Текст книги "Хранить вечно"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

6

Стук в дверь поразил его как гром, он даже не сразу сообразил, что стук условный. Три частых удара и два удара пореже.

Он кинулся к двери и замер. Свершилось! Без дела Шевров в двенадцатом часу дня не мог прийти! Свершилось! Наташа! Он ничего не успеет ей сказать. А что сказать? Сегодня, через несколько часов, его имя прогремит на весь мир!

Курбатов распахнул дверь.

Из-за двери выступил незнакомый человек.

– Здесь не требуется ремонт канализации? – произнес он слово пароля.

Курбатов с недоумением уставился на него и вдруг торопливо ответил:

– Канализация исправна, надо починить рамы. Мы едем?

– Едем! – ответил Артемьев и двинулся в глубь квартиры.

– Я здесь один! Один я здесь!

Артемьев оглядел пустые комнаты и приказал:

– Одевайтесь!

Курбатов надел шинель, солдатскую шапку.

Артемьев даже присвистнул.

– Ничему-то вы, господа, не научились! – сказал он.

– Что такое? – Курбатов испугался, что этот мрачный посланец вдруг все отменит.

– В таком наряде? Хм! – Артемьев вздохнул. – Со мной сойдет. У вас есть оружие?

– Оружие? Есть!

Курбатов вынул из кармана брюк наган.

Артемьев взял наган Курбатова. Секунду, казалось, над чем-то раздумывал.

– Да… Оружие, прямо скажем, игрушечное… Но с оружием по улицам ходить сейчас опасно. Пусть пока ваша пушка полежит у меня в кармане. Так надежнее… Больше ничего нет?

– Нет! Зачем же? – Курбатов с удивлением взглянул на Артемьева.

– Вы знаете, Курбатов, что вам предстоит?

– Что?

– А разве Шевров не дал указания?

– Я его не видел три дня…

Артемьев вздохнул. Под усами скользнуло что-то похожее на улыбку.

– Я вас повезу к человеку, который вам все объяснит, – сказал Артемьев.

Они вышли в переулок. Артемьев осмотрелся. Могла быть и слежка, налаженная Шевровым. Свернули в подворотню, прошли двумя проходными дворами, вышли к автомобилю. Работал на малых оборотах мотор. Артемьев посторонился, пропуская Курбатова.

На хромированных колпаках колес Курбатов прочитал марку автомобиля. За рулем сидел шофер в кожаной куртке. Курбатов попятился. Артемьев уверенно подтолкнул его под локоть и тихо сказал:

– Садитесь! Я сейчас вас доставлю к человеку, который все устроит…

Автомобиль выскочил на Тверскую, спустился вниз, повернул с Охотного ряда и остановился у гостиницы «Метрополь».

На третьем этаже Артемьев постучал в дверь номера. Дверь открылась. Артемьев пропустил Курбатова и сказал:

– Знакомьтесь, Курбатов! Это и есть самый нужный вам теперь человек.

Курбатов стремительно шагнул вперед… и остановился.

– Я арестован?

– Нет! – резко ответил Дзержинский. – Я хотел с вами поговорить…

Курбатов оглянулся на Артемьева. Он спокойно выдержал его взгляд.

Дзержинский с любопытством смотрел на Курбатова и обернулся к Артемьеву.

– Феликс Эдмундович, мне нужно было удостовериться, не оговорили ли господина Курбатова. А он так торопился, что не потребовал каких-либо объяснений. Он слышал и видел только то, что хотел слышать и хотел видеть.

– Что здесь происходит? – воскликнул Курбатов.

Дзержинский спокойно разъяснил:

– Садитесь, Курбатов, я хотел бы с вами поговорить…

– Я вам все равно ничего не скажу!

Курбатов кинулся к окну, Артемьев удержал его за руку:

– Что с вами?

– Я прошу вас о милости, господин Дзержинский! Дайте мне оружие! Я застрелюсь!

– Вы боитесь отвечать за свои поступки? Или, может быть, вам стыдно, что вы бессильны доказать необходимость своих действий?

– О нет! Напротив! Шевров арестован?

– Нет, Шевров не арестован. Пока не арестован… Он выдал вас, надеясь этим купить снисхождение.

– Это неправда!

Дзержинский поморщился:

– Правда, Курбатов!

Курбатов махнул рукой:

– Мне все равно… На ваши вопросы я отвечать не буду. Следствию ничем не помогу. Верните мне оружие, я застрелюсь… Если вам неудобно, чтобы это случилось здесь, в гостинице, отвезите меня за город, заведите в подвал, куда угодно! Я прошу у вас милосердия!

Дзержинский покачал головой.

– Где и когда мы обещали нашим врагам милосердие?

– Может быть, и не обещали… Неужели вам необходим суд? Мне нестерпимо разбирательство! Результат тот же. Я сам…

Курбатову могло показаться, что Дзержинский задумался. Он прошелся по комнате, остановился возле Артемьева.

– Василий Михайлович, у вас патроны?

Артемьев вынул из кармана горсть патронов.

– Когда мы ехали в машине, я разрядил наган.

Дзержинский расставил патроны на столе.

– Мы должны проверить, какие это патроны.

– Пули отравлены! Можете не проверять!

– Верю, Курбатов! – гневно воскликнул Дзержинский. – Подлость за подлостью! И вы еще требуете милосердия!

– Тогда арестуйте меня и обходитесь как с арестованным!

– Может быть, придется прибегнуть к этой акции. Пока она преждевременна. Я хотел с вами говорить.

– Я не хочу! Это допрос? Я не буду отвечать на ваши вопросы.

– Нет, это еще не допрос! Я хотел бы спросить вас… Вопрос чисто эстетический…

– Большевики – и эстетика! – усмехнулся Курбатов.

Дзержинский не обратил внимания на усмешку.

– Мне докладывали, – начал он, – что вы дворянин, Курбатов…

– Дворянин! И этим горжусь!

Дзержинский остановил его предупреждающим жестом руки.

– Я тоже дворянин, но не вижу в этом предмета для гордости. Вы дворянин, офицер… Скажите, Курбатов, как вы относитесь к жандармам?

Курбатов не ожидал такого вопроса.

– К жандармам? Как можно относиться к жандармам? Жандарм – это несчастье России…

Дзержинский улыбнулся.

– Я рад, что у нас с вами совпадает отношение к жандармам. Хотя бы на один из вопросов у нас с вами одна точка зрения…

– Неужели вам так важно мое отношение к жандармам?

– Очень важно, Курбатов! Мне очень интересно, почему вы, дворянин, попали в компанию жандармов?

– При чем тут жандармы?

– Шевров – жандарм. Даже хуже. Тайный жандармский осведомитель. Провокатор, убийца…

– Но он всего лишь мой связной. Лицо подчиненное. Дзержинский отрицательно покачал головой.

– Это далеко не так! Он главная скрипка в вашем оркестре. А вас держали взаперти для какого-то темного дела. Какого? Вы знали, для какого дела?

– Вы можете мне доказать, что Шевров жандармский осведомитель?

– Это очень легко сделать! – ответил Дзержинский.

Он выдвинул ящик в столе, на стекло легла папка из архива жандармского управления.

Фотографии Шеврова анфас, в профиль, его обязательство доносить в жандармское управление о всех неблагонадежных, потом приказ о зачислении тайным платным агентом.

Курбатов брезгливо захлопнул папку.

– Вы можете, Курбатов, – предложил Артемьев, – ознакомиться с содержанием его донесений.

– Не надо…

– Курбатов… – тихо, как бы в раздумье, произнес Дзержинский. – Владислав Павлович, не так ли?

– Так.

– Вы не состоите в родстве с генералом Павлом Алексеевичем Курбатовым?

– Я его сын.

– Сын? Сын героя Порт-Артура? Павел Алексеевич Курбатов из славной семьи. Это же всем известно! Он внук декабриста Курбатова! Вы правнук декабриста Алексея Курбатова! Я не ошибаюсь?

– Нет.

– Правнук декабриста и – жандармы… Противоестественное сочетание!

– Каждый борется за свою Россию, господин Дзержинский!

– За Россию! Вы правы, Россия для каждого своя! За какую же Россию вы намерены бороться, Курбатов? Что вы видели, кроме кадетского корпуса и юнкерского училища? Где вы бывали, кроме Петрограда?

– В имении.

– Где?

– В Тульской губернии.

– У вас было большее имение?

– Нет! Маленькое имение.

– Может быть, вас обидело, что вы потеряли это имение?

– Нисколько! Моя мать едва с ним управлялась…

– Стало быть, я могу считать, что вы лично имущественных материальных претензий к большевикам не имеете?

– Нет! Не имею.

– Итак, вы бывали в имении матушки. Учились… Какую же все-таки Россию вы хотите защищать? Россию Романовых?

– Нет! Что вы! – воскликнул Курбатов, даже с ноткой возмущения в голосе.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один год. Через месяц исполнится…

– Двадцать один год – это и мало и много. У нас есть красные командиры, которые в вашем возрасте командуют армиями. Вы хотели бороться за Россию, даже вероятно, спасти Россию! Какую Россию?

Жизнь свою Курбатов считал конченой, и все, что с ним происходило в эту минуту, он воспринимал почти нереально. Он даже прикидывал, сколько часов ему осталось жить. Зачем тогда это длинное и трудное объяснение? Чего от него хотят?

Там, в той квартире в Петрограде, не проходило вечера, чтобы не сыпались проклятия на большевиков. Пришлось наслышаться всякого. Но человек с черепом, обтянутым бледной и мертвой кожей, сказал в последний вечер, перед тем как ему сесть в поезд:

«Все, что говорилось нашими старичками, забыть! Ни глупости, ни убожества у большевиков нет! За ними стройная и страшная логика жизни. Их вожди совсем не марионетки. Ленин – значительнейшее лицо современности. Запомните: это сильный человек, умный, образованный, блистательный полемист. Дзержинский! По странной случайности мне довелось с ним однажды столкнуться. Ни одна разведка мира не имела такого руководителя! Страстная убежденность! Ум философа, способности ученого! Если вдруг вам придется с ним столкнуться – лучше смерть! Вам не устоять!»

Человек прохаживался, нависая длинной тенью над Курбатовым. После молчания добавил:

«Если бы я был моложе и мое лицо не было бы известно большевикам, я никому не доверил бы этой миссии. Только на минуту поколебаться вам, Курбатов, и все пропало, он не оставит камня на камне от ваших убеждений, от вашей мечты!»

И вот его предал сообщник. Он не мог застрелиться, его втянули в объяснения… Перед ним противник! Но что же их разделяет? Курбатов не мог ответить на этот вопрос. А Дзержинский не торопит, он дает время подумать…

– Вы знали, Курбатов, на какое вас готовили дело?

– Это вопрос следствия! Я уже сказал, что на такие вопросы я не хочу отвечать.

Дзержинский резко разрубил ладонью воздух.

– И на этот вопрос, как и на первый, вы не сможете ответить! Одно из двух: или вам стыдно на него ответить, или вы и сами не знали, на что вас готовят! Дворянин, сын героя Порт-Артура, потомок декабриста, русский офицер… Как вы сможете признать, что из вас готовили ординарного убийцу?

– Нет! Это неправда! – вскричал Курбатов. – Восстание – это не убийство!

Дзержинский поморщился.

– Восстание? Кто же восставшие? Жандармский осведомитель Шевров, спившийся учитель фехтования из офицерского клуба, два – три еще каких-нибудь проходимца и вы, Курбатов? Так составляются террористические группы, но никак не центры восстания! Кто пойдет за жандармским провокатором?

– Он был только связным!

– Нет! Он не был связным, он руководитель террористической группы, где вам отводилась роль исполнителя и палача.

Дзержинский встал. Прошелся по номеру. Подошел к Артемьеву.

– Василий Михайлович! Объясните Курбатову, какое он имеет отношение к Тункину.

Артемьев сел, подвинул стул поближе к Курбатову. Положил на стол чистый лист бумаги, вынул из кармана огрызок карандаша и нарисовал кружок. В кружке вывел «Тункин». Посмотрел из-под густых бровей на Курбатова и ласково усмехнулся.

– Сначала мы на Хитровке, в притоне, напали на след Тункина. Сей Тункин перед воришками, сутенерами и беглыми офицерами похвалялся, что он спаситель России…

Курбатов недобро усмехнулся.

– Арестовывать Тункина было рано. Я прошел в притон, сел рядом с Тункиным, поставил штоф спирта, подпоил его, и он мне все выложил. Я спросил, сколько ему назначили за выстрел. Он назвал сумму. Я сказал ему, что его надувают. И знаете, что он сделал? Тут же помчался к Шеврову и раскрыл нам его явку.

– Провокация?

– Нет, Курбатов! – сказал Дзержинский. – Провокация – это выстрел из-за угла. А это работа. И, я вам доложу, отличная работа!

Артемьев начертил на бумаге еще один кружок и вписал в него: «Шевров». От первого кружка ко второму прочертил пунктирную линию.

– Теперь нам полегчало! Есть и второй… Тункин мне назвал фамилию и личность определил. Шевровы в Можайске держали бакалейную торговлю…

– Так он из купцов! – как бы с облегчением воскликнул Курбатов.

Артемьев понял, чему вдруг обрадовался Курбатов: все еще не хочет верить в жандарма.

– Из купцов! Но это ничего не меняет. Его папенька, купец не из последних, был черносотенцем. Участвовал и даже организовывал еврейские погромы. Пограбил, еще богаче стал. А сынок многих на каторгу спровадил и под виселицу подвел.

Курбатов пожал плечами, но равнодушия изобразить ему не удалось.

– Тункин к нему пришел! После такого визита Шевров должен был тут же сняться с места! А там у них скандал! Тункин требовал денег и грозился оружием. Шевров выбил у него из рук пистолет. Драка! Я и вошел в эту минуту к ним.

Артемьев умолк. Теперь должен последовать вопрос Курбатова, очень важный вопрос.

Секунду – другую длилась пауза. И Курбатов задал тот самый вопрос, который был необходим Артемьеву:

– Вы, надеюсь, представились, когда вошли к ним? Назвались, предъявили мандат?

– Назвался и предъявил мандат…

– И полномочия на арест?

Артемьев понимал, что, если иметь виды на Курбатова, сочинительством заниматься нельзя.

– У меня и не было полномочий на арест. И арест был бы преждевременным. Я прикинулся их сторонником. Дело Шеврова: верить или не верить, что к нему за подмогой прибежал чекист. Он сделал вид, что поверил…

– А может быть, и правда поверил? Вы могли убедительно сыграть свою роль!

Артемьев засмеялся и покачал головой:

– Нет! Он не поверил… Он просто решил, что может от меня откупиться, сообщив ваш адрес. Он и адрес мне дал на Козихинский, и пароль… Продал, короче, вас, Курбатов!

Артемьев написал на листке бумаги «Курбатов» и обвел кружочком. Подвинул лист бумаги Курбатову.

– Как вы полагаете, Курбатов, можем мы на этих трех точках оборвать расследование?

Курбатов подвинул к себе лист бумаги, поднял глаза на Артемьева.

– Это уже вопрос следствия… Я сказал вам, что не буду отвечать на такие вопросы.

– Я вам еще таких вопросов не ставил, Курбатов! Вам и бессмысленно ставить! Вы ничего не знаете, вы были исполнителем воли Шеврова. Мы Шеврову будем задавать такие вопросы…

Дзержинский вернулся к столу. Слегка прищурившись, взглянул на Курбатова.

– Теперь вам ясно, какое вы имеете отношение к Тункину?

Курбатов промолчал.

– Как это увязывается с именем, которое вы носите?

– Никак! – выдавил из себя Курбатов.

– Что же нам теперь делать?

– Я просил вас о милости!

Дзержинский отмахнулся:

– Это самое простое! А как же быть с Россией, за которую вы решили бороться?

– Как же я теперь могу за нее бороться?

– Я убежден, что вы хотите своей Отчизне добра… Вы просто не нашли себя в этой борьбе. Какое мы должны вместе с вами принять решение? Хотите, я при вас спрошу у Ленина, как я должен поступить с правнуком декабриста?

– У Ленина? – удивленно переспросил Курбатов.

– Да! Я ему должен доложить о вас.

Дзержинский снял трубку, попросил его соединить с Лениным.

– Здравствуйте, Владимир Ильич, – начал он. – Я готов выполнить вашу просьбу. Террористическая группа, о которой я вам вчера докладывал, обезврежена. Один из участников группы – правнук декабриста… – Дзержинский умолк. Видимо, его перебил Ленин. – Да, это установлено, Владимир Ильич. Да, да! Он сын генерала…

Ленин опять о чем-то спросил Дзержинского. Дзержинский ответил:

– По неразумению, Владимир Ильич! Он сам не знал, куда его вовлекали.

После паузы Дзержинский закончил разговор:

– Спасибо за совет, Владимир Ильич!

Дзержинский положил трубку.

– Все разрешилось, Владислав Павлович! Вы свободны!

Курбатов встал.

– То есть как – я свободен?

– Вы свободны! Это значит, что вы можете располагать собой, как вам угодно!

– Не означает ли это, что я сейчас могу уйти?

– Можете. Я же сказал, что вы свободны…

Курбатов пожал плечами, направился к вешалке. Артемьев принялся складывать бумаги в папку.

У вешалки Курбатов остановился. Секунду помедлил и вдруг вернулся к столу.

– Я не могу так уйти!

– Почему же? – спросил Дзержинский.

– С кем сегодня был бы мой отец?

Дзержинский задумался.

– Это очень трудный вопрос, Владислав Павлович! Он был патриотом России, он был талантливым военачальником. Это все, что я о нем знаю… Тот, кому воистину дорога Россия, не станет ее по клочкам распродавать европейским авантюристам. Какую Россию вы думаете защищать?

Россию, о которой мечтал мой прадед! Именно об этой России и я думал… но я не знал, кто с ней и кто против нее.

Курбатов указал на листок бумаги с карандашными кружочками Артемьева.

– У вас здесь неполная схема… Я готов ее дополнить. Правда, я мало что знаю…

7

Несколько часов спустя Артемьев докладывал Дзержинскому и Дубровину о том, что ему рассказал Курбатов.

– Вижу, – заметил Дзержинский, – ваш подопечный меняет свои взгляды. Так оно и должно было быть. Мы в наследство получили человеческий материал, не всегда готовый к решению наших задач. Наше дело обработать этот материал, донести до каждого цели пролетарской революции… Я хотел бы посоветоваться с вами об одном варианте, связанном с Курбатовым. Невольно мы получаем возможность…

Дзержинский сделал паузу, словно бы еще раз продумывая свое предложение.

– Нет! – сказал он. – Не будем торопиться… Курбатов – правнук декабриста, отец его – боевой генерал, погиб в Порт-Артуре. Генерал боевой… Семья не из богатых, но мать Курбатова… Вот здесь начинается удивительная история. По нашим справкам, она полька из рода Радзивиллов… Старинный аристократический род, княжеская семья…

– Он? Князь? – спросил Артемьев.

Дзержинский усмехнулся:

– Его мать была княжной… Он в родстве с влиятельным родом в Польше…

– У нас могут возникнуть польские интересы! – заметил Дубровин.

– Могут возникнуть. Но я не возлагал бы особых надежд на такое родство. Для Радзивиллов – это обременительное родство… Пока он нам может помочь установить, кто направляет действия Шеврова и ему подобных…

– Можем упустить Шеврова, – сказал Артемьев.

– Можем и упустить, – согласился Дзержинский. – Но подумайте и о другом. Если возьмем Шеврова, мы будем его судить. Тогда с Курбатовым перекрываются все комбинации. А я думаю о центре белогвардейских заговоров! Ему там верят, он может проникнуть туда через тех, кто его посылал с оружием в руках в Москву.

– Молод! – не сдавайся Артемьев. – Тороплив!

– Если далеко смотреть, то хорошо, что молод. Шевров сюда больше не вернется! И сам побоится, и не пустят его… Второй раз по одной и той же тропке в таких делах не ходят… Курбатов там, в белогвардейском центре, важнее для нас, чем расстрелянный Шевров. Вы с этим можете согласиться, Василий Михайлович?

– Пожалуй, что так!

– Ваше мнение, Алексей Федорович?

– Согласен.

– Вы установили, с кем был связан Шевров по жандармерии?

– Жандармский ротмистр Пальгунов… Расстрелян! Шевров работал около орехово-зуевских ткачей… Несколько раз выезжал в Финляндию и там успел выдать группу социал-демократов. Провал с переброской оружия в семнадцатом году тоже на его счету.

Дзержинский задумался.

– Плачет по нем пуля! – заметил Артемьев.

– Кто был начальником у ротмистра Пальгунова? – спросил Дзержинский.

– Полковник Густав Оскарович Кольберг… Где он сейчас, установить не удалось.

– Кольберг? Это интересно! – ответил Дзержинский. – Помнится, как-то он присутствовал, когда меня допрашивали… Он занимался окраинами империи: Польшей, Прибалтикой…

Дзержинский встал и прошелся по кабинету. Посмотрел на Артемьева.

– Что вам рассказал Курбатов?

– О петроградской явочной квартире рассказал… Обрисовал некоторые личности. Откровенно говоря, не знаю, на кого думать: «Союз защиты родины и свободы»? Может быть, остатки этой организации? Возможно, что-то и новое. Очень уж густое офицерье…

– Приглашайте Курбатова! – приказал Дзержинский.

Курбатов вошел в кабинет. Покосился на нового для него человека, на Дубровина. Бородка клинышком, очки в металлической оправе, шпак, интеллигент, так он совсем недавно охарактеризовал бы его со своими однокашниками. А когда услышал его фамилию – дрогнул. Слыхивал о нем. Командовал Дубровин большевистской армией, рассказывали о нем, что вышел он из дворянской семьи.

Курбатов подробно рассказал о встречах на петроградской квартире, рассказал, о чем там шли беседы.

– Квартиру эту надо будет проверить. Свяжитесь, Василий Михайлович, с петроградцами. А теперь, – сказал Дзержинский, – поговорим подробнее о вашем, как вы его называете, наставнике. Штатский… Может быть, в чем-то обнаруживалась его военная выправка?

– Нет, – ответил Курбатов. – Я очень им интересовался. Спрашивать о нем не полагалось.

– Какие отличительные детали костюма вы могли бы отметить?

– Всегда в черном… При галстуке… Монокль…

– Монокль? Это уже деталь! – подхватил Дубровин.

– Деталь! – согласился Дзержинский. – Деталь… Еще раз опишите его лицо.

– Я нарисую, – предложил Курбатов.

Перед ним легли листок бумаги и карандаш.

Рисуя, Курбатов говорил:

– Череп, обтянутый кожей… Гладко выбрит. Худое лицо, как у святых на греческих иконах. Сильный, прямой, обрубленный подбородок.

Курбатов кончил рисовать. Дзержинский подвинул листок Дубровину.

– Размножьте и срочно перешлите петроградцам. Перевернуть весь город, но найти!

И опять обращаясь к Курбатову:

– Это он назвал вам Шеврова и дал к нему явку?

– Он.

Дзержинский сел за стол, озорно взглянул на Дубровина.

– Вы догадываетесь, Алексей Федорович, кто это такой?

– Нет, Феликс Эдмундович, но чувствую, что вы его узнали…

Дзержинский придвинул стул ближе к Курбатову.

– Вспомните, Курбатов, поворошите свою память! Это очень важно! Вспомните, может быть, кто-нибудь обмолвился. Случайно назвал его имя…

Дзержинский сделал паузу. Затем раздельно произнес:

– Кольберг!

Курбатов закрыл глаза, несколько раз про себя едва слышно повторил эту фамилию и покачал головой.

– Нет, не слышал…

– В его речи немецкий акцент вы не уловили?

– Очень четкая речь, медленно выговаривает слова… Он очень правильно говорил…

Дзержинский опять приблизился к Курбатову.

– Теперь я назову имя. Густав!..

– Густав! – схватился Курбатов. – Да, да, это я помню. Я забыл… Как-то его ждали… Вошел один из… Ну, словом, был там такой офицер, приходил почти всегда пьяный. Он вошел и спросил: «Густав не пришел?» От него отвернулись, и он понял оплошность. А немного позже пришел этот человек…

Дзержинский встал.

Курбатову невольно передалось волнение Дзержинского.

– Маловато, Феликс Эдмундович! – заметил Дубровин.

– Достаточно! – ответил Дзержинский, указывая на рисунок Курбатова. – Портрет и имя! Густав не такое уж распространенное имя. Вы хорошо рисуете, Курбатов. Вы учились?

– Немного! У нас в кадетском корпусе был хороший учитель рисования.

Дзержинский взял рисунок и отошел с ним к окну. Дубровин выжидательно смотрел на него, ждал и Курбатов.

– Кольберг Густав Оскарович! Живой его портрет! Вот она, ниточка, за которую Шеврова дергали… Жандармский полковник Кольберг! Посылал вас, Владислав Павлович, жандарм, направлял жандармский агент! Если бы можно было найти, как они связаны с Шевровым! Очень это нам важно! Похоже, что «Тактический центр» в Петрограде, который мы ищем, – это не только белые офицеры. Там и Кольберг замешан, а это… Это может далеко увести!

– Надо спросить Шеврова, – предложил Курбатов. Дзержинский остановился.

– Как спросить? Он нам ничего не скажет!

– Мне скажет! – ответил Курбатов. – Я потребую у него ответа!

Дзержинский наклонился через стол к Курбатову.

– Как я вас должен понять, Владислав Павлович?

– Я хочу очиститься от жандармов…

– И хотите помочь ВЧК?

– Да. Я встречусь с Шевровым и спрошу его. Я ничего ему не скажу о наших разговорах. Я спрошу его, как мне связаться с Кольбергом. Он обязан мне будет ответить!

8

…На свидания к Наташе Курбатов обычно являлся затемно. На этот раз темноты ждать было некогда. Он спустился от Лубянки крутыми переулками к Воронцову полю.

Мороз к концу дня отпустил. Переменился ветер, и воздух наполнился влагой. Падала с крыш капель. На глазах темнел от дыма и копоти ночной белый снег. Радостно метались по мостовой воробьи.

Курбатов шел медленно, в глубокой задумчивости…

Дверь открыла Эсмеральда. Удивилась, но тут же пришла в восторг.

– Когда же? Когда? – зашептала она ему в прихожей.

– Что – когда? – спросил он сдержанно.

– Не скрывайтесь, Курбатов! У вас на лице написано, что вы в заговоре… Когда?

– Сегодня! – ответил шепотом Курбатов.

– Наконец-то! Наконец-то! Я в вас верю, Курбатов!

Она подтолкнула Курбатова в комнату. Из глубины полузатемненной занавесями комнаты поднялась Наташа.

– Гость-то какой у нас сегодня! Нежданный, но загаданный! – возгласила Эсмеральда с порога.

У Наташи на плечах шубка, голова прикрыта платком. В комнате нетоплено. Эсмеральда куталась в меховую безрукавку.

– Рассказывайте! – приказала она.

– Я пришел к вам за помощью…

– Связь? Сигнал?

Наташа поморщилась. Что-то все-таки вынесла Эсмеральда из ее туманных рассказов о Курбатове.

– Не нужно столько восторженности, Эсмеральда Станиславовна! Все гораздо будничнее и проще…

Эсмеральда чуть склонила голову перед Курбатовым.

– Откуда такое философское спокойствие?

Эсмеральда подошла к столу, взяла листок бумаги и карандаш.

– Я слушаю вас! Адрес?

– Записывать нельзя. Придется запомнить!

Курбатов назвал адрес. Объяснил, кого надо спросить. Назвал место встречи: Сокольники, начало третьей аллеи.

Эсмеральда вышла в другую комнату. Оделась, против обыкновения, довольно скромно и отбыла.

Курбатов запер за ней дверь и остановился на пороге комнаты.

Зимний день вдруг вспыхнул холодным солнцем. Наташа откинула тяжелые занавеси.

– Эсмеральда любит темноту! – сказала Наташа. – А я люблю свет…

Курбатов не ответил.

– Что ты задумал? – спросила озабоченно Наташа. – Куда поехала Эсмеральда? Что ты от нас скрываешь?

Курбатов махнул рукой.

– Пустое… Теперь все встало на место… Пусть тебя не тревожит! Я много наговорил тебе пустых и ненужных слов! Я свободен от них! Я ото всего свободен, я пришел, Наташа, сегодня, чтобы сказать тебе… Я люблю тебя, Наташа! – произнес он почти шепотом. – Люблю…

Он поднял голову. Она стояла все в той же позе, опустив руки. Краска медленно заливала ее лицо и шею.

– Это правда, Наташа, я люблю тебя, я…

Но он не закончил фразы, быстро шагнул к ней, взял ее холодные руки и прижал к своему лицу.

Ему хотелось встать на колени, но он боялся показаться смешным. И когда склонился к руке, почувствовал быстрый, короткий поцелуй на лбу. Он поднес к губам обе ее руки.

Они долго сидели, прижавшись друг к другу, на диване. Она смотрела ему в глаза и спрашивала:

– Это правда? Правда?

А потом вдруг спросила:

– А что же дальше? Ты обрек себя на что-то невозможное!

Курбатов весело улыбался.

– То было, Наташа, страшным кошмаром! Не вспоминай! Я люблю тебя, и этим все сказано! Я на днях уеду на фронт. Идет война, я человек военный…

– На днях? Я думала, что мы успеем съездить к моим родным.

– Поедем! Обязательно поедем.

9

Эсмеральда остановила извозчика, не доезжая до дома, где скрывался Шевров. Постучала, как положено, в дверь. Шевров открыл и, ничего не спрашивая, впустил ее сначала в сени, потом проводил в кухоньку.

Эсмеральда передала ему просьбу Курбатова. Он спокойно ее выслушал, пристально всматриваясь в лицо.

– Значит, никак не желает идти обратно на квартиру? – спросил он.

– Никак! Говорит: опасно! Шевров крякнул.

– А чего же ему опасаться?

– Он сегодня какой-то особенный! – пояснила она. – То все в тумане бродил, а сегодня не стихами, а прозой говорил.

– И он часто стихами разговаривает?

– Да. В стиле восемнадцатого века. Все державинскими одами, а современность требует другого языка.

– Позвольте поинтересоваться, какого такого языка? Французского, что ли?

– Вы не в курсе! Это и понятно!

Эсмеральда критически окинула взором кухоньку с поблекши ми и обшарпанными обоями.

– Мы любим катастрофы! Все гибнет! Человек меняет кожу! Никаких законов, – все на слом… Мы верим только в чудо! Все остальное – ползучая проза. Мы будем воевать десятилетиями. Пойдет мужичок гулять с топором и с огнем по земле! Пожарами Россия умоется!

– Умылась уже! – ответил Шевров и сторожко отодвинулся от Эсмеральды. – А сегодня, что же, он рассказал, что делать надо?

Эсмеральда вздохнула:

– Все-то вы в секреты играете? А секреты все у него на лице читаются! Что мне передать?

– Ничего не передавать! Нет у нас никаких секретов, вы, наверное, спутали что-то, гражданочка! Я Курбатова и знать не знаю, мне было просто любопытно с вами побеседовать!

Эсмеральда подмигнула Шеврову, встала и пошла к двери. Он ее молча проводил до крыльца. Вышел. Постоял, дождавшись, пока она уйдет, размялся и вошел обратно в дом.

Шевров решил, что к Курбатову приходили, но не арестовали. Что же произошло с Курбатовым? Он же дал адрес Курбатова чекистам… Стало быть, и Курбатов, как и он, Шевров, стал объектом их внимания? Началась какая-то игра!

10

В Сокольники Артемьев выехал со своими людьми заблаговременно. Надо было надежно укрыться, выбрать позицию, чтобы в случае опасности прийти на помощь Курбатову.

Вызвездило. Высокие сосны затемнили аллею, в нескольких шагах стволы тонули в темноте.

Курбатов пришел минут на десять раньше. Он стряхнул рукавицей со скамейки снег и сел.

Около десяти часов Артемьев и чекисты приметили фигуру, она мелькала от сосны к сосне, прикрываясь в тени кустарников. Шевров! Он шел, волоча ноги по снегу, оттого не скрипел у него под ногами снег, делал остановки, прислушивался. Опять скользил от сосны к сосне. Неподалеку от скамейки остановился и прижался к стволу. Он стоял буквально в четырех шагах от Артемьева. Глаза Артемьева привыкли к темноте, и он мог различить каждый жест Шеврова. Все как будто бы складывалось удачно. Теперь Шевров не уйдет! И к Курбатову, по всей видимости, выйдет: зачем бы ему тогда сюда являться?

Курбатов посмотрел на часы: пять минут одиннадцатого.

Внезапно его прохватил озноб, хотя и не очень морозно. Курбатов встал, прошелся вдоль скамейки, повернулся. Тревога не проходила, она сделалась нестерпимой, он вдруг почувствовал себя как бы под прицелом. Стремительно упал в снег, на скамейку. Падая, услышал звук выстрела. Раздался еще один глухой выстрел, как будто бы стреляли в упор.

Курбатов увидел бегущего человека. Стрелять по мелькнувшей фигуре не решился. Побежал вслед, но его ослепила яркая вспышка и повалила с ног взрывная волна. Взорвалась ручная граната. Он вскочил и, слегка прихрамывая, шагнул в кусты. Наткнулся на лежащую фигуру. Наклонился: Артемьев!

По лесу раздавались крик и топот бегущих, гремели выстрелы, затем еще раз громыхнула граната, и все стихло.

Курбатов наклонился над Артемьевым. Тот шевельнулся, пытаясь приподняться. Курбатов подложил ему под плечи руки. Рука ощутила что-то липкое. Кровь!

Артемьев застонал и попросил:

– Тихо, браток! – Уставился ему в лицо: – Курбатов? Ранен?