Текст книги "Без маски"
Автор книги: Эйвин Болстад
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Готлиб больше ничего не сказал и только молча пожал протянутую Единорогом руку. Да, Готлибу жилось несладко. Его единственная дочь и зять погибли во время шторма, возвращаясь из церкви…
День, когда маленькую Рейдюн забирали из больницы, был для всех большим праздником. У многих нашлось дело по ту сторону фьорда, – шхуна была прямо битком набита. И вышло так, что почти все, закупив в лавке слишком много товару, пожелали продать излишки. Они предложили Готлибу купить всё это за полцены и согласились ждать с оплатой, пока у него не появятся деньги. Тут же они хохотали и подшучивали над собственной глупостью. Старый Готлиб принял их предложение, хотя сразу смекнул, в чем тут дело. Он не мог также отказаться и от подарков для Рейдюн, хотя среди них были такие, что подходили больше взрослому рыбаку, нежели шестилетней девчушке. Готлиб почесывал в затылке. Да ведь это бог знает, что такое! Ведь все они такие же бедняки, как он сам. Правда, он вконец разорился из-за этого новомодного мотора. Нет, надо было ему продолжать рыбачить под старым дедовским парусом до тех пор, пока не придет смерть. Этого ведь уж недолго осталось ждать. И к тому же его надули, подсунув мотор старой конструкции, от которого уже все давно отказались. Мотор этот просто разорял своих владельцев, часто требуя дорогостоящих починок. Вот если бы удалось ему отложить сотню-другую крон, то он купил бы прекрасный новый мотор последней конструкции. Говорят, он работает дьявольски хорошо, ну чисто часовой механизм!
Тут случилось так, что в тот момент, когда пастор с побережья собирался ехать на день рождения к Мусебергету, его лодка вдруг разбилась о камни около пристани. Сам же он остался стоять на берегу, разряженный в пух и прах, точно именитый богач, отправляющийся на свадьбу.
Тощий пастор Мюр часто служил мишенью для веселых шуток. Свет не видывал такого сухопарого субъекта, как этот лупоглазый пастор. К тому же он был большой оригинал. Иногда из него трудно было вытянуть хотя бы слово. Жил он в большой пасторской усадьбе, в своем родовом поместье, и вел хозяйство с большим уменьем. Кроме того, он был председателем правления банка и считался одним из самых преданных друзей Рейперта Мусебергета. Говорили, что между пастором с побережья – Мюром – и пастором с островов – Рокне – особой любви не было. Первый был чертовски богат, а второй – беден, как церковная мышь.
Пастор Мюр страдал язвой желудка и почти ничего не ел. Он был необыкновенно тощий – кожа да кости. Но, при всем том, он был очень силен. Его широкие, чуть сутулые плечи и сухопарая фигура придавали ему сходство с каменотесом. Бог знает, какую борьбу с самим собою ему пришлось вынести, прежде чем он принял решение пойти по духовной стезе. Однако никто не сомневался, что язву желудка он нажил от огорчений, так как вынужден был всю огромную силищу своих рук расходовать только на то, чтобы держать перед носом псалтырь… Жажда деятельности снедала пастора, но энергия его до некоторой степени находила выход в речах и проповедях. В промежутках он тихо сидел в своем кабинете и копил силы для нового выступления. Те, кто хорошо его знал, видели по его глазам, что он вскоре собирается разразиться новой речью или проповедью. В такие периоды он начинал усиленно жевать табак и при этом посылать вдаль просто сногсшибательные плевки. Это снискало ему гораздо большую популярность у прихожан, чем наставления и проповеди.
И вот пастор Мюр стоял на пристани, ничего не замечая вокруг. Он терзался тем, что никак не может найти отправной пункт для речи, которую должен произнести в честь дня рождения своего доброго друга Рейнерта Мусебергета.
Время от времени он посылал коричневый плевок на несколько метров вперед. Двенадцатилетние мальчишки, которые тоже начали жевать табак, при виде этого прямо-таки корчились от восторга.
Единорог шел к пристани, чуть заметно улыбаясь. Но вдруг улыбка замерла на его губах. Старика осенила какая-то идея. Он быстро подошел к пастору и сдернул с головы свою кожаную шапчонку.
Ежели отец пастор не побрезгует простой рыбачьей шхуной, то он, Единорог, перевезет его на Хаммернессет, чтобы отец пастор мог вовремя поспеть на день рождения Рейнерта Мусебергета. Ведь им всем так хочется передать с пастором свои поклоны и поздравления…
Пастор Мюр кивнул и послал коричневый плевок далеко в море. На сей раз не только мальчишки, но и старые рыбаки почувствовали к нему уважение. Потом он плюнул еще раз, и еще раз. Это было невероятно! Помилуй нас боже, скоро пастор Мюр навострится плевать через весь фьорд!
Единорог продолжал говорить и отвешивать поклоны. Мюр коротко кивнул, подошел к шхуне и с такой легкостью прыгнул на борт, что рыбаки только глаза вытаращили. Ведь пастор на вид был таким неуклюжим и неповоротливым! Мюр легко, словно перышко, отодвинул в сторону бочку, полную сельди, и рыбаки опять подивились его богатырской силе.
Старая шхуна отошла от берега, громко тарахтя и наполняя воздух запахами бензина и машинного масла. Палубные доски подрагивали в такт мотору, который в последнее время всё больше стал вытеснять добрый старый рыбачий парус.
Единорог передал руль Уле-малышу и приблизился к мрачному и молчаливому силачу пастору. Он учтиво завел разговор о погоде и о ветре, вовсе не дожидаясь от пастора ответов. Рыбаки делали вид, будто ничего не замечают. Они глядели куда угодно, только не на двух собеседников, но в то же время не упускали ни единого слова из их разговора.
Но вдруг все остолбенели, и табачная жвачка чуть не выпала из широко разинутых ртов. Подумать только, Единорог принялся расхваливать их общего врага, Рейнерта Мусебергета с Хаммернессета. Этого, можно сказать, убийцу Готлиба!
Ну нет, шуточки Единорога переходят всякие границы. По крайней мере такие шутки уж никуда не годятся! Ничего, рыбаки скажут ему пару слов по этому поводу, когда пастор покинет шхуну. Все сразу же значительно охладели к знаменитому насмешнику с острова Тоска.
Но тут последовала вторая неожиданность, которая почти что лишила рыбаков дара речи. Они напоминали конфирмантов, вмиг вышедших из повиновения своему учителю. Они презрительно оглядывали Единорога. Всеобщее проклятие было обеспечено и ему и его дому.
Но Единорог не обращал на это ровно никакого внимания. Он стоял за спиной у силача-пастора и нашептывал ему елейным голосом:
– Нет, о Рейнерте Мусебергете никто худого не скажет. Правду сказать, я и сам грешил этим, было такое дело, но теперь всем сердцем раскаиваюсь, что плохо отзывался о нем. А он-то ведь печется о, рыбаках на острове и так близко к сердцу принимает все их заботы и горести! Да будет стыдно всем сплетникам! А слышал ли отец пастор последние вести?
Пастор Мюр кивнул. Во взгляде его появился интерес. Этот рыбак с забавным прозвищем когда-то бывал у него в конторе, и в ту пору он не очень-то дружелюбно отзывался о Мусебергете. Но он оказался достаточно честным, чтобы опровергнуть ложные сплетни и разговоры.
Пастор стал внимательно слушать. Ведь это походило на исповедь раскаявшегося грешника! Негодование против Единорога на палубе всё росло.
– Нет, ей-же-ей, ничего худого о Рейнерте Мусебергете не скажешь. Коли я вру, стало быть врут другие. Слыхал ли пастор Мюр про этого бедного рыбака, что в один день лишился и дочки и зятя? У него вышла из строя лодка, потому что ему подсунули никуда не годный старый мотор. Неужто пастор Мюр так-таки ничегошеньки про это и не слыхал? Вот уж диковина! Да ведь про это толкуют на всем побережье и на островах! Или, может, отец пастор хворал всё время?
Пастор Мюр энергично покачал головой и стрельнул табачной жижей чуть ли не через весь залив. Рулевой Уле едва не свернул себе шею, чтобы разглядеть, куда попал плевок. Позже он клялся, что прямо на берег!
Потом пастор снова начал слушать Единорога. А тот орал что есть орлы, пытаясь перекричать трескотню мотора:
– Ну и вот, один недобрый человек захотел оттягать у бедняги и лодку и снасти, и пустил в ход всякие канцелярские плутни, о которых отцу пастору известно лучше, нежели простому неученому рыбаку. Да, коли я вру, стало быть и другие врут.
Тут рыбаки начали кое-что понимать и, почесывая в затылке, стали искоса поглядывать на Единорога.
Шхуна быстро продвигалась вперед, а пастор и Единорог продолжали беседу. Только пастор теперь начал беспокойно топтаться на месте.
– И тут Рейнерт Мусебергет с Хаммернессета пришел на помощь бедному рыбаку, – продолжал Единорог елейным тоном. – Благослови бог этого милягу, то бишь Мусебергета, хочу я сказать. Что бы вы думали? Он взял на себя всё это дело, заплатил за ремонт и купил рыбаку новый мотор! Разве пастор Мюр не слыхал про это? Ну, тогда многое, знать, проходит мимо его ушей. Может статься, отец пастор не знает и того, что Мусебергет подарил церкви новый колокол ко дню своего шестидесятилетия?
Пастор энергично закивал головой. Это ему известно. Он заметно оживился.
А Единорог с горечью продолжал:
– Вот бы послушали про это те, кто худо отзывается о таком достойном человеке. Да и чего там таиться? Я и сам иной раз поминал его недобрым словом. Кто не без греха? Только уж я по крайности не вожу с ним компанию, не ем и не пью за его столом. А теперь я, как сказано в писании, посыпаю пеплом свою грешную голову и раскаиваюсь всем сердцем. Рейнерт Мусебергет нам точно отец родной.
Единорог превзошел себя, расписывая доброту, кротость и милосердие Мусебергета. Пастор Мюр отодвинул бочку и поглядел на Единорога. Но мысли его были уже далеко. Церковный колокол и новый мотор для бедняка, – наконец-то у пастора была в руках основная нить речи на торжественном обеде! Он, правда, еще не знал, что именно он будет говорить, но всё-таки уже нашел тему! Даже не поблагодарив Единорога, пастор прошел мимо него и уселся около рубки. Потом он перекочевал на подветренную сторону и примостился на связке сетей. Оттуда виднелась его огромная черная шляпа и длинная лошадиная физиономия. Он принялся размышлять. Время от времени через борт в воду летел коричневый плевок. Потом пастор вышел из своего укромного уголка и принялся расхаживать по палубе, по-генеральски выпятив грудь. Иногда он размахивал руками. Он не замечал никого вокруг, но в воображении его были толпы слушателей. По мере того как его осеняли новые идеи, спина его выпрямлялась всё больше. На пастора Толлефа Мюра снова напал стих произносить речи. Эта его слабость была широко известна в округе, и рыбаки немало потешались над ней. Глаза пастора сверкали, худое лицо оживилось и стало почти красивым. Вся фигура дышала отвагой. Губы дрожали от нетерпения. И мало-помалу он стал говорить всё громче и громче…
Он, словно юнец, соскочил на пристань в Хаммернессете, и голос его звучал, как труба, некогда разрушившая стены иерихонские. Рейнерт Мусебергет встречал его, стоя на пристани со шляпой в руках. Приветствуя своего влиятельного банковского коллегу, он почтительно дожал пастору руку…
Мальчишка рулевой быстро повернул шхуну от пристани и дал полный ход. Нужно было во что бы то ни стало свернуть за ближайшую скалу, а затем выйти в открытое море, потому что рыбаки готовы были разразиться громовым хохотом. Они чувствовали, что вот-вот лопнут от сдерживаемого смеха. У них просто распирало грудь!
И едва только Хаммернессет скрылся из виду, как безудержный хохот грянул на судне. Никогда в жизни рыбаки так не смеялись.
Ах, как бы хотелось им быть хотя бы на кухне в Хаммернессете, когда пастор Мюр даст волю своему красноречию!.. Но, слава богу, у Мусебергета на кухне стряпают Ханка с дочерью, – они мастерицы подслушивать в замочную скважину. Эти женщины способны увидеть и услышать даже через стену. И всем становилось легче при мысли о том, что хоть они-то находятся поблизости от места действия…
В тот вечер пастор Мюр произносил одну из своих самых длинных и трогательных речей в жизни. Мюр веб больше и больше приходил в восторг от самого себя. Два месяца воздержания от речей требовали компенсации. Целую лавину слов обрушил он на нетерпеливых слушателей, которых непреодолимо клонило ко сну.
Но вдруг все разом проснулись.
Мюр заговорил о том, какую благодать сеял в округе Король Мыса Мусебергет. Послышалось короткое возмущенное фырканье, негодующе заскрипели стулья, но потом всё стихло.
Церковный колокол, о котором все уже знали, превратился в устах Мюра в серебряные фанфары. Он громко возвещал хвалу скромной щедрости Мусебергета, известного всей округе вплоть до самых дальних островов. Даже бедняки говорят об этом. Ведь пастор Мюр сам беседовал с ними сегодня днем на шхуне. Никто не сомневался, что пастор говорит правду, так как в своих проповедях он всегда поучал людей, что откровенность и чистосердечные высказывания – первейший долг христианина.
Да, пастор Мюр пережил сегодня большую радость, прямо-таки вкусил божью благодать! Он слышал опровержение дурных слухов о Короле Мыса из первых, так сказать, рук. И опровергал их человек, которого уж никак нельзя было считать лучшим другом Мусебергета. Человек этот был известен на островах под именем Единорог…
При этом имени все зажиточные тузы с островов и побережья настороженно взглянули на пастора. Сам Мусебергет заметно побледнел и зло заскрипел зубами. Впрочем, он тут же поспешно прикрыл рот, чтобы пастор Мюр ничего не заметил!
И вот снова прозвучала рассказанная Единорогом история. Но теперь она была преувеличена и к тому же разукрашена, словно огромная рождественская ель, увешанная разноцветными побрякушками.
Пастор Мюр готов был взобраться на стул. Его жилистое тело возвышалось над праздничным столом, и казалось, будто он парит над всеми, рассказывая эту божественную историю.
Гости украдкой поглядывали друг на друга. Глаза Рейнерта Мусебергета раскрывались всё шире, а щёки всё больше бледнели. Слышал ли он хихиканье за своей спиной? Дверь кухни была прикрыта недлотно. Он отметил это про себя, когда Ханка вышла из комнаты.
Пастор Мюр раскачивал головой из стороны в сторону, словно ему не хватало воздуха. Кадык беспокойно двигался на тощей шее. От его зычного голоса дребезжали оконные стёкла. В таком настроении пастор Мюр становился весьма опасным и безрассудным человеком. Рейнерт Мусебергет знал это, но его ожидали еще большие потрясения.
Пастор Мюр всё говорил и говорил, и Хаммернессет стал в конце концов казаться гостям божьей благодатью, благословенным прибежищем для бедных и страждущих. Мусебергет был примером милосердия и добрых дел. Эту тему пастор Мюр разыграл во всех вариациях, а затем на свет снова выплыли церковный колокол и мотор, но уже в новом обрамлении. И всё время пастор Мюр противопоставлял доброте и щедрости Мусебергета того безжалостного богача, который хотел отнять мотор и лодку, дом и всё добро у бедняка, лишившегося дочери и зятя, в то время, когда они морем возвращались с церковного богослужения. Эта речь произвела на всех присутствующих глубокое и неизгладимое впечатление. Но еще большее впечатление произвела она на тех, кто слышал ее из вторых рук. А уж о тех, кто слышал ее из третьих рук, и говорить не приходится.
История эта распространялась с необыкновенной быстротой, всё время обрастая красочными подробностями.
Но Мусебергет и после речи пастора всё еще оставался непоколебимым. Однако вскоре по островам прошел слух, что какой-то сумасбродный юнец, которому случалось и раньше сочинять песни, послюнил карандаш, приготовил бумагу и собирается сложить песню об этой истории. Тут Мусебергет понял, что попал в западню.
Ведь если песня будет написана и станет распространяться по всему побережью, она в конце концов достигнет ушей молчаливого пастора Мюра. Тогда этот меланхолический пастор сочтет своим долгом проверить, правда ли, что Хаммернессет является божьей благодатью для всей округи. Ведь он человек щепетильный, когда дело касается правдивости его речей. И тогда пастор Мюр поймет истинную суть своей речи и увидит, что в песне он выглядит просто легкомысленным болтуном. Пастор, который принимает всё близко к сердцу, едва ли перенесет этот удар. И уж во всяком случае он никуда не простит Рейнерту Мусебергету, невольно сделавшему его всеобщим посмешищем. Более страшное унижение трудно придумать.
И тут Мусебергет решил сделать ход конем, после чего сумасбродный поэт отложил в сторону карандаш и не стал складывать песню…
Когда Готлиб явился в больницу и спросил, сколько ему надо платить за лечение маленькой Рейдюн, ему сказали, что деньги уже уплачены. Кем? Это не имеет значения. До свиданья и счастливого пути!
А на пристани к Готлибу подошли Мусебергет с механиком и сказали, что на следующей неделе они приедут за его лодкой, чтобы поставить новый мотор. Кто же заплатил за него? Это неважно. До свиданья, и хорошенько смажь свою старую тарахтелку маслом, тогда нам не придется ее чинить.
В тот год Готлиб рыбачил в паре с Единорогом, и у них был богатый улов, как и всегда, когда в деле участвовал Единорог.
Старый Готлиб приободрился и, казалось, помолодел на несколько лет.
Эйвин Болстад
На страницах прогрессивных норвежских газет и журналов нередко можно встретить политические статьи, подписанные: «Тобиас Хьёлхалер». И лишь немногим известно, что «Хьёлхалер» – псевдоним одного из крупнейших современных писателей Норвегии, коммуниста Эйвина Болстада. По-норвежски «хьёлхалер» – рабочий, ремонтирующий старые корабли, очищающий их от ила и налипших водорослей. И если в поэзии образ Норвегии, старой морской державы, часто ассоциируется с образом корабля, то Болстад – «хьёлхалер» – писатель, который стремится очистить «корабль» от ила и водорослей, мешающих его движению вперед. Болстад рассказывает о военной катастрофе, грозящей родной стране, открыто и без прикрас показывает норвежскую действительность в прошлом и в настоящем. В этой книге, впервые выходящей на русском языке, рукою талантливого мастера современной литературы Норвегии нарисованы правдивые картины жизни и быта ее народа.
Реалистическое творчество Болстада имеет особый смысл в стране, где лозунг литературных снобов «искусство для избранных» является определяющим. Стремление таких писателей, как Сигбьёрн Хёльмебаккен, Бюлль Гюннерсен и другие, уклониться от актуальных проблем и уйти в область психоанализа явилось причиной того, что современной норвежской литературе, по словам известного критика-коммуниста Мартина Нага, – не хватает тесной связи с жизнью. Но есть в Норвегии и другая, довольно многочисленная группа прогрессивных писателей (Ингвал Свинсос, Аксель Саннемусе, Ингер Хагеруп, Эйвин Болстад и другие), которые в своем творчестве продолжают лучшие традиции норвежских классиков-реалистов.
Эйвин Болстад – автор шести романов, пяти пьес, более двухсот пятидесяти рассказов, нескольких радиопьес, киносценария об Эдварде Григе, книги «Сага о норвежских поселениях в Гренландии» и множества публицистических статей.
Как сложился жизненный и творческий путь этого писателя, каковы истоки его мировоззрения?
Эйвин Болстад родился 1 февраля 1905 года на севере Норвегии в небольшом городке Вардё, названном Мартином Андерсеном Ноксе бедным, грязным и безнадежным адом. Когда Болстаду исполнилось два года, его семья перебралась в Берген. Здесь будущий писатель окончил гимназию и стал работать конторщиком. Здесь же в еженедельной газетке в 20-х годах стали появляться его первые рассказы. В 1930 году он оставил работу, чтобы целиком посвятить себя литературе.
Берген, город, подаривший Норвегии и всему миру композитора Эдварда Грига, писателей Бьёрнстьерне Бьёрнсона и Нурдаля Грига, стал второй родиной Эйвина Болстада, который и поныне живет в Бергене и глубоко любит, по его выражению, даже камни мостовой на улицах своего родного города.
Берген – старинный центр национальной норвежской культуры – постоянный источник вдохновения писателя. Неподалеку от Бергена, на побережье, жили будущие герои рассказов Болстада – веселые и мужественные рыбаки «стрили» – носители неистощимой народной мудрости, хранящие в своей памяти легенды и сказания о жизни родного края. На узких, холмистых улицах города Болстад встречал потомков купцов-скопидомов, сатирически изображенных в его произведениях.
Большую роль в формировании мировоззрения писателя сыграли книги классиков норвежской и мировой литературы.
Важной вехой в жизни Болстада явились Великая Октябрьская социалистическая революция в России и норвежское рабочее движение 20-х годов. Он писал в своих воспоминаниях, что Октябрьская революция вызвала огромное воодушевление на его родине.
С первых же дней своей творческой деятельности Болстад стоит на прогрессивных позициях. Его настольной книгой, по свидетельству самого писателя, с начала 30-х годов становится «Капитал» Маркса. Большинство произведений Болстада, члена Коммунистической партии Норвегии, активного борца за мир, посвящено современности. Писатель считает, что в эпоху глубокого разброда и неуверенности на Западе можно правильно судить о будущем только исходя из глубокого познания современности. События гражданской войны в Испании и нападение гитлеровской Германии на Чехословакию, подготовившие вторую мировую войну, заставили Болстада задуматься о судьбе родины. Они побудили его написать пьесу «Патриот» (1938), в которой писатель предвидел оккупацию Норвегии. И хотя пьеса, первоначально названная автором «Вторжение», заканчивалась гибелью подпольщиков, в ней ясно ощущалось предсказание обреченности фашизма. Вполне понятно, что пьеса «Патриот» не увидела света ни в конце 30-х годов, ни во время второй мировой войны. Она была поставлена на сценах Бергена и Осло лишь после 1945 года.
В годы войны крепнут прогрессивные взгляды писателя, зреет его художественное мастерство. Прибежищем для многих участников движения Сопротивления стал дом Болстада, откуда шла правдивая информация о победах Советской Армии.
Болстад в это время пробует свои силы в новом для него жанре аллегории – басне, помогавшей ему наиболее смело высказывать свои мысли.
Важным проблемам современности посвящены и романы писателя «Позолоченные цепи» (1940), «Спекулянт» и «Красная бегония» (1946).
Первый роман Болстада «Позолоченные цепи», написанный в 1939–1940 годах, посвящен норвежской молодежи. Болстад считает, что свойственные ей нерешительность и безволие могут быть побеждены трудом.
В 1946 году увидели свет и два других романа Болстада «Спекулянт» и «Красная бегония». В романе «Спекулянт» автор рассказывает о людях, предававших родину во время оккупации. После войны эти предатели норвежского народа снова подняли голову. Они пытаются возродить фашизм и организовать единый фронт против Советского Союза. На страницах газеты «Ланд ог Фольк» датский писатель-коммунист Ханс Кирк писал о романе «Спекулянт»: «Это – необычайно талантливый и значительный роман, смело решающий самые актуальные вопросы».
В романе «Красная бегония» Болстад широко апеллирует к общественности Норвегии, призывая ее обратить внимание на проблему социального обеспечения в стране. Рассказ о жизни туберкулезных больных превращается в волнующее повествование о людях, выброшенных обществом за борт. Волчьи законы буржуазного мира препятствуют благородной и гуманной борьбе медицины за здоровье человека. Люди, которых любовно выхаживали в больнице, выйдя оттуда, становятся жертвами безработицы и нищеты. Большим достоинством этого произведения является высказанная в нем мысль о необходимости борьбы, солидарности и дружбы трудящихся. Символ этого – цветок красной бегонии, давший название роману.
Выдающийся датский писатель Мартин Андерсен Нексе дал высокую оценку этому роману.
Немалое место в творчестве Болстада занимает и прошлое родной страны. В условиях всё более широкого распространения в Норвегии литературных боевиков, так называемых «бестселлеров» и «комиксов», обращение писателя к героическим эпизодам норвежской истории и лучшим традициям национальной культуры имеет огромное значение. Расцвету норвежских колоний в Гренландии и их трагической гибели посвящена небольшая книга Болстада «Сага о норвежских поселениях в Гренландии» (1945), рекомендованная в качестве учебного пособия для высших учебных заведений Норвегии. В романе «Завещание старого Винкеля» (1945) писатель рассказывает о жизни своего родного города в XIX веке. Герой романа – типичный бергенский бюргер, для которого золото заменяет все радости жизни.
Наибольший интерес среди последних произведений Болстада представляет сборник новелл «Насмешник с острова Тоска», опубликованный ко дню 50-летия писателя в 1955 году. Это произведение – своеобразный итог многолетней литературной деятельности Болстада-рассказчика. Его герои – старые знакомые писателя – стрили.
Более четверти века отделяет книгу новелл «Насмешник с острова Тоска» от первых произведений Болстада в этом жанре. С тех пор писателем было создано свыше двухсот пятидесяти рассказов. Большинство из них опубликовано на страницах ежемесячника «Магазинет фор алле» и других периодических изданий Норвегии.
В новеллах Болстада, так же как и во всех других его произведениях, четко ощущается идейно-эстетическая позиция писателя, ратующего за доступное народу, полнокровное реалистическое искусство.
«В настоящее время, – говорит Болстад в одном из своих писем переводчикам, – известные, маститые наши писатели позволяют себе открыто говорить о том, что искусство не должно служить «человеку улицы». Оно якобы предназначено для избранных. Реалистическое искусство рассматривается ими как искусство низшего сорта. Эти писатели создают произведения, представляющие собою бессмысленный набор слов, туманных символов и вымученных фраз… Борьбе с проповедниками подобных взглядов на литературу я отдал тридцать лет своей жизни. Я стремлюсь к тому, чтобы мои рассказы приносили людям и пользу, и радость».
Главной темой современных рассказов Болстада является трагическая судьба простого человека в условиях капиталистической Норвегии. Герои рассказов «Двойник», «Человек возвращается домой», «Суд постановил» тщетно пытаются «найти себя», отыскать свое место в жизни. Буржуазное общество равнодушно к людям, оно безжалостно выбрасывает из жизни тех, кто не в силах бороться. Одинокие, отвергнутые всеми, погибают Кристен Уре и Сигурд Халланн («Клеймо», «За невидимой колючей проволокой»).
Судьбе простого труженика посвящены также рассказы, отображающие один из самых трагических периодов в жизни норвежского народа – период второй мировой войны и фашистской оккупации. Болстад подчеркивает, что главные трудности этого времени вынес на своих плечах народ. Но писатель рисует не только страдания, выпавшие на долю взрослых и детей («Маленькая женщина»). Он показывает и то, как обыкновенные, казалось бы ничем не примечательные люди, такие, как Элна и Асбьёрн Куллинг, герои рассказа «Сильнейший», и Холм, герой рассказа «Между молотом и наковальней», преодолев парализующий страх перед оккупантами, находят в себе силы вступить в беспощадную борьбу с врагом и во имя спасения родины совершают поистине героические поступки. Болстад изобличает и тех, кто в годы войны наживался на народных бедствиях, а зачастую ради прибыли шел и на прямое предательство. Это – зажиточные кулаки («Земляки»), это крупные промышленники, сотрудничавшие с нацистами, такие, как директор фирмы, отказавший от должности патриоту Рагнару Скугену («Без маски»), и коммерсант Хурдевик («Гадюка жалит самоё себя»). Писатель с гневом говорит о том, что эти люди, которые после разгрома оккупантов пытались скрыть свои преступления под личиной патриотизма, остались безнаказанными в буржуазной Норвегии.
Призыв к активной, действенной борьбе со злом проходит через все современные рассказы Болстада. Острый критический взгляд писателя проникает повсюду. Он едко издевается над одураченными мошенниками-дельцами, разорившими на своем веку немало честных людей («Биржевые спекулянты просчитались»), весело смеется над всё еще бытующими среди норвежских крестьян суевериями и предрассудками («В полночь является привидение»).
Горячо волнует Болстада проблема современной молодежи. В рассказе «Тень между ними» он подвергает резкому осуждению бездельника Тевсена и его друзей, за внешней предупредительностью, элегантностью и привлекательностью которых скрываются нравственная опустошенность, снобизм и холодное презрение к людям. Героиня рассказа Анне, девушка из трудовой среды, порывает с ними, предпочтя им простого рабочего пария Сиггена. Болстад повествует и о молодом, одаренном спортсмене, которого медленно, но верно губит сенсационная шумиха, поднятая вокруг его имени («Чемпион»), и о начинающем драматурге, вынужденном уродовать свои произведения в угоду циничным дельцам от искусства, потакающим невзыскательным вкусам публики («Трагедия модного писателя»).
Всем своим творчеством Болстад опровергает утверждение эстетствующих буржуазных критиков об ограниченности реалистического метода, якобы приводящего к жанровому и тематическому однообразию в литературе. Так же как и другие произведения писателя, рассказы его чрезвычайно разнообразны как по жанру, так и по тематике.
Болстад рассказывает не только о современной норвежской действительности. Он воспроизводит также далекое историческое прошлое страны, создает романтически приподнятые поэтические легенды, сочными красками рисует Берген прошлого столетия и быт вестланнских рыбаков в начале XX века.
Писатель находит особые краски для создания сюжетов, изображающих далекое прошлое Норвегии. С большим мастерством рисует он суровые, величественные образы древних норвежцев – вольных бондов, стрелков, скальдов. Манера повествования в этих рассказах представляет собой сочетание сдержанной простоты и торжественности при огромном внутреннем драматизме. Дух того времени писателю удается передать и в пейзаже – в описании густых, таящих опасность лесов, безмолвных, настороженных гор, облаков, беспокойно бегущих по ночному небу.
В статье «О чистых родниках и отравленных источниках» Болстад говорит, что народность – основа творчества всякого настоящего художника. Народ, его прошлое, его история, природа родной страны – вот те чистые родники, которые питают всякое истинное искусство. Однако, к какому бы периоду истории ни обращался писатель, он всегда остается страстным гуманистом, непримиримым противником угнетения, другом простого народа. Болстаду чуждо идиллическое, бездумное любование стариной. Обращаясь к далеким эпохам, он стремится сделать повествование как можно более актуальным, близким сегодняшнему дню. Описывая то или иное историческое явление, писатель пытается отыскать его социальный смысл, найти в нем какие-то точки соприкосновения с современностью. Идейная направленность рассказов Болстада, посвященных прошлому, остается такой же острой, как и в его современных рассказах. Героем повествования здесь также является народ.
