Текст книги "Начиналась жизнь"

Автор книги: Файвл Сито

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ПОЧКИ НАБУХАЮТ

Прошло три месяца, три вьюжных морозных месяца, а на четвертый высокий, могучий каштан под окном у Шраге стряхнул снег с ветвей и зазеленел.

Теперь дом насчитывал уже сорок ребят. Добрая половина из них – бывшие преступники. Шраге хорошо понимал это. В ближайшие дни он должен был привезти из Запорожья еще шестьдесят подобранных на улице. Тогда семья его будет состоять из ста человек.

«Ну и семейка!» – думал Шраге. Гордиться можно такой родней. Гордиться? Рановато! Не раз еще будет ему стыдно за своих детей, не раз еще придется оправдываться за проделки своих воспитанников.

Первым почувствовал весну Бэрл. Только-только отпустили морозы и неожиданно вышла из берегов речонка, залив половину предместья, как Бэрл совершил прогулку в город. Эта прогулка причинила Шраге немало неприятностей. На Московской улице увидел Бэрла, когда он подбирал «бычки» на тротуарах, инспектор Левман. Возвратился Бэрл домой поздно вечером, с большой шишкой на лбу. А на другой день пришла из милиции бумажка, в которой Шраге приглашали дать объяснение по поводу поведения его ученика Бориса Гринберга.

От Бэрла Шраге ничего не мог добиться. Тупое упрямство мальчика на этот раз перешло все границы. Только в районе милиции Шраге узнал подробности первой весенней прогулки своего воспитанника. Бэрл, оказывается; стянул на толкучке пару штанов. Его поймали и сильно избили.

По-своему воспринял весну Пашка. Весной на базар прибывают «римские гладиаторы». Они бьют себя по груди «двадцатипудовыми» гирями, делают «мост», то есть кладут на грудь доску и предлагают двадцати бездельникам стать на нее. Весной прибывают на базар «иллюзионисты из Тибета». Они глотают шпаги, иголки и вертят плоские тарелки на тоненьких палочках. Весной рынок заполняют «русские плясуньи» в широких разноцветных сарафанах и веселые гармонисты в блестящих сапогах. Все это очень любил Пашка. Любовь эту привила ему Казацкая слободка. Не раз он тогда еще завидовал клоунам из цирка, каждую весну появлявшимся в Курске. О, когда же и он станет таким великим артистом!

И вот теперь, когда только немного подсохло, Пашка по целым дням стал пропадать на рынке, не отходя до позднего вечера от разных базарных актеров.

Шраге был вне себя. Пробовал говорить с мальчиком, но Пашка не слушался заведующего. Весна растревожила его, он даже подумывал о том, чтобы уйти на лето из детдома. Шныряя целыми днями по рынку, он не умрет с голода. После смерти матери Пашка, уже немного научился «работать пальцами». Иное действие произвела весна на Бэйлку. Едва на тонких ветвях каштана появились зеленые почки, как она куда-то исчезла. Через несколько дней вернулась в новом платье. Каждый вечер теперь она подводила слегка глаза, пудрила маленький широкий носик и прогуливалась по Сумской. Бэйлка хотела быть взрослой, мечтала о молодом парне, который вел бы ее нежно под руку и заглядывал ей в глаза.

Залитые солнцем, высохшие крыши вызвали новые мысли и у Рохл, учительницы. Только теперь она вспомнила, что у нее больное сердце, а летом в городе ужасная жара и пыль. Больному человеку дышать нечем. А ей так нужен воздух! Израилю так же не мешало бы отдохнуть. Но где и как?

Набухшие почки высокого каштана принесли Шраге немало забот. Весна взбудоражила ребят. Дети уходили из дома на целые дни. Не запирать же в самом деле дверей! Нанять сторожа? Но это будет только раздражать детей Шраге решил созвать собрание воспитанников и обсудить положение сообща.

УЧИТЕЛЬНИЦА ГИНДА

Шраге уехал в Запорожье, Рохл заменяла его. На другой день после отъезда мужа на нее свалились сразу два события:

Бэрл убежал из детдома.

Прибыла новая учительница, Гинда Мурованая.

Первое событие не очень взволновало учительницу. Она почти не верила в перевоспитание Бэрла. Беспокоило только, что это известие будет неприятно Шраге.

Второй сюрприз пришелся Рохл совсем не по душе. Новая учительница, Гинда Мурованая, ей не понравилась. Явилась она в старой шинели, в запыленных сапогах. Очевидно, только что с дороги. Была среднего роста, с двумя ямочками на щеках, с чуть приплюснутым носом и темно-синими глазами. Волосы были подстрижены по-мужски и зачесаны кверху.

Она действительно только что приехала в город. Была на фронте. Теперь партийный комитет командировал ее сюда на работу.

С первых же дней Гинда Мурованая почувствовала, что ей трудно будет работать с Рохл. Ей не нравилось поведение учительницы Шраге, ее отношение к детям. Не то хотела бы видеть в детдоме Гинда. На этой почве стали происходить у нее столкновения с Рохл.

Началось с замечания, сделанного Гиндой одному из ребят в присутствии Рохл.

Однажды, не дожидаясь обеда, Гера подошел к Рохл:

– Тетя Рохл, я хочу есть.

Рохл пошла к себе в комнату и принесла мальчику из своего пайка кусок хлеба, намазанный патокой.

– Тебе не следовало просить у учительницы! – заметила Гинда Мурованая.

– Почему же? Ребенок хочет есть! – Рохл даже покраснела.

– Не всегда надо потакать детям.

– А я с вами не согласна.

– А если двадцать детей попросят у вас есть?

– Если моего собственного пайка хватит на двадцатерых, я его разделю между ними.

– Ну, а если не хватит?

Рохл промолчала.

– Надо отвыкать от этого, надо приучать ребят к тому, чтобы каждый ел тогда, когда ест весь коллектив.

ОДИН УБЕЖАЛ, А ПРИБЫЛО ШЕСТЬДЕСЯТ

Рассвет. Солнце еще не показывалось, когда жители Рыбной улицы увидели вереницу оборванных детей, тянувшихся по тротуару, как стадо гусей. Позади шел полный человек средних лет и внимательно следил за малышами. Это был учитель Израиль с детьми, привезенными из Запорожья. Рахитичные головы, точно кувшины из-под молока, раздутые водянкой животы. Шестьдесят длинных теней слонялись по детскому дому.

Несколько дней спустя эти тени приобрели вид живых людей: их выкупали, остригли, соскребли с тел кору грязи.

Бэрл шатался по рынку. Лето – лучшее время для беспризорного. Летом рынок принадлежит ему. Ярмарка существует для него. Толкучка тоже. Только для его развлечения выступают «иллюзионисты из Тибета» и веснушчатые гармонисты, ради его удовольствия ссорятся торговки.

На рынке Бэрл встретил своего давнишнего приятеля – кудрявого Йошку Кройна. У обоих в руках были теперь длинные тонкие палочки с гвоздями на концах. Ребята забрасывали эти палочки, как удочку, на селянские возы и тащили оттуда что попадется.

При каждом «улове» Йошка от удовольствия жмурил глаза: «Лафа!»

– Не следует, Израиль, так близко принимать это к сердцу. Ведь имеешь дело с уличными детьми. Еще не раз они будут убегать. Ну, сбежал Бэрл, что из этого? Надоест шляться по рынку и вокзалам – вернется. Конечно, кого-нибудь обкрадет, иначе и быть не может. Ты ведь знаешь их натуру. Тесно им здесь! Только на улице они чувствуют себя свободно.

Израиль молчал, нервно потирая руки. Кто-то постучал в дверь.

– Войдите!

Вошла Гинда Мурованая. Она села против Шраге, упершись локтями в колени.

– Что вы думаете о Бэрле, товарищ Шраге?

– А вы?

– Что же мне думать? Необходимо разыскать его, тут не может быть двух мнений.

Рохл искоса взглянула на Гинду.

Шраге решил пойти к Горбатому мосту: вспомнил, что там часто бывал Бэрл. Он шел по Набережной улице и все время смотрел на узкую извилистую речонку, высыхающую, как вылитые помои.

Из-под моста при его приближении вынырнул мальчик в потертом пиджачке без рукава. Они узнали друг друга.

– Ищешь своего воспитанника? Поминай как звали!

Мальчик плюнул сквозь зубы и показал на далеко отлетевший плевок.

Шраге хотел было схватить нахального мальчишку за шиворот, но Йошка увернулся и мигом исчез.

Шраге остался один. Он облокотился на перила моста и стал смотреть на воду. «Хорошие парни могли бы выйти из этих детей, – думал он, – умные, способные люди, но улица превратит их в преступников».

Он направился на Благовещенский рынок. Если не здесь, под мостом, то там уж наверное найдет Бэрла. Был жаркий день. Пока Шраге поднимался по Черноглазовской улице, у него вспотел лоб. Он перерезал Сумскую и спустился к рынку по Бурсацкому спуску. У самого рынка, на мосту, сидел, поджав под себя ноги, слепой нищий. Возле него – двое босых детей. Отец вертел ручку лиры и хриплым голосом пел:

 
Як умерла ма-а-ти,
Осталися рі-дні.
Як мати умерла-а-а-а,
Осталися бі-і-дні…
 

После каждого куплета нищий спрашивал у детей:

– Люди идут?

– Идут…

– Милостыню дают?

– Нет.

Тогда он запевал снова:

 
Як умерла ма-а-ти…
 

В нескольких шагах от него сидела нищенка и однообразно покачивалась, точно заведенная. Она выкрикивала одну и ту же фразу:

– Подайте, не минайте!.. Подайте, не минайте!..

А из глубины рынка сюда доплывали звуки гармонии. С гармонией конкурировала шарманка, а с ними обеими, заглушая их, соревновался мощный тенор, резко отдаваясь в ушах Шраге:

 
Маруся отравилась,
В больницу ее везут…
 

Шраге заблудился в лабиринте корзин. К нему пристала торговка:

– Молодой человек! Молодой человек! Вот яблоки! Таких яблок вы никогда не ели!

Другая старалась хриплым голосом перекричать конкурентку:

– Нет! Вот где яблоки! Возьмите, молодой человек! Попробуйте! За пробу денег не беру.

Кто-то толкнул Шраге корзиной в бок. Это угостила его, пробегая, толстая семипудовая баба. Она бежала, вопя истошным голосом:

– Жулик! Держите! Держите!

Кудрявый паренек бросился ей под ноги. Торговка растянулась. Но товарки ее кинулись к воришке, окружили, отрезали путь к бегству.

Поймали…

Это был низенький мальчик, с пепельными глазами, орлиным носом и длинными, цепкими руками. Две торговки держали его под мышки, а остальные поочередно били по щекам.

– Ах ты, жулик этакий!

– Убивать их надо, этих мерзавцев, пока не выросли! Житья от них нет!

– Дайте ему хорошенько! Дайте ему пару тумаков в бок! Что вы стесняетесь!

Мальчик не выдержал и злобно плюнул одной из баб в лицо. Торговки остервенели. Мальчика едва не задушили тут же. В эту минуту в круг ворвалась семипудовая баба с корзинкой и, пыхтя, закричала:

– Поймали? Нет, что вы на это скажете, а? От горшка три вершка, и уже… ах, чтоб ты не вырос! Я стою себе, считаю деньги, а он подбегает с каким-то еще. Один выхватил деньги, а другой – корзинку. Где мои пятнадцать рублей?

– А я откуда знаю? – дерзко ответил мальчик. – Что я, бог, что ли?

Кто-то в кругу рассмеялся.

– Бедовый мальчишка!

– Он еще смеется, этот мерзавец!

Шраге побежал на шум. Поднявшись на цыпочки, заглянул из-за плечей в середину круга. На мгновение оторопел, а потом стал пробиваться к мальчику.

– Бэрл, почему ты ушел из детдома?

– Вот они, их воспитатели!

– Чтоб они сгорели вместе со своими воспитанниками! – посыпалось из толпы.

Шраге не отвечал. Лицо его пылало…

– Пустите его! – вырвал он мальчика из рук торговки. – Вы не имеете права бить ребенка.

– Чем таких детей иметь, лучше жизни решиться. От таких детей удавиться впору!

Свисток милиционера разогнал торговок.

…Домой Шраге вернулся к вечеру. Долго не мог прийти в себя. Жена подала обед, но он не прикоснулся к еде.

– Оставь меня, Рохл!

– Ну, – робко спросила она, – нашел?

– Да, – нервно ответил Шраге.

– Где же это сокровище?

– В районе. Успел обворовать кого-то. Сидит. Позже пойду за ним. Его выпустят под мою ответственность.

– Израиль! – взволнованно воскликнула жена. – Ты сам накликаешь на себя несчастье. Уверен ты, что он завтра не сбежит снова? Можешь поручиться, что завтра он не попадется опять в краже?

Шраге молчал.

Ночью он обходил комнаты, где спали новые ребята, привезенные из Запорожья. Он подходил к каждой кровати: одному поправит подушку, другому прикроет ноги.

ПРОШЕЛ ГОД

Прошел год.

Стены выбелены.

Стены говорят:

«Один за всех и все за одного».

Один, учитель Шраге, бегает, суетится, спорит, бранится – все за них, за всех. И эти все тоже бегают, тоже суетятся, но никто из них не беспокоится об этом одном, который мечется по целым дням из учреждения в учреждение, оттуда за дровами, за пшеном, хлебом, обувью, книгами – и все это с ордерами в руках, с обрывками измятой бумаги, испещренной кругом разными закорючками.

«Товарищу Шраге из детдома номер… выдать то-то и то-то…»

Очень редко голова его отдыхает от суеты повседневных забот. Поздно ночью остается он наедине с собой. Изредка делает записи в дневнике. Он записывает в тоненькую тетрадь выдающиеся события из жизни детского дома, чтобы видеть путь, который проделала его семья.

Вот он вернулся после ночного обхода спален. Растворил окно, подсел к столику. Неполный месяц ныряет в небесных высотах. Шраге перелистывает тетрадь, читая свои записи, и улыбается.

«…19 марта. Понемногу, шаг за шагом, дети избавляются от уличных замашек. Постоянная беготня, заботы, суета не дают возможности поработать над собой.

…9 апреля. Сегодня вечером Бэйлка зашла в спальню мальчиков. Бэрл в это время строгал из дерева игрушечную кроватку. Между ними произошел диалог:

Б э й л к а. Для кого эта кроватка?

Б э р л. Если ляжешь спать со мной, то для тебя.

Необходимо завтра же как-то реагировать на это.

«…10 апреля. Было общее собрание по вопросу: Бэрл – Бэйлка. Собрание серьезное и напряженное. Да, дети знают многое, чего не следовало бы им знать.

…22 июня. Дети жалуются: снова пшенный суп и пшенная каша. Что я могу поделать?

…6 июля. Пробовал объяснить детям некоторые явления природы. Жизнь птиц. Трудно отвлечь: их мысль от привычного русла.

…7 августа. Мне не нравятся отношения Рохл и Гинды.

…20 августа. Вчера водил детей на художественную выставку. Увидев бронзовую фигуру нагой женщины, Бэрл начал толкать Файвла в бок. Девочек скульптура смутила. Они ведь никогда не видели настоящих произведений искусства.

…10 сентября. Сегодня беседовал с детьми о…»

…После блеклой осени наступает морозная зима, потом солнечная весна и кудрявое лето… И снова падают листья.

Прошел еще год.

ЗВЕНО ВТОРОЕ

ЮДКА ГРАК

На углу Ленинской улицы, на полуобгоревшей стене, висит вывеска с криво написанными еврейскими буквами:

«Комсомольский клуб «Восход»

Длинный указательный палец, нарисованный рядом со словом «Восход», показывает вправо. А когда сворачиваешь вправо, такой же палец направляет в третий этаж облупленного дома с выбитыми стеклами. Весь клуб состоит из одной длинной комнаты. Хозяин бежал с немцами, оставив в наследство своим преемникам большую деревянную икону божьей матери, скверную копию «Бури» Айвазовского, портрет Тараса Шевченко и пустой пузатый сундук.

Портрет поэта новые хозяева оставили на стене, прицепив к нему красную ленту; всех же остальные, упомянутых выше, им едва хватило на то, чтобы два раза протопить круглую капризную румынку. И сразу же, как только хмурая печка проглотила остатки божьей матери, новые хозяева забыли о своих предшественниках.

Клуб был открыт днем и ночью и всегда переполнен. Серые шинели, кожаные куртки, потертые кацавейки, дырявые башлыки. Хозяевами тут были парни, недавно вернувшиеся с фронтов, ребята из предместий, подростки из интерната. Тут они ели, спали, дискутировали, препирались с сионистами, которые иногда пробирались в клуб. На Ленинской улице всегда звучали комсомольские песни.

Весной клуб провел субботник древонасаждения. Ребята из клуба вместе с руководителем рассыпались по всем улицам с молодыми деревцами в руках и с лопатами за спиной.

Шраге стоял на Пушкинской улице. Весеннее солнце скользило по крышам. Он снял пальто и глубоко вонзил лопату в землю. Рядом работал Юдка Грак, парень на две головы выше Шраге, с продолговатым лицом, ровным тонким носом, полудетскими губами и редкими веснушками на лице. Учитель вытер платком пот со лба, потом провел им по слезящимся глазам.

– Ах, хорошо! – зажмурился он на солнце.

Парень молча погружал лопату в землю, солнце сверкало на металле. Потом Юдка ходил вокруг посаженных деревьев и любовно оглядывал их. Шраге это понравилось.

– Товарищ Шраге, – обратился вдруг Юдка к учителю, – почему вы не взяли с собой несколько старших ребят?

В самом деле, почему он их не взял? Конечно, это было бы для ребят большим развлечением. Впрочем, разве можно их выпустить на центральные улицы? На них еще нельзя всецело положиться…

– Почему так?

– Да потому, что это дети улицы.

– Кстати, где находится ваш детский дом?

– Неподалеку отсюда.

– Надо было бы как-нибудь к вам заглянуть.

– А что же! Тебе не мешало бы связаться с детским домом и провести там кой-какую работу среди старших ребят.

– Мне? – удивленно переспросил Юдка.

– Тебе.

– Что же, к примеру, я мог бы там делать? У меня ведь нет никаких педагогических способностей.

– Быть для них просто товарищем. Прочитал бы им газету, провел беседу по политграмоте.

Юдке понравился совет учителя.

– Это можно.

– Больше пока и не требуется.

– Согласен. Когда же зайти?

– Да хотя бы и завтра.

– С места в карьер, значит.

Они снова принялись за работу. Молодые деревца покачивались от легкого ветерка.

Пятнадцатого апреля в городе состоялся футбольный матч. Это было самое интересное состязание за последние годы. Играли команды Одессы и Харькова. Под бурные аплодисменты выбежала шеренга одесских футболистов, за ними шеренга харьковских.

Матч начался. С первой же минуты стало ясно, что побеждают одесситы. Прекрасная распасовка, мастерское умение держать мяч, удивительная игра и классическая защита голкипера – все это свидетельствовало о том, что Харьков имеет сильного «противника». Особенно выделялись правый инсайд и прекрасный голкипер. На шестой минуте одесситы уже дают штрафной удар по воротам Харькова, но мяч пролетает над воротами. Левый край Харькова ловко ведет мяч к воротам одесситов, голкипер выбегает ему навстречу и вовремя отбивает гол. На шестнадцатой минуте одесситы прорывают линию защиты и сильно бьют по воротам харьковской команды. Харьковский голкипер не успевает схватить мяч, и ловкий инсайд, подскочив, забивает головой первый гол «противнику».

Победа на стороне одесситов.

За несколько минут, в результате блестящей пасовки харьковских хавбеков, центр харьковчан подводит мяч к одесским воротам, и счет выравнивается 1:1.

Первый хавтайм заканчивается с результатом 2:2… плюс два выбитых стекла и одна разбитая люстра, потому что матч происходил не на стадионе, а в узком зале детского дома. При этом играли не настоящим мячом, а мокрой тряпкой, перевязанной веревкой.

Одесский арбитр, Пашка Сито, дал свисток, и начался другой хавтайм.

– Пас.

– Пас.

– Шут.

Мокрая тряпка ежеминутно взлетала в воздух и лепила блины на белом потолке. Вдруг вошел учитель Израиль с Юдкой Граком.

Играющие застыли на месте. Шраге улыбнулся. Юдка Грак спрятал усмешку в маленьких глазах.

Учитель неожиданно свистнул и поднял руку кверху.

– Игра закончена. Вот я привел вам товарища. Запасной футболист! Да и, кроме футбола, кажется, кое-что знает. Поговорите с ним сами.

Шраге вышел.

Футболисты хотели было продолжать другой хавтайм, но Юдка отобрал тряпку.

– Хватит с вас на этот раз. Поговорим лучше.

Вряд ли кто-нибудь послушался его, если бы ребят не заинтересовало, кто этот парень и зачем он явился к ним.

– Значит, так… – сразу начал новый воспитатель. – Чуть было не забыл: меня зовут Юдка, – так и зовите меня. Юдка – и всё.

– Чудак! – выпалил кто-то.

– Так вот, – продолжал Юдка. Он собирался еще что-нибудь сказать, но ничего не клеилось.

Юдка Грак – горячий парень. Он думал, что стоит ему явиться к детям и начать рассказывать им о международной политике, как это сразу увлечет их. Но, как видно, это было не так.

Юдка Грак, несмотря на свои восемнадцать лет, прошел уже серьезный жизненный путь. Когда деникинцы заняли город, Юдка помогал расклеивать листовки подпольного партийного комитета.

Разговор не ладился. Почему – Юдка и сам не мог понять. Потому ли, что он ребятам помешал закончить игру, потому ли, что не сумел подойти к ним. Он провел рукой по стриженой голове и внезапно поднялся со стула.

– Знаете что, пойдемте, я вас научу новой игре. Кто же играет в футбол тряпкой, да еще в комнате! Чудаки вы, а не футболисты.

И, выйдя во двор, предложил Бэрлу бегать взапуски.

Новый воспитатель пустил в ход свои длинные ноги. Ребята смотрели и смеялись. Теперь он им понравился.

– Вдох, выдох!

– Вдох, выдох!

Юдка Грак ходил по залу в одних трусиках. Его волосатые длинные ноги резко бросались в глаза. Дети выстроились в четыре шеренги и по команде приседали.

– Вдох, выдох!

– Вдох, выдох!

«Эти упражнения, – думал Юдка, – со временем помогут укрепить дисциплину и в кружке политграмоты».

– Смирно!

Ребята вытянулись в струнку и подчеркнуто выпятили груди, стараясь показать, что они не отличаются от настоящих красноармейцев.

– Теперь прыжки. – Юдка протянул веревку, и дети принялись прыгать через нее.

Бэйлка подбежала к веревке, взмахнула руками, но за несколько сантиметров от веревки задержалась.

– Юдка, я не могу прыгать. У меня слишком узкая юбка.

Бэрл отпустил скверную шутку.

Круглое лицо Бэйлки вспыхнуло. Она опрометью выскочила из зала. Юдка Грак провел рукой по голове и выглянул в окно.

В конце урока в зал вошел Шраге. Высоко в руках он держал кружку, как держит маленький ребенок флажок, чтобы все видели.

– Дети! – воскликнул он и начал вертеть кружку перед их глазами. Отблески от жести падали на стену.

– Ребята, угадайте, из чего это сделано?

Дети удивленно смотрели на Шраге.

– Даже пустая жестянка из-под консервированного молока не должна пропадать даром! – победоносно воскликнул он, все еще поворачивая кружку в воздухе. Лицо его сияло. Он радовался своему изобретению. – Ну, кто хочет со мной делать кружки?

Дети молчали.

– Никто не хочет? – моргнул он глазами и перестал вертеть кружку. – Значит, никому не нравится моя работа? Что ж, хорошо. Сделайте лучше! – И положил кружку в карман.

Он направился к выходу, но тут подскочил Бэрл, выхватил у него из кармана кружку и подбросил кверху.

– Тоже работа! – воскликнул он. – Покажем-ка ему, ребята, как нужно делать кружки.

В тесной рабочей комнате застучали молотки. Десятки ножниц резали жесть, как бумагу, в углу гудел примус. Бэрл ходил с клещами в руках, словно настоящий мастер. В рабочей комнате было весело и шумно. Работа увлекла детей.

– Хороший дипломат, – усмехнулся про себя Юдка Грак, – хороший дипломат этот Шраге, черт возьми!

Спустя несколько дней состоялся первый урок политграмоты. На столе лежала тоненькая книжка, отпечатанная на плохой газетной бумаге. Юдка Грак перелистывал книжку и проводил рукой по стриженой голове:

– Значит, так…