Текст книги "Леди в красном"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
– Тогда непонятно, зачем вам я, – сказал Гарри угрюмо.
Оуэн посмотрел на него, как на студента-тугодума.
– Ты ведь командный игрок, Гарри, не так ли?
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. – Гарри смотрел на него обеспокоенно.
– Только не говори, что нужно напоминать об одной вещи, которая, если всплывет, доставит тебе массу неудобств. – Оуэн на секунду замолк, давая ему возможность «переварить» услышанное. – Твой сын сейчас в футбольной команде, не так ли? А дочка учится в четвертом классе? Они еще дети, так зачем же портить им жизнь? – продолжал он все тем же вкрадчивым голосом. – Гарри, ты только пойми меня правильно… Ты мне нравишься. Мне также нравится то, что ты делаешь для общества. И, поверь, мне не хотелось бы терять такого хорошего человека из-за каких-то мелочей.
Гарри застыл на месте, и Оуэн даже испытал к нему нечто похожее на сочувствие. Дело было не в том, что Гарри принял взятку и закрыл глаза на какую-то аморальную чепуху вроде амфетаминов или детского порно. Все, что от него требовалось, – это по-другому взглянуть на дружбу одного из посетителей с девочкой из мужского клуба на шестом шоссе. Но взятка есть взятка, а у Оуэна была видеокассета с записью. У них с владельцем клуба «Китти-кэт», редкой сволочью по имени Бак Дугган, было заключено соглашение: Бак предоставляет Оуэну компромат на нечистых на руку копов, а Оуэн позволяет ему и дальше заниматься своим бизнесом. Оуэну это помогало держать представителей правоохранительных органов на коротком поводке. Гарри и не подозревал, что не он один был таким. Просто он оказался единственным, от кого в теперешней ситуации был бы прок.
Гарри медленно кивнул. При этом в его взгляде, направленном на Оуэна, читалась лютая ненависть, смешанная с восхищением хитростью противника.
– Я буду держать вас в курсе, сэр, – сказал он с известной долей яда в голосе, чтобы дать понять, что он на самом деле обо всем этом думает. Он поднялся с дивана и преувеличенно любезно поинтересовался: – Чем еще могу служить?
«Почистить ботинки, вымыть машину, отрезать себе яйца и принести их на блюдечке с каемочкой?» – явственно читалось у него на лице.
Оуэн пристально смотрел на здоровяка в форме цвета хаки, словно не замечая, что Гарри буквально нависает над ним.
– Спасибо, этого достаточно, – сказал он жестко.
Он взялся за рычаги, ловко развернулся и уже направился было за свой стол, как, услышав нарастающие крики толпы, притормозил и медленно развернулся.
– Да, кстати, дружеский совет. Я бы на твоем месте попридержал жену. С делом Спринг-Хилл еще не закончено, и, похоже, ситуация становится скверной. Ты же не желаешь своей жене неприятностей?
– Вперед, парень! – грубо подгонял Руд. Он смотрел на Джереми из-под полуопущенных век, и в глазах его был туман от текилы с пивом. – Чего ты ждешь? Приглашения на бал?
Девушка, раскинувшаяся на матрасе, на которой остались только лифчик и трусики, тоже была изрядно «поддавшей». Она посмотрела на них и захихикала, словно Руд сказал что-то невероятно смешное.
Джереми нерешительно попятился, боясь, однако, показаться недостаточно крутым.
– Мать вашу, ребята! Да вы посмотрите на нее, она же угашенная.
– Но это не значит, что она не хочет.
Матрас, лежащий на полу в спальне, был застелен грязной простыней, которая сбилась к ногам девушки. Руд легонько пнул ее сбитым носком своего мотоциклетного ботинка.
– Крошка, ты ведь хочешь? – Она промямлила что-то невразумительное, и он снова перевел мутный взгляд на Джереми. – Видишь, а я что говорил?
Джереми хотел сказать, что для него вечеринка уже окончена, но боялся разозлить Руда. Руд был непредсказуем, как своенравный тиран, – он мог улыбаться и превозносить тебя до небес, а через минуту уже смешать с дерьмом. Поэтому Джереми просто презрительно фыркнул, показывая, что он выше всех этих примитивных забав.
А ведь все так классно начиналось! Старший брат Чаки Диммика, Майк, оставил ему ключи от своей квартиры, и Руд с Чаки решили устроить маленькую вечеринку. Но веселье длилось ровно до тех пор, пока Руд не предложил сыграть в карты на раздевание: проигравший снимает с себя часть одежды и пьет «штрафную» за каждую снятую вещь. Руд, Чаки и Кенни Ламберт были еще относительно трезвыми и одетыми, в то время как девушка Руда, Кристалл, полуголая валялась в «отключке» на полу в гостиной, да и ее подруги «вырубились» одна за другой. Все, кроме этой.
Как же ее звали? Карен? Каролин? Джереми, который тоже выпил изрядно, едва стоял на ногах. Из одежды на нем остались только голубые джинсы. Он размышлял над тем, как бы выпутаться из этой скользкой ситуации. Лежащая на полу девушка так игриво посмотрела на него через рыжевато-каштановую прядь волос, упавшую на лицо, что он почувствовал внезапный прилив желания. Его замутило.
– Ты что, педик? – презрительно усмехнулся Чаки Диммик, которого Джереми мысленно окрестил Чаки Тупица [17]17
Игра слов: Dimmick – Dimwit (болван, тупица).
[Закрыть]. Парень был настоящим дебилом, неспособным мыслить самостоятельно. Чаки не знал, почему вообще Руд с ним «зависает», ведь Руд был гораздо смышленнее его. Разве только потому, что каждому королю нужны шуты. Чаки с надеждой посмотрел на Руда, ожидая, что тот оценит его остроумие. – Да уж, готов поспорить, он любит через задницу. Разве не так, Джизз?
Чаки ткнул Руда локтем и пьяно загоготал над собственной шуткой.
– Заткнись, кретин! – бросил ему Руд.
Прыщавое лицо Чаки вытянулось, и на нем проступило выражение обиды, которое в сочетании с врожденной тупостью и алкоголем выглядело почти комично. Руд снова повернулся к Джереми, положил руку ему на плечо и заговорил вполголоса:
– Чувак, ты же не хочешь, чтобы тебя приняли за гомика? Ведь это будет совсем не круто, согласен? А теперь сделай так, чтобы дядя Руд тобой гордился. Я на тебя рассчитываю! – Он лениво подмигнул Джереми, словно речь шла о какой-то понятной только им двоим шутке.
– Да пошел ты… – проворчал Джереми с незлобной ухмылкой, чтобы не подтвердить собственные подозрения в том, что он на самом деле может быть гомиком.
Руд снова наклонился к нему и также негромко, но уже без теплоты в голосе посоветовал:
– Ты со мной не шути, парень. Я тебя всячески продвигаю, а ты меня позоришь.
– Вы, ребята, вообще полное дерьмо! – рассмеялся Джереми, не желая рисковать и без того непрочной дружбой. Он с наигранным отвращением покрутил головой и попытался пройти мимо Руда и Чаки. Но прежде чем он успел что-либо осознать, Руд схватил его за руку и повалил на матрас под дружные взрывы смеха Чаки и Кенни. К тому времени как Джереми удалось подняться, остальные уже выскочили в коридор.
Дверь захлопнулась, и комната погрузилась в темноту. Из коридора доносился приглушенный гогот и звук перетаскиваемой мебели. Пошатываясь, Джереми подошел к двери. Обнаружив, что с другой стороны к ней придвинуто что-то тяжелое, он принялся стучать в нее кулаками.
– Эй, парни! Откройте! Это уже не смешно!
Сзади послышался пьяный смех девушки. Каролины? Кэрри Энн?
– Ты что, такой большой мальчик, а темноты боишься?
Джереми, который уже поднес руку к выключателю, тут же ее отдернул.
– Я этого не говорил.
– Иди сюда, – позвала она. После недолгих раздумий Джереми пересек комнату и присел на матрас, поджав колени к груди. – Извини, напомни, как тебя зовут. А то я слегка перебрала. Если ты вдруг не заметил… – Она тихонько захихикала, а потом принялась икать.
– Джереми, – ответил он.
Она покосилась на него из-под растрепанных волос.
– Джереми? Очень мило. Тебе нравятся девушки, Джереми?
– Да, мне нравятся девушки, – огрызнулся он с обидой. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он смог разглядеть, что она совсем неплохо выглядит.
– Так ты не гей?
– Не слушай их. Они полные придурки. – Джереми ткнул пальцем в направлении двери, гогот и ржание за которой постепенно стихли, – друзья перебрались в другую комнату. – Послушай, это вообще-то не моя идея, – произнес он холодно, – поэтому если я не в настроении развлекаться, то тебе придется меня простить.
– Как хочешь. – Кэрри Энн негромко отрыгнула и перевернулась на спину, глядя на него сквозь паутину спутанных рыжевато-каштановых волос. – Знаешь, а ты мне кое-кого напомнил. Того парня из фильма… не помню, как его звали. Фильм о чокнутом пареньке, которому в конце достается девушка. По-моему, там еще Джефф Бриджес снимается в роли отца.
– Не думаю, что смотрел такое, – сказал Джереми, вкладывая в голос столько сарказма, сколько смог.
– Очень плохо. Это нашумевший фильм, просто отпад. – Она провела босой ступней по его обтянутому джинсами бедру, и он моментально почувствовал возбуждение. От этого ему стало еще противнее. Он оттолкнул ее ногу.
– Не делай так.
– Как?
Она снова начала его гладить.
– Как сейчас делаешь.
Он немного отодвинулся.
– А что такое? Я тебе не нравлюсь? – Она изобразила на лице обиду.
– Конечно, нравишься. Просто…
Неожиданно Джереми понял, что и сам не знает, почему так себя ведет. Наверное, Руд прав, и с ним действительночто-то не в порядке. То, что он не гей или кто-то там еще, он знал точно. Доказательством этому служило жжение в паху. Но если практически обнаженная девушка откровенно с ним заигрывает, если от возбуждения вот-вот треснет ширинка, а он при этом сидит как бревно, ничего не делая, то это явно говорит о каких-то серьезных отклонениях.
– Что? – нетерпеливо переспросила она.
Она провела по его руке ноготками, выкрашенными в синий «металлик», который переливался в лунном свете, сочащемся сквозь занавески. От ее прикосновений по телу побежали мурашки. На этот раз он не стал ее отталкивать. Девушка обвила руками его шею и уложила рядом с собой. В следующий миг они уже целовались. От нее пахло сигаретами и пивным перегаром, но почему-то его это только подталкивало. Он открыл рот и позволил их языкам встретиться.
Он гадал, сумела ли она понять, что он еще девственник. Можно ли это понять, просто целуясь с человеком? И как она на это отреагирует? В трезвом состоянии при мысли об этом его бы просто парализовало от страха. Но он был пьян и перевозбужден, поэтому происходящее казалось таким же безобидным, как переписка в чате, когда сидишь дома за компьютером.
Они целовались до тех пор, пока Джереми не осмелел настолько, что поддел пальцем эластичную резинку ее трусиков. Он замер, когда палец коснулся ее лобковых волос. Но она не оттолкнула его руку, и он стал продвигаться дальше.
Она была влажной. О боже! Ему казалось, что он может кончить, просто трогая ее там…
Она расстегнула лифчик и сбросила трусики. Джереми поднес ладонь к лицу и уловил ее запах. Он подействовал на него, как наркотик. Ощущения были такие же, как от «экстази»: кровь начала пульсировать быстрее, а кожа стала настолько чувствительной, что казалось, будто он впитывает в себя весь мир. Мысли, которые всю неделю не давали ему покоя – в основном это были мысли о матери, – забились куда-то в отдаленный уголок сознания, где и рассеялись, как дым от далекого костра.
Он обхватил ладонью ее грудь и провел большим пальцем по соску, который мгновенно затвердел, вызвав у него новый прилив удовольствия. Это он сделал! Сам! Это могло бы стать лучшим моментом в его жизни, если бы она глухо не простонала:
– Джимми… О да, детка, сделай это!
Джимми? Что за Джимми, черт возьми? Она хотела сказать Джереми? Он застыл на секунду. Та его половинка, которая нашептывала, что не стоит делать этого, практически взяла верх над второй, распаленной, у которой было лишь одно на уме. «К черту!» – подумал он. Она сама сказала, что хочет этого. Не с ним, так с другим. А разве ему хотелось остаться девственником до конца дней своих? И не просто девственником, а гомиком,который упустил единственный шанс использовать свой член по назначению, а не просто сидеть и дрочить.
Со скоростью человека, спешащего занять последнее место в спасательной лодке, он сбросил с себя одежду. Джинсы он отшвырнул с такой силой, что они с плавным, скользящим звуком проехали по полу и ударились о стену. Голый, он вытянулся рядом с ней. Комната кружилась так, словно матрас, на котором они лежали, был вовсе не матрас, а плот, вертящийся в водовороте. Они целовались, а потом ее рука оказалась у него на члене. Пальцы, обхватившие его, плавно двигались вверх-вниз, доводя Джереми до исступления… О боже, боже! Если она не остановится, я сейчас кончу…
Но он не хотел, чтобы она останавливалась. Он хотел, чтобы это ощущение длилось целую вечность.
И снова, на этот раз еле уловимо, голос разума напомнил о себе: «Она пьяна. Она не знает, что делает. Она принимает тебя за какого-то парня по имени Джимми. Лучше прекрати это, пока не поздно».
Но это были лишь посторонние шумы в голове, поэтому он попросту выключил звук. Кого волнует то, что она его с кем-то путает? Если она так набралась, что уже не в состоянии отличить, то это ее проблемы. И то, что он без презерватива, тоже не страшно. Она же ничего не говорит, значит, сама обо всем позаботилась – сделала все, что обычно делают девушки в таких случаях. Уж ее-то никак нельзя назвать неопытной.
Когда он вошел в нее, она закричала:
– Да, вот так, не останавливайся!
Больше в поощрении он не нуждался. Спустя несколько секунд он уже кончал, уносимый ослепляющим вихрем. Он скатился с нее и обнаружил, что она «отключилась». Но когда ошеломляющий пик блаженства прошел, проснулся стыд. Кэрри Энн, ее звали Кэрри Энн… теперь он вспомнил. Она лежала на спине с закрытыми глазами и приоткрытым ртом и тихонько посапывала. Ноги ее были безвольно раскинуты в стороны. Он нежно поцеловал ее в губы, и она шевельнулась, что-то бормоча во сне.
– Кэрри Энн? – прошептал он.
Но она спала как убитая. Да и что он мог сказать, кроме того, что сожалеет? Сожалеет о чем? О том, что трахал ее, понимая, что это неправильно, или о том, что не был парнем по имени Джимми? Нет, пусть уж лучше так. Если повезет, утром она ничего и не вспомнит. Так, словно ничего не было.
А на следующий день Джереми вызвали в кабинет к директору. Одного взгляда на мистера Гивенса хватило, чтобы понять, что его позвали не для того, чтобы попросить позаниматься математикой с кем-то из учеников, как это было всякий раз, когда директор желал его видеть. Мистер Гивенс встретил его с мрачным выражением лица. Опускаясь в кресло напротив директорского стола, Джереми почувствовал, что попал в беду и эта беда непосредственно связана с событиями прошлой ночи. Его прошиб холодный пот. Он почувствовал, как похмелье отступает, вытекая из него, как дождевая вода через сточную канаву. Мысли моментально прояснились, каждая клеточка мозга гудела от напряжения.
– Я только что говорил по телефону с миссис Флаглер, – сказал мистер Гивенс. Видя, что Джереми никак не реагирует на эти слова, он решил многозначительно уточнить: – Матерью Кэрри Энн.
Джереми напрягся и медленно кивнул, молчаливо подтверждая, что и в самом деле знает Кэрри Энн.
– Она крайне расстроена, – продолжал директор, принимая свой обычный жизнерадостный вид, ровный и невыразительный. Блестящие гладкие розовые щеки и стриженая белая борода делали его похожим на современного Санта Клауса. – Кажется, с Кэрри Энн случилась беда прошлой ночью. Ты что-нибудь об этом знаешь, сынок?
Он пристально смотрел на Джереми поверх загроможденного стола. Тот постарался изобразить из себя сущую невинность.
– Прошлой ночью у нас была вечеринка. Были мы с ней и еще кое-кто. Ну хорошо, мы все тогда слегка перебрали, но…
Он пожал плечами, как бы говоря: «Да вы и сами знаете, как оно бывает…» В это время перед его глазами проплывали картины прошлой ночи. Кэрри Энн лежит пьяная на матрасе, с бедрами, липкими от его спермы… Потом они с Рудом и Чаки втроем выносят ее наружу, а Кенни, единственный более-менее трезвый, чтобы сесть за руль, подгоняет к дому машину… Стыд переполнил его при воспоминании о том, как они выбросили ее перед домом, словно мешок с мусором.
– Боюсь, не все так просто, как ты рассказываешь.
– С ней все в порядке?
В душу закрался новый страх. Джереми слышал, что люди умирают от алкогольного отравления. А ведь что-то в этом роде могло случиться и с Кэрри Энн.
– Она в порядке, – сказал директор, одновременно давая понять, что хотя смертельная опасность девушке и не угрожает, все же с ней случилось что-то крайне неприятное. – Но в полицию уже сообщили. Поэтому если тебе есть в чем сознаваться, то сейчас, думаю, самое время.
– В полицию? – Джереми почти кричал.
– Она утверждает, что ее изнасиловали.
В кабинете повисла тишина, на фоне которой посторонние звуки только усиливались: звенящий вдалеке звонок на третий урок, жужжание факса, стук клавиатуры в приемной директора… Выждав несколько секунд, мистер Гивенс снова спросил:
– Итак, тебе есть что сказать?
Джереми покачал головой, которая, казалось, болталась из стороны в сторону, словно шея не выдерживала ее тяжести.
– Нет, сэр.
Директор прищурился. Казалось, он пытался понять, скрывает ли Джереми что-то или его неразговорчивость является следствием шока. Вероятно, он все же решил, что Джереми невиновен, по крайней мере, пока не будет доказано обратное, потому как заговорил вполне доброжелательно:
– В любом случае, я не думаю, что тебе вообще стоит разговаривать с полицией, пока мы не поговорим с твоим отцом. Я ему уже звонил. Точнее, оставил пару сообщений. Не знаешь, где я могу его найти?
Джереми попытался собраться с мыслями, которые метались в голове, как птицы в клетке, и попытался сообразить, где же может быть отец. Рэнди никогда не отключал сотовый, чтобы Джереми в экстренном случае мог с ним связаться, но в отдельных местах его участка были перебои со связью.
Какой-то странный порыв заставил его полезть в задний карман джинсов и достать свернутый лист переплетной бумаги, на котором был записан номер телефона. Джереми неделями носил его с собой, но у него и в мыслях не было, что этот номер может ему пригодиться. А теперь вот понадобился.
Он протянул его мистеру Гивенсу.
– Попробуйте связаться с моей мамой.
8
У Колина ушло несколько дней только на то, чтобы перебрать хлам в сарае у Хенли. Имея весьма смутное представление о том, что делать с приспособлениями, которые теперь были свалены в старой мастерской деда, он с помощью Интернета вышел на владельца маленькой устричной фермы на полуострове Китсап, которого звали Лен Джарвис. На следующий день Колин сел на самолет и спустя несколько часов уже стоял, обутый в резиновые сапоги, по щиколотку в воде канала Худ. Лен Джарвис тем временем вводил его в курс дела – обучал азам выращивания устриц при помощи реек и тросов.
Лен сунул покрытую мозолями руку в воду и вытащил створку раковины, на которой гроздью висело около дюжины устриц-малышей размерами с ноготь на мизинце.
– Это у нас материнская раковина, – сказал он, объясняя, как на пустые раковины, из которых извлечены устрицы, насаживается устричная икра. Как только икра пристает и начинает успешно расти, материнские раковины с «малютками» при помощи шнуровальной машины нанизываются на веревку, как лампочки на рождественской гирлянде. Затем веревки натягиваются через равные промежутки вдоль линии прилива и закрепляются с обоих концов полихлорвиниловыми трубками, вкопанными в ил. Лен предупредил, что устрица растет обычно несколько лет, поэтому это дело не для тех, кто рассчитывает на быстрый результат.
– Кроме того, имеются еще и хищники.
Лен рассказал, что существует крохотная улитка под названием устричный бурав, а также заболевание устриц, известное как болезнь острова Денман. Могут быть проблемы и от морских звезд. А помимо этого существуют еще цапли, чайки и выдры, которые «прочесывают» здешние воды в поисках пищи.
– Пусть берут то, что им причитается, я не против. Но если многое им позволить, они попросту сядут на шею. – Хмурясь, он окинул взглядом ровные ряды натянутых веревок, закрепленных по концам облепленными ракушками столбиками. – Потому что настоящие преступники – это мы сами.
Колин кивнул, соглашаясь.
– При моем отце целлюлозный завод истребил здесь почти всех моллюсков, – продолжал Лен. – Мы сделали очень многое, чтобы возродить их популяцию, но, учитывая загрязнение, это процесс бесконечный. – Он повернулся к Колину: – Вы хотите сделать это своим хобби или планируете организовать бизнес?
– Мне это нужно не ради денег, – коротко ответил Колин.
– Хорошо. Потому что на этом вы не разбогатеете. – Лен внимательно оглядел Колина сверху донизу. – Необычное занятие для такого человека, как вы. Я бы отнес вас скорее к детям мегаполиса. Любопытно, что привлекло вас в этом деле?
Колин рассказал ему о мистере Дитсе и о летних месяцах, что проводил на Грэйс Айленде, улыбаясь при воспоминании о более счастливых временах.
Они поговорили еще немного. Лен рассказывал Колину об устрицах, которых выращивают в этих краях: пасифик, вырастающая размером с кулак; олимпия, единственная коренная обитательница этих вод; маленькая сладкая кумумото, которую завезли из Японии. По дороге к берегу он еще раз опустил руку в воду и на этот раз вытащил взрослую особь. С помощью ножа для разделки устриц, который лежал у него в кармане, он одним ловким движением раскрыл раковину, разрезав отводящую мышцу и проведя ножом вдоль щели между створками. Он предложил устрицу Колину, и тот втянул ее, насладившись мимолетным солоновато-сладким привкусом, прежде чем проглотить. Колин подумал, что если бы лучшие воспоминания детства можно было передать вкусом, то этот вкус был бы именно таким.
Спустя два часа, после экскурсии по питомнику, во время которой Лен сообщил ему поразительный факт, что одна-единственная устрица может отложить до пяти миллионов икринок, Колин летел самолетом домой. Он не знал, будут ли его устрицы настолько же продуктивны, но в нем теплились проблески надежды, ожидание того, что принесет ему будущее. Ничего подобного он не испытывал уже многие годы…
Все последующие дни он прорабатывал общий план предстоящей работы. С помощью станка со столом, который он вытащил из недр сарая Хенли, он разрезал полихлорвиниловую трубу на равные двухфутовые отрезки, в которых просверлил дырки для крепления веревок. Работа была монотонной и отнимала много времени, но его это не волновало. Главное, что она освобождала ум и занимала руки. И впервые за последние годы его не мучила бессонница.
К тому же он был не один. Пес Шеп, похоже, прижился в доме. Он усаживался на почтительном расстоянии и следил за каждым движением Колина. Неожиданно Колин обнаружил, что разговаривает с ним, объясняя, что и зачем делает. Это стало для них неким ритуалом: Колин за работой и бордер-колли на посту.
После долгого дня за рабочим столом или внизу, в бухте, где Колин вкапывал колышки во время отлива, он возвращался в дом, который по-прежнему считал дедовым, и разжигал камин. Он часто ловил себя на том, что разглядывает портрет над каминной полкой. Рисунок его буквально завораживал. Что-то особенное было в выражении лица Элеанор Стайлз. Что-то шаловливое и одновременно грустное, словно она знала, что это радостное состояние долго не продлится.
Затем его мысли снова возвращались к Эллис Кесслер. Что-то было в ней такое, что его не отпускало. Наверное, все дело было в ощущении общности. Как и он, она отчаянно пыталась построить новую жизнь на руинах старой. От Орина Рэйберна, сторожа, работавшего еще при деде, которого Колин оставил для выполнения случайных работ, он узнал, что она купила закусочную и сейчас занимается ее обновлением. Он восхищался ее смелостью: решиться на столь рискованное дело! Она не только не была повержена, но еще и могла дать обидчикам сдачи.
Он был огорчен тем, что она до сих пор так и не наведалась к нему, но полагал, что рано или поздно это все же произойдет. Портрет в любом случае останется здесь, и она сможет увидеть его, когда найдет время заехать. К большому сожалению агентов, которые названивали ему с деловыми предложениями, он решил оставить его себе. Если бы дед хотел отдать портрет в чужие руки, то продал бы его еще много лет назад.
Как-то в конце ноября Колин, выглянув в окно, увидел, что к дому подъезжает старая зеленая «тойота». Он наблюдал, как машина остановилась и из нее выбралась стройная женщина с каштановыми волосами, в которой он узнал Эллис Кесслер. Спеша ей навстречу, он почувствовал, как сильнее забилось сердце.
– Эллис, какой приятный сюрприз! – приветствовал он ее.
– Извините, мне, наверное, следовало сначала позвонить… – Она пробежала взглядом по его джинсам и рабочей рубашке со следами грязи и полихлорвиниловой стружки. – Я не вовремя?
– Что вы, совсем нет. Я как раз собирался сделать перерыв, – солгал он. – Пройдемте внутрь, я приготовлю чай.
Взгляд Эллис упал на колли, который смотрел на нее, вскинув голову и навострив уши.
– Привет, песик. Мы с тобой нигде раньше не виделись? – Она наклонилась к нему, протягивая руку. Шеп осторожно принюхался, виляя пушистым хвостом из стороны в сторону. Она выпрямилась и взглянула на Колина. – Похоже, вы нашли себе друга.
– Скорее, это он нашел меня. – Колин посмотрел на Шепа. – Это очень разборчивый парень. Его привязанности не так-то легко добиться. Я до сих пор не уверен, прошел ли отбор.
– По крайней мере, теперь вы можете составить друг другу компанию. А то здесь наверняка очень одиноко.
Она окинула взглядом открытый всем ветрам отвесный берег и поблескивающие внизу воды залива, а на востоке – высокие гребни гор, покрытые лесом.
– Бывает иногда, – признался он.
Она выглядела лучше, чем во время их последней встречи. Здоровее. Джинсы, которые раньше висели на ней, теперь очень мило обтягивали нужные места, да и впадины на щеках были уже не так явно выражены. Но печаль в глазах так и осталась. Он чувствовал, что она несколько напряжена, словно это была не обычная дружеская беседа.
Колин предложил ей чаю. Он отказался от кофе, который напоминал ему о собраниях анонимных алкоголиков, где постоянно витал запах кофе, а новые адепты трезвости, такие же как и он, сидели, вцепившись в пластиковые стаканчики, как в спасательный трос.
– Я слышал, вы купили ресторан, – заметил Колин, ставя чайник на огонь.
– Слухи разносятся быстро, – невесело усмехнулась Эллис, убирая со стула кипу газет, прежде чем сесть. – Да, я теперь гордый владелец бывшего заведения, где подавали рыбу с картошкой. Когда я выкупила его, оно уже на ладан дышало, но при помощи нескольких банок краски и интенсивного мытья удалось добиться потрясающих результатов. Торжественное открытие намечается на следующей неделе. Никаких изысков, соберемся узким кругом – члены семьи и друзья. Надеюсь, у вас тоже получится прийти.
– Ни за что на свете не пропущу! – сердечно заверил Колин.
Он обернулся и поймал на себе ее внимательный взгляд.
– А как насчет вас? Судя по всему, вы здесь не одним только чтением занимаетесь.
– Раз уж на то пошло, то я сам подумываю заняться бизнесом.
Он уже успел предпринять кое-какие шаги, но говорить о чем-то было пока еще рано.
– Это как-то связано с разведением устриц?
Он заулыбался.
– Только не говорите, что вы еще и мысли читаете.
– Нет, простая наблюдательность. – Она указала на брошюры, которые он забыл на столе, и взяла в руки буклет под названием «Мелкомасштабное разведение устриц на тихоокеанском северо-западе». – Могу только сказать, что если вы ищете перемен, то это самый экстремальный способ разнообразить свою жизнь.
– Так оно и есть. Это не менее экстремально, чем нырять в ледяную воду озера при температуре ниже нулевой. Наверное, поэтому меня и привлекла эта затея.
– Значит, вы оставите адвокатскую практику?
Он уловил в ее взгляде тень испуга и удивился: какая ей разница, будет он адвокатом или нет? Он пожал плечами.
– Похоже на то. По крайней мере, пока что.
Она погрузилась в раздумья, и он снова заметил на ее лице озабоченное выражение. Потом она поднялась со стула и изобразила на лице некое подобие улыбки.
– Что ж, желаю удачи. Похоже, мы с вами плывем в одной лодке. Надеюсь только, что риск окупится. Говорят, дорога в ад вымощена благими намерениями. Уверена, то же самое можно сказать и о рискованных предприятиях.
– Зачем же так пессимистично? – сказал Колин. – Есть как минимум один клиент, на которого вы всегда можете рассчитывать. Если вы готовите лучше, чем я – в чем я нисколько не сомневаюсь! – то я стану у вас частым посетителем.
Лицо ее озарила улыбка. Внезапно он почувствовал себя до смешного счастливым оттого, что она здесь. После смерти Надин Эллис стала первой женщиной, к которой он испытал подобные чувства. Он знал, что с ней не нужно притворяться, будто все в порядке. Можно просто оставаться собой – со всеми своими душевными ранами, изъянами и тому подобным.
– Как здесь мило! – сказала она, идя вслед за ним в гостиную. В руках он держал поднос с чаем. – Я понимаю, почему вы с дедом были так близки. – Он бросил на нее непонимающий взгляд, и она пояснила: – Можно многое сказать о человеке, побывав у него дома. Теперь мне ясно, каким человеком был ваш дед. Очень непритязательным. Для него удобство было важнее внешнего вида, и он не равнялся на мнение других. Такой человек, как он… – Она бросила взгляд на поднос, который Колин ставил на журнальный столик, и в глазах ее плясали чертики. – …не постеснялся бы подать чай в щербатых чашках и принести сахар не в сахарнице.
Колин улыбнулся немного смущенно:
– Простите за сервировку, но ничего другого сейчас нет. А что касается деда, то он таким и был.
Пока он разливал чай, она подошла к портрету, чтобы рассмотреть его поближе.
– Это… Не знаю даже, что и сказать… – Казалось, она потрясена до глубины души.
Он подошел ближе и встал рядом с ней.
– Не ожидали, да? – Репродукции, что ему приходилось видеть, были классическим примером плохого перевода, когда теряется изюминка, самобытность произведения. – Как, на ваш взгляд, женщина на картине похожа на оригинал?
Эллис, нахмурясь, тщательно изучала портрет.
– В некотором смысле, да. Но здесь она выглядит… более беззаботной, чем я ее помню. Бабушка всегда суетилась, могла делать по шесть дел одновременно. У нее почти не было времени присесть и отдохнуть. – В голосе Эллис послышалась грусть. – А насчет того, кем она была для вашего деда, я спросила у матери, – продолжала она. – К сожалению, она мне так толком ничего и не сказала. Или она и в самом деле не знает, или просто боится запятнать память о Нане. Я все же думаю, что они могли быть любовниками, а увидев это… – Она указала на портрет. – Я и вовсе в этом уверилась. – Она повернулась к Колину. – Знаю, это может звучать дико, но я ее не осуждаю. Она заслуживала того, чтобы быть счастливой, пусть даже и не с моим дедушкой. Это не значит, что она не любила дедушку Джо, просто это не было браком в общепринятом смысле. Он был немного… не в себе.
