Текст книги "Прямой эфир (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА 32
Я не могу дышать. Отчего-то вспоминаю сейчас тот вечер, когда Игорь смахнул со стола посуду, перевернув блюдо с картофельным пюре, которое неаппетитным пятном красовалось на дорогом напольном покрытии с коротким ворсом.
– Пошла вон! – цедит сквозь зубы, гаркнув на Нину Алексеевну, чтобы та не смела вмешиваться в наш конфликт, и уже хватает пеня за локоть, настойчиво волоча в спальню. Я оступаюсь, едва не свалившись с крутой лестницы, а он и не думает отпускать, игнорируя мое слабое поскуливание, когда неприкрытые колени царапаются о деревянные ступени.
– Собирай свое барахло, – достает чемодан с полки и теперь бросает в него мою одежду, не слишком-то задаваясь вопросом, что именно попадает в саквояж. – Думала, я не узнаю?
Жмурюсь, когда, с шумом захлопнув крышку, он толкает к моим ногам поклажу, из которой торчит рукав любимой блузки, и, взревев, ударяет ладонью о стену, чуть левее моего побледневшего лица.
– Не могла выбрать другого?
– Лиза, – доносится издалека чей-то голос, и мне приходится тряхнуть головой, чтобы внезапно обрушившиеся воспоминания уступили место реальности. Яркий свет, шепот зрителей, камеры, логотип программы на стене с монитором, на котором красуется наш с Игорем свадебный снимок… похоже, реклама уже закончилась, а я все так же стою, изучая пол под своими туфлями.
– Присядьте, пожалуйста, – вкрадчивый голос ведущего буквально обволакивает меня, и ноги сами идут к дивану, где мой молчаливый друг сидит с опущенной головой.
Только друг ли? Есть ли, вообще, на Земле хоть кто-то, кого можно назвать таким громким словом? Сначала Игорь, потом Таня, теперь вот… Славка. Славка, все это время так искренне меня поддерживающий!
– Вам плохо? Принесите воды! – чувствую, чью-то ладонь, опустившуюся на мою поясницу, и несколько раз моргнув, чтобы прогнать эту липкую темень перед глазами, сменившую цветную картинку, с силой отталкиваю от себя Лисицкого. Справлюсь и без его помощи.
– Простите, – осушив до дна стакан, сглатываю привкус валерьянки и отодвигаюсь подальше от мужчины, взволнованно взирающего на меня из-под густых ресниц.
Жалею ли я, что пришла? Безумно. Только сейчас понимаю, для чего мне так тщательно укладывали волосы, почему выбрали такой кричащий оттенок помады, и почему не поскупились на тушь, от количества которой мои глаза стали в несколько раз выразительней. Обсуждать неверную жену олигарха, до этого в красках описывающую ужасы своей семейной жизни куда интересней, чем перемывать кости загулявшему бизнесмену, который уже завтра выложит крупную сумму, чтобы ни одно солидное издание не валяло в грязи его доброе имя.
– Уверены, что мы можем продолжить? – кажется, искренне озаботившись моим состоянием, Филипп садится рядом, даже не подозревая, какую благодарность я испытываю к нему в эту минуту.
Пусть лучше так, рядом с человеком, поставившим перед собой цель то ли уничтожить меня, то ли спасти, докопавшись до истины, чем ощущать на своем плече холодную ткань пиджака Лисицкого, постоянно задевающего меня рукой.
Я не хочу здесь находиться! Единственное, что сейчас занимает мою голову, острая необходимость избавиться от сотни пар глаз притихших гостей этого телешоу.
– Ну, хорошо, – Смирнов даже в ладоши хлопает, отвлекая от меня оператора, и принимается за Эвелину, наверняка ликующую, что хоть как-то сумела мне отомстить за любимого сыночка. – Вам ведь наверняка известно, почему их брак дал трещину?
– Да. Три месяца назад, мой сын узнал о том, что Лиза ему неверна.
– При каких обстоятельствах? – я вздрагиваю, а ведущий уже участливо пожимает мою ладошку, адресуя свой вопрос сидящей напротив женщине.
– Случайно. Вернулся домой пораньше и обнаружил, что жены нет.
– Это повод для переживаний? Она могла выйти в магазин, встречаться с подругой в кафе…
– Но вместо этого проводила время с мужчиной, – отмахнувшись от догадок, свекровь устало вздыхает. – Лиза больше года не садилась за руль, поэтому в город ее сопровождал шофер. Именно от него мой сын узнал, что она не впервые отлучается из дома, оставляя детей на няньку.
Бред. Не стану отрицать, что проводила эти часы с Лисицким, но обвинять нас в запретной связи до невозможности глупо. Кожей чувствую, как выжидательно Филипп взирает на меня из-под стекол ультрамариновых очков, и все же решаю не дожидаться очевидного вопроса.
– Нет, – машинально качаю головой, но не порываюсь поднять своих глаз: все так же изучаю свои пальцы, позволяя волосам укрыть пылающие щеки своей непроницаемой ширмой. – Слава мой… – осекаюсь. Кто он? Я теперь и не знаю.
– Нас связывали лишь деловые отношения. Я на него работала.
– Ну, конечно! Знаем мы, каким местом ты так усердно трудилась! Прос…
– Не забывайтесь! – прежде, чем она успевает договорить, Филипп пригвождает Эвелину к дивану своим возмущенным взглядом. – Мы на федеральном канале. Ваш муж об этом не знал? – обращается уже ко мне, оставляя без внимания народную артистку, и устраивает свою руку на спинке позади меня.
– Нет.
Мой муж не знал много. Потому что однажды, даже у самого понимающего, доверчивого человека заканчиваются ресурсы, иссекают запасы терпения и собственные желания, наконец, выходят на первый план. Моей страстной мечтой стало избавление. Избавление от вновь предавшего меня человека, который продолжал бы из года в год играть в семью, удовлетворяя свои потребности на стороне. Ведь Яна была права – ее хотят, и порой это влечение так нестерпимо, что для своих любовных утех Игорь не брезгуют использовать наше брачное ложе…
Яну я обманула. Потеряла покой, и, к собственному стыду, нет-нет да подносила к лицу брошенную мужем рубашку, всякий раз переживая, что найду на его одежде следы ее возращения – духи, отпечаток помады или черный волос…
Это унизительно, страшно, и до ужаса обидно – инспектировать гардероб мужчины, который априори должен принадлежать лишь мне, не подпуская к пуговицам на своей деловой сорочки чужие пальцы.
Возможно, мне стоило ему признаться, рассказать о своем столкновении с его любовницей, но тот страх, что жил внутри, не давал мне решиться на отчаянный шаг. Я боялась найти в глазах Гоши подтверждение собственным переживаниям, боялась понять, что для него давно уже не секрет, что эта жгучая брюнетка решила его добиться, или, что в разы хуже, уже прошла половину пути, не поленившись освоить узел нью-классик, в завязывании которого теперь практикуется на его шеи.
Наверное, это и стало моей роковой ошибкой – я слишком долго оттягивала момент истины, и теперь была совершенно не готова к вторжению реальности в мой иллюзорный мир: любовь либо есть, либо остается непостижимой мечтой, осуществление которой от меня совсем не зависит…
– Девочки готовы, – слышу, как Нина Алексеевна останавливается в дверях моей спальни, но и не думаю вставать с пола, продолжая сидеть на коленях у прикроватной тумбы. Наверное, моя бледность заставляет женщину так нахмуриться? – Вам плохо?
Очень. Моя находка до сих пор холодит ладонь, а грудь сдавливают рыдания, давать волю которым нельзя, ведь за стеной меня ждут две пятимесячные малышки. Запускаю руку в прическу, взбивая пряди одеревеневшими пальцами, и устраиваю локоть на стоящем рядом со мной чемодане – встать я сейчас не смогу.
– Нина, – шепчу, с трудом подавляя ком в горле, и отворачиваюсь к окну, не желая делать старушку свидетельницей своего горя. – Погуляйте одни. Самолет меня измотал.
Одновременно с тем, как женщина прикрывает за собой дверь, чемодан под весом моего тела отъезжает в сторону, с грохотом опрокидываясь набок. И именно этот хлопок срывает петли со всех замков, что я наложила на собственное сердце – слезы жгут кожу, а ладонь саднит от впившейся в плоть застежки серьги, которую я случайно обнаружила на полу. Чертова дождевая капля, смотревшаяся идеально на ухе Яны, которая с таким садизмом проворачивала острый клинок, вонзившийся в мою грудь, настраивая меня на неминуемый конец моей спокойной семейной жизни…
Плачу, потеряв счет времени, и чем больше соленых дорожек полосуют мои щеки, смывая макияж с загорелого лица, тем больше презрение к собственному мужу затапливает мою душу. Он привел ее в дом! Уложил на мою постель, предусмотрительно сослав семью на недельный отдых на лазурном берегу… Срывал протяжные стоны с ее раскрасневшихся губ на моих простынях, а потом с такой легкостью врал о тоске, что поселилась у него в груди с нашим отъездом.
Наверное, Яна повеселилась наутро, вспоминая, с какой горячностью я отстаивала свое место в жизни Громова…
***
Игорь
Домой я мчу на полной скорости. Затянувшееся совещание совета директоров помешало мне встретить жену в аэропорту, и последний час дался мне особенно тяжело. Раздражал окружающих, нервно отстукивая концом ручки по столу в конференц-зале, и, не выдержав, нагло оборвал финансового директора, больше тридцати минут демонстрирующего графики на интерактивной доске.
Плевать мне на наши доходы, когда дочки, которых я не видел целую неделю, сейчас гуляют на заднем дворе семейного особняка. Хочу к ним, хочу обнять Лизу, разлука с которой оказалась невыносимой, хочу взять на руки Катю, хочу вдохнуть аромат детского шампуня, исходящий от причудливых кудряшек Насти…
– Я дома! – кричу с порога, быстро избавляясь от обуви, и на ходу расстегиваю пальто, перебросив шарф через лестничные перилла. Слышу детские голоса из гостиной и иду прямо туда, так широко улыбаясь, что у меня немеют скулы.
– А вот и папа! – Нина Алексеевна, держащая на руках младшую, тут же протягивает мне малышку, посмеиваясь над тем, с каким пылом я покрываю поцелуями ее нежные румяные щеки.
– Какая ты стала большая!
– Ну, скажете! За неделю сильно не вырастешь, – поправляя кофточку на притихшей Настене, с жадностью впивающейся двумя зубами в резиновую игрушку, подтрунивает надо мной няня, и, заметив, что я уже бегаю глазами по комнате в поисках супруги, добавляет:
– Елизавета Борисовна в спальне. У нее разболелась голова. Вы же знаете, как она боится летать.
Знаю. Поэтому вовсе не удивляюсь, когда нахожу ее спящей в любимом кресле, у окна, в которое до сих пор пробиваются яркие лучи послеполуденного солнца. Присаживаюсь на корточки, наслаждаясь ее мирным сопением, и завожу за ухо мягкую прядь, и сам пугаясь, когда женщина, дернувшись, вжимается в спинку.
– Это всего лишь я, – касаюсь ее губ, слегка солоноватых и отчего-то не реагирующий на мой поцелуй, и отстраняюсь, удивленно изучая ее лицо.
Бледная. Как я мог этого не заметить? Дотрагиваюсь до ее лба ладонью, желая убедиться, что она здорова, но от того, что вижу сейчас в ее глазах, мне становится не по себе…
– Все нормально, – руку мою отводит, стягивая с ног плед, и как-то вымучено улыбается, награждая меня тяжелым взглядом.
Не ведаю я, о чем она думает. Почему принимается разглядывать стену, вместо того, чтобы обвить мою шею руками и, наконец, дать мне насладиться ее цветочным ароматом… Да и не знай я, как тяжело ей даются перелеты, решил бы что эта женщина, что сейчас обнимает себя за плечи, ни один час ревела, в конечном итоге забывшись спасительным сном.
Встаю, порываясь прижать ее к себе, но прежде, чем мои пальцы дотрагиваются до ее плеча, ощущаю вибрацию мобильного в кармане брюк. Она. Как всегда не вовремя, когда ее совсем не ждут…
– Гоша, – нахмурившись, после секундной заминки, последовавшей за отклоненным мной звонком, Лиза подходит к своему чемодану.
Борется с заевшей молнией, покусывая нижнюю губу, и когда тишину комнаты разрезает звук проскользнувшего по металлическим зубьям бегунка, принимается копаться в вещах, что-то выискивая в аккуратно сложенных стопках.
– Это тебе. Сувенир, – краснея, протягивает мне коробку, украшенную голубой атласной лентой, и отходит подальше, всем своим видом буквально крича, что теплого приветствия мне ждать не стоит.
Странно. Слишком странная встреча двух любящих супругов, разлученных друг с другом на целую неделю, которая была для меня непростой… Нет ни объятий, ни счастливых улыбок, лишь тяжелое неуютное молчание, от которого хочется спрятаться, с головой укрывшись одеялом.
– Что случилось? – не тороплюсь открывать, ставя подарок на прикроватную тумбу, и просто стою, хоть ладони мои зудят от необходимости прижать ее к себе.
– Это, – отходит к туалетному столику и достает из шкатулки серьгу. Небольшую, неброскую… Я ей ее дарил?
– Это должно мне о чем-то говорить? – вконец запутавшись в происходящем, избавляюсь от пиджака, небрежно бросая его на кровать. Терпеть не могу, когда нагоняют тумана, вместо того, чтобы спросить прямо в лоб.
– Наверное. Потому что она не моя, – хрипит, и неловко отводит глаза, давая мне передышку. – Нашла на полу. У кровати.
Мне жарко. Расслабляю галстук, но даже это не спасает от удушья, ведь только дурак не поймет, что успела нафантазировать эта женщина с потухшими серыми глазами. Она все-таки плакала! Плакала, потому что однажды ей довелось убедиться в моей ненадежности…
– Ничего не хочешь сказать?
А что говорить? Ведь я знаю, кому может принадлежать эта безделушка, но произносить это имя при побледневшей жене я никогда не решусь.
– Ну, – улыбаюсь, принимая из ее рук миниатюрное украшение, – одно могу сказать точно, она не моя. Может быть, Нина Алексеевна обронила? Или та женщина, из клининговой компании, что в среду здесь убиралась?
Те месяцы, что я провела в его постели после того, как внутри зародилась стойкая убежденность, что от урагана по имени Яна нам больше скрыться, стали для меня испытанием. Я молчала, задыхаясь в стенах дома, в которые когда-то вложила столько сил и любви, а бессонными ночами строила планы своего спасения. Сам он не разрубит этот узел. Упадет на колени, вновь ударится в клятвы, вспомнит о боге, а в конечном итоге вновь продаст свою душу дьяволу…
Отныне я не боялась остаться одна. Напротив, до скрежета зубов презирала его за необходимость придерживаться этих правил: улыбки, забота, ласки, за которыми кроется безнадега, обреченность и смирение…
ГЛАВА 33
Игорь
– Нас связывали лишь деловые отношения. Я на него работала, – так виртуозно врет, что я даже готов поверить. Готов принять любое ее объяснение, лишь бы перестать терзать себя горьким фактом – мне она больше не принадлежит. Пропасть между нами не переплыть, не оббежать, и мост, к сожалению, точно не перекинешь – под ногами бездна.
Может, любил я ее неправильно? Ни тогда, когда крутил роман с Яной, а после, когда, наконец-то признал, что сердце мое держит в своих ладонях жена? Мало ей говорил о своих чувствах, мало ласки дарил ее телу, мало, до неприличия мало, теплоты отдавал ее душе? Неправильный, недостойный ее внимания человек, собственноручно разрушивший брак и убивший ее любовь…
– Для чего обеспеченная женщина устраивается на работу, да ещё и тайком от богатого мужа? – хороший вопрос.
Тем более, если знать, какие суммы она снимала со своих карт. О какой коммуналке, вообще, могла идти речь?
– Ваш супруг был скуп? Ограничивал вас в финансах? – продолжает допрос ведущий, а оператор уже берет крупным планом мою мать – недовольную, злую, но молчаливую, ведь вновь быть отчитанной телевизионщиком на глазах у всей страны она не желает.
– А что мне оставалось? У меня ничего нет – все, что я имела было куплено на его деньги: одежда, машина, дом…
– То есть вы предчувствовали расставание?
– Да. Скажу больше – я его планировала.
За дорогой я почти не слежу. Не слушаю болтовню водителя, осадить которого мне не дает уважение к его почтенному возрасту – лет шестьдесят, не меньше, и двадцать из них он трудится на семью моего мужа. Седовласый, но все еще крепкий, подтянутый мужчина, то и дело разглядывает меня в зеркало заднего вида, рассказывая очередную историю из детства Игоря. Удивительно, их он знает больше, чем Эвелина, которая за последние пару дней набрала меня раз десять…
– Я припаркуюсь, – Ефим Ильич тормозит у бизнес-центра и оборачивается ко мне, а его пушистые усы уже расползаются по лицу от широкой открытой улыбки.
– Можете пообедать. Я наберу вас, как закончу.
Ветер не щадит прически. Придерживаю капюшон на своей голове, и торопливо семеню к стеклянным дверям, вклиниваясь в ряды торопящихся на работу служащих. Переступаю порог, кивая охраннику, с которым когда-то делилась пончиками, купленными в соседнем кафе, и иду к лифту, рядом с которым уже толпятся замерзшие люди: растирают пальцы, прикладывают покрасневшие ладони к заалевшим щекам и переминаются с ноги на ногу в своих не по погоде тонких сапожках. Когда-то и я так наряжалась…
Здесь мало что изменилось, и от этого мое сердце пропускает удар, поддавшись ностальгии по былым временам, когда я сама решала, что буду делать завтра, оплачивала квитки за съемную студию и радовалась, принимая из рук продавца пакет с платьем, на которое откладывала месяца три.
– У Вячеслава Андреевича совещание, – новенькая. Не ладится у Лисицкого с кадрами. – Присядьте.
Я погорячилась, мой стол совсем не узнать: завален бумагами, ручками, канцелярскими скрепками, одна из которых покоится у лакированной туфли секретарши, да и кофемашину они заменили. Интересно, ей удалось освоить любимый Славкин рецепт?
Неторопливо снимаю платок, несколько раз обмотанный вокруг шеи, и расстегиваю пуховик, совсем не желая с ним расставаться, ведь даже те несколько метров, что я прошагала с парковки, показались мне длиннющей дистанцией на пути к спасительному теплу.
Знаете, о чем я думаю, наблюдая за молоденькой шатенкой, раскладывающей пасьянс, пока ее босс заключает очередную сделку? Я ей завидую. Через пару часов она выключит свой компьютер, погасит свет в кабинете начальника, дождется подружек из отдела кадров или той же бухгалтерии, и шумной компанией двинется домой. А там наверняка нет изменщика-мужа, страха, что в своей кровати ты найдешь чужой бюстгальтер, и тягостных мыслей о том, что даже родные стены способны на предательство: впустили захватчицу, и продолжают стоять, ведь по большому счету, им плевать, кто будет стирать пыль с лакированных полок.
Раньше все было проще.
– Лиза? – знакомый голос и скрип дверей заставляют меня оставить свои рассуждения, и вот я уже встаю, отвечая вялой улыбкой на блеск Славкиных глаз.
С нашей последней встречи он заметно похорошел, ведь ни одного мужчину не красит разбитый нос и порванный рукав пиджака.
– Вот уж не думал тебя увидеть, – отодвигает мне стул, жестом приглашая присесть, и через секунду оказывается напротив, идеально вписываясь в интерьер своего рабочего места.
Идут ему эти папки, покоящиеся на краю стола, ноутбук и вид осенней Москвы, прекрасно просматривающийся в панорамное окно позади него.
Как мне начать?
– Как девочки?
– Хорошо, – отвечаю торопливо и не могу перестать теребить ручки сумки, что удерживаю на коленях.
Терпеть не могу просить чьей-то помощи, тем более после того, как вмешалась в многолетнюю дружбу своего собеседника: разрушила, растоптала, пусть никогда и не желала чего-то подобного.
Глупо молчать. Но язык словно распух, а предательские слезы уже скапливаются в уголках глаз, вынуждая меня отвести взор в сторону.
– Что-то случилось? – явно успев уловить мое настроение, друг подается вперед, теперь внимательно меня разглядывая.
Что он видит? Узнает ли меня, вообще? Ведь мне кажется, что от прежней Лизы Волковой ничего не осталось…
– Что…
– Все нормально, – выдыхаю, усилием воли заставляя себя взглянуть на обеспокоенного человека, что сейчас нервно мнет пальцами уголок какого-то важного документа.
Ему из-за меня нос разбили на глазах у сотни именитых гостей, а он забывает дышать, ожидая, когда я промолвлю хоть слово.
– С девочками все прекрасно, у Насти лезут еще два зуба.
– Тогда, почему ты, – теряется, с трудом собирая мысли в кучу, когда я стираю влагу со своей щеки, опускает голову, а через секунду резко выпрямляется, откидываясь на спинку белого кожаного кресла:
– Игорь?
– Он, – теперь мне хочется снять пуховик.
Жарко, ведь от стыда, как оказалось, можно сгореть в прямом смысле этого слова. Я глупая, беспросветная, безнадежная дура! Наверное, именно такой меня видят окружающие?
– Мне нужна работа, Слава, – нет смысла тянуть, поэтому все же перехожу к делу, отставляя на соседнюю сидушку свою дорогущую сумку.
Боже, на мне замшевые полуботинки, на ценнике которых красовалось шестизначное число, а я умоляю о подработке. Каламбур, да и только.
– Зачем? – одно лишь слово.
Жаль, что ответить на этот вопрос нельзя, не потратив и без того истончившийся запас сил на длиннющий монолог.
– Я хочу заработать.
– Тебе Громов денег не дает?
– Дает. И не только мне, – поясняю, многозначительно взглянув в его хмурое лицо и, наконец, признаюсь. – Ничего не вышло, Славка.
Улыбка выходит сама собой – натянутая, горькая, та, от которой белеют губы, предательски подрагивая от грядущей истерики.
– Весь мой брак – фарс. Не гожусь я на роль его спутницы жизни, – вновь рука скользит по щеке, мгновенно становясь влажной. – Зато Яна годится. Впрочем, кто бы сомневался, да? Куда мне тягаться с такой…
Зачем-то развожу руками, демонстрируя масштабы ее выдающейся личности, и возвожу глаза к потолку, усиленно обмахивая свое раскрасневшееся лицо.
– В общем, я хочу уйти от него.
– Уйти? – удивлению Славы нет предела, оттого и проходится пятерней по своей идеальной прическе. – То есть уйти?
– Сниму жилье, заберу девочек, подам на развод.
– А дом? Разве нельзя все решить спокойно? Уверен, в деньгах ты нуждаться не будешь…
– Не буду, – и сама пододвигаюсь, незаметно для себя вцепившись пальцами в столешницу, которую уборщице придется усиленно тереть тряпкой, чтобы избавиться от моих отпечатков на полированном стекле. – Потому что уйти он не даст. Ты же знаешь, как он дорожит детьми. Ни за что не допустит, чтобы мы жили раздельно.
– На это есть суд…
– Суд? Он миллионер Слава! Да и не доведет развода: вновь будет молить опрощении, обещать, что больше никогда с ней не свяжется, а я… – осекаюсь, давая себе секундную передышку, – а я прощу. Потому что вновь пожалею, вновь дам ему шанс заставить меня поверить в лучшее…
– Лиз, – мужчина встает, растерянно оглядывая мою осунувшуюся фигуру, а я уже близка к сердечному приступу.
– Пожалуйста. Я согласна на любую работу. Мне больше не к кому обратиться…
Черт его знает, на что я надеялась? К чему привели меня мои жалкие попытки противостоять величественному магнату? Деньги, что я успела заработать, давно покоятся на счетах адвоката, который так и не справился с поставленной перед ним задачей, а многомиллионная аудитория по ту сторону экрана теперь считает меня распутницей…
– Планировали? – господи, разве можно назвать это планами?
Я была безумна в своем отчаянье. Ведь даже пойди все по моему сценарию, финал был бы таков – дети у мужа, а я орошаю слезами подушку. И ненавижу. Люто ненавижу всех за то, что нашли в моем лице неплохую грушу для битья: свекровь, что не так давно рыдала на моем плече, спустив все деньги на молодого любовника; Смирнов, предвкушающий зашкаливающее число просмотров своего шоу; Яна, лишний раз польстившая своему эго; муж, избавившийся от супруги, чье недовольное ворчанье засело у него в печенках; и зрители, измотанные за многочасовой рабочий день и теперь наверняка ликующие, что хоть одна избалованная жена олигарха была спущена с небес на землю.
– Да, – а дальше может не спрашивать. И так знаю, что это будет за вопрос.
– Я хотела помочь ему сделать шаг, на который он никогда бы сам не решился: наконец, воссоединиться с той, кого он действительно любил, – приподнимаю бровь, гипнотизируя камеру взглядом, и ядовито ухмыляюсь, запуская пальцы в завитки прически, устраивая локоть на спинке дивана – я само благородство, не правда ли?
