовал, что нас посадили в лагерь. Протестовал он лично, никого не спросив, даже и генералов, указав, «что мы сдались добровольно, по условиям с красным командованием, которые нарушены».

Нас оскорбляли его доводы, что «мы сдались добровольно», чего, конечно, не было – нас ведь сдали!

Вызвали в город, в Чека, для допросов. Допрашивали персонально, поодиночке, вежливо. У меня спросили фамилию, чин и должность. Перед следователем лежала толстая книга в черном переплете. Он открыл ее, просмотрел и сказал:

– Вашей фамилии у меня нет, а вот Савицкого – нет ли среди вас?

Я ответил, что такого человека среди нас нет, о каком Савицком он спрашивал – не знаю.

Опросив всех и узнав, что мы «морозовцы» – так нас потом называли красные, сказали, что наведут справки, «как капитулировала Кубанская армия, и примут решение». И оно принято было скоро. Власть уведомила генерала Морозова: «т. к. группа состоит из старших начальников, все будут отправлены в Москву, в главный штаб, где и получат назначения на Польский фронт для защиты отечества». Это нас не радовало, так как защищать красную Россию никто не хотел.

Станичник красного главкома

Первая большая остановка поезда в Новочеркасске. Некоторые из нас с удовольствием купаются в реке Аксай. Река тихая, вода мутная. Генерал Морозов оказался отличным пловцом. В город нас не пустили, но у вокзала купили продукты у торговавших баб. По поднимающейся от вокзала улице погнали под сильным конвоем большую группу донских казаков.

Двинулись дальше. В нашем вагоне Аабинцы, Корниловцы, Кавказцы, учебняне-пластуны и другие молодые штаб-офицеры. Генерал Морозов со своим штабом, генералы и старые полковники —■ в переднем вагоне.

В каждом вагоне красноармеец с винтовкой. В нашем – здоровый 22-летний парень, русый, с открытым лицом, в потертом обмундировании и босиком. Охрана нас его совершенно не интересовала. Поставив винтовку в угол вагона, сел у двери, свесил босые ноги и что-то напевает. Сидим и мы с ним рядом, разговорились.

– Как твое имя? – спрашивает кто-то.

– Аяксандра, – отвечает коротко.

Его ответ сразу же показал нам, кто он. Конечно, расспросы – какой губернии? почему в Красной армии? Он из Астраханской губернии, но по левую сторону Волги. Он видал белых: «При них было хорошо, потом пришли красные и мобилизовали молодежь, но сапог не дали». И он все равно «как-нибудь, но убежит домой».

Всю дорогу до Москвы в течение 2 дней он неизменно исполнял все наши поручения – купить что или принести кипятку.

Богатырь с моьцным голосом, войсковой старшина Березлев сидит в открытых дверях вагона, спустив ноги вниз. Подходит «Аяксандра», присаживается рядом и говорит:

– Эй!.. Подвинься, товарищ!..

– Да не товарищ я тебе, а господин полковник!.. Ишь, сверстника нашел! А то вот как двину я тебя, так и вылетишь из вагона! – резко и серьезно отвечает ему Березлев.

Наш конвоир смутился, ничего не ответил и тихо присел. Потом мы их «примирили».

Но вот он сменен. Вместо него появился аккуратно одетый и серьезный красноармеец. Стоит в углу с винтовкой и с нами не разговаривает, но внимательно смотрит на нас.

– Откуда будешь, земляк? – спрашивает кто-то.

– С Кубанской области, – огорашивает он.

– Иногородний?.. Из города?.. Из какого села? – забросали его вопросами.

– Из станицы Петропавловской, – отвечает он.

В нашем вагоне сидит хорунжий Долженко этой станицы. Услышав слова конвоира, подходит к нему, всматривается в его лицо, но не узнает. Вступает с ним в разговор – где жил, кого знает в станице? Оказывается, тот с самого начала был в Красной армии, у Сорокина³²⁷, которого хорошо знает, как своего станичника и начальника.

Красноармеец говорит не торопясь, думая, и знает, что говорит. Вот его слова:

– Сорокин не был красным по-настоящему. Но он не был и за Деникина. Он хотел сделать что-то свое и, во всяком случае, не коммунистическое. Он был очень умный человек, сильно военный, удачно командовал и был очень популярен тогда в своей армии. И очень жаль, что он погиб. Я был в его личном конвое, почему многое знаю.

На наш вопрос: «Ну а теперь как в Красной армии? Что она хочет?» – он ответил:

– Хотеть уже нельзя, а надо исполнять то, что прикажут. А деваться некуда.

Мы проезжаем по Донской области, где жизнь идет как будто нормально и где на вокзалах можно достать съестное. Но вступаем в Воронежскую губернию, и все переменилось. Мы вступили словно в другую страну. Толпы крестьян в своих длинных кафтанах-сермягах домашнего изделия, в лаптях, длинноволосые, изможденные голодом, запуганные, – они робко окружают вагоны поезда, прибывшего «с сытого юга», и тупо смотрят на нас. Смотрят своими печальными глазами, полными тоски и голода. Они не знают – кто мы. Смотрят на нас боязливо, а потом кто-либо из них так печально спросит:

– Товарищи, дайте хоть махонький кусочек хлеба.

Мы проходим полосу мамонтовского рейда по тылам красных. Разрушений сделано, действительно, много. С нами едут донские офицеры, участники рейда. Боясь, чтобы их не узнали жители, они не выходят из вагонов. Но оказалось, жители были очень довольны рейдом, так как им многое досталось от забранных казаками запасов красного интендантства. И оглянувшись, что никого нет из подслушивающих, добавляли:

– Всего было тогда в достатке, а теперь мы голодаем.

Казаки – георгиевские кавалеры и конвойцы

Групповой снимок (помещенный в книге. – П. С.) урядников-ста-риков станицы Кавказской. Станичный историк, войсковой старшина в отставке Антон Данилович Ааманов – соратник по Туркестану генерала Скобелева³²⁸ в чине хорунжего, старовер. Сын первых поселенцев из донских казаков Нижне-Чирского района, образовавших нашу станицу, написал книгу о переселении донских казаков на Кубань в 1794 году с подробным описанием образования и быта Кавказской станицы и староверческого движения в ней. Являясь очень популярным казаком-офицером в станице, живя давно в отставке, он сделал много фотографических снимков замечательных казаков и урядников-станичников на военных и церковных поприщах. И как самый образный и красивый из них – я поместил на обложке брошюры георгиевских кавале-ров-станичников Русско-турецкой войны 1877—1878 годов и урядников Собственного Его Императорского Величества Конвоя Императоров Александра II, Александра III и Николая II. Снимок сделан в 1914 году.

Георгиевские кавалеры: 1. Ф. Дмитриев. 2. Илья Иванович Диденко, урядник Конвоя Императора Александра III, великан-казак, черный как жук, расстрелян красными 24 марта 1918 года после нашего неудачного восстания. 3. А. Нестеров. 4. Семен Иванович Наумов, вахмистр, старовер, Георгиевским крестом награжден, участвуя в подавлении Боксерского восстания, почему в станице прозван Китай; последний станичный атаман в 1920 году. 5. Я. Орешкин. 6. Шерстобитов. 7. Пет-кевич.

Урядники-конвойцы на льготе, в запасе, в отставке: 8. Гавриил Герасимович Булдыгин, сын офицера Кавказской войны, получивший от отца офицерский участок в 200 десятин в юрте станицы, вахмистр Конвоя Императора Александра II, долгий атаман станицы, умный и строгий, построил в станице Войсковую больницу и здание двухклассного училища, в 1919 году по ходатайству станичного сбора Войсковым Атаманом, генералом Филимоновым произведен в хорунжии; летом 1920 года в массе кубанской служилой военной интеллигенции был сослан в Холмогоры, где все они и сгинули. 9. Я. Чеплыгин, станичный атаман, умер в 1915 году. 10. И. Шатохин, старовер. 11. П. Рытов и 12. В. Смольняков – конвойцы Императора Александра III. 13. Е. Ермаков. 14. А. Стуколов. 15. А. Брокин. 16. Севостьянов. 17. Иван Яковлевич Назаров, наездник, песенник, танцор, со своими братьями расстрелян красными. 18. Н.Бунев. Не отмеченные – были в Конвое Императора Николая II.

На снимок попали не все конвойцы и георгиевские кавалеры. В каждой станице были свои герои и служившие в Конвое при русских Императорах, только их не сумели преподнести для Войсковой истории.

Кавказская станица – самая старая на Линии. В ней – управление Кавказского отдела, штабы – льготного 2-го Кавказского полка и 10-го пластунского батальона. В силу этого в станице жило много офицеров, а отсюда казаки-кавказцы были подтянуты воински, знакомы с офицерами и при наборе в Царский Конвой имели естественную протекцию. По наездничеству и джигитовке станица всегда брала первенство. Вот почему в Конвой к Императорам кавказцев принималось больше, чем от других станиц.

ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ В Москве

До Москвы ехали ровно 2 дня. Поезд остановился на какой-то товарной станции. Наши два вагона отцепили. Генерал Морозов со своим старшим адъютантом и начальником конвоя отправились в Кремль по адресу, указанному на большом запечатанном пакете, в котором, видимо, находился наш список. Мы ждем его с понятным волнением.

Возвращается он не скоро. На пакете синим карандашом в левом нижнем углу, крупно по диагонали, написано: «Отправить в Кострому, в губчека, для фильтрации деникинских офицеров».

Эта надпись повергла нас в уныние и даже в страх. «Для фильтрации... Губернская чека... Это же посылают нас на расстрел, да еще в такую глушь», – было общее мнение. Что же делать?..

Два наших товарных вагона стоят на задворках железнодорожных путей. При нас нет никакого конвоя. Но куда бежать? Не в свою же станицу, где будешь сразу же арестован. Кроме того, у нас нет никаких документов – кто мы? Ни у кого нет и штатского одеяния. Мы все в папахах, в гимнастерках, почти все в американских бриджах, заправленных в сапоги. Внешне, по выправке и по манерам, мы не только что «военные» на взгляд любого человека, но мы и офицеры, на взгляд более наблюдательного. Куда же бежать «с таким видом»?..

К вагонам пришли несколько дам, довольно хорошо одетых. Это были родственницы некоторых офицеров штаба генерала Морозова. О чем они говорили с ними, мы не знали, но три или четыре поручика взяли свои вещи и беспрепятственно ушли. Они не вернулись назад, и мы их не осудили.

У нашего кубанца, генерала Орлова также нашлись родичи в Москве. Они уговорили его «заболеть». Он ушел с ними, не вернулся, и дальнейшая судьба его нам неизвестна.

Арестован и отправлен в тюрьму начальник штаба Черкесской конной дивизии Генерального штаба капитан (фамилию забыл) за то, что, будучи комендантом какого-то города, сдался белым.

Арестован и еще капитан, который, будучи интендантом города Козлова, во время рейда генерала Мамантова ушел с казаками. Аресты нас опечалили. Офицеры являлись государственными преступниками для красных и подлежали расстрелу.

На углу стоят несколько наших старших полковников и непринужденно разговаривают с каким-то штатским. Он в шляпе, при галстуке, но без пиджака, так как было жарко.

Нас заинтересовало, что скромные, замкнутые полковники говорят с «не нашим» и штатским человеком в самой Москве. У штатского лицо приятное. Рассказывает он и мягко улыбается. Летами он, пожалуй, сверстник нашим полковникам. Не обращая на нас внимания, он продолжал свой рассказ:

– Октябрьский переворот застал меня в Москве. Мы были с женою. Она ведь москвичка. Власть призвала меня в Красную армию, как артиллериста, в командном составе которой был большой недостаток. Но я «открутился», доказывая им свою старость. А вот генерал Певнев не мог открутиться. Он тогда был также в Москве. Офицеры Генерального штаба все были мобилизованы безоговорочно для построения Красной армии. И теперь он является начальником всей пограничной стражи Западного фронта.

Некоторые наши полковники были с ним на «ты», и из этого я заключил, что перед ними стоял наш кубанский офицер-артиллерист. Расспрос о генерале Певневе им был, видимо, неприятен. Заинтересовавшись этой личностью, я потом спросил С.С. Жукова – кто он?

– Наш артиллерист, войсковой старшина, случайно застрявший в Москве, – как всегда, спокойно ответил Жуков.

К сожалению •– забыл его фамилию, как мелкий, но интересный штрих для Войсковой истории.

Генерал Певнев

Незаурядная личность, неоцененная и затерянная для Войсковой истории. Опишу, что точно знаю.

Перед войной 1914 года командир 1-го Линейного полка, который стоял в Киевском военном округе. По отзывам офицеров – полк поставил блестяще во всех отношениях. Строг и умен. Отзывы о нем были только положительные.

На войну выступил генералом и командиром одной из бригад 2-й Кавказской казачьей дивизии³²⁹ генерала Абациева³³⁰ на Кавказский фронт. Абациев, оставаясь начальником своей дивизии, был одновременно назначен и начальником Эриванского отряда, в который входили: его дивизия, 2-я Кубанская пластунская бригада генерала И.Е. Гулыги и 66-я пехотная дивизия. Удар отряда – на Баязет с севера, из города Игдырь. Наша Закаспийская отдельная казачья бригада наносила удар на Баязет с востока, из Персии. Начальствуя таким большим отрядом, Абациев передал командование над своей дивизией генералу Певневу. Наша бригада встретилась с ним уже западнее Баязета.

Порывистый, решительный, жаждущий славы – он в авангарде дивизии артиллерийским огнем громит Диадинский перевал, берет его и занимает внизу город Диадин. Всем полкам дивизии и нашей бригаде приказано переменным аллюром следовать за ним.

Незабываемо-красочная картина была тогда. Семь казачьих конных полков с тремя батареями, длинной лентой в колонне по-три, широкой рысью, лавиной двигались на запад, в глубь Турции. Единственная дорога по Диадинской долине сплошь в каменьях. Все громыхало, в особенности орудия и зарядные ящики, что еще более усиливало наш боевой порыв. Чувствовалось с уверенностью, что всю эту массу казачьей конницы около 7 тысяч всадников ничто и никто не остановит. Так вел полки молодой, Генерального штаба генерал-майор Певнев, природный кубанский казак.

Офицеры 1-го Лабинского полка потом нам говорили, что Певнев был холост, в Тифлисе ждала его невеста, и он жаждал боевой Славы. Возможно, что это было так, что только украшает его.

Развивая боевую операцию, части 2-й Кавказской казачьей дивизии перешли Клыч-Гядукский перевал и заняли городок Дутах, на правом берегу реки Евфрата. 3-й Волгский полк Терского Войска с двумя орудиями и двумя пулеметами был выдвинут дальше на юг, в глубокую разведку. Здесь их постигла сильная неудача. Полк быстро отступил, потеряв полностью три офицерских головных разъезда по одному взводу каждый, оба орудия и один пулемет. Скопище конных курдов до 5 тысяч человек отбросили полки на север, в Алашкерсткую долину. В неудаче обвинили Певнева. Он был спешно отозван в Тифлис для допроса. Командир Волгского полка, полковник Тускаев³³¹, командир артиллерийского взвода, сотник С.И. Певнев и командир пулеметного взвода, сотник Л. Артифексов³³² были отзваны в Игдырь, что около Эри-вани, в штаб нашего корпуса, также для допроса. Всех не только что оправдали за неудачу, но Тускаев получил в командование второочередной полк своего войска, что считалось повышением по слркбе; сотник Певнев награжден боевым «шейным» орденом, а сотник Артифексов – орденом Св. Георгия Победоносца IV степени. Все они ночевали в нашем полку проездом, и от них мы имели точные сведения. Нам только была неизвестна судьба генерала Певнева. И только в июне 1916 года он прибыл вновь на фронт, назначенный начальником штаба 5-й Кавказской казачьей дивизии, основой которой была наша же Закаспийская бригада.

Перед 2-й Мема-Хатунекой операцией Певнев осматривал наш 1-й Кавказский полк. Только месяц тому назад в командование им вступил полковник Э.А. Мистулов, прославленный герой еще с Русскояпонской войны. Автор этих строк был тогда полковым адъютантом уже 6 месяцев и хорунжим в течение 3 лет, то есть был достаточно опытным офицером, имея пять боевых наград.

Генерал Певнев посмотреть полк вышел один. Приказал Мистулову провести полк мимо него спешенным, в колонне по-три. Он хотел осмотреть седловку, вьюк казаков и состояние лошадей, не прикрытых поводьями и шенкелями всадников, а так, как они есть в действительности.

Что тогда меня удивило, даже «задело» – он говорил с нашим командиром тоном начальника, словно он есть начальник дивизии, но не начальник штаба. И раньше, и потом начальники штабов разговаривали с начальниками частей, как бы с равными себе. Певнев же взял иной тон. И я понял тогда, что он был властный человек, как и очень умный офицер высшего ранга.

Он стал правее проходящих, чтобы видеть корпус каждой лошади. Мистулов, по всегдашней своей воинской корректности, стал правее его и на полшага назад. Правее Мистулова, в таком же положении к нему, как он к Певневу, стоял я, полковой адъютант. Мы оба в черкесках, Певнев в кителе и в фуражке. Он очень остро видел все, не останавливая никого. И не только что видел лошадей, как таковых, но он видел и казаков, ведших их под уздцы. И, заметив какую-либо нерадивость в казаке, резко, строго выкрикивал:

– Выше голову лошади!.. Сам смотри в мою сторону!.. Не отставай в положенной дистанции!.. Чего согнулся?! – и пр.

Полковник Мистулов стоял и молчал, и мне думалось, что этот «цук» генерала ему не понравился.

После Мема-Хатунской и Эрзинджанской операций нашу дивизию оттянули к самому Эрзеруму и полки расположились на отдых в очень широкой долине северо-западнее самой крепости.

Командир 1-го Армейского корпуса, генерал от кавалерии П.П. Ка-литин³³³, желая отблагодарить кубанские полки за их боевую деятельность в этих операциях, пригласил всех начальников частей дивизии, до сотенных командиров включительно, прибыть к нему на банкет, в Эр-зерум. Естественно, приглашен был и штаб нашей дивизии.

Стариннейшая крепость Эрзерум, вернее сам город, окружен высокой земляной насыпью, на манер дамбы, выход из него возможен через четверо ворот, как через туннель.

На площадке за городом, перед стеной у Сивасских (западных) ворот туннеля, был накрыт длинный стол. Хор трубачей был от нашего полка. Особенного веселья не было, это был простой офицерский походный обед, на котором командир корпуса хотел высказать свое мнение о былой боевой работе и о будущем.

Случилось так, что за столом мое место было почти напротив, наискосок на одного человека, места генерала Певнева, которого я рассматривал в непосредственной близости. Мне казалось, что он скучал, положив руки на стол, изредка играя пальцами. Темный шатен, лет под сорок, он был красив. Красив мужественно. В нем было что-то барское, вернее, по-казачьи, – в нем виден был природный «пан». На что я обратил внимание, так это на его кисти рук. Они были небольшие и женственные, холеные.

После речей генерала Калитина и нашего начальника дивизии, Генштаба генерал-лейтенанта Николаева³³⁴ встал Певнев. Старшие офицеры его, видимо, знали, почему взоры всех сосредоточились на нем. Он сказал о задачах армии и о наших общих стремлениях к победе. Сказал умно, складно и произвел на всех отличное впечатление. Сказал, сел и опять стал скучать. И мне казалось, что он скучал потому, что кончался второй год войны и он не сделал никакой себе карьеры. Видимо, катастрофа с 3-м Волгским полком за Дутахом в начале ноября 1914 года ему не прощена в высших штабах, и его держали в тени. Так несчастный случай сломал ему военную карьеру, что могло случиться с любым высшим начальником на любой войне. Вскоре генерал Певнев оставил нашу дивизию. И вот только теперь мы узнали, что он занимает крупный пост в красной России.

В Костроме. В ЧК

После 3 дней пребывания в Москве нас отправили в Кострому. Поезд вошел в железнодорожный тупик. Мы разгружаемся и узнаем, что сам город Кострома находится на левом берегу Волги и что за рекой железной дороги нет. Там сплошные леса.

Здесь оба берега Волги высокие. Город расположен на возвышенности. Видны кирпичные дома скученных построек, окрашенные в светло-серый цвет. Много церквей. Издали, через Волгу, город кажется очень красивым.

Разрозненной толпой, с вещами в руках и на плечах, спускаемся к реке, к парому. Нас окружают любопытные, видя в нас «неведомых» здесь людей по нашим костюмам, и мы, не скрывая, отвечаем – кто мы. Узнав это, крестьяне, которые с подводами переправляются с нами на ту сторону Волги, указывая на низкие деревянные казармы у берега, влево от нас, таинственно, с оглядкой, поясняют, что там живут «латышские части особого назначения», которые наводят ужас на население.

Это название частей мы слышим впервые, и оно нам очень не понравилось.

Выгрузились. Тяжелым шагом поднимаемся по широкому дефиле к городу. На окраине города нас вводят во двор с просторным одноэтажным домом под зеленой крышей. Это и была «Костромская Губ-чека».

Положив вещи на землю, расположились кучно, кто как мог. Генерал Морозов с провожатым и с пакетом пошел внутрь здания. Он долго не возвращался. Наконец появился и со злобной улыбкой сказал нам:

–• У них занятия окончились, все чины разошлись по домам, остался только дежурный писарь, который едва дозвонился председателю о нашем прибытии. И мы должны ждать его здесь.

Было предвечернее время. Чека здесь работала, видимо, еще мирно. И о нашей командировке к ним «для фильтрации» им не было известно.

Наконец, прибыли два или три человека. Кто они – мы не знали. В штатских костюмах и черных фуражках. И только кожаные куртки были показателем их власти. Аица у них не злые, полуинтеллигентные.