Текст книги "Леди в красном"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
– Твоя сестра дала.
Теперь Эллис вспомнила, что действительно оставляла Дениз свой новый номер на случай, если Кальперния будет ее искать. За день до этого у Кальпернии должна была состояться встреча с комиссией по досрочному освобождению, и Эллис не терпелось узнать, как все прошло, – к тому же она немного переживала, зная привычку подруги затыкать всем рот.
– Господи, как я рада тебя слышать! Кстати, я собиралась тебе звонить. Ты меня опередила.
Но, похоже, Кальперния не особенно расстроилась.
– Никогда не угадаешь, где я сейчас.
– Сдаюсь. Так где ты?
– На автобусной остановке. Видимо, они решили, что я больше не представляю угрозу для общества, поэтому, детка, ты сейчас разговариваешь со свободной женщиной!
И она рассмеялась своим особенным смехом – низким, сочным и чуточку опасным, как езда с ветерком в жаркий день на угнанной машине.
– Кэл, отличная новость! Я так рада за тебя. – Эллис держала пальцы скрещенными. – И что ты теперь думаешь делать?
– Сначала хочу повидаться с дочерью. А потом кто знает… У моей малышки Шаники теперь свой угол в Лос-Анджелесе. Я до сих пор не могу поверить, что она выросла и уже успела обзавестись собственной семьей.
– Тебе, наверное, не терпится ее увидеть?
Эллис вспомнила, как Шаника, которой тогда было восемнадцать, забеременела. До того момента она приезжала регулярно, но с появлением ребенка посещения сошли на нет. Кальпернии наконец предстояло увидеть своего девятимесячного внука.
– Ты даже не представляешь, насколько сильно.
Подруга тяжко вздохнула, и в этом вздохе была жажда встречи, которая копилась в ее душе все эти годы. Но Эллис, конечно, все представляла. Она испытывала то же самое по отношению к Джереми. И чего она добилась за эти недели – того, что он еще больше от нее отдалился?
– Но я там надолго не задержусь, – продолжала Кальперния. – Одна-две недели, и они готовы будут вышвырнуть меня прочь. Шаника говорит, что места так мало, что слышно, как пердят соседи.
– А куда потом?
– Черт его знает. Но я что-нибудь придумаю. А ты-то что? Как дела, подруга?
– Да вроде ничего. – Эллис старалась говорить сдержанно, чтобы не будоражить Кальпернию своими тревогами. – Я рада, что наконец вернулась, но все оказалось сложнее, чем я думала.
– Эти белолицые мешают тебе жить? – Это была их старая шутка.
Эллис усмехнулась.
– Скажем так, здесь довольно любопытно.
– Как у тебя дела с парнишкой? – спросила Кальперния уже мягче.
– Не очень.
Эллис быстро ввела ее в курс дела, чувствуя, как снова накатывает застарелое чувство вины. Джереми был прав в одном. Не важно, какие у нее были на то причины, главное, что все эти годы ее не было рядом.
Кальперния выслушала не перебивая, а потом сказала:
– Он еще одумается. А сейчас ему больно, вот и все.
– Надеюсь, ты права, – ответила Эллис как можно радостнее, пытаясь отогнать от себя невеселые мысли. – Извини, я не хотела огорчить тебя. Просто столько всего навалилось… Сестра не говорила, что я приобрела ресторан?
Кальперния ахнула:
– Нет. Правда, что ли?
– Боюсь, что да. Есть только одна проблема. Точнее, две. Я по уши в долгах и понятия не имею, что творю. – К ней в голову закралась сумасшедшая мысль, и прежде чем она успела подумать, слова уже слетали с языка: – Эй, а ты не хочешь вступить со мной в долю?
Кальперния хохотала так долго и сильно, что Эллис подумала, что на том конце провода она сейчас в центре внимания. Подумать только, темнокожая женщина весом в двести фунтов, глядя на которую боишься, что она повалит тебя на пол, заломит руки и отберет кошелек, надрывается от смеха у таксофона на автобусной станции. Наконец она перестала смеяться и перевела дыхание.
– Черт, да ты просто сумасшедшая белая девчонка! Ты это знаешь?
– Я серьезно. – Эллис понимала, что так оно и есть. – И как же ты собираешься со мной расплачиваться? Ты ведь сама сказала, что на мели.
– Много я тебе действительно заплатить не смогу. Но как только начнут поступать деньги, тебе будет идти процент от выручки.
– У меня не так уж хорошо с математикой, но даже я знаю, что ноль из ноля равняется нолю.
– Взгляни на это с другой стороны. Ниже нам падать уже некуда, остается только вверх.
На другом конце наступила долгая пауза. Эллис уже начала было думать, что их рассоединили, как вдруг раздался тот самый авантюрный смех Кальпернии, в котором слышался рев двигателя угоняемой машины.
– А, черт с тобой, что я теряю?!
Секунду Эллис сомневалась, правильно ли расслышала.
– То есть ты согласна?
– Я этого не говорила. – Теперь в Кальпернии заговорило ее вспыльчивое, властное «я». – Только не думай, что у меня нет собственных планов на будущее. Я вижу только одну причину, почему мне стоит заняться этим, – я хочу спасти твою тощую белую задницу. Ты же ни капли не смыслишь в ресторанном деле.
– Ты тоже, – подколола ее Эллис.
– Не в этом дело. У меня есть опыт. Я много всякого дерьма повидала.
Эллис рассмеялась.
– Спорить не буду.
– И заруби себе на носу: ты мне не начальник, – проворчала Кальперния.
– Договорились.
– Хорошо. Теперь, когда мы все уяснили, когда мне приступать?
Они поговорили еще пару минут, строя планы на ближайшее будущее, пока к остановке не подъехал автобус Кальпернии. Позже Эллис вспомнила, как впервые познакомилась с таким стихийным бедствием, как Кальперния Кинг. Это была ее первая неделя в Пайн Ривер. Кальперния подошла к ней во дворе в окружении своей свиты. Все, что Эллис тогда увидела, – это огромная массивная фигура, такая же темная, как асфальт, на который падала ее широкая тень. Голову Кальпернии украшала копна африканских косичек с вплетенными в них крошечными шариками, которые застучали, как кости, когда она очень близко наклонилась к Эллис. Белки глаз на фоне всей этой черной массы особенно выделялись, и казалось, что они сейчас спрыгнут прямо на Эллис.
– Эй ты, белая девка! – проговорила она медленно. – Тебя за что? Фургон с мороженым ограбила?
Она смотрела на Эллис с презрением, словно на полнейшее ничтожество, и даже удивительно было, что она вообще с ней разговаривает. Одна черная девушка из свиты, с испорченными зубами и «дорожками» на руках, насмешливо фыркнула, словно старалась выслужиться. Но вместо этого Кальперния резко развернулась, уставилась на нее и спросила:
– Чего ржешь, сучка?
Эллис тогда ничего не сказала. Она просто отошла в сторону.
Это задало тон их отношениям на следующие несколько месяцев. Кальперния всячески ее провоцировала, а Эллис старалась не обращать на это внимания. Пока однажды, после того как они несколько недель проработали бок о бок в прачечной, Эллис не принялась смеяться над чьей-то шуткой, которая показалась ей невероятно смешной. Согнувшись от смеха, она хохотала как сумасшедшая, даже слезы побежали из глаз, пока надзирательница, что дежурила в тот день – старая грубая лесбиянка по имени Расти, – не посмотрела на нее, взглядом приказывая вернуться к работе. Но Эллис все не могла остановиться. Расти с угрожающим видом, не предвещавшим ничего хорошего, уже направилась к ней, как вдруг Кальперния стукнула Эллис по спине, а затем схватила за руку и крепко сжимала до тех пор, пока смех не прекратился. Потом она крикнула Расти:
– Не беспокойтесь! С ней уже все в порядке.
После чего, согласно негласному кодексу тюремных отношений, они с Кальпернией стали считаться друзьями. Когда они лучше узнали друг друга, Эллис поняла, что «понты», как называли это чернокожие заключенные, были всего лишь маской, и эту репутацию Кальперния создала себе сама, чтобы заручиться всеобщим уважением и избежать притеснений. Если она и совершила покушение на убийство, то только после многолетних издевательств, которые терпела от своего сожителя. Последней каплей стало то, что она увидела, как он пристает к ее четырнадцатилетней дочке. Кальперния дождалась, пока он, напившись, вырубится, и жестоко избила монтировкой, сломав ему почти все кости и оставив слепым на один глаз. Парень выдвинул ряд обвинений, при этом отрицая все ее заявления о жестоком обращении. Невезение продолжалось: обвинителем оказался молодой, исполненный энтузиазма парень, усиленно зарабатывающий себе авторитет. Адвокат, которого назначил суд, пытался договориться, чтобы физические повреждения, нанесенные при нападении, учитывались не так строго, но Кальперния отказалась. В конце концов она получила от восьми до десяти, как и Эллис.
Теперь только Эллис осознала, что далеко не каждый видит Кальпернию такой, какая она была на самом деле: человек, который всегда прикроет другому спину, который при всех своих острых углах обладает великодушием и благородством. Ей так же трудно будет вписаться в это общество, состоящее в основном из белых людей среднего класса, как навороченному «кадиллаку» – в кучу внедорожников на стоянке. Но если кто-то и сможет это сделать, то только Кальперния. Да и Эллис будет как-то не так горько, если их планы с треском провалятся.
Дениз пришла помогать ближе к концу недели. Вместе они зашпаклевали дыры в стенах и потолке, откуда Эллис сняла морские репродукции и рыбацкую сеть с уловом столетней давности. Остаток дня они красили кухню и зал. Когда с работой было покончено, сестры принялись восхищенно осматривать результаты своих трудов.
– Думаю, мы заслужили холодное пиво, тебе не кажется? – сказала Дениз, лениво почесывая пятно засохшей краски у себя на носу. – Боже, я и не припомню, когда в последний раз так усердно работала.
Эллис принесла из холодильника «Куэрс» для Дениз и диетическую колу для себя.
– Я и забыла, что тебе нельзя пить, – отметила Дениз, когда Эллис вернулась. Она скорчила сочувственную гримасу. Но Эллис прекрасно поняла, что та имеет в виду: подстрекательство досрочно освобожденного. А это означало, что позорное клеймо на Эллис стало понемногу стираться в памяти Дениз.
Дениз достала из-под брезентового покрывала стулья. Они потягивали каждая свой напиток и вспоминали былые времена, когда зазвенел колокольчик над входной дверью и вошел Гарри.
– Здравствуйте, дамы. – Он остановился, огляделся по сторонам и удивленно присвистнул. – Bay! Вам довелось изрядно поработать. Я и не припомню, чтобы это место так хорошо выглядело.
– Да уж, жиром здесь точно не пахнет, – сказала Дениз. – Честное слово, я бежала от этого места, как черт от ладана. В воздухе практически плавали молекулы жира.
– И тем не менее старина Капитан готовил отвратительные рыбу и чипсы, – вспомнил Гарри с нежностью. Он бросил на Эллис долгий изучающий взгляд. – Ты уверена, что знаешь, что делаешь? При всем моем уважении, у тебя нет опыта содержания ресторана. Для этого понадобится больше, чем просто свежевыкрашенные стены.
Эллис задумалась, был ли этот интерес проявлением родственной заботы или Гарри зачем-то нужно, чтобы она потерпела неудачу. Всегда было сложно понять, что у него внутри. Он много улыбался и всегда говорил то, что от него хотели услышать, но при этом его глаза могли выражать совсем другое. Это были глаза человека, который смотрит сквозь тонированное стекло: он вас видит, а вы его – нет. Возможно, он надеялся, что Эллис сбежит отсюда, в поисках работы переберется на материк, и из налаженной жизни исчезнет источник несмываемого позора, который отравлял его идеальное существование.
– Думаю, буду разбираться по ходу дела, – сказала она, пожимая плечами. – Хочешь пива?
– Выпиши-ка мне гарантийный талон [16]16
Гарантийный талон дает право забрать уже оплаченную покупку, которой временно не оказалось на складе, позже. В данном контексте Гарри имеет в виду, что обязательно примет предложение, но в другой раз.
[Закрыть]! Я все еще на дежурстве.
Гарри был в форме цвета хаки, на бедре болталась кобура с пистолетом, полицейский значок приколот к рубашке. Он обратился к Дениз:
– Кстати, Тэйлор просила напомнить, что у нее в Зале скаутов будет проходить то мероприятие.
– Какое мероприятие?
– Понятия не имею. Думал, ты знаешь.
– О боже! – Дениз упала на стул, зажимая рот ладонью. – Совсем из головы вылетело. Ведь я должна была испечь кексы. – Она вздохнула с виноватым и измученным видом, который выражал всю ее материнскую суть. – Надеюсь, смогу купить их в магазине.
Она произнесла это с таким видом, словно собиралась совершить кощунство.
– А может, я испеку? – вызвалась Эллис. – Это не займет много времени, да и надо же мне как-то отблагодарить тебя за помощь.
– Тебя это точно не затруднит? – Дениз глянула на нее с благодарностью.
– Совершенно не затруднит, – заверила ее Эллис. – Да и вообще, пора этой крошке устроить пробное испытание. – Она указала на заново отремонтированную плиту. – А вот если я не сумею испечь даже кексы, то это действительно будет беда.
– Ладно, девочки, я вас покидаю. – Гарри шутливо откланялся. – Если что-то понадобится, вы мне сообщите. Я сейчас еду на собрание, но на обратном пути с радостью могу заскочить в магазин.
– Какое собрание? – спросила Дениз.
Гарри отвернулся, как будто рассматривая окрашенные стены, но Эллис успела заметить гримасу досады, исказившую его лицо.
– Обычная рутина, – ответил он с напускным безразличием. – Я долго не задержусь.
– Спасибо, но у меня вроде бы все есть, – ответила Эллис, гадая про себя, что же такое зять скрывает от жены.
– Ладно, тогда я пошел.
Он поцеловал Дениз в щеку и направился к двери, поскрипывая кожаной кобурой и оставляя следы на тонком слое известковой пыли, осевшей на полу.
Дениз снова уселась, качая головой.
– И как я могла забыть!
– То есть ты теперь не супермамочка? – поддела ее Эллис.
Но Дениз не отреагировала на шутку и продолжала укорять себя в том, что она самая плохая мать в мире.
– Ну что со мной происходит? Я раньше была такой организованной, – пожаловалась она.
– Может, ты слишком много на себя берешь? – мягко предположила Эллис.
– Дело даже не в этом. Все эта чертова стройка. – Дениз вскочила и принялась взволнованно ходить взад-вперед по комнате. – У меня создается впечатление, что они всегда на шаг впереди, что бы мы ни делали. Вот так работает эта система. Все определяют связи и то, за какие веревочки ты дергаешь. Я не могу ничего доказать, но знаю, что у них все схвачено.
– Тогда зачем с этим бороться? – спросила Эллис.
Дениз резко повернулась к ней. Лицо ее раскраснелось, из-под повязанной на голове косынки торчали растрепавшиеся пряди волос.
– А я тебе скажу зачем. Дело даже не в том, что это последнее место на земле, где сохранилась дикая природа. А в том, что уступить им в этой ситуации значит признать себя проигравшими. Посмотри на себя. То, что случилось с тобой, это ужасно, но ты по крайней мере отстояла свою позицию. А не просто упала, задрав лапки кверху.
– Лучше бы я так и сделала. Ты знаешь, чего мне это стоило! – Эллис отвернулась к окну. Солнце вышло из-за туч и заиграло на влажной после утреннего дождя траве. Она научилась ценить подобные мелочи, которые остальные воспринимали как должное, – вид из незарешеченного окна, кусочек синего неба, лист, дрожащий на ветке. Все это напоминало, какую цену она заплатила за тот единственный, непоправимый поступок.
– Извини. Не знаю, как у меня это вырвалось. Я не хотела… – Дениз умолкла, и Эллис увидела раскаяние у нее на лице.
– Я знаю, что ты не хотела ничего такого сказать. – Эллис подошла к сестре и обняла ее. – И нет ничего плохого в том, что ты борешься за свои убеждения. Я бы поддержала тебя, если бы мне не предстоял собственный бой. – Она отстранилась и посмотрела на Дениз. – Ну и как продвигаются ваши дела?
– Скоро суд вынесет постановление.
– А если оно вас не устроит?
– Могу лишь пообещать, что мы не будем сидеть сложа руки, – поклялась Дениз, сверкнув глазами. – Если понадобится, мы прикуем себя к деревьям.
– Боюсь, это доставит определенные неудобства, особенно в эту пору года. Если только вы не наденете меховое белье, – пошутила Эллис, надеясь хоть немного отвлечь сестру от невеселых мыслей. Обеспокоенность ее была вполне оправданна, но не стоило бросаться в крайности. У Дениз был единственный верный путь – еепуть.
Это возымело действие, и Дениз со вздохом снова опустилась на стул.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Эта тема меня только расстраивает.
– Хорошо, – легко согласилась Эллис. – Тогда у меня к тебе весьма прозаический вопрос: какими их делать? Обычными или шоколадными?
Сестра секунду смотрела непонимающим взглядом, но потом до нее «дошло», что Эллис говорит о кексах.
– Обычными. Может, хоть так я их меньше съем. – Дениз всегда испытывала слабость к шоколаду. – И не забудь оставить немного для Гарри. Бедняга… – Она покачала головой. – Мало того, что он целый день на дежурстве, так ему еще надо заниматься всякими бюрократическими проволочками. Если вы думаете, что учителям приходится несладко, то встаньте на место копа.
7
Из окон кабинета мэра, расположенного на втором этаже муниципального здания, открывался вид на более изящное, еще довоенной постройки, здание суда, где как раз в этот момент назревала буря. Со своего места за столом сидящий лицом к окну Оуэн Уайт не видел пока серьезных поводов для беспокойства. Тротуар перед зданием суда, все еще влажный от дождя, был усыпан опавшей листвой. Небольшая кучка активистов уже собралась, а скоро их набежит целая толпа. «Зеленые», среди которых была и жена Гарри Элкинса, размахивали руками и всячески демонстрировали протест против решения суда, которое Оуэну стало загодя известно из внутренних источников. Эти недалекие людишки, которые не видели дальше своего носа, желали превратить остров в изолированный мирок, в котором остановилось время. Почему бы и нет? Вот только если бы они заправляли здесь во времена его отца, Грэйс Айленд был бы совсем не таким, какой он сейчас. Причудливо изогнутая береговая линия, проходившая через центр города, которая каждое лето привлекала толпы туристов, так и осталась бы грязной береговой полосой, затапливаемой во время прилива. А на месте зданий, которые приносили кругленькую сумму, сейчас беспорядочно громоздились бы фермы и сады.
К счастью, на этом голосовании должны преобладать трезвомыслящие головы. Сделав несколько звонков в соответствующие инстанции, мэр лишний раз в этом удостоверился. Суд примет решение в пользу «Лайтхаус Фондейшен», благотворительной организации, которой покойный Элрой Кутберт завещал одиннадцать сотен акров нетронутого леса с видом на пролив, который тянулся от государственного парка Моран до Маунт Конститьюшен. И неважно, что Кутберт оставил землю фонду, подразумевая, что она никогда не будет застроена и сохранится в первозданном виде. Неважно, что дочь Кутберта, Эвника, была категорически против застройки. Доверенность не содержала конкретных пунктов, которые запрещали бы продажу имущества, из чего Оуэн сделал вывод, что старик не имел четких пожеланий на этот счет. Поэтому застройка Спринг-Хилл – а это сто восемьдесят новых коттеджей, поле для гольфа и искусственное озеро, в котором планировалось разводить форель, – будет идти своим ходом, а деньги, которые Оуэн предусмотрительно вложил в проект, приумножатся.
Он посмотрел на часы и увидел, что время близится к четырем. Ровно через две минуты в двери кабинета должен постучать заместитель начальника полиции. Оуэн был поборником пунктуальности. Он считал это признаком уважения к себе и к человеку, которому уделяет свое драгоценное время. И он в грош не ставил бездельников и тупиц. А Гарри Элкинс не был ни тем ни другим. Ему просто не повезло, и он оказался родственником, пусть даже по линии жены, женщины, которая сломала Оуэну жизнь. Он знал, что считается успешным человеком, который смог победить свалившийся на него недуг, но престиж заботил Оуэна меньше всего, равно как и привилегии мэра.
Он с кривой ухмылкой посмотрел на свои парализованные ноги. Глядя на него, люди первым делом видели инвалидное кресло. Тридцать пять фунтов стали и полиуретана, которые в каком-то смысле стали его козырем. Благодаря креслу окружающие воспринимали его иначе, приписывали ему благородство, считали чуть ли не святым мучеником. Поэтому Оуэну крайне редко приходилось упоминать об инциденте, в результате которого его наполовину парализовало, – его внешний вид говорил сам за себя. В те оба раза, что он баллотировался на должность – сперва окружного уполномоченного, а спустя шесть лет и на место мэра, – именно это сыграло главную роль в сознании избирателей. Их восхищало, что физическое увечье не сломило его морально и он продолжает активную жизнь.
У него были еще и другие пути самоутверждения. В основном это заключалось в том, что он вышел из тени отца, которого давно нет, но который остался в памяти горожан. Это стало для Оуэна настоящим свершением, учитывая, что таинственное исчезновение Лоуэлла определяло его жизнь с самого детства. Пока он рос, за его спиной люди перешептывались об отце, а в школе над ним жестоко издевались дети, сочиняя глумливые стишки вроде «Лоуэлл, Лоуэлл, где те деньги, что ты увел?».
А все потому, что после его исчезновения обнаружились значительные расхождения в бухгалтерских книгах. С его корпоративного счета исчезла внушительная сумма денег, принадлежавшая пайщикам общества с ограниченной ответственностью, которое возглавлял отец. Прошел слух, что эти деньги он перевел на счет в швейцарском банке и собирается начать новую жизнь в другой стране вместе со своей любовницей – о том, что он бабник, все и так прекрасно знали. Бытовало и более невинное мнение, что он ночью вышел в море на своей яхте и упал за борт (что было довольно сложно осуществить, так как яхта все время простояла на якоре у причала). Но как бы там ни было, он исчез, оставив семью в неопределенном положении: жена стала «соломенной вдовой», а дети не знали, почитать память отца или поносить его.
Это привело к тому, что Оуэн рос ранимым, болезненным ребенком. Мать, потеряв мужа, полностью сосредоточила свое внимание на нем. Столь явное предпочтение внесло разлад в его отношения с сестрой. И только в колледже Оуэн почувствовал себя отдельной от родителей личностью. Когда он вернулся и решил возглавить семейный бизнес, ему пришлось начинать с нуля. Он женился и принялся активно сотрудничать с благотворительными организациями. Под его руководством бизнес стал приносить невиданный раньше доход. Если бы не роковое столкновение с Эллис Кесслер, как неудачный бросок при игре в кости, то так бы все и шло: жил бы тихо, никого не трогал, работал на совесть…
Даже жена, не говоря уже о других, не знала, как далеко зашло его пристрастие к алкоголю. Ни разу не случалось, чтобы он опозорил ее на людях, а его управление делами ни у кого не вызывало нареканий. И хотя он во время своих нечастых запоев, приходя в чувство, нередко обнаруживал себя за рулем, на его счастье, все обходилось.
А потом он сбил Дэвида Кесслера. Пьяный вдрызг за рулем своего «мерседеса» он на полной скорости выскочил за поворот, где вдоль обочины дороги катался на велосипеде маленький мальчик. Он понял, что произошло столкновение, только после того как раздался глухой звук удара и послышался скрежет металла под колесами машины.
После этого происшествия он бросил пить и с тех пор капли в рот не взял. Может, время и сгладило бы воспоминания о том дне и ему удалось бы обрести долгожданный покой, если бы не мать убитого мальчика. Всякий раз, когда он смотрел Эллис Кесслер в лицо и натыкался на ее неумолимый взгляд, ему казалось, что ее глаза – это зеркало его души. И даже если бы он стал умолять ее о прощении, она бы его все равно не простила. А когда она его сбила, то превратила не просто в калеку – она усадила его в инвалидную коляску, как на трон, чем обрекла на пожизненную пытку при каждой неудаче ловить на себе жалостливые взгляды, чужое сочувствие. Каждый раз, усаживаясь в коляску, глубоко в душе Оуэн понимал, что это все из-за маленького мальчика, который погиб из-за него.
И теперь, когда прошлое наконец стало забываться, Эллис вернулась, чтобы мучить его снова. И на этот раз она не успокоится, пока не доведет начатое до конца. Он не ждал от нее новых безрассудных поступков. За эти годы в тюрьме у нее было достаточно времени, чтобы раскаяться в своих действиях, – уже хотя бы из-за последовавшей расплаты. Ему отравляло жизнь одно ее присутствие. Оно пожирало его, как раковая опухоль. После ее приезда он не мог спокойно спать ночами, его снова мучили кошмары. Всякий раз, видя во сне скрюченное тело мальчика, лежащее посреди дороги в свете «поворотников», и слыша пронзительный визг тормозов, он подскакивал в холодном поту. А вместе с кошмарами началась мигрень – и не просто головная боль, которую можно было заглушить аспирином, а самая настоящая средневековая пытка, когда голову зажимают в тиски и постепенно закручивают гайку.
Оуэн знал, что если не найдет способа избавиться от Эллис, и на этот раз навсегда, то покоя ему не будет. И никуда ему не деться от ее глаз, которые видели его насквозь, от разума, который знал правду, от сердца, которое никогда не простит.
Но от нее не так-то просто избавиться, пока на острове находится ее сын.
Издалека Оуэн наблюдал, как рос сын Эллис, Джереми. Он знал, что рано или поздно мать вернется за ним. Он знал также, что Джереми хорошо учился, но связался в школе с плохой компанией. Это была настоящая банда, верховодил в которой «бывалый авторитет» по имени Курт Рудницки. Пока Джереми отшлифовывал свое резюме для колледжа, этот тип активно пополнял полицейское досье: к шестнадцати годам Курта уже успели дважды задержать за кражу в магазине и один раз за хранение наркотиков.
Оуэн знал, что Джереми не грозит пойти по стопам приятеля – он был слишком умен для этого. Но он знал и то, какие вещи случаются с теми, кто попадает в плохую компанию. И кто знает, что может произойти…
Именно поэтому он не выпускал мальчика из виду. Равно как и остальных членов семьи. Это было как игра в шахматы: лучшие игроки всегда продумывают партию на несколько ходов вперед. Все, что от него требовалось, – это выстроить свои фигурки и постепенно устранять противника, пока у нее не останется другого выбора, кроме как принять мат.
Стук в дверь вывел его из раздумий. Несколько раздраженно он крикнул:
– Кто там еще?
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Гарри Элкинс.
– Сэр, я не вовремя? Я могу зайти позже.
– Нет, нет, Гарри. Заходи, присаживайся.
Широким жестом Оуэн указал на кожаный диван, который занимал большую часть его просторного кабинета, и выехал из-за письменного стола.
– Я что-то заработался и не уследил за временем, – улыбнулся он. – У меня ушел целый час на то, чтобы разобраться с заметками по делу о парковочных метрах.
Если «зеленые» сочли расширение парковочной площади на пару метров призывом к оружию, то что же будет, когда они узнают, что суд утвердил спрингхиллский проект? Эта мысль вызвала у Оуэна чувство мрачного удовлетворения.
– Что ты будешь? Кофе, чай?
Гарри покачал головой. Вежливая улыбка на его лице исчезла так же быстро, как и появилась.
– Спасибо, ничего. – Оуэн наблюдал за тем, как Гарри с напряженным видом опустился на диван, словно нашкодивший школьник в кабинете учителя. – Не хотелось бы отнимать у вас много времени.
– Чепуха. Я всегда найду время для своего заместителя начальника полиции. – Оуэн подкатился поближе к дивану и магнитные колеса его «Invacare Tracer EX 2» оставили двойные борозды в густом ворсе ковра. – Признаюсь, приятно сознавать, что есть человек, на которого всегда можно рассчитывать. – Он взмахнул рукой в сторону окна, откуда влетали крики скандирующей на улице толпы. – Может, нам нечасто удается встретиться с глазу на глаз, но мы оба знаем, как довести дело до конца. Даже если при этом придется кому-то изрядно пощипать перышки.
Он коротко рассмеялся, краем глаза глядя на свое отражение в зеркальном шкафу около стены. Увиденное его не порадовало: бледный лысеющий человек в слаксах и флотском спортивном пиджаке поверх бледно-голубой рубашки. Верхняя часть его тела была непропорционально большой и грузно нависала над атрофированной нижней. Несмотря на внешнюю уверенность, в нем чувствовалась изрядная доля напряжения, которое залегло в складках вокруг глаз и рта и в болезненной бледности, проступающей сквозь загар, отчего лицо приобрело желтушечный оттенок. Он досадливо отвернулся, сосредоточив все внимание на Гарри.
Гарри поерзал на диване. Глаза его бегали, словно он избегал встречаться взглядом с Оуэном, опасаясь, что глаза его выдадут. Когда стало ясно, что мэр не торопится переходить к делу, он откашлялся и спросил:
– Вы хотели со мной встретиться по какому-то конкретному вопросу?
– Вообще-то да. – Оуэн выждал дольше, чем требовалось, и только потом изложил цель встречи: – Я хочу знать о твоей свояченице все. Следи за ее перемещениями и докладывай мне. Она не должна и шагу ступить без моего ведома. Я ясно выразился?
Лицо Гарри с широкими скулами и глубоко посаженными глазами, напоминавшее грубый набросок, который мог бы быть симпатичнее, не будь так небрежно нарисован, залилось краской.
– Я уже и так вам все рассказал. – По его лицу пробежала тень. – Нет закона, который запрещал бы открывать ресторан.
– Действительно, нет. Но позволь тебе напомнить, что она освобождена условно. Ей достаточно только слегка оступиться… – Он подался вперед и впился в Гарри взглядом. – Ты офицер полиции. И твой долг следить за такими вещами. У тебя проблемы с выполнением прямых обязанностей?
Гарри взглянул на него с неприкрытой ненавистью, но тут же опомнился и опустил глаза, промямлив:
– Я посмотрю, что можно сделать.
– Я не прошу тебя посмотреть.Я хочу, чтобы ты сделал.
В голосе Оуэна послышались металлические нотки.
Гарри снова поднял голову и посмотрел на Оуэна. Его глаза сверкнули, а красные пятна на щеках потемнели и приобрели кирпичный оттенок.
– Все дело в том, что… Если жена узнает, что я шпионю за ее сестрой…
Он запнулся, судорожно сглотнув.
– Похоже, ты насмотрелся фильмов о Джеймсе Бонде. – Оуэн улыбнулся, поднимая покоящиеся на кожаных подлокотниках кресла руки вверх, словно подчеркивая безобидность своих намерений. – Давай не будем делать из мухи слона. Все о чем я прошу, Гарри, – это выполнять свою работу. И периодически меня об этом информировать. Во избежание, так сказать, недоразумений. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я не считаю свое пожелание чрезмерным. А ты?
Он неожиданно наткнулся на вызов во взгляде Гарри.
– Сэр, должен сказать, что мне все это не нравится. Я не говорю, что вы не имеете права на чувства. – Его взгляд невольно скользнул вниз, на инвалидную коляску. – Но, черт побери, она же член семьи. И заплатила за все сполна. Все, что ей нужно, – это возможность начать сначала, зажить по-новому.
– Разве ей кто-то мешает? – Оуэн говорил вкрадчиво, без тени угрозы. – Если я захочу оставить ее не у дел, мне достаточно будет сделать только один телефонный звонок.
