Текст книги "Хранить вечно"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Может быть, ему все это кажется, может быть, это всего лишь валютная сделка? А зачем он им понадобился? Разве о валютной сделке вел речь Эдвардс? «Нечего притворяться!» – сказал себе Казанский.

Он опять подошел к окну. По переулку шел, покачиваясь, пьяный. Остановился возле «Москвича», постоял и исчез в подворотне.

Следят!

Звонко прогремел в ночной тишине телефонный звонок. Казанский похолодел, не сразу взял трубку. Голос Раскольцева:

– Как себя чувствуете, Женечка?

– Отлично! – твердо ответил Казанский.

– Подъем душевных сил? – иронизировал Раскольцев.

– Да нет, сел вот посмотреть на свои картины…

– Это хорошо! Плюньте на мелочи жизни… Спокойной ночи! В трубке послышались гудки отбоя.

В ту минуту Казанский не мог еще себе объяснить, почему он слукавил с Раскольцевым. Он уже ощутил между собой и Раскольцевым непроходимую пропасть.

Казанский метался по мастерской. Он положил на стол коробочку и делал вокруг нее круги. Велико было у него искушение открыть ее, но боялся, боялся какой-нибудь ловушки, что в коробочке скрыт проверяющий его механизм. Он был прав – вскрыть ее могли только специалисты.

Раздался опять телефонный звонок. Он снял трубку.

– Алло!

В трубке послышался незнакомый голос:

– Здравствуйте, Евгений! Я от Алексея Алексеевича! Началось! Казанский едва сдерживал себя, чтобы не закричать. Однако ответил:

– Слушаю вас!

Глуховатый голос спокойно продолжал:

– Вы интересовались картиной «Ангел пустыни». Я могу завтра вам ее показать… Я прошу вас подойти завтра в половине седьмого вечера к памятнику Пушкину. Идти от Никитских ворот по Большой Бронной…

В трубке отбой…

Казанский рассказывал, что именно в эту минуту он решился идти в Комитет государственной безопасности. Но как идти? А если они следят? Позвонить?

В голове все смешалось. Казанский схватил коробочку, ключи от машины и кинулся по лестнице впиз. Он вскочил в машину и помчался… на вокзал. Решил ехать в Ленинград, в Ленинграде за ним они не уследят!

Он побежал за билетом, оставив машину у подъезда вокзала. Кассирша объявила:

– Все поезда ушли, молодой человек!

Он вернулся к «Москвичу», у машины стоял милиционер. Опять испуг. Милициопер спросил, его ли это машина. Казанский чуть было не отрекся от машины.

– Не-е-е… Не знаю! – ответил он.

– Как же вы это не знаете? Вы на ней приехали!

– Моя машина! Мне нужно ехать!!!

Казанский буквально впрыгнул в «Москвич» и помчался.

Вернулся домой, поставил машину у подъезда.

В этот час он боялся, как бы мы его не арестовали до того, как он сам явится.

Когда он выглянул из окна в переулок, его охватил ужас. Около «Москвича» стояла милицейская оперативная машина. Это инспектора ГАИ обнаружили его «Москвич» по помору, указанному милиционером. Казанский не сообразил, что появление оперативной милицейской машины вызвано его нелепым ответом милиционеру на вокзале. Он решил, что приехали за ним…

В довершение всего раздался телефонный звонок. На этот раз он снял трубку, по в трубку ничего не ответил. С другого конца провода кричали:

– Алло! Алло! Это аптека?

Обычная неполадка в московском телефонном узле, а может быть, кто-то и номером ошибся. Тут Казанский отвел душу.

– Почему аптека? – взорвался он. – Какая аптека? Вы с ума сошли! Хулиганство!

Трубку на другом конце провода положили. Именно поиски аптеки и надоумили его. Он набрал телефон «Скорой помощи» и вызвал врача, сказав, что у него сильнейший сердечный приступ.

Врач приехал.

Выслушал его, серьезных отклонений не нашел. Но Казанский в истерике уверял, что у него разрывается сердце.

– Спасите меня, доктор! Спасите! – кричал он.

Врач вызвал санитаров. Казанского уложили на носилки и увезли в больницу.

В девять часов утра ко мне позвонили из приемной и спросили, не интересует ли меня некто Казанский.

Я посмотрел на Василия. Он не слышал, конечно, что мне сказали, но весь потянулся к телефонной трубке. Ждал!

Я спросил:

– Он в приемной?

Мне ответили, что Казанский вызывает следователя Комитета государственной безопасности в больницу. Глядя на Василия, я не сдержал улыбки.

– Эксперимент удался! – объявил я ему. – Казанский просит нашего сотрудника, чтобы сделать заявление…

– Надо торопиться, Никита Алексеевич! Свидание у них назначено на половину седьмого.

– Почему торопиться? – спросил я.

– А если послать его на встречу?

– И с поличным взять?

Я нарочно задал такой вопрос, я знал, что Василий задумал нечто иное.

Он меня понял.

– Никита Алексеевич, я не о том! А если через Казанского ворваться в эту цепочку?

– Ворвемся в цепочку, дальше что? Вступать в игру?

– Смотря что их интересует… Если Брунов, то мы можем сделать большое дело!

– Это зависит и от Казанского…

– Согласится!

– Я не об этом. Сумеет ли он их переиграть? Мы же с тобой решили, что Раскольцев очень сильный противник. И этот еще господин…

Все это звучало убедительно.

– Я вижу, Василий, вам очень хочется поехать в больницу… Ехать, однако, придется мне!

Я попросил главного врача больницы отвести мне часа на два отдельную комнату. Главный врач уступил мне свой кабинет. Туда привели Казанского. Дверь закрылась. Я запер ее на ключ, повернулся к Казанскому. В его глазах и мольба, и надежда.

Я показал ему свое удостоверение. Сам не стал задавать ему вопросов. Важно было, чтобы он все рассказал, чтобы раскрылась мера его искренности.

Всю историю знакомства с Нейхольдом он рассказал подробнейшим образом, ничего не утаил. Трудно ему было, человек хочет всегда выглядеть красиво. Художник – и вдруг спекулянт, мошенник… И этот порог он перешагнул. В лицах, живо, с полной беспощадностью к себе изобразил сцену вербовки его Эдвардсом.

Словом, рассказал все, вплоть до вызова «скорой помощи». Статья 64 Уголовного кодекса гласит: «Не подлежит уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своей связи с иностранной разведкой». Я показал ему портрет Сальге, тогда еще личности для нас туманной. Он его никогда не видел.

Наступала решающая минута. Посылка, небольшая картонная коробочка из-под пилюль, лежала передо мной на столе. Он не открывал ее.

О вступлении в большую игру речи пока еще не шло. Но позондировать, попробовать, пойдет ли игра, мы могли.

– И предположений никаких нет, – спросил я его, – кто придет к вам на встречу у памятника Пушкину?

– Никаких!

– У вас нет желания прогуляться по Большой Бронной от Никитских ворот до площади Пушкина?

– Мне? Сейчас? Сегодня?

– Не сейчас! У вас целый день впереди, чтобы подготовиться! Вы этим нам очень поможете.

Он растерялся.

– Разве вы не думали, что и мы можем к вам обратиться за помощью, чтобы до конца разобраться во всей этой истории?

– Думал.

– Вот мы и обратились к вам с такой просьбой! Вашу встречу мы обезопасим всеми мерами…

– Мне кажется, что они следили за мной…

– Это действительно только кажется…

– «Волга» за мной…

– Не следили! – перебил я его. – Это мы знаем точно! Но мы не настаиваем – это должно быть ясно выраженным вашим добровольным желанием!

Он согласился.

Решено было, что он останется до вечера в больнице.

Специалисты открыли коробочку и обнаружили в ней бобину с магнитной проволокой. Проиграли ее на соответствующей аппаратуре. На ней оказалась запись уже известного разговора на веранде дачи Раскольцева с Бруновым. И все… Вопрос, куда протянулись руки хозяев Раскольцева, был ясен. Брунов и сфера его деятельности… Их интересовала система гражданской обороны.

Пожалуй, имело смысл «помочь» им через Брунова. Обычно разведки очень критически относятся к каким-либо сенсационным удачам. Всегда в таких случаях возникает опасность наткнуться на дезинформацию. Но никто не может на первых порах, а иной раз и на протяжении длительного времени определить, достоверные это сведения или дезинформация.

Все эти соображения я изложил Сергею Константиновичу. Такого рода игра – дело крайне деликатное.

– Вы еще раз, – начал Сергей Константинович, – приостановили арест неизвестного… У вас уже созрел какой-то план?

Я высказал свои предложения по игре. Правда, я пока мог говорить только о примерной схеме. Брунов – Раскольцев – Казанский и то лицо, которое должно определиться вечером. А это означало, что и сегодня вечером мы не арестовываем неизвестного…

Сергей Константинович обещал до вечера посоветоваться с Бруновым.

Между тем Волоков и Сретенцев позвали меня в спецлабораторию.

Был проведен сравнительный анализ фотографий Гусейнова с фотографиями, хранившимися в архивах по одному давнему делу.

Мы получили фотографию нашего неизвестного в годы войны, во время Тегеранской конференции. Он состоял в группе, которая готовила покушение на Рузвельта. Был задержан иранской полицией. При невыясненных обстоятельствах скрылся. Иранская полиция передала нам на него материалы и фотографии, в том числе и отпечатки пальцев. Именовался сей господин в те годы Сальге.

Отпечатки пальцев, снятые иранской полицией, совпадали с отпечатками пальцев на разбитом стакане в купе мягкого вагона, где был убит Шкаликов.

Изо всего этого можно было заключить, что уже в годы войны Сальге состоял в составе отборной немецкой агентуры.

Прошлое Раскольцева и Шкаликова тонуло пока во мраке… Надо было искать и искать, и не только по архивам.

Если Раскольцев замешан в карательных операциях, то ждать его звонка, его прихода с повинной не приходилось…

15

В 18 часов 10 минут Казанский вышел из такси у Никитских ворот, около Кинотеатра повторного фильма.

Огляделся. Постоял на перекрестке. Посмотрел на часы на столбе.

Перешел улицу, купил в цветочном киоске букетик цветов. Фланирующей походкой направился к Большой Бронной.

Наблюдение за всей операцией было организовано с привлечением всех современных технических средств. Мы не имели права ни одной секунды рисковать его безопасностью. Мы также предполагали, что они тоже установили с этой минуты наблюдение за каждым его шагом и жестом. Наши товарищи из оперативной группы получили указание все время находиться между Казанским и тем, кто будет заподозрен в слежке за ним.

Но мы ждали Сальге. И он появился. С Казанским было договорено, что, лишь только он заметит Сальге, он войдет в первый же подъезд. Переждать. Для Сальге это будет признаком того, что Казанский вышел на встречу, остерегаясь. Наши сотрудники в эту минуту смогут войти между Казанским и Сальге.

Сальге шел навстречу Казанскому. Казанский пропустил его и вошел в подъезд. Сальге дошел до киоска с мороженым. Купил мороженое и повернул обратно. Но между ним и Казанским уже шел наш человек. Сзади Сальге шли еще двое. Сальге был взят в кольцо.

В 18 часов 20 минут, когда Казанский шел уже по Большой Бронной, от площади Пушкина по Большой Бронной навстречу ему двинулся Нейхольд. Я снял трубку и соединился с Сергеем Константиновичем. Доложил, что операция проходит точно по плану, без всяких отклонений, что все в сборе и на линии.

– Не трогать! – коротко ответил Сергей Константинович.

Настала минута, когда Казанский должен был пропустить мимо себя Сальге.

Мы не хотели, чтобы Сальге оставался за спиной Казанского.

Казанский остановился возле театральной афиши. Прошел мимо него наш товарищ, прошел и Сальге. Прошли еще двое наших. Казанский двинулся вперед. Разминулись Нейхольд и Сальге. Сальге остановился завязать шнурок на ботинке.

Стережет!

Нейхольд и Казанский сближались. На лице у Нейхольда расплылась широкая улыбка.

– Здравствуйте, Евгений! – воскликнул он. – Давно с вами не виделись!

– Что не заходите? – спросил в ответ Казанский.

Нейхольд протянул руку, слегка двинув бровями.

Казанский вынул правую руку из кармана, в ней была коробочка. Они поздоровались, коробочка осталась в руке Нейхольда.

– Недосуг, все недосуг… Забегу как-нибудь… – Полушепотом добавил: – Почему у вас с утра не отвечал телефон?

– Так лучше! – полушепотом ответил Казанский. Они раскланялись, каждый продолжал свой путь. Сальге двинулся за Казанским.

Два чекиста шли за Сальге.

Казанский вышел к памятнику Пушкину. Сел на скамейку, как бы кого-то поджидая. Сальге сел на скамейку в сторонке.

Посидев минут десять, Казанский направился к стоянке такси. Уехал. Сальге встал и пошел.

16

На другой день мы с Сергеем Константиновичем отправились к генералу Брунову. Сергей Константинович особо оговорил, что наша встреча должна состояться на командном пункте.

Гражданская оборона… И без специальной поездки на командный пункт мы могли догадываться: здесь есть что сберегать от посторонних, а тем более враждебных взглядов. Гражданская оборона – это система спасения страны, ее населения, промышленности, городов в случае, если агрессор развязал бы ракетно-ядерную войну.

Наше время потребовало реорганизации этой системы. Научные и технические достижения отразились прежде всего на средствах доставки ядерного оружия, оружия массового уничтожения. Межконтинентальные ракеты, сверхзвуковые бомбардировщики практически не ограничены никакими расстояниями. Сегодня любая точка земного шара может быть атакована.

Изменились и средства разрушения. В случае катастрофы на мирное население теперь обрушились бы такие беды, которых ранее не знали войны.

Для того чтобы уничтожить население, те, кто собрался ото сделать, должны знать, как и чем защищены те люди, которых хотят уничтожить…

Брунов оказался человеком приветливым, очень интересным собеседником. Конечно, в первую минуту он держался настороженно. Его удивил наш визит и в какой-то степени даже и обеспокоил.

Чтобы развеять все его недоумения, Сергей Константинович попросил меня рассказать о Раскольцеве. Услышав эту фамилию, Брунов переспросил:

– О ком? О ком вы собираетесь мне рассказать? О Раскольцеве?

– О Раскольцеве! – подтвердил я. – Об Алексее Алексеевиче Раскольцеве…

– Это отличный врач! – воскликнул он. – У нас прекрасная поликлиника, но я у него лечусь… Он мне очень помог!

– Раскольцев, по нашим данным, работает на иностранную разведку!

Брунов помрачнел. Трудно рушилось у него доверие к человеку.

– Данные… Какие это данные? – спросил он в упор. – Проверенные это данные?

– Он работающий агент… Вчера пошла от него разведывательная информация… Она еще не ушла за рубеж… Но может уйти, или мы ее можем остановить…

– Как вас понять?..

– Раскольцев получил задание разрабатывать вас, Петр Михайлович! На первый случай он записал вашу беседу с ним у себя на даче во время партии в шахматы…

Брунов рассмеялся:

– Недорого же стоит эта информация… Это же глупость! Что он от меня мог бы получить? Я с юных лет служу в армии… Знаю, что и где говорить…

Я объяснил Брунову, что никто и не надеялся вот так сразу от него что-то узнать… Прежде всего Раскольцев закрепит знакомство, будет записывать на магнитную ленту все разговоры, высказывания; по отдельным словам, по намекам там будут составлять общую картину… И, скорее всего, будут подыскивать возможность скомпрометировать объект их внимания или через Брунова установить связь с человеком менее стойким… Словом, началась работа…

– Так что же вы не арестовываете его? – спросил генерал.

Мы переглянулись с Сергеем Константиновичем.

– А надо ли торопиться с его арестом? – спросил Сергей Константинович.

Брунов сразу все понял.

– Товар у нас найдется для таких покупателей…

– Вот, вот, – подхватил Сергей Константинович. – Мы и приехали посмотреть на товар… Вернее, из чего можно сделать товар…

– А поверят они? – спросил Брунов.

– Вопрос философский! – ответил тоже с улыбкой Сергей Константинович. – Вступая в игру с противником, любая разведка ставит перед собой вопрос: а поверят ли? Иногда вдруг такая возьмет заумь контрразведчиков, что и настоящая информация оценивается как дезинформация, иногда удается дезинформацию выдать за истину… Я заметил: чем труднее получить «информацию», тем больше в нее верят… Мы создадим специальные трудности… Да и самый выход на Раскольцева для них уже был сопряжен и с большими затратами и трудностями… Что мы им дадим? Вот вопрос.

– То, что они ищут…

Брунов подсказал нам, что они могли искать.

Мы должны были признать, что ради такой цели стоило продолжать уже начатую игру.

Итак, не трогать ни Сальге, ни Нейхольда, ни Раскольцева… Игра началась…

Нейхольд взял билет на самолет до Парижа. Сальге приехал на аэродром в час его отлета. Опять проверял…

И тут неожиданность…

17

Примерно в то время, когда Нейхольд собрался на аэродром, Раскольцев выехал с дачи в Москву. А через час после его отъезда с дачи раздался у меня в кабинете его телефонный звонок.

– Никита Алексеевич! – начал он. – С вами говорит доктор Раскольцев… Вы принимаете мои лекарства?

Я ждал этого звонка. Рецепт лежал у меня на столе под стеклом на случай, если Раскольцев спросит меня, какие я принимаю лекарства.

Дрогнула, стало быть, у него душонка… Так я подумал в ту минуту.

– Принимаю ваши лекарства, Алексей Алексеевич! – ответил я ему.

– Именно его лекарства! – заметил тут же Василий и усмехнулся.

– Собираюсь к вам… – продолжал я. – Никак не выберусь…

– У меня тоже возникла нужда посоветоваться! – откликнулся Раскольцев. – Помните наш разговор касательно истории? Хотелось бы обратиться к вам за помощью…

– Всегда рад помочь! – ответил я, ожидая, что последует далее, сколь настойчив будет Раскольцев.

– Если вы не очень заняты, я хотел бы к вам заглянуть.

– Пожалуйста! Я закажу вам пропуск.

Я положил телефонную трубку.

– Что это его к нам нелегкая несет? – проговорил Василий. Я ждал именно такой его реакции. Шутя заметил:

– Я не мешал вам опекать вашего Казанского, Василий Михайлович! Почему же вы так несправедливы к моему подопечному?

Раскольцев вошел ко мне в кабинет твердым шагом немного усталого немолодого человека. Держался в меру самоуверенно. Он поздоровался и тут же осведомился:

– Курить вы не бросили?

Он слегка потянул в себя воздух. В кабинете, вероятно, пахло трубочным табаком.

Я виновато пожал плечами.

– Бросать! Бросать! – наступал он. – Ничего не знаю! Бросайте курить!

Он протянул руку и взял меня за запястье послушать пульс. Может быть, именно так ему было легче начинать разговор, ради которого он попросился сюда, в это здание. Профессиональный навык помог ему войти в ритм встречи.

Но я не стал развивать разговора о болезни, я не считал нужным помогать ему. Он сам должен был переступить тот психологический барьер, который, мне виделось, встал перед ним.

Но я ошибся на этот раз. Он пришел к нам не с повинной!

– Решил я, – начал он несколько патетически, – вспомнить былое… Все нынче мемуарами увлеклись… У меня какие же мемуары! Но рассказать как врач, как человек гуманной профессии, о страшном прошлом, о том, что такое фашизм, как изничтожал он личность, мне думается, я сумел бы небезынтересно для нашей молодежи…

Я не поднимал глаз… Опасался, что выдам себя. Лицемерие его меня не сразило, я знал, что это противник из сильных. Я боялся, что выдам свое торжество… Игра пошла. И он пришел меня проверить, проверить, почему я у него оказался на приеме, проверить, конечно, чем я занимаюсь здесь, выяснить, что мы знаем о Шкаликове. Я ждал этого вопроса с минуты на минуту. Я даже ускорил его.

– Чем мы можем быть вам полезны, доктор? Все, что в моих силах, я готов сделать…

– Времени прошло много, – неторопливо продолжал Раскольцев. – Память – инструмент не всегда надежный… Кое-что надо мне перепроверить… Трудно найти теперь тех, с кем пришлось сталкиваться там, в лагерях… Иные умерли, иных не могу найти…

В знак согласия я кивнул головой.

– Трудновато… Согласен! Война раскидала людей! И после войны прошло сколько времени… Но может быть, поищем вместе с вами… Кого вам хотелось бы найти?

– Был у меня там товарищ… Вместе с ним бежали… Он был организатором побега… Его находчивости я обязан жизнью! Простой человек, рядовой солдат…

– А вы разве не были рядовым? – спросил я негромко и как бы даже удивившись. Только на секунду я посветил в бездну, которая разверзлась перед Раскольцевым. Вопрос этот может показаться простым только по первому ходу. Я зацепился за его слова «рядовой солдат». Внешне на этом все и заканчивалось. Начинал войну в рядах Красной Армии Раскольцев тоже рядовым… В карательном легионе он значился по нашим материалам офицером.

Я не спросил, «вы были или не были рядовым», вопрос исходил от открытого подтекста, я как бы удивлялся, что он зачисляет себя не в рядовые…

Боюсь, что Раскольцев не уловил столь сложного подтекста, это, конечно, хорошо, что не уловил, это была еще одна проверка его настороженности. Мне было важно теперь использовать этот его визит с наибольшей для нас пользой. Я не обольщался… Если мы вступали в игру и игра принималась, то с Раскольцевым вот этак, с глазу на глаз, мне беседовать придется теперь не скоро. Он ответил:

– Я был тоже рядовым… Но разница между нами была… Я войну начинал студентом, он начинал, мне кажется, не очень-то грамотным деревенским пареньком… И оба мы попали в плен… По каким лагерям и где он скитался все годы – я не знаю… Мы встретились с ним буквально в последние дни войны… В лагере под Познанью… На польской земле… Шкаликов его фамилия. Сергей Николаевич… И все! Больше я о нем ничего не знаю! В адресном бюро не справишься. Год его рождения мне неизвестен. Место рождения неизвестно…

– И лагерь немецкий, вы говорите, был для него транзитным?

– Привезли его откуда-то…

– Маловато, Алексей Алексеевич! Посудите сами! Никакой пока зацепки вы мне не дали, чтобы его можно было найти…

– Было нас четверо… Одного я встречал после войны… Он умер… Некто Голубев… На улице его как-то встретил… Он бочком, бочком и в сторону… Но потом я справлялся… Он умер…

– Кто же четвертый? – спросил я.

– И имя и фамилию четвертого запамятовал… А может быть, даже и никогда не знал… В последние дни все в лагерях смешалось…

Не нарочно ли так ограничил круг своих сведений Раскольцев, чтобы выведать, не раскроюсь ли я, развивая его поиски? Все могло быть…

– Маловато, Алексей Алексеевич! – заключил я. – Могу дать вам совет… Вам известен адрес этого… Голубева?

– Был адрес… Когда мы встретились на улице в сорок седьмом году, он мне дал его… Несколько лет спустя я его попробовал найти… Не только дома, но и улицы не оказалось на месте. Старое все снесли, новое построили… Тогда мне в райисполкоме и в милиции помогли… Сообщили, что Голубев умер… Один умер… Семьи у него не было… Может, кто-то и был близкий, где же теперь найдешь?

Я развел руками, открыл стол и достал из ящика стола трубку.

– Стоп! – воскликнул Раскольцев. – Трубку долой! Нельзя!

– Трудно сразу, доктор!

– Потом будет легче!

– Мало вы мне дали для поисков… Не знаю, что вам и посоветовать!

– Нас, когда пришли части Красной Армии, допрашивали в особом отделе!

Я встрепенулся, изобразил живейший интерес на лице.

– Какое подразделение, часть, дивизия или полк вас освободили? Что-нибудь запомнили?

– Из истории знаю, что Познань освобождала восьмая гвардейская армия… Запомнил я и дивизию… Допрашивал нас офицер из особого отдела тридцать девятой гвардейской дивизии… Фамилии его не знаю… Не назвался…

Я записал на листке номер армии и дивизии… Фамилию Шкаликова.

– Это уже кое-что, Алексей Алексеевич! Но поручиться вам, что остались протоколы допроса, не могу… Могли и не остаться… Много тогда людей возвращалось из плена… Еще что-нибудь есть?

– Больше ничего…

Я обещал поискать протоколы допроса, мы расстались. Зашел Василий.

– Ну и как? – спросил он, не скрывая иронии. Я вздохнул.

– Ошибки, Василий, надо уметь признавать! Ошибся я! Он и не подумал виниться… Ищет Шкаликова… Для своих воспоминаний…

– Дерзок! – заметил Василий. – Может быть, он еще что-нибудь ищет? Сам он додумался к нам идти или ему посоветовал Сальге?

– Зачем это советовать Сальге?

– Со всех сторон интересно… Если он рассказал Сальге, что у него появился пациент из КГБ, Сальге мог насторожиться… Да еще в тот же день, когда у них был такой разговор… А?

– Предположим, насторожился.

– Нейхольд увозит с собой посылку, в тот же час к вам является Раскольцев. Проверка! Где вы, что вы делаете? Это первое. Второе! Раскольцев вошел в наш дом и вышел отсюда… Еще одна проверка. Третье… через нас пытаются выяснить, что нам известно о Шкаликове… Не связали ли мы его имя с Притыковым после железнодорожного происшествия? И это Сальге необходимо знать! И последнее. Не Сальге проверяет, а Раскольцев проверяет, чисто ли сработал Сальге… Для него это вопрос жизни и смерти…

Я должен был признаться, что Василий нащупал в своем анализе зерно истины.

Мы решили помочь им. Правда, это было не просто… из-за Шкаликовой. Не разрушая логики своих действий, Раскольцев должен будет нанести два визита. Визит к Шкаликовой, а потом к Власьеву. Власьева предупредить нетрудно. Он не из пугливых. Не испугается ли Шкаликова?

Узелок с ней вообще был из сложных. Мы не сообщили ей, что ее муж погиб. Переводы продолжали к ней поступать… Это входило в задуманную игру. У нее должно было сложиться убеждение, что милиция ищет ее мужа, но найти не может. Мы в любой момент могли ожидать к ней неожиданного визита. Теперь нам было ясно – Раскольцев обязательно к ней явится. Если мы ее предупредим, что же последует? Не расставит ли он каким-либо вопросом ловушку? Не выведает ли он, что Шкаликова пошла после визита Сальге в милицию? Может быть, именно для визита к Шкаликовой и сделал свой сложный заход ко мне Раскольцев?

Шкаликова произвела на меня впечатление женщины серьезной и выдержанной. Если ее предупредить, она смогла бы переиграть Раскольцева, она хитра, умна.

Вопрос! А пойдет ли к ней Раскольцев, не получив от нас ее адреса или, по крайней мере, подсказки, где ее искать? Раскольцев – не пойдет! Но все равно кто-то обязательно к ней явится.

Примешивалось ко всем этим вопросам и множество других тонкостей.

Взять хотя бы и такую деталь.

Я уже рассказывал о старшем лейтенанте Колобкове. А вдруг он тогда на допросе обронил, что протоколы он отправляет в архив на вечное хранение? Стало быть, если мы теперь скажем, что протоколы уничтожены, это может вызвать подозрение у Раскольцева. Это сейчас совсем ни к чему. Не исключено, что Раскольцев каким-то образом мог проверить, что протоколы целы.

Все, словом, сходилось на том, чтобы его допустить к Шкаликовой.

Можно было потянуть с ответом, посмотреть, связывает ли свой отъезд Сальге с окончанием проверки, которую начал Раскольцев.

Однако после раздумий мы решили не тянуть…

Я разыграл из себя очень обязательного пациента. Через два дня я позвонил Раскольцеву и сообщил ему по телефону, что протоколы я видел, что в них побег группы, в которую он входил, выглядит героическим, что жива жена Шкаликова, а сам он лет пятнадцать тому назад умер…

Прошло еще два дня, и Раскольцев появился в подмосковном городке. И не один. Он приехал на своей машине, на автобусе приехал Сальге. Аккуратно подчищал свои следы.

Но и Шкаликова была готова к этому визиту. Дочь она отправила к родственникам в Москву, Раскольцева встретила поначалу настороженно. Очень неохотно, с заметным для него сопротивлением втягивалась в разговор. Он назвался. Объяснил, что ее муж помог ему бежать из плена. Теперь вот, дескать, решил он о нем вспомнить и написать книгу. Она могла бы о нем рассказать. Он же герой, самый настоящий герой!

– Какой же он герой? – остановила его Шкаликова. – Всю войну в плену просидел…

– И в плену себя люди по-разному держали! – пояснил Раскольцев. – Он не только о себе думал, но и о других…

Он рассказал, как они убежали, какой это был риск, как убили немецкого автоматчика.

– Рассказывал он мне это… – отвечала Шкаликова. – И вас вспоминал… Говорил, что доктором стали… Все собирался к вам ехать лечиться… Не собрался… Утонул… А героем не был… Работал по счетной части да дачным сторожем… Жалела я его… Так и не выбился из нужды… Жизнь ему плен поломал… А может быть, и родился неумехой… Я его откуда же знала? Только поженились, а вот и война!

Выдержала испытание. Провела все так, как нам было нужно. Раскольцев распрощался с ней, оставив ей в подарок шерстяной платок.

Пока шел у них в доме Шкаликовой разговор, Сальге дважды прошел мимо дома и сел на автобус. Сошел на остановке на полпути к Москве. Раскольцев ехал на машине. Сальге поднял руку, проголосовал. Раскольцев посадил его к себе в машину.

Их разговор известен нам с протокольной точностью. Это была их последняя встреча.

Сальге спросил:

– Есть какие-нибудь признаки, что она знает о его смерти?

– Никаких! – твердо ответил Раскольцев.

– Не знает она о нем… Хорошо! Не испугалась?

– Такую гражданочку не испугаешь! Вам это не понять! Русская баба! С юморком она смотрела на своего супруга… Терпела, и все…

– Пятнадцать лет прошло… Может быть, уже и забыла его?

– В герои его не зачисляет… И забыть, конечно, забыла… Похоже, что и вспоминать ей все это неприятно…

– Каков Дубровин, ваш пациент? Контакты с ним возможны?

– Как видите, возможны… Но я не хотел бы их продолжать. Это люди осторожные, тренированные…

– Пока не продолжайте… Я попытаюсь узнать, что о нем известие. Если он был в Германии в годы войны, то следы его могли остаться… Тогда будет ясно, как с ним себя держать… Больше к нему не напрашивайтесь…

– Надо бы проверить, как прошла версия с Притыковым.

– Ни в коем случае… Это элементарная ошибка. Не счесть, сколько преступлений раскрыто именно на том, когда начинали вот так проверять… Притыков со Шкаликовым не совместились. Для меня это очевидно… А для вас это главное… Гарантирую, вам, доктор, что личность его установить могли только по документам… Все было точно рассчитано… Казанского я проводил… Он трусил… Но все прошло чисто… Если бы за ним было наблюдение, я заметил бы… И его связной – не мальчик…

Теперь с генералом… – продолжал Сальге. – Не торопитесь! Беседа на веранде просмотрена нашими. Вопросы ваши поставлены слишком прямо… Чем дольше вы не будете задавать вопросов, тем лучше… Всячески его привяжите к себе. Пока на этом этапе укрепление знакомства, запись всех ваших с ним разговоров… События сами что-нибудь подскажут… Вы вошли в разряд очень ценных сотрудников… Сегодня я могу с вами уточнить наши расчеты… Что вас устроит? Вся сумма на руки или часть в заграничном банке?

– Все в заграничном банке и в валюте…

– Расходы на организацию дела в русских рублях здесь! Нас интересуют прежде всего средства связи, его службы. Это большая тайна, и ее оберегают. Если вы что-то получите из этой области, конечно, не сейчас, а когда выдастся случай…

– Мы можем сейчас определить сумму?