Текст книги "Леди в красном"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Думаю, нужно поздравить тебя, но мне это сделать непросто.

Глаза Элеанор наполнились слезами.

– Это не из-за… Уильям, ты должен это знать. Я благодарю Господа за то, что Джо жив… И я бы все отдала… Если бы только это не означало… – Она остановилась, ей было очень тяжело говорить.

Он вскочил со стула и принялся ходить туда-сюда. Лэрд поднял голову и навострил уши. Элеанор тоже никогда не видела Уильяма таким, даже в ту ночь, когда они хоронили Лоуэлла. Она смотрела, как он ерошит руками волосы, которые за время, что они не виделись, стали довольно длинными. Казалось, его глаза горят, как языки пламени. Наконец-то он резко обернулся и посмотрел ей в лицо:

– Не делай этого. Не оставайся с человеком только потому, что тебе его жалко. Судя по тому, что ты рассказывала о Джо, он тоже этого не хотел бы.

Она покачала головой:

– Я не могу с ним так поступить. Только не после того, через что он прошел.

Но Уильям был слишком взвинчен, чтобы прислушиваться к голосу разума.

– Разве ты недостаточно жертвовала? Господи, Элеанор, ты ведь даже не любишь этого человека!

– Ты не прав. Я люблюего! – Она говорила очень тихо, но твердо. – Возможно, я люблю Джо не так, как тебя, но люблю достаточно, чтобы знать, что никогда не обижу его. Каждый раз, когда я думаю, как буду жить без тебя, я задаю себе вопрос: а как я буду жить с самой собой, если оставлю Джо, особенно сейчас, когда так нужна ему? – Она схватила Уильяма за руки, слезы текли по ее щекам. Она даже не потрудилась их вытереть. – Разве мы мало бед натворили? Посмотри на себя и Марту. А как насчет семьи Лоуэлла? Как мы можем разрушить еще одну жизнь? А моя маленькая девочка? Люси никогда мне этого не простит.

Этим утром Люси сказала нечто такое, что укрепило ее в решении: «Когда папа вернется домой, я хочу спать в вашей комнате, чтобы всегда знать, где он».

Но Уильям только качал головой. Он не мог или не хотел принимать то, о чем она говорила.

– Нет. Я не могу тебя потерять. Я не потеряю тебя! – Он говорил сквозь зубы, а глаза его наполнились слезами, которым он не давал пролиться. – Думаешь, такое еще когда-нибудь повторится? Да это случается раз в жизни! Мне понадобилось почти сорок лет, чтобы найти тебя, и если я еще сорок лет проживу без тебя, то умру одиноким стариком. А ты, Элеанор… Каждую ночь ты будешь лежать рядом с Джо и думать обо мне. Ты на самом деле этого хочешь? Так, по-твоему, должно все закончиться?

Она вскочила на ноги и обняла Уильяма, ощущая тепло его кожи и напряженное тело.

– Вот поэтому мне так тяжело. Не люби я тебя так сильно, было бы намного легче.

Он весь словно обмяк – плечи опали в знак поражения, вся его высокая, худощавая фигура раскачивалась, как дерево на ветру. Элеанор и сама чувствовала, как земля уходит из-под ног, и понимала, что если сейчас же не уйдет, то позже у нее просто не хватит на это сил.

Уильям встретился с ней взглядом. В нем не было надежды, зато читалось понимание. Он прижал ее к себе, и она почувствовала слабое биение его сердца через мягкую ткань рубашки. Сердца, которое будет упорно биться и дальше, после того как все закончится. Жизнь тоже будет продолжаться. Возможно, не так, как им хотелось бы. Но так ли иначе, они все равно будут существовать.

– Прощай, Уильям. – Она припала к нему губами в самом нежном поцелуе.

Спустя несколько секунд она уже бежала по дорожке прочь от дома. Кусты жимолости, растущие вдоль ограды, опьяняли ее медовым запахом, когда она пробегала мимо. Слезы застилали ей глаза. Она так и не обернулась.

18

Звонил телефон. Колин слышал его все время, пока шел от сарая, где хранил свои инструменты. Большую часть утра он провел за ликвидацией последствий шторма, который случился позавчера ночью, вбивал на место расшатанные рейки и прокапывал размытые дорожки. Это была грязная, изнурительная, неблагодарная работа, но вид ровных рядов с тросами, за которые подрастающие устрицы цеплялись с упорством, с каким и он занимался этим делом, был для него наградой. Стоя на берегу и наблюдая, как вода спадает, обнажая часть дна, он чувствовал, что тревога покидает его. Были только солнце, ветер и пронзительные крики чаек, кружащих над головой.

Он шел к дому проверить автоответчик и, как обычно, думал об Эллис. Он не видел ее с ночи у Оуэна, а с тех пор прошло больше двух недель. За это время они лишь несколько раз говорили по телефону. Последний раз он позвонил, чтобы сообщить, что день судебного слушания уже назначен. Оба старались соблюдать дистанцию, будто боялись обжечься, словно и не были близки в тот странный день, что завершился их объединением ради спасения ее зятя. В последнее время Колин ел в основном дома, а Эллис, погруженная в свою работу и помогающая сестре справиться со срывом Гарри, казалось, даже не замечала, что он уже давно не появляется в ресторане.

Момент истины для Колина, как ни странно, наступил тогда, когда происшествие с захватом заложника было уже позади и когда он передал Гарри в руки полиции. Оглянувшись, он, к своему ужасу, осознал, что Эллис все еще в доме. С пистолетом Элкинса… и человеком, которого она хотела убить, имея на то весьма веские причины. Все ужасающие последствия этого пронеслись у Колина в голове, и его охватил ужас. Внезапно он увидел Эллис, идущую через лужайку, – ее силуэт четко прорисовывался в лунном свете. В темноте на таком расстоянии ее можно было принять за кого угодно, и на какую-то секунду ему даже показалось, что это Надин. Надин, которая живая и здоровая появляется из-под развалин башен-близнецов… как он много раз видел это во сне.

Когда Эллис наконец стало хорошо видно и он не заметил никаких свидетельств тех ужасных вещей, которые себе представлял, Колин почувствовал огромное облегчение, поняв, что ей ничего не грозит. И он понял еще кое-что: у него не хватило бы сил перенести еще одну потерю. Еще раз он уже не смог бы выбраться из пропасти…

Когда она позвонила ему на следующий день, чтобы рассказать о зяте, то, возможно, почувствовав его настроение, тоже говорила осторожно. Разговор, хотя и проходил в дружеском тоне, поддерживал впечатление утраченной связи. Если бы кто-то услышал их со стороны, то никогда бы не догадался, что когда-то они были близки.

– В какой-то мере Гарри повезло, – сказала она. – Не будь он одним из них, его бы арестовали. – Она сообщила, что вместо этого Гарри отправили в психиатрическую клинику Беллингема.

– Как он? – спросил Колин.

– Должен скоро поправиться. Он все еще очень удручен, но доктора считают, что это психоз временный.

– Что означает, что его признают пригодным для судебного разбирательства. – Колин и не заметил, как перешел на юридическую терминологию.

– Не думаю, что до этого дойдет. Конечно, нельзя рассчитывать, что его побранят и отпустят, но у Гарри много влиятельных друзей. Они из кожи вылезут, чтобы добиться для него поблажки.

– Даже если придется обзавестись врагом в лице мэра?

– Не думаю, что Оуэн представляет для нас опасность.

– Почему ты так говоришь?

– Интуиция, – помедлив секунду, ответила она.

«Что же произошло за те несколько минут, что она провела с Оуэном наедине?» – подумал Колин. Но Эллис не выразила желания рассказывать ему что-то, и он не стал на нее давить.

– Как твоя сестра? – спросил он.

– Не очень. Но держится ради детей. И я знаю, что Дениз справится. Она сильная.

– Любая семья должна через это пройти, – сказал он. И она с пониманием улыбнулась.

Повесив трубку, Колин задумался о своей семье. Как долго они не говорили друг другу ничего по-настоящему важного? Когда он был в реабилитационном центре, родители и брат исправно приходили на семейную неделю, но никто из них не пожелал взять на себя ответственность за его падение. В периоды его запоев любому, кто намекал, что у Колина проблемы, мать непреклонно заявляла, что с ее сыном все в порядке и что новая жена ничего не изменит. А отец всегда был готов налить ему еще стаканчик и приводил в пример Патрика, который в пятницу вечером мог выпить пива больше, чем любой другой мужчина, однако не позволял этому пристрастию влиять на свою жизнь. И только когда Колин докатился до самого дна, они наконец признали, что их сын алкоголик. Но сейчас, когда он не пил, они говорили об этом в прошедшем времени, словно алкоголизм был излечимой болезнью, вроде менингита.

Он не винил их. Видит Бог, им тоже пришлось нелегко. Кроме того, у них были собственные проблемы. Его бабушка, например. Марма, как звал ее в детстве Патрик, когда не мог выговорить ее полное имя Марта, была настоящим испытанием. Долгие годы кому-то из родителей приходилось бегать к ней минимум один раз в день – то по одному, то по другому поводу. Немного легче стало, когда бабушка переехала в дом престарелых, но и там она не отказалась от роли мученицы и ни один визит к ней не проходил без долгой череды жалоб.

Колин знал, что давно должен был ей позвонить, и через несколько минут, услышав на автоответчике голос матери, которая напоминала, что завтра у Мармы день рождения, девяностый по счету, почувствовал себя еще более виноватым. В последнее время он был так поглощен своими мыслями, что совершенно об этом забыл. Он сразу же перезвонил матери.

– Я хотела бы, чтобы ты был с нами, – сказала она, когда после стандартных любезностей зашел разговор о дне рождения бабушки. – Для Мармы это значит очень много. Мы устраиваем небольшую вечеринку. Я приготовлю ее любимые блюда.

– Я тоже хотел бы быть с вами, – солгал Колин.

На другом конце послышался вздох:

– Кто знает, сколько дней рождения у нее еще будет?

Колин засмеялся.

– Ты начинаешь говорить, как Марма.

Мать откликнулась:

– Правда? О господи! Должно быть, я переняла это от нее.

– Не переживай насчет Мармы. Она крепкий орешек.

– Не стану спорить. – Она усмехнулась. – На самом деле, Колин, ничего с тобой не случится, если ты приедешь. Дело не только в Марме. Мы всескучаем по тебе.

– Я знаю, мама, – вздохнув, сказал он.

Он тоже по-своему скучал по ним. И в то же время одна только мысль о доме его детства в Квинсе – с небольшим куском газона, который только льстивый риэлтор мог назвать двором, со стенами, пропитанными запахом каждого блюда, которое готовилось в нем за последние три десятилетия, – навевала на него глубочайшую тоску.

Они еще немного поболтали. Мать сообщила последние новости об ишиасе отца и рассказала о доме, который его брат и невестка купили в Поконосе. Он ни словом не упомянул об Эллис. Его мать жила в вечной надежде, что однажды Колин женится снова, и он не хотел расстраивать ее новостями о том, что никаких свадебных маршей из их с Эллис дружбы не выйдет.

Повесив трубку, он позвонил бабушке. Несмотря ни на что, он любил старушку. Вечная блондинка, всегда одетая по высшему разряду, при полном макияже, она была звездой в доме престарелых, где у нее, по ее же словам, была масса поклонников. На прошлый день рождения Колин подарил ей подписку на журнал «Гламур», и когда она сказала, что это лучший подарок из всех, он был уверен, что она действительно так считает.

– Я тебя разбудил? – спросил он, когда она слабым голосом ответила на звонок.

– Среди дня? – Она хмыкнула от абсурдности такой мысли. – Не глупи. Я просто прикрыла глаза.

– В дневном сне нет ничего плохого, – сказал он.

– Конечно, если ты старушка. Но я не старая, мне просто прибавляется лет. А это большая разница.

– Ты никогда не будешь старой, Марма, – согласился он. – Тебе же нужно поддерживать всех нас.

Она от души рассмеялась. Колин был единственным человеком в семье, который мог заставить ее вот так смеяться. Они не всегда ладили, но связь между ними была крепкой.

– Я уже сто лет тебя не слышала, – проворчала она. – Неужели у тебя так много важных дел, что даже нет возможности время от времени позвонить бабушке?

– Не очень, – признался он. – Но не в этом дело.

– Как твой бизнес с устрицами?

– Я сообщу тебе сразу же, как только будет чем похвастаться, – сказал он. – Пока что там особо нечего смотреть.

– Да ладно. Мистер Дитс гордился бы тобой. Он был старым болваном, но знал свое дело. У него было так много устриц, что они лезли у нас из ушей. Каждую субботу я готовила тушеных устриц, а то, что оставалось, скармливала собакам. Представь! Как там наш старый дом?

– Мне пришлось кое-что подремонтировать, но в целом он на удивление хорошо сохранился.

– Тебе там не одиноко?

– Временами. Но мне это даже нравится. Стыдно, правда, что я один наслаждаюсь всем этим. Здесь очень красиво, особенно в ясные дни.

– Я это хорошо помню. – В голосе ее послышалась тоска.

Повинуясь секундному порыву, он сказал:

– Ты должна приехать ко мне. Я серьезно, Марма. Я вышлю тебе билет.

У него еще оставались кое-какие деньги от продажи антиквариата – пары ламп Тиффани и серванта из зала с маркой Стикли, – которые он пустил на финансирование устричной фермы и на бытовые нужды.

Последовала долгая пауза, во время которой он слышал ее дыхание – звук, который напомнил ему шелест пожелтевших страниц старой книги. Потом она с сожалением ответила:

– Спасибо, дорогой. Это очень мило с твоей стороны, но не думаю, что я смогу на это согласиться.

– Снова артрит?

– Нет! И можешь перестать притворяться, что не знаешь, в чем на самом деле причина, – резко сказала она.

– Собственно говоря, я незнаю. Мы никогда всерьез об этом не говорили. – Раньше он просто перевел бы разговор на другое, но в этот раз не стал отступать. Пребывание в старом доме все чаще заставляло его думать об обстоятельствах развода бабушки и дедушки. И сейчас он чувствовал, что дух деда как никогда возмущен замалчиваемой правдой и затаенной обидой, которые разрушили их семью.

– Не вижу, что тебя может в этом заинтересовать. Это давняя история, – сказала бабушка. – И вообще… Если ты хотел об этом узнать, то надо было спросить деда, пока он был жив.

– С ним мы тоже никогда об этом не говорили.

– Мне сложно в это поверить. – Она говорила с горечью, которая не исчезла с годами. – Я удивлена, что он не забросал тебя историями о том, какой паршивой женой я была.

Колин был удивлен тем, что бабушка могла такое подумать. Она действительно плохо знала Уильяма.

– Он никогда не сказал плохого слова ни о тебе, ни о ком-то другом. Единственное, что я от него услышал, – это то, что вы не смогли прийти к единому мнению по поводу воспитания моего отца.

Марма презрительно фыркнула.

– Он был расстроен тем, что я забрала Дэниела к своим родителям. Но что мне еще оставалось делать?

– Ты могла остаться на острове.

– Что? Чтобы меня все жалели? Бедная миссис МакГинти, ее муж сделал из нее дуру!

– Значит, здесь была замешана другая женщина, – догадался Колин.

Марма помедлила с ответом, словно понимая, что уже и так сказала слишком много. В конце концов она тяжело вздохнула.

– Да. Ее звали Элеанор.

– Женщина на портрете.

Последовала еще одна долгая пауза, и на какой-то момент Колину показалось, что Марма больше ничего ему не расскажет. Но, может, из-за того, что близился очередной день рождения, напоминавший о том, что ей не так много осталось, а может, просто бабушка решила, что срок давности для дедовых прегрешений истек, но она продолжила:

– Это была не просто случайная связь. Такое я смогла бы ему простить. Но он действительно любил ее.

– Это он тебе сказал?

– Ему не нужно было это делать. Это сказал портрет.

– Мне всегда было интересно, почему он так его и не продал. – Пользуясь неожиданной покладистостью бабушки, Колин спросил: – Почему ты оставила деда? Потому что он отказался бросить ее?

– Отчасти да. Хотя я, наверно, могла бы его уговорить – ради Дэнни, если не ради себя. Но я была слишком гордой. И слишком сильно его любила, чтобы остаться, зная все, – странным, пустым голосом сказала она. – Конечно, я никогда не говорила ему об этом. Он бы все равно не поверил. Наша жизнь стала… – Она почти шептала. – Спустя какое-то время семейная жизнь превращается в рутину, ты погрязаешь в быту… Началась война. Думаю, я уделяла мужу меньше внимания, чем должна была. А твой дед… Он сделал то, что делают все мужчины. Он стал искать внимания на стороне.

Колин поймал себя на том, что рассматривает портрет, который стал центром семейной трагедии. И в котором даже сейчас заключалась какая-то тайна.

– Так почему же он не женился на Элеанор?

– Ну, с одной стороны, потому, что она была замужем. Ее муж был на войне, когда они с твоим дедом познакомились. Какое-то время все считали его мертвым, но потом оказалось, что он только пропал без вести. – Колин слушал сосредоточенно, потому что история становилась все более странной. – Его тяжело ранили, я слышала, и, думаю, она просто не смогла его бросить.

– А когда ты об этом узнала, то не думала о том, чтобы вернуться?

– Нет. – Еще один глубокий вздох. – Даже если бы я сумела его простить, не думаю, что он смог бы простить меня.

– Из-за отца? – спросил Колин, понимая всю горечь, которую испытывает человек, когда у него забирают единственного ребенка.

– Нет, он сделал бы все, чтобы вернуть Дэниеля обратно. Дело было в портрете. – Казалось, она не хотела продолжать.

– А что с портретом? – поторопил ее Колин, размышляя над этими загадочными словами.

Через мгновение Марма сказала:

– Именно из-за него я узнала об их связи. Я наткнулась на портрет в мастерской. И, конечно же, все поняла, стоило мне только на него взглянуть. – В ее голосе слышалось удивление, словно она потрясена тем, что воспоминания прошлого, спрятанные все эти годы, все еще живы. – Никто, кроме любящего мужчины, не смог бы так ее изобразить. Она словно сияла. Я не могла этого вынести, поэтому схватила первое, что попалось под руку. Ножницы, как потом оказалось. Это было какое-то временное помрачение. Я даже не очень помню, как все произошло. – Она запнулась на миг, но продолжила: – К тому времени как я закончила, от портрета ничего не осталось.

Колин попытался постичь смысл ее слов.

– Значит, тот, что он мне оставил, не оригинал?

– Он написал портрет второй раз, уже по памяти. Точно повторил каждую деталь. Даже сделал лучше. – Он услышал нотки горькой гордости в ее голосе. Она могла сколько угодно поносить Уильяма в кругу семьи, но всегда помнила о том, что была миссис МакГинти. Зачем еще ей было оставлять его фамилию? – Когда я снова его увидела, то не поверила своим глазам. Я пошла на выставку его работ в бруклинском музее. Скорее из любопытства, чем по какой-то другой причине. И там на стене висела она. Как ни в чем ни бывало! Словно мне просто приснилось, что я ее уничтожила. Словно… словно меня никогда и не существовало. И только позже я поняла, что произошло.

– Любопытная история. – Потрясенный, Колин покачал головой. Ему сложно было представить бабушку и дедушку в молодости, участниками этой драмы. В какой-то момент ему захотелось сказать Марме, что он подружился с внучкой Элеанор – причем не просто подружился, – но он передумал. Она бы этого не вынесла.

– Ну вот, теперь ты все знаешь. Надеюсь, ты удовлетворен, – сказала она.

– Прости, что заставил тебя вспомнить обо всем.

– Переживу. Я уже пережила. И ты не обойдешься без своей порции синяков… Возможно, у меня их было больше, чем у других, но я все еще здесь.

– Да, – Уильям улыбнулся. – С днем рождения, кстати. Прости, я не выслал тебе подарок.

– Пустяки. Ты дал мне больше, чем можно купить за деньги. – По любви, звучащей в ее голосе, он понял, что прощен.

– И что это? – спросил он.

– То, что я старая и больная, не помешало тебе высказать все, что было у тебя на уме.

Колин усмехнулся.

– Ну, Марма, это потому, что я так о тебе не думаю. – И тут же добавил: – Впрочем, это я должен тебя благодарить. Твой рассказ многое объясняет. И не только насчет дедушки, но и относительно нашей семьи.

– Я бы не хотела, чтобы ты упоминал при отце о нашем разговоре, – сказала она. – Ты же знаешь, как он относился к деду. Это заставит его волноваться.

Что Колин знал, так это то, что если у его отца и была неприязнь к Уильяму, зерно ее зародила Марма и подпитывала его годами, пока оно не разрослось и не зацвело пышным цветом. Но не было смысла говорить об этом. Да это и не принесло бы никакой пользы.

– Я попытаюсь разобраться во всем к твоему следующему дню рождения, – сказал он, когда они прощались.

– Если я доживу, – проворчала она.

– Марма, ты переживешь всех нас, – смеясь, сказал он, на какую-то секунду даже поверив в это.

Когда он повесил трубку, в доме, казалось, было тише, чем обычно. Он присел на диван, рассматривая портрет. Бабушка раскрыла лишь одну сторону истории – другую Уильям и Элеанор унесли с собой в могилу, – но она сообщила крайне важную деталь. Он снова услышал ее голос: «Он написал портрет второй раз, уже по памяти. Точно повторил каждую деталь. Даже сделал лучше».Это признание потрясло Колина: оно говорило о любви такой великой, что ничто, даже время, не смогло с ней совладать. Любовь, которая позволила Уильяму увидеть Элеанор сквозь призму воспоминаний настолько четко, что он написал ее точно такой же, как в жизни. Такая любовь может существовать только в том случае, если знаешь, что она взаимная. Колин увидел ее на лице деда, когда спросил о женщине на портрете. Он был верен Элеанор до конца.

Колин мог лишь представить адские муки, которые они испытывали, будучи так близко друг от друга и в то же время так далеко. И все же они оставались на острове. Возможно, уехать было еще тяжелее. Что бы эти двое подумали о дружбе – за неимением лучшего слова – детей своих отпрысков? Что счастье, которое не судилось им, достанется ему и Эллис? Возможно, своей разлукой они даже приложили к этому руку? Колин не верил в духов, за исключением тех, что были созданы его воображением, но в то же время сложно неверить, что это лишь простое совпадение.

Он подумал об Эллис и почувствовал тепло при воспоминании об их близости. И в этот раз его мысли не были затуманены воспоминаниями о Надин. Словно дымка рассеялась, и он увидел Эллис так же отчетливо, как изображение на портрете, на которое она была очень похожа. Изображение, которое сейчас сияло, словно освещенное окно, появившееся в темноте в конце долгого пути и подсказывающее дорогу, пока Колин искал, что скрыто у него в сердце.

Дениз сидела на краю кровати, рассеянно глядя на скомканную салфетку на коленях.

– Просто иногда так тяжело… – сказала она. Эллис не помнила, чтобы сестра выглядела такой подавленной. – Жизнь не заканчивается, когда происходят подобные вещи. Даже когда умираешь внутри, ты все же должна просыпаться каждое утро и идти на работу. Должна улыбаться ради детей, чтобы люди не говорили о тебе за спиной больше, чем они уже говорят. О, я знаю, что они говорят! Они говорят, что наша семья проклята. – Она взглянула на Эллис. Глаза ее были опухшими, покрасневшими. – А что, если это правда? Что, если мы действительнопрокляты?

– Это просто смешно, и ты это знаешь, – сказала Эллис. – Всему, что случилось, есть объяснение.

Виной всему был Оуэн Уайт.

Она ждала, когда появится ощущение того, что внутри все сжимается, как это всегда было, когда она думала об Оуэне. Но ничего не произошло. Было такое чувство, словно у нее гора с плеч свалилась. Она поняла, что Оуэн Уайт был не чудовищем, а просто человеком с подлой душой, и это толкало его на чудовищные поступки.

– Очень удобно так думать, – раздраженно сказала Дениз.

Эллис погладила руку сестры.

– Это не конец света. Тебе просто сейчас так кажется.

Дениз покачала головой, не желая, чтобы ее утешали.

– Такое впечатление, что я не узнаю собственного мужа. Я словно проведываю больного родственника, которого должна подбодрить.

– Я знаю, сейчас в это трудно поверить, но ты справишься.

– Вопрос как?

Эллис перешла к насущным вопросам.

– Что говорит адвокат Гарри?

Дениз немного приободрилась.

– Стив добился соглашения. Гарри получает условное наказание и пока остается под присмотром врача. Бретт Логгинс, – она говорила о помощнике прокурора округа, – старый школьный товарищ Гарри. Они иногда встречались попить пива. – Она немного помолчала и добавила: – Но, вероятно, те времена закончились.

– Ты не должна так думать. Некоторым, конечно, будет трудно с этим справиться… Но когда Гарри вернется домой, ты еще удивишься, обнаружив, сколько у него друзей, – сказала Эллис, вспоминая старых друзей и знакомых, которые ее поддержали.

– Возможно, но это лишь часть проблемы. А что будет с его работой? А как мы? – простонала Дениз.

– Вы говорили с ним? Я имею в виду, по-настоящему?

Дениз покачала головой. Скомканная салфетка порвалась на части, и она грустно смотрела на маленькие кусочки, словно снежинки разбросанные на коленях.

– Доктор считает, что сейчас это не очень хорошая идея. Он говорит, что Гарри все еще слаб. Но я знаю, что у него что-то на уме. Я это чувствую. Но только не могу понять, почему он это от меня скрывает. Мы ведь всегда делились всем.

– Возможно, он боится.

Сердце Дениз забилось быстрее. Она уставилась на Эллис.

– Боится? Меня? Своей жены?

– Человек меньше всего хочет обидеть тех, кого любит, – мягко сказала Эллис. Она не говорила сестре ничего из того, что рассказал в ту ночь Гарри. Лучше ей услышать об этом от него самого. – Может, он просто пытается тебя защитить.

– Защитить от чего? Я уже знаю о самом худшем.

– Просто дай понять, что ты его любишь, что бы ни случилось. Может, это все, что ему нужно услышать. – Она сама простила Гарри, узнав о давлении, которому он подвергался.

Дениз медленно кивнула и улыбнулась.

– Прямо как в былые времена, да? Ты даешь мне советы. Только тогда мне казалось, что у тебя есть ответы на все вопросы.

Эллис грустно усмехнулась.

– Нет даже и на половину.

Она думала о Колине, о том, как не права была по отношению к нему. Той ночью она почувствовала связь между ними сильнее, чем когда-нибудь. Ни один мужчина никогда ради нее так не рисковал – ни муж, ни даже отец, когда был жив. Двигаясь шаг за шагом в темноте, она чувствовала, что была к нему ближе, чем к любому другому человеку, словно они были одним целым. Она чувствовала, как его силы передаются ей, дают мужество сделать то, что она должна была сделать. Все ее прежние страхи по поводу него исчезли. «Должно быть, это и есть любовь», – подумала она, почувствовав восторг вместо страха перед будущим, который испытывала постоянно. Любовь – это когда кто-то дает то, что тебе нужно, без просьб и ожидания чего-то взамен.

Но с тех пор он, казалось, спрятался в кокон. Обиженная, она тоже держала дистанцию, думая о том, как могла в нем ошибиться…

Сейчас у нее, конечно же, не было на все ответов. Да и кто, в конце концов, она такая, чтобы давать советы?

Дениз тяжело поднялась на ноги.

– Пожалуй, пора приниматься за ужин. Хотя, если бы не дети, я бы, наверно, и не вспоминала об этом. В последнее время у меня пропал аппетит. Но нет худа без добра, правда? – Дениз взглянула на свои слаксы, которые свисали на бедрах, так много она потеряла в весе. Направляясь в кухню, она спросила: – На тебя накрывать?

– Спасибо, нет. Сегодня мы с Джереми едем есть пиццу. – Эллис получала удовольствие, просто говоря об этом. Даже такая обычная вещь для нее была чем-то особенным.

– Разве тебе не нужно работать?

– У меня отгул. Кальперния справляется, да и молодой паренек, которого мы наняли, похоже, неплохо работает.

Обычно Эллис отдыхала только по понедельникам, но в последнее время бизнес пошел в гору – хорошие отзывы о них, да и статья в «Сиэтл Таймс» сделали свое дело, – так что сейчас она могла время от времени позволить себе лишний выходной. И она хотела погулять с Джереми, чтобы на следующий день ему не нужно было идти в школу и они могли провести время, не волнуясь о домашнем задании.

Дениз обняла Эллис на прощание.

– Спасибо. Не знаю, как бы я со всем этим без тебя справилась.

Эллис подумала обо всем, что сделала для нее Дениз. Сестра ни разу не отказала ей, ни разу.

– Считай, что я возвращаю свои долги.

– А можно мне пойти с вами?

Рэнди говорил спокойно, словно это было обычным делом. Ее сердце оборвалось. Ей так хотелось побыть с сыном наедине! Но, понимая, что Джереми наблюдает за ними, что он ждет ее реакции, она попыталась не выказать разочарования.

– Я не против. Если ты согласен.

Она повернулась и вопросительно посмотрела на Джереми. Тот стоял, прислонившись к дверному косяку, воплощение юношеской беззаботности, в своих мешковатых штанах и балахоне с символикой «Сиэтл Маринерс», который был по крайней мере на три размера больше, чем нужно. Джереми переводил взгляд с отца на мать, отмечая каждую мелочь в их общении.

– Мне все равно. – Он пожал плечами. Но она видела, что он доволен.

– Тогда поехали? – Она улыбнулась, надеясь, что улыбка не выглядит слишком вымученной.

По дороге в город разговор был несколько натянутым. Она не могла вспомнить, когда они в последний раз ездили куда-то всей семьей. Воспоминания о событиях, что произошли после смерти Дэвида, смазались в памяти, словно цвета на детском рисунке. И вот они снова были вместе. При мысли о потерянных годах Эллис стало грустно.

– Я рад, что мы смогли выбраться, – сказал Рэнди позже, принимаясь за последний кусок пиццы. Джереми встретил пару друзей из школы – не тех, с которыми он обычно гулял, и она была очень этому рада, – и, доев пиццу, отправился с ними в зал игровых автоматов. – Я хотел тебе сказать… Мне жаль, что я не был с тобой во время этого происшествия с Гарри. Ты не должна была проходить через это одна.

Она снова мыслями вернулась к Колину.

– Да я, в общем-то, была не одна.

– Да, я знаю. Джереми очень расстроился, – сказал Рэнди, очевидно, не зная о роли Колина. – Как дела у Гарри?

– Лучше. Похоже, лечение идет ему на пользу.

– Бедный парень! – Он сочувственно покачал головой. – И Дениз тоже очень тяжело.

– Да, но она держится. В основном она переживает, как они будут жить, если он не сможет найти работу.

– Возможно, я смогу ему помочь.

– Правда? – оживилась Эллис.

– Я знаю парня, у которого свой магазинчик в одном из торговых центров. Они постоянно ищут охранников. Возможно, удастся убедить его взять Гарри.

– Это было бы здорово! – Пусть и не идеальная, но это была работа.

– Я позвоню ему и узнаю, что можно сделать. – Рэнди помолчал, нахмурившись. – Конечно, им придется переехать. Что они думают насчет того, чтобы покинуть остров?

– Уверена, это не слишком их обрадует, но если не будет другого выхода…

Возможно, так будет даже лучше. Жизнь в ограниченном круге людей, после того как ты побывал в центре скандальных событий, могла стать навыносимой, Эллис знала это из собственного опыта. Тронутая неожиданным проявлением заботы со стороны бывшего мужа, она потянулась через стол и сжала его руку.