Текст книги "По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов"

Автор книги: Ежи Эдигей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

Глава XV
У ВОРОТ ТЮРЬМЫ

Заключенный камеры номер 38 Ежи Павельский сидел на табурете и с интересом читал книгу. Его апатия исчезла без следа. Он был оживлен, охотно разговаривал с охраной и с некоторыми из товарищей по несчастью. Правда, на двери камеры по-прежнему красовалась буква «И», но надзиратели сквозь пальцы глядели на мелкие отступления от правил. Тюрьму от улицы отделяет высокая стена. А еще выше барьеры – хоть они и не из кирпича, но местных обитателей отделяют от жизни. И тем не менее за тюремными стенами все всё знают. Новости проникают сюда какими-то таинственными путями. Поэтому и охране, и заключенным было прекрасно известно, что в деле узника 38-й камеры произошли перемены к лучшему. Да и сам он каждый день ждал, что прокурор опять вызовет его на допрос, но дни проходили, и ничто не нарушало его покоя. Со времени последней беседы у прокурора минуло две недели.

Время приближалось к одиннадцати. Час ежедневной прогулки. Поэтому арестованного не удивили приближающиеся шаги и звук поворачиваемого ключа.

– На прогулку? – спросил он стоявшего у двери надзирателя.

– Собирайтесь. С вещами. На свободу.

– Я? На свободу? – Павельский, казалось, не понял, о чем речь.

– Раз говорят: на свободу, значит, на свободу. Быстро собирайте вещи, потому что у ворот вас ждут, а надо еще все оформить в канцелярии.

Арестованный заторопился, но дело пошло с трудом. Руки дрожали. Скромное имущество обитателя одиночной камеры то и дело валилось из рук на пол.

– Что вы копаетесь, можно подумать, будто вам уходить не хочется, – добродушно ворчал надзиратель.

– Я не ожидал…

– Вы, наверное, единственный во всей тюрьме, кто не ожидал. Другие всегда ждут. Некоторые лет десять. Надеются на амнистию, на досрочное освобождение. Быстрее, быстрее.

– Я готов, – сказал Павельский.

– Загляните во все углы. На кровать смотрели? Чтобы ничего не оставалось. Даже носового платка. Если хоть что-то забудете в тюрьме, обязательно вернетесь. – Охранник крепко верил в старую тюремную примету, гласившую, что нельзя в камере ничего забывать и, перешагнув порог, нельзя возвращаться.

– Все при мне.

– Ну и прекрасно. Пошли. Камера ждет уже следующего. Я читал в газетах. Сегодня пишут на первой странице. Поймали того, кто убил Зарембу. Он во всем сознался. Тоже актер. Какой-то Вуйцик.

– Вуйцик? – удивился Павельский.

– Может, и не Вуйцик, что-то вроде этого. У меня память плоха на имена. Как его? – Надзиратель наморщил лоб и сказал с оттенком торжества в голове: – Вспомнил. Зигмунт Висняк.

– Висняк? – На лице помрежа отразилось крайнее удивление. Вещи, которые он держал в руках, полетели на пол.

– Ага. Висняк. Сознался, что убил Зарембу, так как тот забирал у него лучшие роли и всегда становился поперек дороги. Ни к чему Висняка не допускал, все хватал себе.

– Что за чушь!

– Так пишут в газете. То есть так Висняк говорил, когда сознался в убийстве. Верно, сегодня или завтра приведут его к нам. Дам ему вашу камеру, хоть не думаю, чтоб он долго в ней просидел.

– Висняк? Зигмунт Висняк? Это невозможно.

– Погодите, кажется, я взял ее с собой, – охранник стал рыться в карманах. Вытащил вчетверо сложенный газетный лист. Развернул его.

– У вас была изоляция и чтение газет запрещалось, но раз вы выходите на свободу, то через пятнадцать минут сами сможете купить. Читайте.

Павельский дрожащими руками взял газету. На первой странице красовался заголовок крупными буквами на четыре столбца:

АРЕСТОВАН УБИЙЦА ИЗВЕСТНОГО КИНОАКТЕРА.

МАРИАНА ЗАРЕМБУ УБИЛ ЕГО БЛИЖАЙШИЙ ДРУГ.

ЗИГМУНТ ВИСНЯК В ПРЕСТУПЛЕНИИ СОЗНАЛСЯ

«Несколько дней назад по распоряжению прокурора Ришарда Ясёлы был арестован известный актер театра «Колизей» Зигмунт Висняк. Наши читатели наверняка помнят, что 28 сентября на сцене «Колизея» по ходу пьесы прогремел выстрел. Актриса Барбара Павельская убила популярного актера театра и кино Мариана Зарембу. В игравшейся тогда пьесе «Мари-Октябрь» героиня драмы убивает на сцене предателя Ружье. Разумеется, Павельская пользовалась на сцене пистолетом с холостым патроном.

На этот раз в стволе пистолета была пуля. Выстрел в сердце оказался смертельным.

Это был, однако, не несчастный случай, а коварно подстроенное убийство. Чьей-то преступной рукой патрон был подменен. В результате почти четырехмесячного следствия было установлено, что убийцей является актер театра «Колизей» Зигмунт Висняк. Пользуясь невнимательностью товарищей, он заменил один пистолет другим, заряженным боевым патроном.

Висняк поочередно с Зарембой выступал в роли Ружье. 28 сентября должен был играть Висняк. Он заманил Зарембу в театр под тем предлогом, что покажет ему новое толкование роли Ружье, а перед самым выходом на сцену симулировал вывих ноги. Тогда же и произвел подмену пистолета.

В начале следствия, как мы ранее сообщали, подозрение в убийстве Зарембы пало на помощника режиссера театра «Колизей» Ежи Павельского, который был арестован и временно находился под следствием.

В результате тщательного расследования, которое вел один из лучших работников Варшавского управления милиции, капитан Витольд Лапинский, были выяснены обстоятельства убийства и арестован подлинный виновник.

Зигмунт Висняк считался близким другом популярного киноактера. Сам он был актером посредственным и всеми выступлениями на сцене, в том числе и в театре «Колизей», был обязан своей жертве. Зарембе, выступавшему одновременно в кино, в театре и на телевидении, нужен был дублер, и он всегда ставил условие, чтобы в этой роли выступал Висняк. Его называли даже «тенью Зарембы». Как в известной средневековой легенде, тень убила хозяина.

Причиной преступления была болезненная зависть Висняка, который вообразил себя гениальным актером и считал, что Заремба сознательно низводит его до роли дублера, мешает прославиться на сцене. На состояние убийцы повлияло и то, что он давно был наркоманом.

Перед лицом неопровержимых доказательств преступник уже на первом допросе признал себя виновным.

Как нам сообщили, безосновательно подозревавшийся в убийстве помощник режиссера театра «Колизей» Ежи Павельский будет освобожден из-под ареста сегодня. Директор театра Станислав Голобля заявил нам, что как он, так и другие актеры и служащие театра с большой радостью приветствуют возвращение своего доброго коллеги. Никто в «Колизее» не верил в его виновность. Хотелось бы напомнить, что помощник режиссера Ежи Павельский не кто иной, как известный в прошлом в Польше и за границей оперный певец Джованни Павелини.

Суд над Зигмунтом Висняком, который состоится в ближайшие месяцы, несомненно, явится сенсацией для столичного театрального мира».

Павельский долго читал это краткое сообщение. Целых три раза пробежал текст. Наконец отдал газету надзирателю.

– Теперь понимаю, – сказал он то ли надзирателю, то ли самому себе, – Висняк сразу же после того, как упал с лестницы, доковылял до столика с реквизитом и сел рядом. Он стонал от боли, просил вызвать «неотложку», принести из аптечки бинт, дать стакан воды. Все разбежались, стремясь ему помочь. Я – к телефону, звонить в «Скорую помощь», машинист – за водой, актеры, которые там были, – к висевшей возле гримерных аптечке. Висняк остался один и в этот-то момент подменил пистолет. Неужели это он? Вот уж не ожидал! Действительно, тень убила хозяина.

– Э, разве так бывает? – возразил надзиратель. – Тень – это тень, и больше ничего.

– Только не в театре. Бывают, видно, тени, которые убивают. Во всякой легенде есть частичка правды. Что же с ним теперь будет?

– А что может быть? Если психиатры найдут – а обследовать обязательно будут, – что он здоров, то… – с этими словами надзиратель сделал красноречивый жест, указав на шею, – каюк.

– Ужасно, – прошептал Павельский.

– А если б его не поймали, вас бы это ожидало. Как пить дать.

– Брр… – вздрогнул узник.

– Плохи были ваши дела. Кое-что мы знаем про своих «клиентов». Не один тут сидел. Даже в этой же камере. Не вам его жалеть. Пока вы ждали суда и приговора – известное дело, вам дали бы высшую меру, – он спокойно гулял по Варшаве, развлекался и считал, что все в порядке.

– Неизвестно, что он при этом пережил.

– Пережил? Ничего он не переживал. Доволен был, сволочь, что вместо него другой будет на веревке болтаться. Ведь специально так устроил, чтоб никто не догадался, что он патрон подменил, и чтоб вас заподозрили в убийстве.

– Я не признавался в убийстве Зарембы, потому что, как вы теперь знаете, не я его убил. Но никогда б не подумал, что это сделал Зигмунт. Я думал, хотели убить Висняка, а Зарембу застрелили случайно.

– Скажите спасибо милиции, что сумела все выяснить. Тому капитану, чья фамилия названа в газете.

– Это капитан Витольд Лапинский. Теперь я понимаю, почему на последнем допросе у прокурора он заявил, что я говорю глупости. Следователь уже тогда знал или догадывался, кто настоящий убийца. А я-то думал, что он непременно хочет отправить меня на виселицу.

– Известное дело, кто сидит под арестом, тому кажется, что весь мир против него. Даже на нас, тюремных надзирателей, искоса глядят. А что мы? Следим, чтоб в тюрьме был порядок и чистота. Есть правила, а остальное не наше дело. Но разве ж люди понимают?

Надзиратель продолжал бы монолог насчет тягот службы, которую он несет в отделении, но вовремя вспомнил, что пришел сюда не для разговора. Только теперь заметил, что вещи валяются на полу, а Павельский застыл как остолбенелый и не понимает, что с ним происходит.

– Что вы делаете? – строгим тоном произнес надзиратель. – Когда наконец соберете свои манатки?

– Собираю, пан надзиратель. – Павельский наклонился и принялся укладывать свое скромное имущество.

– Поторопитесь. Тут всякий, как услышит «на свободу», так улепетывает, словно боится, что прокурор передумает. А вы стоите столбом. И все из рук валится.

Павельский неумело собирал вещи.

– Ну, пошли побыстрее. – Надзиратель и вправду заволновался. – За воротами жена ждет.

– Баська? Пришла? – Вещи снова посыпались на пол.

– Что за человек! Опять все из рук валится. Больше не трогайте. Сам соберу, а то и через десять лет из этого здания не выйдете. – Надзиратель наклонился и быстро, привычными движениями связал в узелок имущество арестанта.

Минуту спустя Павельский в последний раз услышал скрежет закрывающейся двери на этот раз уже пустой камеры. Надзиратель проводил его до решетки перед лестничной клеткой и открыл небольшую дверцу.

– Будьте здоровы, – сказал он, протягивая руку.

– До свидания, пан надзиратель. Спасибо за все. Простите, если что не так.

– Э, что там, – махнул рукой охранник. – С вами никакого беспокойства не было. Камера всегда подметена, чисто. Никакого шума. Но, выходя из тюрьмы, говорят не «до свидания», а «прощайте».

– Ну так прощайте.

– Прощайте. Может, за воротами как-нибудь встретимся.

– Обязательно, зайдем тогда пивка выпить, а то и по рюмочке пропустим.

– Пропустим… – пообещал надзиратель. – Еще смеяться будете, вспоминая, как сидели у нас. Прощайте.

Другой охранник проводил заключенного в канцелярию, где быстро уладили последние формальности.

Через несколько минут бывший узник камеры номер 38 Ежи Павельский шел к воротам тюрьмы. На его лице отражались то радость, то неуверенность и даже страх. За воротами его ждал самый близкий человек и ждала новая жизнь.

Какой она будет, эта женщина? Каким окажется будущее?

Охранник у ворот был предупрежден и при виде приближавшегося человека отворил железную дверцу.

― ИСТОРИЯ ОДНОГО ПИСТОЛЕТА ―

Глава I
ДОЖДЛИВОЙ ОСЕННЕЙ НОЧЬЮ

Дождь шел не переставая. Он начался еще с утра, с каждым часом становился сильнее и сильнее, а к вечеру превратился в настоящий ливень. Редкие фонари, скупо освещавшие улицы Зигмунтова, одного из многочисленных поселков под Варшавой, не рассеивали темноты ноябрьской ночи. Даже яркая лампа над входом в местное отделение милиции, обычно хорошо видимая издалека, сегодня казалась небольшой желтой точкой.

Внутри здания, где помещалось отделение милиции, было тепло и светло. В просторной комнате находились два человека в мундирах. Один из них, капрал, сидел за столом и что-то записывал в большую книгу в твердой черной обложке. Второй, сержант Стефан Калисяк, старший по званию и по возрасту, застегнув ремень с кобурой, расправлял складки плаща.

– Ну и льет, – заметил капрал.

Потоки дождя, подхваченные ветром, хлестали в окно и текли по стеклу, застилая его сплошной пеленой.

– По крайней мере у вас ночь будет спокойная. В такую погоду даже самый отъявленный бандит из дому носа не высунет, – сказал сержант.

– Смотри не утони в грязи, пока дойдешь до дома.

– Как-нибудь доберусь. На Вишневой, правда, грязь непролазная, вчера по щиколотку можно было увязнуть. Дальше получше, нет такой глины. А у меня под горкой всегда сухо – песок.

– Возьми в шкафу накидку поручика, – посоветовал капрал. – В ней не промокнешь.

– И так дойду… Завтра я заступаю после обеда. Неохота утром сюда тащиться, а поручику может понадобиться. Вдруг будет лить, как сегодня.

– Наверняка будет. Похоже, зарядило надолго.

– Известное дело – ноябрь. Ну, будь здоров!

– Пока!

– Да, не забудь, – уже в дверях обернулся сержант, – пускай Вежбицкий и Фигель после обхода выйдут к последней электричке, которая в ноль сорок восемь. Хулиганы любят это время.

– В такой дождь?

– Всякое бывает. С последним поездом из Варшавы возвращается местная шпана. Им ведь все равно, какая погода, а в дождь можно действовать смело, никто не поймает. Пусть патруль пройдется по станции и по главной улице.

– Хорошо, пошлю. Что передать поручику?

– Скажи, что завтра я буду после двух. Утром съезжу в Варшаву. Пока!

Дверь за сержантом захлопнулась.

Спустя час вернулся патруль – Вежбицкий и Фигель. Сняли непромокаемые накидки, повесили на вешалку. На полу сразу же образовалась лужа. Пришедшие закурили.

– В поселке все спокойно, – доложили они капралу, – на улице ни души. Дождь хлещет как из ведра.

– Калисяк распорядился, чтобы вы вышли к последнему поезду, а затем прогулялись по главной улице.

Вежбицкий поморщился.

– Опять грязь месить. У меня сапоги насквозь промокли.

– Ничего не поделаешь, надо идти. Позавчера в этом поезде у какой-то женщины вырвали сумочку. А когда сна бросилась вдогонку за вором, кто-то из его дружков подставил ей ножку, бедолага упала и разбилась.

– В милицию она не заявляла, – заметил капрал.

– Но это факт. Мне рассказал приятель, он все видел.

– Наверняка опять работа Каминчака и его компании.

– Это уж точно.

– Дай им волю, они и ножи пустят в ход.

– Я бы их всех пересажал.

– У тебя есть доказательства, что это они? Никто в свидетели не пойдет, их все боятся. Когда мы в прошлом году задержали Каминчака за драку в пивной, чем дело кончилось?

– Заплатил восемьсот злотых штрафа.

– А что для такого восемьсот злотых? Дали бы полгода – сразу б поумнел…

Милиционеры согрелись, отдохнули и, прихватив накидки, отправились на станцию. Вернулись часа через два. В поселке все было спокойно. Дождь чуть поутих.

Капрал дежурил у телефона. Вежбицкий и Фигель ушли в соседнюю комнату. Перекусив и немного обсохнув, через час опять вышли из отделения. Около шести утра им снова надо было быть в районе железнодорожной станции, чтобы следить за порядком при посадке на электрички – утром много народа уезжало на работу в Варшаву.

В начале восьмого пришел начальник отделения, поручик Ян Панас. Выслушал рапорт дежурного о том, что ночь прошла спокойно.

А через несколько минут в отделение вбежала пожилая женщина. С трудом переведя дыхание, она прокричала:

– Убитый!.. Сержант Калисяк!.. У меня в саду!..

– Кто убит? Что вы несете?

– Пошла я с утра за молоком и хлебом, – женщина заговорила чуть спокойнее, – открыла дверь, иду к калитке. Было еще совсем темно, издалека я ничего не увидела. Подхожу ближе, а у самой калитки под изгородью лежит человек. Я подумала, пьяный, ан нет, не пьяный. В милицейской форме. Лежит неподвижно. Фуражка сползла с головы и волосы в крови. На земле тоже кровь. Смотрю, а это наш сержант. Я его хорошо знаю. Не раз к нам заходил.

– Где вы живете? Далеко? – перебил ее поручик.

– Здесь рядом. На Цветочной, не доходя Вишневой.

Поручик вскочил из-за стола.

– Пошли!

Остальные милиционеры встали как по команде.

– Вы хоть плащи наденьте, дождь-то идет. А ему, бедняге, уже ничем не помочь. Мертвый он…

– Капрал, – более спокойно сказал поручик, – вы останетесь, а Вежбицкий и Фигель пойдут со мной.

Пройдя несколько сот метров, милиционеры подошли к огороженному сеткой участку. Вдоль ограды росли кусты, на которых в эту пору года не осталось ни листочка; от калитки вела бетонная дорожка к стоящему в глубине дому.

Женщина сказала правду. Сразу же за калиткой под кустами лежал мужчина в милицейской форме. Лежал на животе, широко раскинув руки. Голова у него была повернута вправо, волосы под съехавшей набок фуражкой слиплись от крови. На земле тоже виднелись следы крови, слегка размытые дождем. Это был сержант Калисяк. Смерть, похоже, наступила давно. На лице застыло выражение полного покоя. Никаких следов борьбы не было заметно. Очевидно, убийца застиг свою жертву врасплох, одним ударом лишил жизни.

– Нет пистолета, – показал Фигель на расстегнутую пустую кобуру, – и запасного магазина с патронами.

– Немедленно сообщите в воеводское управление, – сказал поручик, выпрямляясь. – Вежбицкий! Останетесь возле тела. А вас, – обратился он к женщине, – попрошу в отделение, надо составить протокол.

Поручик старался говорить спокойно, но слегка дрожащие руки выдавали, каким усилием воли дается ему это спокойствие.

– Надо бы еще кого-нибудь прислать, – предложил Фигель. – Когда в поселке узнают об убийстве, Вежбицкому одному не справиться. Сейчас слетится сотня зевак и любителей острых ощущений.

– Верно, – согласился поручик, – пришлем ему в помощь двух человек. Из управления приедут, наверное, часа через два.

Но не прошло и часа, как перед отделением милиции остановились три автомашины. В двух находилась следственная группа из воеводского управления, в третьей – майор Станислав Маковский из Главного управления милиции. Ему было поручено вести следствие.

Понадобилось несколько минут, чтобы сообщить приехавшим скудную информацию о случившемся, и машины поехали на Цветочную. Следственная группа принялась за работу.

Майор Маковский стоял чуть в стороне. Ему все было ясно. Не первый милиционер погибал во время дежурства потому, что его пистолет понадобился бандитам. Ничего больше у убитого не взяли, даже плаща не расстегнули. Это свидетельствовало о том, что убийце нужно было только оружие. Как было совершено преступление? Это майор тоже мог себе представить. Под покровом темноты и дождя нападавший незаметно подкрался к сержанту и тяжелым предметом ударил сзади по голове.

– Осмотрите улицу вдоль забора, – приказал майор. – Похоже, что тело перетащили и здесь бросили, а преступление совершено в другом месте.

Вокруг уже собралась большая толпа зевак. Всех попросили отойти на противоположную сторону улицы. Милиционеры метр за метром внимательно осмотрели тротуар.

– Ничего не найдут, – вздохнул поручик, – всю ночь шел дождь. А народу сколько прошло! Да и утром, когда только нашли Калисяка, тоже ничего не обнаружили.

– Согласен. А сержант наверняка не входил в калитку. Зачем бы ему это понадобилось?

– Смотрите, здесь сетка чуть-чуть вогнута, – заметил кто-то из следственной группы. – Как будто на ней лежало что-то тяжелое.

Майор приблизился к изгороди.

– Вон какое ржавое пятно, – сказал он, показывая на комок земли необычного цвета. – Возьмите пробу на исследование. Может, это кровь?

– О, еще такой же след! Точно, кровь, – сообщил один из милиционеров, осматривавших место преступления, – Его тащили к калитке.

Врач установил, что смерть наступила мгновенно, в результате удара в затылок тупым, тяжелым предметом. Удар был очень сильный, сержанту размозжило череп, раздробленные кости повредили мозг. Смерть наступила между девятью и двенадцатью вечера.

– Вполне возможно, – подтвердил поручик. – Калисяк вышел из отделения в начале одиннадцатого. Он жил на Гжибовой – это такая маленькая улочка возле самого леса. По Цветочной ему было ближе всего до дома.

Следственная группа ничего не обнаружила. Если убийца и оставил следы, то их смыл дождь, ливший всю ночь.

Через три дня родные, друзья и товарищи по работе проводили в последний путь сержанта Стефана Калисяка. Было несколько венков – от поселковой общественности, от товарищей, от начальника воеводского управления милиции и от Главного управления. На маленьком сельском кладбище кто-то из друзей произнес речь над гробом. Он говорил о «смерти на посту» и об «исполнении своего долга». Майор Станислав Маковский вел под руку заплаканную женщину в черном. Перед ними шли двое детей. Они были еще слишком малы, чтобы понимать трагичность этих минут.

С глухим стуком ударились о крышку гроба комья земли, брошенные близкими и друзьями сержанта. Могильщики насыпали холмик. Один только майор все время стоял неподвижно, выпрямившись, смотрел на могилу человека, который еще четыре дня тому назад был полон жизни и энергии, и повторял про себя клятву:

– Я отыщу твоего убийцу. Найду и отправлю на виселицу!

Сержант Стефан Калисяк был убит в ноябре 1965 года.