Текст книги "Леди в красном"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
– Боюсь, мы так и не узнаем, как все было на самом деле, – сказал Колин.
– И все же я рада, что наконец-то увидела это своими глазами, – сказала она, еще раз пробегая взглядом по картине. – Я бы приехала раньше, но… – Она запнулась, и на лице появилось выражение раскаяния. – Послушайте, я должна признаться, что приехала сюда не просто так. – Она отошла от картины и снова села на диван. – Все дело в моем сыне. Он попал в беду.
– В какую беду? – спросил Колин, думая, что речь идет о неприятностях, для решения которых нужен мужской взгляд на вещи либо кто-то на роль наставника для ее сына. Поэтому следующие ее слова стали для него полнейшей неожиданностью.
– Ему нужен адвокат.
– Понятно, – Колин удивленно заморгал и сел на диван.
– Он не сделал ничего плохого, – поспешила она заверить. – Это ложное обвинение.
– В чем его обвиняют?
Она слегка побледнела.
– В изнасиловании.
– Это довольно серьезно.
– Если бы вы знали Джереми, то не сомневались бы, что он на такое не способен. Это все просто чудовищная ошибка. Или… – Она помрачнела. – Или его подставили.
– Где он сейчас? – спросил Колин.
– Дома, с отцом. Джереми забрали в участок, но его дядя, муж моей сестры, устроил так, чтобы мальчика выпустили под залог до тех пор, пока не будет предъявлено обвинение.
– Его дядя адвокат?
– Вообще-то, коп. Заместитель начальника полиции. – Она помолчала. – Только вы можете мне помочь. Нам нужен хороший адвокат по уголовным делам, а местные юристы… – Она беспомощно развела руками. – Скажем так, у них недостаточно опыта в делах подобного рода.
Колин, чувствуя нечто близкое к панике при мысли о том, что снова придется впрягаться во все это, поспешил заявить:
– Я бы с радостью помог, но я больше этим не занимаюсь. Конечно же, я сделаю все, что смогу… Найду для него адвоката, если захотите.
Лицо ее вытянулось, но она мгновенно взяла себя в руки.
– Мне не нужен человек с улицы. Мне нужен кто-то, кому я могла бы доверять.
Но Колин отрицательно покачал головой. Нет, для него все это уже в прошлом. При одной только мысли о том, что снова придется войти в зал суда, ему становилось не по себе.
– Я вас прекрасно понимаю, и, поверьте, попроси бы вы меня о чем-нибудь другом…
Она не дала ему закончить:
– Вы сказали, что больше этим не занимаетесь. Это значит, что вы не хотите? Или не можете?
– Моя лицензия все еще действительна, если вы это имеете в виду. Но дело не в этом. Я не был в зале суда с тех пор как… – Он осекся. Я потерял работу из-за того, что не просыхал двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. – В общем, я вам уже рассказывал. Поверьте, говоря все это, я преследую не только свои интересы. Ваш сын заслуживает нормального адвоката, а не человека, который будет трястись наравне с ним.
Эллис продолжала смотреть на него в упор.
– Скажите одно, – сказала она, буквально пронзая его взглядом. – Вы хорошо знали свое дело?
– Да, я был действительно хорошим адвокатом, – ответил он устало. Настолько хорошим, что шеф долго закрывал глаза на все его выходки, в то время как любого другого на его месте давно бы уже уволил.
– Это все, что мне нужно знать.
– Все не так просто… – начал было он, но она снова его перебила:
– Послушайте, я понимаю, что прошу слишком многого. Мы едва знакомы. Но это мой сын.И если с ним что-нибудь случится…
Сдавленно всхлипнув, она умолкла. Колин видел, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться.
– Одного сына я уже потеряла, – сказала она, как только снова смогла взять себя в руки. – Я не могу потерять и второго.
Колин колебался, раздираемый желанием прийти ей на помощь и не менее сильным – помочь себе. Наконец он принял решение. Переведя дыхание, которое и сам не заметил, как затаил, он сказал:
– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
У нее на лице было написано такое облегчение, что на миг ему показалось, что она вот-вот разрыдается.
– Спасибо. Вы не представляете, как много это для меня значит.
Колин, чувствуя, что сам роет себе яму, ответил:
– Будете благодарить, когда я действительно что-то сделаю.
– Итак, что нас ждет?
– Если нам повезет, то судья отпустит его на испытательный срок. Он совсем молодой, к тому же до этого ни разу не привлекался. А это большой плюс в его пользу. – Колин помедлил, уточняя: – Ведь не привлекался же?
– Нет, конечно. По крайней мере, насколько мне известно, – добавила Эллис нерешительно. Щеки ее залила краска. Ей наверняка было больно осознавать, что она до такой степени отдалилась от семьи, что не могла даже с уверенностью говорить о столь важных вещах. Затем выражение ее лица стало жестким. – Но одно я знаю точно:он невиновен.
Колин чувствовал, что просто обязан ее предостеречь:
– Даже если это так и он поклянется, что он невиновен, судебного процесса все равно не избежать. И поверьте мне, вам это нужно меньше всего.
Это была специально заготовленная для таких ситуаций фраза. Хотя, будучи помощником окружного прокурора, он использовал ее скорее в своих интересах, так как его задачей было упечь преступника за решетку, пусть даже заставив признаться не во всем содеянном.
– Не надо так переживать, – сказал он уже мягче. – Если то, что вы говорите, правда, то дело могут закрыть за недостаточностью доказательств. Но сложно что-то утверждать, пока я не поговорю с окружным прокурором. Кроме того, мне нужно будет побеседовать с Джереми.
Она заметно оживилась.
– Так поедем прямо сейчас!
Колин еще раз тщательно все взвесил. Безысходность опустилась на него, как толстый туман, окутывавший его в первые месяцы после гибели Надин… Может, он напрасно тешил Эллис пустыми надеждами? Вдобавок, берясь за это дело, подвергал себя риску снова запить? Еще не поздно пойти на попятную, сказал он себе. Никаких обязательств он пока не давал.
Колин тяжело поднялся с дивана.
– Подождите, я только возьму куртку.
Пока они ехали к ее бывшему мужу, Эллис молчала. Колин не сомневался, что все там будет непросто из-за сохранившейся между ними напряженности отношений. Она не сказала о муже ни одного плохого слова, но он чувствовал, что в прошлом имела место какая-то неприятная история. А случившееся должно было только ухудшить их отношения. И это снова заставило Колина усомниться в том, что он поступает правильно.
Но стоило ему взглянуть на Эллис, подумать о том, через что ей пришлось пройти и что она переживает сейчас, как все его сомнения меркли. Она нуждалась в нем, а Колин уже давно не ощущал себя кому-то нужным.
Вдоволь накатавшись по извилистым дорогам, они наконец подъехали к дому в стиле ранчо, построенному на разных уровнях, в окружении других похожих домов. Колин уже выходил из машины, когда Эллис придержала его за руку.
– Я не прошу вас нежничать с Джереми, но ему в последнее время и так пришлось несладко, – сказала она мягким, просящим голосом. – Просто… не забывайте об этом, хорошо?
– А если он будет умалчивать о чем-то, что я должен знать? – спросил Колин, проверяя, насколько она в состоянии принять тот факт, что ее сын не так уж чист и непорочен, как она думает.
– Тогда делайте все, что считаете нужным, – сказала она. Ее лицо побледнело, но голос не дрогнул. Ей нужна была только правда, пусть и горькая.
Джереми Кесслер не имел ничего общего с панками, с которыми Колин привык иметь дело. Мальчик, который поднялся с дивана и вяло пожал ему руку, был хрупким с виду, с вьющимися темными волосами и внимательными серо-зелеными глазами, как у матери. Он выглядел моложе своих лет и крайне беззащитным. Его наверняка дразнили, когда он был младше. По виду не скажешь, что у него уже был сексуальный опыт, и уж тем более, что он может принудить сопротивляющуюся девушку вступить с ним в связь. С другой стороны, Колин отлично знал, что внешность бывает обманчива. Одним из самых сложных случаев в его практике было дело четырнадцатилетнего мальчишки из Бронкса, который вместе с несколькими членами банды осуществил вооруженный набег на винный погребок и рукояткой пистолета избил хозяина до полусмерти. Во время оглашения приговора мальчик плакал и звал мамочку.
Отец Джереми, высокий светловолосый мужчина, по виду напоминающий спортсмена-старшеклассника, шагнул вперед и представился:
– Привет, меня зовут Рэнди. Спасибо, что так быстро откликнулись.
У него была дежурная улыбка торгового агента и уверенное рукопожатие, но Колин чувствовал, что это лишь маска и Рэнди взволнован ничуть не меньше, чем его бывшая жена.
– Да не за что, – ответил Колин.
Он украдкой взглянул на Эллис, которая стояла с деланно безучастным лицом, и лишь потом перевел взгляд на мальчика.
– Как я понял, у тебя небольшие неприятности, Джереми. – Джереми еле заметно кивнул, и Колин продолжал: – В первый раз?
– Да, – ответил Джереми, причем голос его был чуть громче писка.
– А в школе? Тебя оставляли после уроков или, может, временно отстраняли от занятий?
– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, – вмешался Рэнди. Его лицо, еще секунду назад такое добродушное, теперь приняло сердитое, нетерпеливое выражение. – Давайте сразу уясним одну вещь: это онявляется потерпевшей стороной.
Колин повернулся к Рэнди:
– Я не смогу ему помочь, если не буду знать всех подробностей.
– Единственное, что вам нужно знать, – это то, что его пытаются упечь в тюрьму, – снова выступил в защиту сына Рэнди.
Но Колин проигнорировал его выпад и обратился к Джереми:
– Мы можем поговорить с глазу на глаз?
Джереми посмотрел на отца, спрашивая его согласия, но прежде чем Рэнди успел все как следует взвесить, заговорила молчавшая до сих пор Эллис.
– Джереми, почему бы тебе не проводить мистера МакГинти к себе в комнату?
Джереми метнул на нее недобрый взгляд, но возражать не стал.
Колин все еще не был уверен, стоит ли браться за это дело. Отчасти все зависело от того, насколько Джереми расположен к сотрудничеству. С удивлением и без малейшей доли беспокойства он отметил, как легко вжился в прежнюю роль: все механизмы работали гладко и слаженно, словно и не было этого пятилетнего простоя.
Когда Колин с Джереми ушли, Эллис осторожно опустилась в кресло с изогнутой спинкой, которое стояло у камина. За время ее отсутствия гостиную переделали. Если раньше в ней было минимум мебели и повсюду разбросаны игрушки, то теперь она стала точной копией гостиной ее бывшей свекрови – вплоть до рыжих ламп в круглых плафонах и вставленных в рамы репродукций Одюбона на стенах. Что давало все основания полагать, что на данный момент единственной женщиной в жизни Рэнди была миссис Кесслер-старшая. Эллис гадала, почему он снова не женился. Рэнди все еще был весьма привлекательным мужчиной. Любая женщина могла стать его, если бы он только захотел. Но это ее совершенно не касалось, поэтому не стоило даже и голову ломать.
Рэнди плюхнулся на диван, который все еще хранил очертания долговязой фигуры Джереми.
– Прямо дежа вю какое-то, – сказала она, пытаясь разбить лед.
Игнорируя ее намек на собственные неполадки с законом, Рэнди прямо спросил:
– Что ты знаешь об этом типе, кроме того что в свое время он был крутым прокурором в Нью-Йорке?
– Я знаю, что он профессионал. И что никто из адвокатов на острове ему и в подметки не годится.
Эллис не стала напоминать, что самыми распространенными здесь преступлениями были мелкие кражи и «вождение под воздействием алкоголя или наркотиков». Уоррен Брокмен, который защищал интересы Эллис в суде, до этого имел дело исключительно с гражданскими делами.
Рэнди тяжело вздохнул, наклонил голову и запустил пальцы в волосы, которые теперь были длиннее, чем обычно, и уложены так, чтобы смягчить черты его угловатого лица футбольного защитника. У него был вид человека, не спавшего всю ночь, и так оно, скорее всего, и было.
– Суть уловил. Извини, я не хотел срываться на этом парне. Просто… Черт побери, Эллис, тебе ли рассказывать, как все это может закончиться. Я не хочу увидеть, что это же самое происходит и с Джереми.
– Я тоже этого не хочу, – сказала она тихо.
– Послушай, у меня нет желания бередить старые раны. Просто я ужасно волнуюсь. – Рэнди угрюмо уставился на нее. Их разделял густой ковер на полу гостиной, который явно выбирала его мама, потому что сама Эллис никогда бы не отдала предпочтения белоснежно-голубой расцветке. Рэнди громко вздохнул. – Тебе чего-нибудь налить? Я сейчас не прочь выпить.
– Спасибо, не нужно, – сказала она.
Он встал, вышел в соседнюю комнату и через пару минут вернулся со стаканом, в котором плескалось виски с содовой. Он снова уселся на диван и молча потягивал напиток, полностью погруженный в свои мысли. Теперь между ними было не просто расстояние в несколько футов, а стена отчуждения. И только через минуту он наконец поинтересовался:
– Что у тебя? Все в порядке? Жизнь налаживается?
– Как и следовало ожидать, – сказала она, пожимая плечами.
– Ходят слухи, ты открываешь ресторан.
Она улыбнулась.
– До меня эти слухи тоже дошли.
– Так это правда?
– Торжественное открытие через неделю. Надеюсь, у вас с Джереми получится прийти.
Рэнди был удивлен и явно рад приглашению.
– Если в это время я буду в городе, то постараюсь.
– Джереми сказал, что тебя повысили.
Поздравляю. Рэнди фыркнул.
– Да что это за повышение! Вся разница лишь в том, что увеличился участок. Если бы не деньги, то я, наоборот, сократил бы количество часов. То, что случилось с Джереми… Мне кажется, что если бы я проводил с ним больше времени… – Он с виноватым видом покачал головой.
– Тебе не в чем себя упрекнуть, – сказала Эллис. Уж она-то знала о раскаянии все! Разве это не она упрекала себя во всем – начиная со смерти Дэвида и заканчивая тем, что Джереми не хочет иметь с ней ничего общего?
– А кого мне еще винить? – бросил он.
– А может, виноватых нет. Не все имеет причину.
После паузы Рэнди мягко сказал:
– Ты имеешь в виду Дэвида… – Взгляды, которыми они обменялись, были выразительнее слов. – Я часто о нем думаю.
– Я тоже.
В горле у нее словно застрял комок.
– В тот вечер я должен был быть дома. Если бы не эти сумасшедшие часы на работе… – Рэнди сжал кулаки, и она увидела, как на его лице заходили желваки.
Эллис почувствовала, как что-то словно прорвалось внутри – это была затаенная злость на Рэнди, которая копилась все эти годы и о которой она даже и не подозревала. Конечно, время и на него наложило свой отпечаток. Он казался подавленным, не таким уверенным в себе, как раньше. За все те годы, что ее здесь не было, у него было достаточно времени обо всем подумать. Ей стало интересно, о чем он еще жалел, кроме как о том, что его не было дома, когда Дэвид погиб.
– Надо же, а я-то все время думала, что ты винишь во всем меня.Ведь это я была дома. И не уберегла его.
И почему они не поговорили раньше? Ведь это могло все изменить…
– Послушать нас со стороны, так сложится впечатление, будто все случилось вчера, а не десять лет назад, – заметил Рэнди, издавая хриплый каркающий звук, мало напоминающий смех. Он на секунду задумался, уставившись перед собой невидящим взглядом и потягивая виски. Когда он снова посмотрел на нее, глаза его покраснели.
– Если я и считал тебя виноватой, то не в этом. Я не мог понять, почему ты никак не остановишься. Почему не прекратишь преследовать этого парня.
«Убийцу нашего сына…» – поправила она мысленно.
Эллис откинулась на спинку кресла и улыбнулась.
– Думаю, есть вещи, в которых мы никогда не добьемся взаимопонимания. Так почему бы не оставить все как есть.
Как раз в этот момент дверь в комнату Джереми со скрипом отворилась. Показался Джереми, который выглядел потрясенным. Следом за ним с невозмутимым лицом, не выражающим ровным счетом ничего, вышел Колин. Эллис почувствовала, что холодеет. О чем они говорили? Неужели Джереми сообщил ему что-то такое, что постеснялся рассказать им с Рэнди?
Рэнди поставил стакан на журнальный столик и вскочил с дивана, несколькими шагами преодолев расстояние, отделявшее его от Джереми.
– Сынок, все нормально? – спросил он, обнимая его за плечи.
Джереми кивнул, но Эллис видела, каким бледным он был. Она гадала, действительно ли история повторяется.
9
Ноябрь, 1942
Летом того года объединенные силы союзников под командованием генерала МакАртура начали решительный штурм острова Гуадалканал [18]18
Остров в Тихом океане, в архипелаге Соломоновы острова.
[Закрыть]. Элеанор все реже получала письма от мужа. Каждый вечер они с дочерью садились у старенького телевизора «Филко», тянулись к его янтарному свету, как к призрачному пламени, стараясь согреться в его лучах, и слушали последние сводки новостей из Вашингтона. Если новости были неутешительными, они отправлялись спать, терзаемые дурными предчувствиями. Элеанор знала, что победы не обходятся без жертв, и они с Люси жили в постоянном страхе, что придет телеграмма из военного ведомства.
Люси перестала спрашивать, когда папа вернется. Несколько детей в школе уже потеряли отцов на войне, и она понимала, что такое может произойти и с ней. Элеанор тоже переживала. Но если Люси днем и ночью думала только о Джо, то мысли Элеанор часто были заняты и другими вещами. Стоило ей подумать, чем именно, как по телу разливался жар. По ночам она опускалась возле кровати на колени и истово молилась о том, чтобы муж вернулся домой невредимым.
Человека, вызвавшего в ней этот новый и нежданный прилив чувств, звали Уильям МакГинти. Все эти месяцы с момента первой встречи он наведывался к ним один-два раза в неделю, а то и чаще. Он никогда не приходил с пустыми руками. Обычно это были вещи первой необходимости – продукты питания или одежда, которая, на его взгляд, могла понадобиться Йоши. Но среди них всегда оказывался по крайней мере один предмет роскоши: маленькая упаковка кофе или сахара, фунт масла, кусок мыла. Обычно он, если не торопился, оставался поболтать с ними.
Элеанор ценила эти украденные часы как сокровище, относилась к ним бережливо, как к порционному сахару, который он приносил. Разговоры с друзьями и соседями обычно сводились к одной и той же теме – к войне, а Уильям говорил о вещах, которые позволяли ей отвлечься от тяжелых раздумий, рассказывал о своих поездках за океан и о людях, которых там встречал. Он подарил ей Европу, не тронутую войной: с ее древними каналами и запутанными улочками, такими узкими, что на них с трудом могли разминуться автомобиль и велосипед; с уличными базарами, где можно купить любую еду или предметы домашнего обихода, какие только можно себе представить; с деревушками, в которых дома, крытые соломенными крышами, соседствовали с соборами.
Мысленно она видела луну, отражающуюся в водах Сены, голубей на площади Сан-Марко в Венеции и то, как причудливо падает свет на крыши флорентийских домов. Он рассказал ей, что этот феномен известен как chiaroscuro [19]19
Светотень.
[Закрыть]. Она узнала о художнике по фамилии Гауди и его известном дворце в Испании, уродливом и прекрасном одновременно, от чего и произошло слово gaudy [20]20
Безвкусный, кричащий, яркий.
[Закрыть]. Он донес до нее чудеса Лувра, где изучал технику живописи мастеров старой школы. Она даже смогла ощутить вкус вина, изготовленного по старинным рецептам, которые передавались поколениями виноделов сотни лет, и больших хрустящих буханок хлеба, испеченного в дровяных печах. Он словно вручил ей ключи от потайной двери, через которую она, пусть ненадолго, заглядывала в другой мир.
Однажды ранним ноябрьским днем они сидели в кухне, пили кофе и ели свежеиспеченные имбирные пряники. Элеанор рассказывала ему о свадьбе, которая состоялась в прошлое воскресенье, – дочь ее подруги выходила замуж за своего школьного возлюбленного, который получил отпуск на берегу, – как вдруг Уильям спросил:
– А как вы с Джо познакомились?
Элеанор бросила взгляд через дверь в гостиную, где Люси сидела, скрестив ноги, на полу рядом с Йоши, который учил ее завязывать морской узел. Она жила в постоянном страхе, что девочка узнает о том, что Джо ей не отец. Затем выглянула в окно, за которым лил дождь, и долго смотрела на струи воды, раздумывая, что ответить.
Взглянув на Уильяма, она поймала его внимательный взгляд. Она всмотрелась в его лицо, пытаясь отыскать намек на то, что до него дошли отголоски старых слухов, которые ходили по городу, когда родилась Люси. Но взгляд его синих глаз был ясным и бесхитростным.
– Мы познакомились в церкви, – поведала она часть правды.
– И это была любовь с первого взгляда?
Элеанор почувствовала, как щеки начинают пылать.
– Даже не знаю. Просто он показался мне довольно милым. И, видимо, я ему тоже понравилась. А вообще мы по-настоящему хорошо узнали друг друга только когда поженились. Думаю, это можно назвать бурным развитием романа.
– А если бы вам пришлось прожить жизнь заново, вы бы повторили все с начала?
– Боже мой, что за странный вопрос! – Она опустила взгляд и провела пальцем по ободку чашки. – Конечно, да. А почему вы спрашиваете?
Она часто задавала себе тот же вопрос, и каждый раз все упиралось в одно: Люси. Ради Люси она повторила бы снова…
– Извините, я не хотел лезть вам в душу. Это война натолкнула меня на такие мысли. Каждый день мы убеждаемся в том, насколько хрупкая жизнь и с какой легкостью она покидает тело. В таких обстоятельствах волей-неволей начинаешь гадать, правильно ли ты живешь и не будешь ли счастливее, если посвятишь жизнь чему-то другому… или кому-то другому.
Он наклонился и задумчиво провел рукой по спине пса, свернувшегося у его ног. С Лэрдом, названным в честь шотландских предков Уильяма, они были неразлучны. У собаки были плавные линии тела, идеально очерченная голова и густая блестящая черная как ночь шерсть, за исключением белых пятен на лапах, вокруг глаз и на груди. Похоже, подросший щенок, предназначенный для сына Уильяма, уже выбрал себе хозяина. Лэрд поднял голову и посмотрел вопросительно, но убедившись, что от него ничего не хотят, удовлетворенно вздохнул и опустил ее на место.
– А вы хотели бы что-то изменить? – спросила она, думая о его жене. Он редко о ней упоминал, разве что вскользь, но у Элеанор сложилось впечатление, что у них не все гладко.
– Нет, если честно. – Его ответ был для нее словно удар под дых. Он застал ее врасплох, и она не успела заслониться от него. Но его следующие слова несколько смягчили сказанное: – Если бы я не женился на Марте, у меня не было бы Дэнни.
– То есть вы ни о чем не жалеете?
Он пожал плечами.
– Мы все о чем-то сожалеем. Думаю, это свойственно человеческой натуре.
Элеанор осмелилась поинтересоваться:
– А ваша жена знает об этих визитах?
Уильям умолк, глядя через окно на пропитанный дождем двор. За ним лежало поле, граничившее с ее участком. Трава, которая бушевала там летом, теперь была прибита дождем, а ежевичная лоза с приходом осени приобрела красновато-бурый оттенок, словно покрылась ржавчиной. В дальнем конце поля почти непроходимой стеной стоял лес, в основном это были пихты и тсуги. Через лес вилась еле различимая тропинка, поднимающаяся на Спринг-Хилл, где Элеанор любила прогуливаться в теплую погоду. Когда Уильям снова заговорил, его голос был тихим, почти тревожным:
– Нет, не знает. Я так и не придумал, как рассказать ей об этом, чтобы не поставить вас с Йоши под угрозу.
– Думаю, это только к лучшему, – сказала Элеанор не очень уверенно. – Просто… Я все думаю, что она может подумать, если узнает, что вы проводите время с женщиной, муж которой на войне.
Она была очень близка к тому, чтобы высказать вслух то, о чем все это время подозревала: что его визиты вызваны не одним лишь великодушием.
В его глазах она прочла ответ на свой вопрос, и он вскружил ей голову, как шампанское, выпитое на свадьбе у дочери подруги. Однако заговорил он совершенно бесстрастным голосом:
– Марта слишком занята. Я сомневаюсь, что она вообще обращает внимание на то, что меня не бывает дома. К тому же она уже привыкла, что я часто брожу по окрестностям в поисках сюжетов для картин. – Он отхлебнул кофе. – Кстати, пользуясь случаем, хочу вас кое о чем попросить.
– Просите, – ответила она не раздумывая. – Что бы это ни было, я уверена, это ничтожно мало по сравнению с тем, что вы для нас сделали.
На его лице появилось смущенное выражение.
– Я хотел бы написать ваш портрет.
Это было совсем не то, что Элеанор ожидала услышать, поэтому она выпалила первое, что пришло в голову:
– Откуда вдруг такое желание?
И от смущения принялась наматывать на палец вьющуюся прядь, выбившуюся из-под шарфа, которым она обмотала голову, потому что в то утро сладить с волосами было решительно невозможно.
– Ну, это вопрос не ко мне, а скорее к моей музе, – рассмеялся он.
– Вашей музе?
– Это она решает, что мне писать. Порой она бывает очень строга и требовательна, как заправский начальник. В таких ситуациях я мало что решаю.
– Понятно. – Элеанор решила ему подыграть. – А теперь муза решила, что нужно написать меня?
– Похоже, да.
– Наверное, я должна быть польщена. С другой стороны, на моем месте вполне могли оказаться скала или дерево. Или океан в ненастный день, – добавила она, глядя в окно на иссиня-серые волны, бьющиеся о нависшее над ними грозовое небо.
– Верно, но океан ни на миг не замирает, а вы, надеюсь, ради такого случая сможете некоторое время не двигаться.
– А как вообще это будет происходить? – Она чувствовала легкое беспокойство, зарождающееся где-то внутри.
– Сначала я сделаю пару набросков, но в общей сложности мы справимся за три-четыре раза.
– Только желательно заниматься этим по утрам, пока Люси в школе. – Она говорила медленно, боясь выдать себя. В последнее время дочь совершенно не нуждалась в ее постоянном внимании. Дома Люси почти все время проводила с Йоши. К примеру, сейчас она оставила свои узелки и выбежала за ним во двор. Элеанор наблюдала из окна, как они шлепают по грязи, направляясь к собачьим будкам. На Люси был дождевик и сапоги, а Йоши втянул голову в плечи, прячась в поднятом воротнике куртки. Элеанор больше заботило не то, что она пренебрегает своими родительскими обязанностями, а то, что Люси будет видеть, как она позирует для картины, словно легкомысленная особа… или праздная любовница. Она покраснела при мысли о долгих часах наедине с Уильямом, когда он будет изучать мельчайшие черты ее лица и тела. Сможет ли он прочитать у нее на лице чувства, которые она так тщательно скрывала? Смогут ли глаза передать ему то, о чем молчат уста?
А что подумают люди, если вдруг об этом станет известно? Нечто подобное, пусть и вполне невинное, может воскресить старые слухи о ее поспешном замужестве и ребенке, чьим отцом, как полагали некоторые, был не Джо. Те, кто тогда перешептывался у нее за спиной, сейчас посчитают, что она ведет себя еще более вызывающе – замужней женщине, муж которой ушел на войну, не пристало вести себя подобным образом.
А Джо? Что онподумает?
– Завтра вас устроит? – вывел ее из состояния задумчивости голос Уильяма.
– Завтра? – Она повернулась к нему, и все страхи улеглись, стоило только ей взглянуть в его открытое, улыбающееся лицо. – Завтра будет в самый раз.
Через несколько минут он поднялся с кресла.
– Мне нужно идти. Я обещал сводить Дэнни на новый фильм с Гарри Купером. Вы его еще не смотрели?
Она отрицательно покачала головой.
– Я нечасто хожу в кино.
В действительности в последний раз она смотрела фильм еще до войны.
На секунду в его взгляде проскользнуло сожаление, словно при мысли о всех тех местах, куда он хотел бы ее сводить. Потом он повернулся и направился к двери, за ним побежал Лэрд. Проходя мимо, Уильям лишь слегка коснулся ее руки на прощание. У двери он остановился и спросил:
– Вы уверены, что это удобно? Я не хотел бы навязываться.
– Дело не в этом. – Она замолкла в нерешительности. Ей не хотелось, чтобы он думал, будто она придает этому слишком большое значение. Ведь не обнаженной же он предложил ей позировать, в конце концов. – Просто… Вы уверены, что это разумно? Люди могут неправильно нас понять. Не только Марта.
– А, да, – кивнул он с задумчивым видом. – Что ж, в таком случае пусть это будет нашим маленьким секретом.
Он расплылся в улыбке, а она подумала: «Вот это очень по-мужски. Проблема решена, дело сделано». Но при этом и сама улыбнулась краешком рта.
– Похоже, секретничать входит для нас в привычку, – заметила она сухо.
– Болтун – находка для шпиона, – тут же процитировал он надпись на плакатах в каждой витрине города. С ними соседствовали более агрессивные – с карикатурной фигурой с преувеличенно раскосыми глазами и торчащими передними зубами, подписанной просто «Японские твари».
«Интересно, о каких шпионах идет речь», – подумала она.
Во дворе послышался лай и шум возни – собак выпустили побегать по двору. Всех щенков из последнего помета уже пристроили, остались только два кобеля Панда и Кэб (названный в честь Кэба Кэллоуэя) и три суки – Суки, Ниоба и Жасмин. Лэрд был щенком Жасмин – единственный мальчик в том помете. Заслышав доносящиеся со двора звуки, он навострил уши и тихонько заскулил, просясь за дверь и глядя на Уильяма с немой мольбой. Но взгляд Уильяма был прикован к Элеанор. И когда он взялся за ручку двери, до этого едва уловимое сожаление проступило на его лице очень явно. Во взглядах, которыми они обменялись, Элеанор увидела отражение собственного невысказанного тайного желания.
Уильям вышел за порог, оставив ее трепещущей в преддверии чего-то, чему она боялась дать название и чего опасалась и страстно желала одновременно.
Уильям прекрасно знал о риске, которому они подвергались, но его волнение было вызвано отнюдь не боязнью испортить репутацию себе или Элеанор. Больше он опасался своего сердца. Рисуя ее портрет, он кистью будет выражать то, чего не мог передать словами. А вдруг, однажды выпустив чувства на волю, он больше не сможет держать их в себе? Будет ли Элеанор возмущена его порывом? Потребует ли прекратить дальнейшие визиты? Уж лучше и дальше втайне изнывать от желания, чем рисковать быть от нее отрезанным навсегда.
Уильям влюбился, и отрицать это бессмысленно.
Для него это было давно забытым ощущением, чем-то вроде откровения. Мир вокруг засиял яркими красками, даже самые мрачные пейзажи были залиты светом. Он стал добрее ко всему, что его окружало, даже к людям, которые ему не особо нравились. Запершись в мастерской, он часто ловил себя на том, что смотрит на мольберт с незаконченным морским пейзажем, – это полотно заказал ему отошедший от дел судостроитель из Орегона, – а видит перед собой лицо Элеанор. Он обдумывал, как будет писать ее. Какими красками лучше передать золотисто-рыжеватый оттенок ее волос… Как уловить и запечатлеть на холсте неуловимое сияние ее кожи…
Он чувствовал, что она разделяет его чувства, и знал, что будет совсем несложно ее соблазнить. Мысль об этом ни в коем роде не показалась ему предосудительной. Живя в Европе, он отбросил прочь все те скудные представления о морали, которые ему внушили в детстве. Однако он хотел не моментального удовольствия в постели. Он жаждал большего – совместной с Элеанор жизни. Но разве это возможно? Он не мог оставить семью, равно как и она свою. Ему становилось тошно при мысли о ее муже, который воюет за страну, исполняя свой гражданский долг, в то время как Уильям удовлетворяет похоть на их супружеском ложе. Но еще больше это будет терзать Элеанор, он знал это. Он не сможет безучастно наблюдать за тем, как его любимую женщину гложет чувство вины, зная, что сам его вызвал.
