Текст книги "Хранить вечно"

Автор книги: Федор Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Нашелся и здесь предатель. На что он рассчитывал? Уже позади было поражение под Сталинградом, позади была Орловско-Курская дуга. Гитлеровские войска с достаточной стремительностью откатывались на запад. Человек из нашей организации, оказывается, давно готовился к той минуте, когда гестапо придет в Будапешт.

По условиям конспирации он мало что знал. Он был связан только с двумя нашими людьми. Но, желая знать больше, он все же сумел расширить свою осведомленность. До Кемпенера он не добрался, но он, несомненно, мог догадываться, что здесь, в Будапеште, работает руководящее ядро нашего движения.

В его списке Кемпенер значился под знаком «Икс». Но в списке стояло несколько фамилий людей, работающих в нашей организации. Не две-три, которые он должен был знать, а до десятка фамилий.

Десять фамилий – это очень много: каждый из тех, кто был назван в списке, знал еще двух-трех человек. Если бы все эти люди попали в гестапо и гестапо заставило бы их говорить, этот список мог катастрофически расшириться. Нависла угроза полного провала.

Нам стало известно, что предатель передал список Ванингеру.

Надо было принимать срочные меры.

Кемпенер собрал самых близких ему участников нашей организации. В их числе оказался и я. Вот тогда нам и понадобились автоматы. Милый и славный мальчишка Курт Роншток добыл их с завидным изяществом. Ванингер любил кататься по солдатским публичным домам. На эти ночные «операции» он не брал с собой охраны. Логика подсказывала нам план действий.

Во двор дома возле одного из перекрестков, где должна была состояться наша трогательная встреча, мы загнали грузовик. На перекрестке стоял другой грузовик. Водитель делал вид, что ремонтирует мотор.

Мы спрятались в подъездах домов.

Машина Ванингера мчалась на большой скорости. Когда она приблизилась к перекрестку, водитель грузовика резко двинул машину и загородил проезд. «Мерседес» прибавил газу, пытаясь обойти грузовик, но навстречу сверкнули ослепительным светом фары второго грузовика, который был скрыт во дворе соседнего дома. «Мерседес» остановился, пройдя юзом несколько метров. Столкновения водитель избежал. Именно это нам было и нужно. Мы выбежали и окружили машину. Клацали затворы автоматов. Дверцы машины открылись. Ванингер поднял руки.

Наши люди вытолкнули из машины водителя, обыскали Ванингера и обезоружили его.

Я сел за руль, Кемпенер – на заднее сиденье за слиной Ванингера. Маршрут увоза Ванингера был разработан заранее. Я мчался по переулкам и улицам, включив полный свет. Ни один полицейский не имел права нас остановить. Все знали, что это машина Ванингера.

Последний раз должен был сослужить нам службу особнячок на берегу Дуная.

Внутри все было готово для встречи Ванингера. Канделябры со свечами, стоцка бумаги, чернила и несколько ручек.

В кабинете майора Дайтца Ванингер сделал вид, что он не узнал меня. Забавно!

В комнате было темновато. Горели свечи, электрический свет не включали. Но и этого было достаточно, чтобы он мог запомнить наши лица. И голоса! Разве мог он забыть голоса людей, которые провели с ним трагическую для него ночь? Наши голоса он не мог забыть. Мы допрашивали и судили его. Такое не забывается.

Мы его судили. Да, да, судили! Сами и назначили себя судьями. Не правда ли, как это недемократично?!

Где же суд присяжных, где судьи в мантиях, где адвокат подсудимого, где прокурор, облеченный государственной властью? Не было даже следствия.

Я считаю, что все было крайне демократично. А где были присяжные и судьи в мантиях, когда Ванингер отправлял тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей на расстрел, а лагеря, где без суда и следствия расстреливали массы людей и сваливали во рвы, которые ими же и были вырыты?

Ванингер получил то, за что он сам ратовал.

Я знал Кемпенера мягким, предупредительным человеком, даже веселым. Во Львове он напевал про себя какие-то веселые песенки. Он был обворожительным человеком.

Здесь стоял строгий и беспощадный судья.

Он стоял, Ванингер сидел, я вел протокол. Я едва успевал записывать. Пригодилось знание стенографии.

– Господин Ванингер, вы нам мешаете! – начал Кемпенер. – Вы стали на нашем пути, и мы решили с вами откровенно объясниться.

– Кому это «нам»? – спросил с вызовом Ванингер. Он заметно приободрился. Его не убили, с ним собираются о чем-то говорить. Как ловкий торговец, он, видимо, уже прикидывал, какой ценой он может откупиться от неприятностей.

– Вы работаете в гестапо, господин Ванингер… Ванингер усмехнулся:

– Вы не сделали открытия!

Кемпенер поднял руку, останавливая его рассуждения.

– Вы занимаете, господин Ванингер, значительное положение. С вами мне не надо играть в прятки. Я скажу, кому это «нам». Нам – антифашистам!

– Антифашистам? – переспросил Ванингер. – Такие есть… Мой служебный долг уничтожить антифашистов. Но антифашисты это еще не организация. Вы действовали как организованная сила! Какой же я организации помешал?

– «Вольным стрелкам»!

– «Черный лис»? Забавная встреча… «Черный лис»… Но это не имя… Я хотел бы знать, с кем имею честь…

– Вильгельм Кемпенер! Вам известна эта фамилия?

– Известна!

– Вот видите, как мы вовремя встретились! Что вам еще обо мне известно, господин Ванингер?

– Вас интересуют мои сведения? Ну что ж! Это недорогая цена за мою свободу.

– О нет, господин Ванингер, ваши сведения обо мне, ей-богу, не стоят жизни такого значительного деятеля, как вы. Разве уж в порядке любезности вы их мне изложите.

– Мне нравятся люди, подобные вам, Кемпенер! Если вы заметили, я вас не назвал господином, Кемпенер. Как-то непривычно обращаться со словом «господин» к человеку с выдуманной фамилией. Правда, под этой фамилией вы сражались еще в Испании. Куда вы выскользнули из Мадрида, это для нас пока остается загадкой. Вы видите, что я с вами откровенен!

– Я это ценю, господин Ванингер.

– Ваши следы обнаружились в Австрии. Там вы нам сильно мешали. С вами были многие из тех, кто не хотел присоединения Австрии к рейху. Но я слишком поздно обнаружил ваши следы. Когда я пришел в гестапо, вас в Австрии уже не было. Австрийская полиция кое-что уже знала о вас, но почему-то не хотела вас трогать.

– Может быть, может быть… – ответил Кемпенер.

– Нам известно, что вы ушли из Австрии через границу и опять исчезли. Однажды во Львове заключенные совершили дерзкий и хорошо подготовленный побег. Я имел большие неприятности. Лично расследовал это дело. Там чувствовалась ваша рука. Во всяком случае, ваше имя всплыло при расследовании. И опять пропало. У меня есть список действующей организации в Будапеште. Я полагаю, что вы там значитесь под знаком «Икс». Господин Икс – «Черный лис». Это точнее, чем Кемпенер! Не правда ли?

– Да, это точнее! – согласился Кемпенер.

– Что вам от меня нужно, господин «Икс»?

– От имени антифашистов, от имени людей различных национальностей и политических убеждений, объединившихся под одним знаменем борьбы с вашим режимом, я предъявляю вам обвинения.

– Вы не прокурор и не судья! – запротестовал Ванингер.

– Итак, признаете ли вы себя виновным в убийстве невиновных людей?

– Кого считать невиновными, кого считать виновными… Я действительно убил очень многих. Тех, кто мешал или мог помешать установлению диктатуры Гитлера. А диктатура Гитлера для меня – это интересы моей нации. Я немец. А вы немец, господин Икс?

– Я вам уже представился: я антифашист! Я представляю здесь и немцев, и русских, и поляков, и евреев – всех, кого вы убивали.

– Да, я убивал, приговаривал к массовому уничтожению всех «анти»… Всех, кто был против нас!

– Считаем это вашим признанием. Но вы убивали ради удовольствия убивать. Это вы признаете?

– Какая разница? – Ванингер пожал плечами. – Значит вы пристально следили за мной? Стрелял, не отрицаю.

– Что делали для вас заключенные в аккумуляторной мастерской на улице Яновского?

– Для меня?

– Пока вы признались в преступлениях, за которые сейчас мы судим, но вы совершили преступления, за которые вас судил бы ваш фюрер! Что производила аккумуляторная мастерская от фирмы «Аутоунион»?

– Аккумуляторную кислоту, вероятно…

– Нет! В этой мастерской для вас изготовляли ликеры. Сколько бочек бензина уходило на литр ликера? А бензин был очень нужен вашей армии на Восточном фронте. Вы жулик! Вы жулик даже перед своим фюрером. Вы взяточник, Ванингер. Вы полагаете, что Гиммлеру такого рода сведения были бы не интересны?

– Я могу подумать, что вы вездесущи…

– Вы убийца, взяточник и лжесвидетель! По законам цивилизованных народов выношу вам смертный приговор. Приговор обжалованию не подлежит!

Ванингер усмехнулся:

– Столько шума, чтобы убить одного человека! Нет, положительно, антифашисты – народ неполноценный!

Но Кемпенер не обратил внимания на эту реплику.

– Приговор обжалованию не подлежит. Однако властью, которой меня облекли люди моей организации, я могу отложить исполнение приговора. Отложить на неопределенное время. До конца существования рейха. До нового суда над вами, господин Ванингер. Взамен я потребую от вас некоторых услуг.

– Это вы могли сделать и раньше…

– Если бы я это сделал раньше, я не имел бы протокола нашего судебного заседания, который будет подписан и вами! У меня к вам два требования. У вас есть список, где я значусь под знаком «Икс». Вы знакомы уже с этим списком?

– Знаком.

– Кому он еще известен в гестапо?

– Я назову вам фамилию и имя офицера. Что это вам даст?

– Господин Ванингер, я прошу освежить вашу память! Вы покупаете свою жизнь. Ошибки быть не должно.

– Список хранится у меня в сейфе.

– Точнее! Только вам двоим известен этот список?

– А если я ошибусь?

– Приговор немедленно будет приведен в исполнение. Припомните: Гейдриха охраняла имперская полиция безопасности. Он был убит.

– Я понимаю значение вашей угрозы… И все-таки я утверждаю… со списком знакомы я и один из моих офицеров.

– Итак, вы возвращаете мне список, где я значусь под знаком «Икс». Вместе с ним вы мне передаете список всей тайной осведомительной и агентурной сети гестапо в Будапеште. Он тоже должен храниться у вас в сейфе. Далее. Вы вызываете сюда своего офицера и подателя списка. Вы здесь, на наших глазах, расстреляете своего офицера и провокатора. Я сфотографирую эту милую сцену. После этого вы свободны.

– Ключи от сейфа есть только у меня. Как я могу взять из сейфа документы, не выходя отсюда?

– Это вопрос техники, господин Ванингер! Вы дадите письмо офицеру. Офицер с документами явится сюда.

– Проиграл – плати!

Я тщательно переписал протокол допроса. Ванингер поставил свою подпись на каждой странице, затем подписались я и Кемпенер. Ванингер его подписи видеть не мог. Он поглядывал на меня. Ему хотелось, конечно, узнать, известно ли мне настоящее имя Кемпенера. Но конспирация научила меня не обременять себя излишними знаниями.

Затем Ванингеру было приказано соединиться по телефону с гестапо. Он сделал необходимые устные распоряжения, и Кемпенер уехал.

Вернувшись с документами, он дал подписать Ванингеру расписку, в которой говорилось, что он, Ванингер, добровольно передал два секретных документа в обмен на свою жизнь господину Икс.

Позже две магниевые вспышки осветили два выстрела. Выстрел в офицера гестапо и выстрел в предателя. Их расстрелял Ванингер.

Из заброшенного особнячка мы вышли первыми. Кемпенер покидал Будапешт, меня в городе держала Мария. Я переходил на нелегальное положение.

12

Пришла телеграмма от Дайтца. Вызывает на суд…

Так кто же все-таки майор Дайтц? Друг или враг? Я все же ему должен быть благодарен. Он назвал в числе стран, куда мне следовало бы поехать, Советский Союз… Не такое у меня в эти дни было настроение, чтобы искать интерес в туристическом путешествии. Но я пережил спокойно тревожные дни, опасное для себя время. Я ходил по московским улицам не озираясь, руки Ванингера здесь не могли меня достать…

Я вылетаю в Вену. Перед вылетом я должен дать телеграмму Курту Ронштоку. Он хотел меня встретить на венском аэродроме.

Телеграмма ушла. Мы с Марией упаковали вещи. Билеты были взяты на советский воздушный лайнер… Впереди… Что впереди? Тяжелые дни процесса. Схватка, затянувшаяся больше чем на двадцать лет.

Как мне недоставало тех самых протоколов, которые канули в неизвестность вместе с Вильгельмом Кемпенером!

Реактивный лайнер перенес нас через Карпаты и опустил на аэродроме близ Вены. От аэродрома до дома полчаса езды.

Завтра утром открытие процесса. Сутки… Жутковатые сутки…

У выхода с аэродрома стоял человек в очках, подслеповатый Фриц Грибль. Я сделал было движение к нему, но он остановил меня предостерегающим жестом. Медленно подъехала моя машина. Ее вел Курт Роншток.

Мы сели в машину. Трехсотсильный мотор легко и беззвучно снял машину с места. Через несколько секунд за нами возник эскорт из автомобилей. Роншток негромко пояснил:

– Здесь собрались ваши друзья, Эльсгемейер! Но не надо демонстрировать перед посторонними нашу дружбу. Будьте сдержанны.

Две машины обошли нас и зависли впереди: одна чуть влево от нас, другая чуть вправо. В хвост пристроилась третья машина, чуть далее – еще две. Автомобильный заслон. Друзья-Дома за время нашего отсутствия скопилась почта. Я перебирал письма. Никогда я не получал столько писем. Мои интервью, организованные Куртом Ронштоком в особняке Мельтцера, откликнулись потоком писем. Писали со всех концов света. Писали, выражая одобрение, посылали угрозы, предлагали свою помощь… И вот ничем не примечательный конверт. Без обратного адреса. Я распечатал его, – ожидая найти анонимку с угрозой. Но что это? Пожелтевшие листки бумаги. Мой почерк, знакомый текст… Протоколы. А вот и пожелтевшая фотография.

В объектив фотоаппарата попали угол комнаты и стена. У стены офицер в гестаповской форме. Ужас в его глазах. Он смотрит немигающим взором на Ванингера. У Ванингера в руке пистолет. Через всю фотографию надпись: «Мною, Германом Ванингером, генералом СС, по требованию подпольной антифашистской организации расстрелян офицер гестапо». Далее имя офицера. Это имя никому и ничего не говорит.

А вот и подписи под протоколами. Моя подпись, подпись… Подпись человека, которого я знал под именем Вильгельма Кемпенера. Его настоящее имя? Владислав Павлович Курбатов.

От автора

Я встретился с Владиславом Курбатовым в Москве. Он жил в районе Сокольнического парка. Небольшой дом, при доме сад. В саду горели яркими красками розы и тюльпаны, свешивались над крыльцом плакучие ветви белой акации.

Дома – везде книги. Английские, немецкие, испанские издания. Он рассказывал о своей жизни, а меня неотвязно мучил вопрос, и я его задал:

– Почему все это вы рассказываете мне? Вы должны сесть и обо всем написать!

– Мемуары? – переспросил он и покачал головой. – Много причин, почему я не могу написать. Прежде всего я и не могу! Вы вправе изменить имена, ситуации – я обязан обо всем рассказать протокольно точно, а быть протокольно точным не пришло время. Мечтой моей жизни было вернуться на Родину, в Россию, вернуться достойным ее сыном, а путь этот был нелегок…

И еще один вопрос мучил меня. А как же Наташа, как его сын Алексей?

– Вы виделись с сыном?

Он не отвел взгляда. Он умел говорить глазами. Едва замет» но улыбнулся, углубились морщинки у глаз.

– Видел и Наташу и сына… Они меня не видели, и я не знаю, решусь ли я когда-либо, чтобы они меня увидели…

…Есть в Кирицах тихий, обычно безлюдный уголок земли. Весной он вспыхивает цветами сирени; отцветает сирень, зацветает липа, издали слышен пчелиный гуд. Это сельское кладбище.

Путь в Кирицы не близкий, дальний, да еще и зимой. От станции я добирался на лошади. Жаль, что не пришлось положить цветов на заснеженный холмик, почтить память Владислава Курбатова. Свой долг перед ним я исполнил иначе, рассказал о нем в этой книге.

Книга вторая
НИКИТА ДУБРОВИН

Часть первая

1

айбах» долго петлял по горной дороге, взбираясь с каждым витком выше и выше. Тяжелые покрышки с грубым протектором проминали гравий, выбрасывая его под задние крылья.

Я очень внимательно следил за дорогой, пытаясь запомнить, куда меня везут, и проглядел резкий, почти под прямым углом, поворот в пролом каменной гряды. Дорога, прорубленная в скале, сузилась, двум автомашинам не разъехаться. Сверху ее прикрыли густые кроны каштанов. Въезд в туннель, увитый плющом, короткий туннель – и у меня на секунду создалось впечатление, что машина движется к обрыву в пропасть. Крутой, опять же почти под прямым углом, поворот – с одной стороны дороги высокая каменная стена, скала, с другой – обрыв в пропасть, огражденный крупными валунами. Впереди – ажурный стальной мост через ущелье, и мы остановились у глухих железных ворот. Ворота медленно раздвинулись. По мере того как разъезжались их створки, ажурный мост поднимался и уходил в скалу. Дорогу назад рассекло глубокое ущелье.

«Майбах» медленно въехал в ворота, они тут же автоматически задвинулись. Ни души! Ни прислуги, ни стражи – горный замок охранялся автоматикой.

Машина остановилась возле подъезда. Можно было подумать, что судьба занесла меня в Кащеево царство, где нет живых людей, а двери распахиваются по волшебству. Я сделал шаг вперед, двери поползли в разные стороны, и я попал в просторный холл со сводчатым потолком. Ноги утонули в ворсистом ковре. Стальные створки медленно сошлись за спиной, и тут же под потолком вспыхнула люстра.

Шагов я не услышал, как-то сразу увидел перед собой невысокого, сухонького старика. Его серые, бесцветные глаза смотрели из-под густых бровей. Я узнал его – фотографии Рамфоринха часто публиковались в немецких журналах и газетах. Раздался скрипучий тенорок:

– Кто вы и откуда?

– Меня доставили… – начал я.

– Я знаю, как вас доставили! – перебил он меня, и я ощутил по тону, что передо мной властный человек, подчиняющий своей воле.

– Документы вы мне прислали на имя Франца Клюге…

– О Франце Клюге – забыть! Он исчез и нигде не появится… Я вам приготовил другие документы… Что вы мне скажете о моем сыне?

– Он жив… Лечится от ожогов… Самолет сгорел…

– Ожоги опасны? Я могу ему помочь?

– Опасность миновала…

– У вас есть что-нибудь от него?

– Это было бы неосторожно! Я с ним там не встречался… Перелет был совершен ночью, никто не видел меня в лицо…

– Вы в этом уверены?

– Уверен!

Барон указал мне рукой выход из холла в коридор под каменными сводами. Мы прошли коридор, опять автоматически раздвинулась дверь в стене, в глаза ударил яркий солнечный свет.

От пола до потолка – сплошное стекло. Вся стена – стекло. За стеклом синее небо, перистые облака в вышине, внизу горные луга, еще ниже лес, а на дне долины серебристая лента реки.

В глубине огромный резной письменный стол, поставленный на мощные деревянные медвежьи лапы. Книжные шкафы того же стиля. На глухой стене во всю ее четырехметровую высоту – гобелен. По гобелену искусной рукой вышиты геральдические знаки, кабаньи головы, детали рыцарских доспехов. В центре поля, обнесенного геральдикой, парящий ящер, чудовище из кошмарных сновидений.

Я невольно остановился перед гобеленом. Барон взял меня под руку.

– Мой далекий предок! Обитатель здешних гор… Не каждый может гордиться геральдикой в сто миллионов лет… Останки этого вида найдены в моих владениях! Вы только приглядитесь, как он приспособлен для борьбы за жизнь! За господство над всеми земными тварями… Его царство длилось сто миллионов лет! Мы и тысячной доли не протянули…

Мы прошли к столу, барон указал мне на кресло, сам ушел за стол.

Некоторое время мы сидели молча, разглядывая довольно бесцеремонно друг друга. Наконец последовал вопрос:

– У вас есть необходимость сообщить о своем прибытии?

– Да!

– Каким образом вы собирались это сделать?

– Для этого мне надобно выехать в Берлин…

– Это долго и ненадежно. Я хочу, чтобы там, где мой сын, знали, что я сдержал слово! Рация вас устроит?..

– Нужна мощная рация. У меня ее нет.

– Я вам предоставлю свою рацию, если текст будет зашифрован.

Вот и началось! Время передачи не ограничивалось Центром, волна определена, но это лишь на первое сообщение. Текст – это шифр. Неужели барон доберется до шифра? Безнадежная попытка. Шифровался не прямой текст, а заранее обусловленный. Я записал цифрами нужный мне текст, сообщил, что благополучно прибыл к барону, встречен им, что разработанный маршрут нигде не нарушен. Барон взял листок, пробежал его глазами, снял телефонную трубку с одного из аппаратов на столе и продиктовал кому-то цифры, волну и время передачи. Мне оставалось надеяться, что приказ его будет выполнен беспрекословно.

Он дал мне листок с моей легендой, с моей биографией и объяснениями моего появления в его резиденции: приехал по его вызову из Бразилии работник одной из его фирм, немец, уроженец тех мест… Соответствующие документы были снабжены всеми необходимыми подписями и печатями. Я получил даже проездные билеты.

…Через несколько дней снова приехал хозяин замка, и мы опять встретились с ним в кабинете.

– Я стер все ваши следы! – заявил он.

Позже он назвал мне сумму, которую обозначил на чеке, переданном Гиммлеру, чтобы никто не искал Франца Клюге.

– Я прошу вас осознать, – подчеркнул он. – Я стер все следы, все остальное зависит от вашего благоразумия…

Меня встретили, доставили в горный замок, скорее даже в убежище от вероятных в далеком будущем воздушных налетов. Рамфоринх любезен, сдержан, краток.

– Когда я увижу своего сына? – спросил он меня. Ответ на этот вопрос давно был продуман и готов.

– Ваш сын в полной безопасности… Его безопасность гарантируется моей безопасностью…

– Где он?

– Вас интересует территория?

– Нет! У кого?

– У моих надежных друзей!

– Логично! – одобрил барон. – Вы не желаете открывать, кто вас послал?

Я всячески откладывал прямой ответ.

– Я в растерянности! – ответил я ему. – Разве наш человек ничего не разъяснил?

Но с Рамфоринхом такие уловки были бесполезны.

– Я заявил известному вам офицеру, что мне безразлично, кто вы, чьи интересы представляете… Но мне надо знать все детали, чтобы отвести от вас опасность! Вы мне безразличны, я забочусь о сыне!

После паузы короткий вопрос:

– Москва?

Таиться дальше не имело смысла.

– Москва!

– Я был в этом уверен! Что же интересует Москву в Германии?

– Москву интересует, – ответил я, – собирается ли Германия напасть на Советский Союз. И если собирается, то когда?

Рамфоринх улыбался одними губами, глаза оставались холодны и непроницаемы.

– У меня к вам просьба. Когда вы получите ответ на этот вопрос, окажите любезность – поделитесь со мной. Я много знаю, но вот сейчас, сегодня, я не знаю ответа на этот вопрос…

– Всему миру известны заявления Гитлера…

Рамфоринх перебил меня:

– Политический лозунг для консолидации сил, и только! Гитлер – вождь, ему нужны краткие и заманчивые лозунги!

– Если Германия готовит поход на Советский Союз…

– Стоп! Не говорите «Советский Союз»! У вас отличное произношение, никто не догадается, что вы русский… Этими двумя словами вы посеете сомнения… Немец не скажет «Советский Союз», он скажет «Россия»…

– Если Германия готовит поход на Россию, в Москве хотели бы знать, какими силами…

– Специалисты могут рассчитать, не выезжая из Москвы, сколько Германия может выставить танков и самолетов. Численность населения Германии известна, отсюда и ее мобилизационные возможности…

– Москву не может не интересовать и срок вторжения… Рамфоринх опять перебил меня:

– Двадцатый век – век массовых армий… Массовые армии невозможно отмобилизовать и передвинуть, чтобы об этом не стало тут же известно. Дорожная сеть в Германии совершеннее, чем в России… Даже если вы будете знать о начале общей мобилизации в первый же день, мы все равно вас опережаем в готовности к сражениям по крайней мере на месяц… Дипломатический корпус узнает о начале мобилизации в первые часы… Все тут же становится известным всему миру…

Не вступать же мне в спор с немецким промышленником о значении разведки. Я ушел в глухую защиту.

– Я всего лишь солдат, господин барон! Я обязан подчиниться приказу…

– Я тоже когда-то был солдатом, пока не стал императором… Вопрос войны и мира с Россией не зависит ни от меня, ни от вас. Ни от. Гитлера, ни от Сталина! Ход истории сложнее… Мы можем лишь удачно или менее удачно примениться к ее ходу! Что вы предпочитаете? Жизнь в этой резиденции, горный воздух, прекрасный ландшафт, для развлечения охоту или…

Я имел указание Центра попросить Рамфоринха рекомендовать меня на службу в какую-либо частную фирму. Я высказал это пожелание.

– Я полагаю, что в моем концерне вы будете неукоснительно соблюдать мои интересы… Вы можете стать образцовым служащим.

2

В коммерческие дела концерна, в котором Рамфоринх был одним из главных директоров, войти было не так-то просто. Это была настоящая империя с метрополией и колониальными владениями. В метрополии сосредоточивался ее мозговой центр и основные промышленные мощности. Ее колонии раскинулись по всему миру. Как и всякая империя, она имела и свою историю, и свое философское кредо.

Начала она собираться в 1904 году. В единую фирму воссоединились три химических завода. Действуя совместными усилиями и оперируя свободным капиталом, они поглотили своих мелких конкурентов, и в 1916 году фирма преобразовалась в картель. Разруха, инфляция, поражение, Версальский диктат… Рухнул государственный строй. Прокатилась по стране волна революции… Но картель к тому времени успел перешагнуть национальные границы. Падала марка, поднимался доллар. Так одного сосуда золото переливалось в другой. Картель базировался не только на марках и на долларах, но и на фунтах стерлингов и на франках. Национальные фирмы разорялись и вливались в картель, отдаваясь целиком на милость сильнейшего. В ареопаг сильнейших в эти годы вошел и Рамфоринх.

Когда я прикоснулся к делам концерна, он контролировал в Германии 177 заводов и около 200 заводов в других странах. Для того чтобы войти в курс дела, мне пришлось изучить свыше двух тысяч договоров и соглашений концерна с различными фирмами мира. Экспансия с черного хода. Француз, швейцарец, англичанин, швед, датчанин и даже житель США мог любоваться, как в его родном краю воздвигался новый химический завод, мог работать на нем, не предполагая, что строился этот завод на деньги концерна, раскинувшего свои щупальца из Берлина, не подозревая, что над ним распластались перепончатые крылья доисторического ящера, с острыми, в наклон зубами, приспособленными естественным отбором к захвату.

Я купил обычную школьную карту мира и отметил на карте черным карандашом заводы, впрямую или косвенно, через подставных лиц, принадлежащие концерну или контролируемые его капиталом. Зловещим шлейфом рассыпалось черное просо по всему миру, испятнав юг Франции, нагорные области Пиренейского полуострова, спустилось по побережью Италии и оттуда перекинулось на Ближний Восток, прочертило Ирак, Иран и замелькало на Больших и Малых Зондских островах, зацепилось за Филиппины и шагнуло через Тихий океан в Бразилию, Аргентину, Мексику – в подбрюшье Америки.

Из донесения в Центр:

«Прослеживается огромное влияние концерна на расстановку политических сил во Франции и в Англии. Несомненно влияние и на позиции финансовых кругов Америки. Оборотный капитал концерна составляет 6 миллиардов марок. Рост доходов в свободное обращение: 1932 год – 48 млн. марок, 1937 год – 231 млн. марок, 1939 год – 363 млн. марок».

Из инструкции для статистического отдела концерна:

«Всякий запрос и приказ военных офицеров, прикомандированных к статистическому отделу, выполняется неукоснительно. По их требованию готовить доклады и карты о промышленности и сельском хозяйстве за границей; готовить доклады о производственных мощностях всех государств и о сырьевых ресурсах, составлять экономические прогнозы по иностранным государствам, пользуясь всеми архивами фирмы, в том числе и секретными».

Полковник Пикенброк из военной контрразведки в связи с уходом из фирмы на другую должность написал благодарственное письмо руководителю сбытовой организации концерна:

«Я хотел бы сообщить вам, что покидаю свой пост и вскоре уезжаю из Берлина. Я особенно хочу вас поблагодарить за ваше ценное сотрудничество с моим учреждением. Я полагаю, что сотрудничество с моим преемником окажется еще более благотворным».

Инструкции главе фирмы, представляющей интересы концерна в США:

«Страна наводнена антинемецкими книгами. Проповедуется ненависть к национал-социалистскому движению. Очень желательно, чтобы в этом потоке информации была представлена и немецкая сторона, чтобы мы могли защищать на Американском континенте идею Великой Германии».

Из меморандума, определяющего задачи фирмы в США:

«Фирма обязана совершать по заданию совета директоров посещения, осмотры, обследования и оценки технического, финансового, экономического и промышленного порядка, касающегося любой существующей или планируемой отрасли промышленности, и представлять подробный доклад.

Знакомиться по заданию совета с американскими патентами, изобретениями с научной, технической, коммерческой и практической точек зрения.

Если интересы совета того потребуют, выполнять такие же задания в Канаде».

Гитлер произносил воинственные речи… Но он мог их не произносить, мог переменить партитуру и твердить каждый день о стремлении к миру. Деятельность концерна более верно говорила о том, что подлинные хозяева Германии неуклонно ведут страну к захватнической войне, к покорению мира. Концерн Рамфоринха один из нескольких…

Концерн по прямому поручению правительства через «Стандарт ойл» закупает на сумму в 20 млн. долларов авиабензин. Эмиль Кирдорф – глава Рейнско-Вестфальского угольного синдиката – отчислял в фонд Гитлера по 5 пфеннигов с каждой тонны проданного угля. Ниже трехсот миллионов тонн добыча угля не снижалась даже в кризисные годы. Директор концерна Круппа и владелец крупнейшего киноконцерна «Уфа» Альфред Гугенберг отчислял Гитлеру по 2 млн. марок в год ежегодно. Еще более щедрым был стальной концерн. Однако первым в списке должен стоять Густав Крупп фон Болен, президент Имперского объединения германской индустрии.

Гитлер произносил речи, позировал перед кинокамерами, вопил на партийных съездах в Нюрнберге, с ним вели переговоры премьеры. О Круппе упоминалось в газетах лишь изредка. Прохожие на улицах приветствовали друг друга возгласом «Хайль Гитлер». Это сделалось почти восклицанием «Добрый день», но справедливее было бы вместо «Хайль Гитлер» восклицать «Хайль Крупп». Непопулярен! Массы не приняли бы Крупна, его имя олицетворяло сталь, пушки и войну, он – империалист. Предпочтительно было выставить на политическую арену его главного дворецкого.

Там, в Москве, когда я занимался новейшей историей Германии, для меня было аксиомой, что Гитлер поставлен у власти, чтобы организовать крестовый поход против Советского Союза, что острие его агрессии нацелено нам в грудь. И в Центре, когда я получал инструкции, рассматривали проблему лишь в одном аспекте: Гитлер начнет войну против Советского Союза. Вопрос – когда и какими силами. Подготовка к войне проступала изо всех операций концерна. Вкладывались, скажем, огромные средства в производство синтетического бензина. Они могли окупиться лишь войной… «Дранг нах Остен» гремело с каждого перекрестка.