Текст книги "Леди в красном"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Спустя четыре месяца на нее надели наручники и отправили в исправительную колонию Пайн Ривер в Олимпии…
Эллис часто заморгала, прогоняя слезы, которые навернулись на глаза, стоило ей взглянуть на могилу Дэвида. Было ощущение, что она потеряла обоих сыновей. Но как она могла рассчитывать на прощение Джереми, если сама не могла себя простить? Она ни слезинки не прольет об Оуэне Уайте – он получил то, что заслуживал. Но расплачиваться за ее поступок пришлось семье – вот о чем она жалела больше всего.
Краем глаза она заметила какое-то движение. Она повернулась и увидела пса, бегущего по тропинке к смотровой площадке. Он был черным, с белым всполохом на груди, совсем как тот, которого она на днях видела на причале. А может, это он и был. У Эллис промелькнула мысль пойти за ним – а вдруг колли потерялся и его разыскивает хозяин? – но пес быстро исчез из поля зрения. Да что, у нее своих проблем не хватает, что ли? Ни работы, ни жилья. И если бы не ее скромные сбережения – доля в наследстве Наны, часть денег, вырученных от продажи ее дома, – она бы тоже сейчас скиталась без крыши над головой.
Тяжело вздохнув, Эллис направилась к машине.
4
Пес спал на крыльце, свернувшись калачиком. Наступило утро третьего дня пребывания Колина на острове. Он налил себе чашку кофе и вышел полюбоваться рассветом. Меховой сверток при его появлении вскочил, и оказалось, что это тот самый бордер-колли с причала. Пес отбежал на безопасное расстояние, уселся и теперь настороженно наблюдал за Колином.
– И тебя с добрым утром.
Колин поставил чашку на перила и присел на корточки, оказавшись на одном уровне с собакой.
– Ты голоден? – спросил он.
Пес склонил голову набок и с интересом уставился на него темными блестящими глазами-бусинками.
– Будем считать, что да.
Колин зашел в дом и через пару минут вернулся с миской, в которой был «Райс Криспиз», перемешанный с кусочками бифштекса, оставшегося со вчерашнего ужина. Он поставил миску на пол.
– Извини, если что не так. Я не ожидал гостей.
Пес принюхался, оценивая содержимое. Судя по всему, оно вызвало у него одобрение, потому как в мгновение ока он смел все подчистую. Но когда Колин попытался взять его за ошейник, он снова отскочил, причем вид у него был оскорбленный – мол, я так дешево не продаюсь.
– Хорошо, все по-честному, – признал Колин. Он отступил назад, делая примирительный жест рукой. – Теперь ты командуй.
Но пес, навострив уши, во все глаза – глаза, выглядевшие почти человеческими, – смотрел мимо него на дом, словно ожидал, что в любой момент на крыльцо выйдет хозяин.
– Осмотрись здесь, если хочешь, но могу поручиться, что ты не найдешь здесь того, кого ищешь. Боюсь, все, что у тебя есть, это я, – грустно предупредил его Колин. – Жалкое утешение, согласен. Но если ты не против, я могу составить тебе компанию.
Он уже успел позабыть, какое это уединенное место, – здесь безраздельно властвовала природа, куда долетали лишь смутные отголоски цивилизации. Огромным преимуществом было то, что он уже много лет так хорошо не высыпался. В отсутствие таких отвлекающих факторов, как компьютер и телевизор, он ложился спать с наступлением темноты и вставал на рассвете. Он ел, когда чувствовал, что проголодался, а не в отведенное для приема пищи время, и был способен часами сидеть без дела, глядя на воду или на оленя. Дед оставил после себя довольно внушительную библиотеку, в основном это были книги по искусству и биографии его известных деятелей. Изучая их, Колин искренне сожалел, что не унаследовал хоть толику таланта деда. Если бы он был художником, то смог бы отразить на холсте все, что скопилось у него внутри, как сделал это Уильям на портрете над камином. Колин слышал, что гениальные произведения рождаются в результате величайших страданий. И если это действительно так, то он смог бы создать шедевр.
Приняв душ и позавтракав горячими хлопьями с вареным яйцом, он снова вышел во двор. Солнце исчезло за тучами, сгрудившимися над горной грядой, с океана дул колючий ветер. В прежней жизни Колин в такую погоду остался бы дома. Но в нем уже успела выработаться свойственная островитянам привычка не обращать внимания на плохую погоду. После долгой прогулки появится ясность в мыслях, решил он, набрасывая длинную куртку с капюшоном и натягивая пару старых резиновых сапог, которые нашел в чулане.
Колли дежурил на крыльце – там же, где он его и оставил. Колин свистнул и был слегка удивлен, когда пес спрыгнул с крыльца и пошел за ним. Он принялся спускаться по тропинке к бухте, колли плелся следом на безопасном расстоянии. За десятки лет ноги путников превратили тропинку в борозду, которая пролегала по поросшему травой склону, как морщина, прорезавшая лоб великана, и терялась среди скал, обступивших каменистый пляж. Отлив оголил часть илистого дна, поблескивавшего в сером свете дня, и обломки железных прутьев, увешанные водорослями, торчали тут и там, как сломанные зубы. Это все, что осталось от старых садков для устриц. Теперь они стали никуда не годны, разве что морских уточек [8]8
Ракообразные.
[Закрыть]в них выращивать.
Колин вспомнил, как в детстве смотрел по ночам в окно на далекий огонек фонаря мистера Дитса, пляшущий по пляжу. Дитс всегда собирал урожай сразу после отлива, и порой это означало вставать ни свет ни заря, когда все еще спали. Часто ему приходилось делать около дюжины ходок к грузовику и обратно. За несколько лет такой работы у него на ладонях образовались мозоли – толстые и заостренные, как раковины улиток, которых он выращивал.
Днем Колин норовил увязаться за ним – он помогал заколачивать рейки, натягивать тросы, выкапывать из ила сбежавших устриц. Дитс, грубый и нелюдимый, был не очень-то разговорчив, но, как ни странно, Колину нравилось его общество. Дома в Квинсе, где жила его семья, только и делали, что разговаривали, причем в основном это была пустая болтовня. Мать убивала время, сплетничая с соседями, а отец с братом на все лады обсуждали спортивные игры. Патрик еще не научился складывать и вычитать, но уже мог с легкостью назвать среднее очко в бэттинге любого игрока «Янкиз».
Колин присел и зачерпнул воды в одной из заводей, образовавшихся во время отлива. Вода была прозрачная, как стекло. Он вспомнил, как Дитс говорил, что лучше места для выращивания устриц во всем мире не сыщешь. И становилось стыдно при виде того, в какой упадок все пришло… Но сейчас у Колина были заботы поважнее. Например, решить, что же делать с домом. Разумнее всего было бы его продать. Как верно заметил Кларк Финдлэй, одна только земля стоит немало. Уж Колин нашел бы капиталу применение. Когда закончатся деньги на счету, он станет нищим, без гроша за душой, без каких-либо видов на будущее. И что тогда? Он просто будет очередным «завязавшим» алкоголиком, сжегшим последний мост.
Однако что-то мешало ему поступить так, как подсказывал здравый смысл. В каком-то смысле это место было его единственным якорем. Если бы не оно, его бы уже давно унесло в открытое море. Более того, в дни и недели после одиннадцатого сентября в городе, где стены домов были облеплены зернистыми копиями фотографий пропавших, у него, по крайней мере, была роль – роль Члена семьи.С потерей жены он автоматически оказался зачисленным в ряды таких же переживших утрату – их общее горе стало чем-то вроде национальной эмблемы. За ними охотились журналисты, их выставляли напоказ на официальных церемониях, как раньше поступали с ветеранами войны. Политики оказывали им знаки внимания, благотворительные организации перечисляли деньги. И пусть общественного сочувствия порой казалось слишком много, его избыток подпитывал злые намерения и давал ему силы жить дальше… и пить.
Спустя два года он наконец понял, что лимит скорби исчерпан. Сострадание во взглядах окружающих постепенно превращалось в жалость, а затем и в отвращение. «Да, ты потерял любимого человека, – казалось, говорили они. – Но ты не один такой, посмотри на остальных – они же как-то научились с этим жить». Причины опоздания на работу становились все более неубедительными, да и частые запои не остались незамеченными. Начальство стало поручать ему самую грязную работу: мелкое хулиганство и проституция, наркоторговцы низкого пошиба, а как-то раз, решив сыграть с ним злую шутку, дело пьяного водителя, обвиняемого в неоправданном подвергании себя риску. Вне работы друзья, что всячески помогали ему на первых порах, теперь перестали звонить. В конце концов у него остался только лучший друг, Билли Манро, которого он знал со второго класса. Но после очередного ночного звонка и тот не выдержал. «Черт, парень, да возьми же себя в руки наконец! – взорвался он, прежде чем повесить трубку. – Это все мы давно проходили».
Но к тому времени Колин уже переступил черту, за которой невозможно было совладать с собой. В тот день он – к своему ужасу, который вскоре перерос в нечто, воспринимаемое как должное, – осознал, что пьет уже не из-за погибшей жены. Боль утраты не стихала, выпивка лишь слегка заглушала ее: внутри у него была пустота размером с эпицентр взрыва на Манхэттене, которую общественное сочувствие, как бы много его ни казалось, заполнить было не в состоянии. Но напивался он каждый день не из-за этого. Колин пил, потому что просто не мог не пить.Однако так было не всегда. В колледже и позже, и в юридической школе в Колумбии он, конечно же, пил за компанию со всеми, но при этом знал, когда остановиться, если вечеринка затягивалась. Наверное, сейчас дело было и в Надин тоже.
Он встретил ее, когда учился на первом курсе юридической школы. И хотя прошло уже столько лет, до сих пор отчетливо помнил их первую встречу. Он зашел перекусить в свою любимую закусочную на углу Бродвея и Сто первой, где цены были низкими, а порции такими огромными, что этого хватало на весь день и даже оставались деньги на метро. Оторвавшись от меню, вместо всегдашней официантки он увидел темноволосую красавицу с молочно-белой кожей и губами, созданными для поцелуев.
– Ты так на меня пялишься!.. – констатировала она с довольным смехом. А он сидел и глазел на нее в безмолвном восхищении. – У меня что-то в зубах застряло?
– Нет, извините… Просто вы… не Салли, вот и все, – ответил он, слегка запинаясь.
– Да, не Салли. – Девушка одарила его кокетливой мимолетной улыбкой, как будто речь шла о шутке, которую оба знали. – Так вы будете заказывать или придете в следующий раз, чтобы застать ее?
Он улыбнулся в ответ.
– Мне, пожалуйста, сандвич с беконом, латуком и томатами. И как можно меньше майонеза. – Она как раз записывала его заказ, когда он добавил: – Я вас здесь раньше не видел. Вы новенькая?
– Сегодня первый день. – Девушка заговорщически наклонилась к нему, и он уловил исходящий от нее еле уловимый аромат, который тотчас вскружил ему голову. – Вы только никому не говорите, но вообще-то я не официантка. Просто мне нужны деньги, чтобы платить за квартиру.
Незнакомка рассказала, что на самом деле она актриса. Говорила она с иронией, словно подчеркивая, что и сама понимает, насколько избито это звучит.
– Вы играли в каких-нибудь спектаклях, где бы я мог вас видеть? – спросил он.
– Нет, если только вы не один из тех шести любителей, что участвовали в постановке «Крика в глуши» в маленьком театре, – сказала она с озорным блеском в глазах.
Ему понравилась легкость, с которой она об этом говорила. Другие актрисы, с которыми он был знаком, мнили о себе чертовски много. Когда принесли сандвич, он обнаружил, что ест медленнее, чем обычно, украдкой поглядывая на девушку, которая хлопотала поблизости. Он снова и снова заказывал кофе, заговаривая с ней в перерывах между обслуживанием других посетителей.
Он узнал, что ее зовут Надин и она прожила в этом городе всю жизнь. Она любила фильмы Вуди Аллена и слушала джаз. До недавних пор она жила с родителями в кооперативной квартире в верхнем Вестсайде, но вот уже два года снимает с тремя друзьями квартирку на пятом этаже в доме без лифта в Челси. Когда пришла сменщица, Колин предложил Надин встретиться вечерком, выпить кофе. Она только усмехнулась – кофеин и без того его взбудоражил, и теперь на то, чтобы успокоиться, уйдет остаток дня, – но все же приняла приглашение.
Через шесть месяцев они поженились. Он к тому времени перешел на второй курс, она же по-прежнему ходила на прослушивания и подрабатывала официанткой. Они жили на съемной квартире в Алфавитном городе [9]9
В Нью-Йорке: распространенное название нескольких кварталов района Ист-Виллидж на Манхэттене, расположенных вдоль авеню А, В, С и D.
[Закрыть]и, хотя едва сводили концы с концами, были очень счастливы. С Надин каждый день был приключением. У нее был очень разношерстный круг друзей – на вечеринки, которые она устраивала, собирались молодые специалисты и безработные актеры, рабочие-строители и трансвеститы, студенты университетов и профессора. Колин уже не удивлялся, когда, возвращаясь домой после занятий, обнаруживал, что жена стоит на крыльце и болтает с бездомным, как со старым приятелем.
Надин состояла сплошь из противоречий. Она ненавидела готовить, но в то же время как свои пять пальцев знала все закусочные с национальным колоритом в нижнем Истсайде. У нее была аллергия на котов и собак, но для нее не было лучше занятия, чем провести вечер в зоопарке. Единственным ее недостатком было то, что она постоянно и всюду опаздывала. Но когда она подлетала к нему в вихре разметавшихся волос, шумно извиняясь, что заставила его прождать полтора часа, а то и больше, он понимал, что только в этот момент его день по-настоящему начался.
По иронии судьбы день ее гибели был одним из тех редких дней, когда она вышла на работу вовремя. К тому времени она уже забросила актерское ремесло и работала на полную ставку помощником системного администратора в Центре международной торговли. Он запомнил последние слова, что она бросила ему, выскакивая за дверь. Она приостановилась и обернулась к нему с улыбкой, способной растопить арктический лед.
– Эй ты, в белых трусах! Тебе когда-нибудь говорили о том, как ты сексуально смотришься?
А через два часа она уже была мертва…
Теперь, спустя пять лет, Колин рассматривал свое отражение в воде, плещущейся у ног. Он не знал, сколько просидел, охваченный воспоминаниями, но наверняка довольно долго, потому что когда выпрямился, то мышцы заныли. «Надо бы почаще наведываться в тренажерный зал», – поморщившись, отметил он про себя. В течение шести месяцев после курса реабилитации все его усилия были направлены на то, чтобы оставаться трезвым. Именно там, в реабилитационном центре в Аризоне, до него дошла весть о кончине деда. Эта новость выбила почву у него из-под ног. Он был так погружен в собственные проблемы, которые, подогретые алкоголем, поглощали его целиком, что крайне редко связывался с дедом. Он не в состоянии был даже приехать на похороны.
Теперь настало время решить, как быть с той частью его жизни, которая не вращалась вокруг общества анонимных алкоголиков.
Он оглянулся и обнаружил, что пес внимательно смотрит на него, словно размышляет о том же. На губах Колина заиграла слабая улыбка.
– Пойдем домой, парень, – сказал он, выходя на тропу.
Выше по дороге жила семейная пара приблизительно его возраста по фамилии Хенли. У них было двое маленьких детей, которые очень обрадовались возвращению пропавшего любимца. Мальчик тут же обнял пса за шею и зарылся лицом в его шерсть. Тот не сопротивлялся, лишь, преисполненный достоинства, терпеливо ждал, когда же его наконец отпустят.
– А мы все гадали, куда собаку занесло на этот раз. Спасибо, что привели его, – сказала Нора Хенли, подвижная маленькая женщина со светло-русыми с рыжеватым оттенком волосами, выстриженными клином. Она поглядела на собаку со смесью жалости и недовольства. – Мы взяли его к себе, потому что опасались, что иначе его усыпят. Но теперь мне кажется, что мы оказали ему медвежью услугу. Этот пес с удовольствием последовал бы за стариком. Бедное создание само не свое с тех пор, как его не стало. – Она снова перевела взгляд на Колина. – Мне очень жаль, что вашего деда не стало. Мы тут всего год, поэтому не успели узнать его поближе. Но он был хорошим соседом. А вот Томми, – она посмотрела на маленького мальчика, который как раз вынес собаке миску с водой, – действительно к нему привязался. Нам показалось, что мистер МакГинти хотел бы, чтобы мы присмотрели за Шепом.
Шеп.Колин несколько раз прокрутил в голове это имя. Действительно, подходящее. Кто он, как не овчарка [10]10
Игра слов: shepherd – shep – овчарка.
[Закрыть], утратившая смысл в жизни?
– Мне было примерно столько же, сколько вашему сыну, когда я начал сюда приезжать, – сказал он Хенли. – У моего деда тогда была другая собака, но тоже бордер-колли. Его звали Дики. Интересно, они родственники?
– Мистер Дитс мог бы ответить вам на этот вопрос, – сказал Дуг Хенли, подтянутый мужчина в очках с редеющими каштановыми волосами, ростом на целый фут выше своей миниатюрной жены. – Знаете, а ведь он жил в этом доме больше сорока лет. Так нам сказала его племянница.
Теперь Колин вспомнил, что Финдлэй, адвокат, говорил что-то о племяннице. Колин и понятия не имел, что у Дитса есть какая-то родня. Холостяк по жизни, неотесанный старый отшельник, казалось, он был рожден самим морем – как и создания, которыми он худо-бедно зарабатывал себе на жизнь.
– Она живет в Сиэтле, – продолжал Дуг, – поэтому и продала участок, не хотела морочиться с ремонтом. Если честно, я не могу ее в этом упрекнуть. Когда мы купили этот дом, он уже почти что на ладан дышал. – Он приобнял Нору за плечи. – Моей бедной жене пришлось практически все делать здесь самой. А я тем временем готовился к переезду и паковал вещи на материке.
Он пояснил, что продал свое право на партнерское участие в групповой зубоврачебной практике и теперь собирается открывать частную практику здесь, на острове.
Колин и сам видел, сколько усилий было вложено в восстановление коттеджа старого рыбака. Стены теперь были обиты кедровым гонтом вместо старой фанерной обшивки, а на месте поросшей мхом крыши блестела новая, металлическая. Над садом тоже хорошенько поработали: на смену дикорастущему зеленому клубку растений пришли аккуратные клумбы и грядочки, укрепленные железнодорожными шпалами. Более того, появился даже искусственный ручей, впадающий в озеро с золотыми рыбками.
– Единственное место, до которого мы еще не добрались, это сарай, – сказала Нора, указывая на полуразвалившееся ветхое строение. – Он доверху забит каким-то старьем, и я даже затрудняюсь определить, что там.
Сердце Колина учащенно забилось.
– Не возражаете, если я взгляну?
– Пожалуйста! – ответил Дуг. Судя по всему, он был бы только рад, если бы Колин унес весь этот хлам или хотя бы его часть с собой.
– Спасибо.
И Колин, сопровождаемый внимательным взглядом Шепа, направился в глубину двора. Он толкнул дверь сарая, и она подалась с пронзительным, негодующим визгом ржавых петель. Он продвигался в темноте на ощупь, пока не наткнулся на цепочку. Колин потянул за нее, и вверху загорелся свет, превращая гору старых ящиков у стены в рельефную тень. Пришлось подождать немного, пока глаза не привыкли и он не смог различить отдельные предметы в общей массе сваленных вещей: свернутые в бухту тросы, покосившаяся конструкция из ведер, надетых одно на другое, груда заплесневелых мешков, от которых исходил затхлый сырой запах. Внутри коробки с инструментами он нашел набор ржавых ножей для раздвигания створок устриц и пару задубевших от времени кожаных перчаток. Вот и все, что осталось от маленькой, некогда процветавшей устричной фермы.
К тому времени как Колин, весь перемазавшись, наконец выбрался из сарая, в его голове начал зарождаться некий план. Почему бы ему не создать устричную ферму? В его распоряжении была земля, время и достаточное количество приспособлений, чтобы худо-бедно выполнять основные действия. К тому же он сможет докупить все необходимое. Хороший план… Но тогда придется остаться на Грэйс Айленде и не продавать участок деда. Может ли он сделать это?
«А не сделать?» – возразил внутренний голос. Что ждало его в Нью-Йорке, за исключением разве что новых поводов напиться? У него не было работы, на которую нужно было возвращаться, и друзей, которые настаивали бы на том, чтобы он вернулся. А так у него хотя бы была цель. Пусть даже остальным она могла казаться бессмысленной.
Он подавил растущее возбуждение. Сначала нужно сделать кучу дел по дому, а потом уже принимать окончательное решение. Пока он только сообщил семейству Хенли, что с удовольствием возьмет весь хлам, от которого они захотят избавиться. Они сказали, чтобы он забирал все. Тогда Колин записал их телефон и пообещал вернуться, как только подыщет грузовик.
Он уходил от них бодрым, энергичным шагом, вновь ощущая вкус жизни, и вдруг случайно обернулся. Пес, Шеп, зашел в дом, но Колин увидел его в окне – тот смотрел ему вслед, навострив уши, словно ждал чего-то.
Почему-то это показалось ему хорошим предзнаменованием.
Через пару часов Колин уже был в городской библиотеке и стоял в очереди, чтобы выписать книги по выращиванию устриц. Библиотекарь, симпатичная молодая блондинка с убранными назад волосами, занималась с пожилым человеком, стоящим перед Колином, предлагая книги, которые могли прийтись ему по вкусу, вместо той, что он заказал, но которая еще не пришла. Похоже, никто из присутствующих никуда не спешил, даже люди, стоящие в очереди за Колином. Никакого покашливания или закатывания глаз, никто не ворчит: «Мы тут что, целый день будем торчать?» Все это лишний раз напоминало, что он не в Нью-Йорке. Вот почему люди приезжали сюда – уже хотя бы для того, чтобы никогда больше не сталкиваться с такого рода вещами. Однако нетерпение, вероятно, все же отразилась на его лице, потому что он заметил, как проходившая мимо женщина понимающе улыбнулась, глядя на него. Он узнал в ней Эллис Кесслер.
Поставив печати на книгах, он тут же отправился ее искать. Она сидела за столом в зале периодики.
– Здравствуйте. Я Колин МакГинти, мы встречались на причале, – представился он на случай, если она вдруг забыла.
Судя по тому, как она смотрела на него, напоминать не было необходимости.
– Да, здравствуйте. Как вы?
Она говорила вполголоса, чтобы, как ему показалось, не привлекать к себе внимания.
– Неплохо.
И он, к своему удивлению, понял, что таки действительно неплохо. Впервые за все эти месяцы его ничего не давило и не угнетало. Он обратил внимание, что перед ней лежит газета, раскрытая на разделе недвижимости.
– Нашли то, что искали?
– Ничего, что устраивало бы меня по цене. Хотя в моем положении особо перебирать не приходится. Мне подойдет все, что угодно, с четырьмя стенами и крышей над головой. А вы? Похоже, решили тут задержаться.
Она указала на книги у него под мышкой.
– Да. Пока не разберусь, что к чему.
Колину не хотелось говорить о своих планах. Пока что они даже ему казались дикими и несуразными.
– Семейный бизнес? – спросил она, приподняв бровь.
Сейчас было не самое подходящее время и место, чтобы углубляться в подробности, поэтому он коротко ответил:
– Это довольно сложно.
– Семья – это всегда сложно. – Она усмехнулась. – Стоит только поверить, что ты в безопасности…
Он улыбнулся в ответ:
– Вижу, вы тоже это проходили.
Она пожала плечами, как бы говоря: «А кто не проходил?»
– Ну и каковы ваши планы? Я имею в виду, помимо поиска жилья.
Ее лицо слегка омрачилось.
– Я пыталась подыскать работу, но пока безуспешно. Похоже, на этом острове довольно сложно найти хорошо оплачиваемое место.
– Не отчаивайтесь. Рано или поздно что-то обязательно подвернется.
«Легко сказать, – подумал он про себя. – Особенно когда ты бывшая заключенная».
Она покраснела, словно прочитала его мысли.
Пожилая женщина на другом конце стола приложила палец к губам, и Колин, наклонившись, перешел на шепот:
– Как насчет чашечки кофе? Что-то не хочется ссориться с библиотечной охраной.
Она помедлила с ответом – он даже начал опасаться, что позволил себе лишнее, – но потом кивнула и поднялась из-за стола.
По улице они шли молча, но молчание это было необременительным. Сегодня она была с распущенными волосами, и ветер то и дело бросал их ей в лицо. Сейчас она выглядела симпатичнее, чем при первой встрече, – не такая бледная и измученная. Только в глазах оставалось прежнее затравленное выражение, как у замерзшего, изголодавшегося человека, увидевшего в окне дома счастливую и дружную семью за обеденным столом.
На улице немного потеплело, поэтому они взяли кофе с собой и направились в городской парк. На другой стороне улицы в бревенчатой хижине, сохранившейся еще с тех времен, когда Грэйс Айленд был отдаленным поселением на Диком Западе, располагался музей. С окончанием туристского сезона движение было не очень оживленным. В парке не было никого, за исключением разве что мальчика-подростка на лужайке, который бросал собаке «летающую тарелку», да подсобного рабочего, обрезающего деревья. Они сели за стол для пикника. Пар от кофе смешивался с дыханием.
– Здесь красиво, – заметила она, глядя на зеленую траву, укрытую золотыми и багряными листьями, на высокие клены, на изгибающийся контур залива в северной стороне парка. – Столько дел навалилось по возвращении сюда, что некогда было даже присесть и насладиться природой.
– Что до меня, то я только этим и занимался, – ответил Колин.
Она повернулась к нему.
– Я слышала, дед оставил вам свой участок. – Видя его удивление, она добавила печально, наверное, вспомнив о собственной дурной славе: – В маленьких городах слухи разносятся моментально.
– Что ж, вы верно слышали.
– Говорят, вы собираетесь его продавать.
– Да? Наверное, люди знают что-то, чего не знаю я. На самом деле я подумываю в нем поселиться.
– Вы собираетесь жить здесь постоянно?
– Похоже на то.
– И у вас нет работы, на которую нужно возвращаться?
– Скажем так, я ушел со старой, но пока еще не устроился на новую.
– Сестра говорила, вы адвокат.
– Был, – поправил он. – В прошлой жизни. Я работал в офисе окружного прокурора Манхэттена.
– Понятно.
Она подула на кофе, прежде чем сделать осторожный глоток. Видимо, его слова выбили ее из колеи. По вполне понятным причинам. Ведь ей пришлось провести столько лет в тюрьме. А упек ее туда беспристрастный прокурор, мало чем отличавшийся от него самого.
– Извините, что расстроил вас, – сказал он, прикасаясь к ее руке.
– А, так вы слышали. Печально известная Эллис Кесслер…
Она криво улыбнулась.
– Я знаю об этом только из газет.
– Не верьте всему, что там пишут.
– А я и не верю. К тому же эта история уже быльем поросла.
– Местные жители так не считают. Для них все выглядит так, словно случилось только вчера.
– Как вы сами успели заметить, это маленький городок.
– Вы, наверное, недоумеваете, почему я вернулась.
– Так почему же вы вернулись?
Он отхлебнул кофе, задумчиво глядя на нее поверх стаканчика.
– Из-за сына. Его зовут Джереми. Ему шестнадцать.
Он увидел, как что-то сверкнуло в ее серо-зеленых глазах.
– Он сейчас живет с отцом, но я надеюсь… – Эллис закусила губу и умолкла. Помолчав секунду, она спросила: – А вы? Наверняка помимо дома, доставшегося вам по наследству, есть еще какая-то причина, чтобы переехать сюда.
– Не думаю. Разве только то, что это как бы конечная остановка маршрута.
Вдруг Колину стало зябко. Он застегнул куртку и отсутствующим взглядом уставился в глубь парка.
– Если вы так много обо мне знаете, то наверняка слышали, что я потерял жену. После чего все пошло под откос.
– Мне очень жаль.
Судя по тому, как она это сказала, он понял, что и ей не чужда боль утраты.
– Она погибла одиннадцатого сентября. Она находилась в Северной башне, когда та обрушилась, – продолжал он, испытывая странное чувство облегчения от возможности выговориться перед человеком, который не морщит лоб, силясь осознать непостижимое, и не пытается тонко перевести разговор на другое. – Я стал прикладываться к бутылке, пока в один прекрасный день не осознал, что проблема не в том, что гложет меня, а во мне самом. – Он мрачно усмехнулся. – Вы, наверное, думаете, что именно тогда я понял, что пора завязывать с этим, но на самом деле понадобилось намного больше времени, чтобы окончательно решить бросить пить. Для этого сначала мне нужно было потерять работу и практически всех друзей. Это произошло шесть месяцев назад. С тех пор я не взял в рот и капли.
Они обменялись взглядами более выразительными, чем любые слова. Она не была похожа на большинство людей, которых он встречал вне собраний общества анонимных алкоголиков. Для них трагедией было потерять работу или жить вместе с тещей. В то время как Эллис Кесслер не понаслышке знала, что такое настоящие страдания.
Теперь на ее губах играла невеселая улыбка.
– А мы с вами отличная пара, правда? Говорят, приятно осознавать, что имеешь друзей по несчастью, но того, что произошло с вами или со мной, я никому не пожелаю.
– Оно как-то спокойнее, когда знаешь, что не ты один у всех на устах, – рассмеялся он.
– Вообще-то я не думаю, что кому-то из нас от этого хоть какая-то польза, – ответила она сухо. – Но, к счастью, это не единственное, что нас объединяет. Не знаю, в курсе ли вы, но, по-видимому, ваш дед был дружен с моей бабушкой. Кстати, он написал ее портрет. Картина довольно известная, на ней изображена женщина в красном платье. Вы случайно не знаете, где она сейчас?
Колин подскочил как ужаленный, едва не опрокинув на себя кофе.
– Так вы внучка Элеанор?
Теперь он наконец заметил сходство. Интересно, не это ли привлекло его в ней там, на пароме, где они впервые повстречались? У Эллис были более темные волосы, а глаза скорее серые, чем зеленые, но лицо то же самое: сильное и волевое, хоть и с тонкими, изящными чертами. Лицо человека, которому выпал непростой жизненный путь.
– Какое поразительное совпадение! Теперь я понял, почему ваше лицо показалось мне знакомым. Вы похожи как две капли воды.
Эллис удовлетворенно кивнула.
– Значит, вам знаком этот портрет.
– Естественно. Ведь я его владелец.
Теперь настала ее очередь удивляться.
– Правда? А вы не против… Я имею в виду, что хотела бы как-нибудь на него взглянуть.
Было видно, что она не хочет показаться навязчивой.
– Когда вам заблагорассудится. Я практически все время дома. Просто позвоните, если будете проезжать мимо. Вот мой номер. – Он нацарапал его на салфетке.
Она аккуратно свернула салфетку и положила в карман.
– Вас это точно не затруднит?
– Вы шутите? Да я буду только рад. Там такая тишина, что я слышу собственные мысли. А в моем случае это может быть опасно.
Она улыбнулась, причем совершенно искренне, и эта улыбка на короткий миг осветила ее лицо, как луч солнца, выбившийся из-за туч. Из машины на другом конце парка доносилась музыка, какая-то баллада из семидесятых, а играющий неподалеку мальчик с собакой снова запустил в небо тарелку – вертящийся синий кружок, который, словно споря с притяжением земли, на секунду завис в воздухе. В это краткое мгновение Колин тоже ощутил необыкновенный душевный подъем.
