Текст книги "Прямой эфир (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Проверяю, нет ли раны на голове, – улыбается и виновато чешет затылок. – Я не хотел, правда. Янка виновата, – указав большим пальцем за спину, он все же вспоминает о приличиях.
– А я-то что? Вечно носишься, как угорелый! Скоро диплом получать, а никакой серьезности! – покинув свое рабочее место, секретарь выглядывает из-за распахнутой двери. – Цела хоть?
– Вроде бы, – с пылающими щеками, поправляю лямку своего рюкзака, вспоминая, что в коридоре меня дожидаются обеспокоенные одногруппники. – Скажите, а Морозов Виктор Палыч сегодня будет? Лекция у нас, уже пятнадцать минут его ждем…
– А ждете зачем? – словно я его спрашивала, вклинивается в разговор мой обидчик. – Закон есть, или вы первачье?
Теперь он с интересом меня изучает, и чем ниже спускается его взгляд, тем больше расползается улыбка… Я не успеваю проанализировать с чего вдруг мне становится так неуютно, и на автомате приглаживаю волосы, которые никогда не собираю в хвост, предпочитая давать им свободу, хоть и понимаю, что моя пятерня мало что изменит – уверенна, я похожа на пугало. На мне в меру плотный свитшот в мелкий цветочек, свободная юбка до колен и любимые кроссовки…
– Ты тут не умничай, Громов! Иди на кафедру, а то Ильин три шкуры с тебя сдерет. А ты своим передай, – теперь обращается ко мне, – ко второй половине пары – явится. По понедельникам у него такое бывает…
Я с трудом плетусь обратно, проклиная неуклюжего пятикурсника, в то время как тот, неторопливо бредет сзади, отчего-то цокая языком, чем только меня нервирует…
– Чего увязался? – не сдерживаюсь, резко развернувшись, и меня простреливает еще больше – может, копчик я все же сломала?
– Давай в медпункт провожу? – заметив гримасу отчаянья на моем лице, этот Громов, видимо, борется с укорами проснувшейся совести. – Я Игорь. Знал бы, что ты за дверью, не стал бы так торопиться. Хвосты закрываю, чтоб не отчислили, так что вечно на бегу. Давай донесу?
– Не надо! – взвизгнув, отбрасываю протянутую ко мне руку, хоть и смягчаюсь, понимая, что снес он меня не специально. – Без медпункта обойдусь. Пройдет.
– Тогда до аудитории провожу…
– Спасибо, но я сама. Хвосты ведь…
– Точно, – ослепительно улыбнувшись, Игорь начинает пятиться назад, продолжая удерживать на мне взгляд. А глаза у него необыкновенные, цвета выдержанного коньяка… – Без обид?
– Ага, – киваю, одарив ответной улыбкой, не такой открытой, как у него, но вполне искренней, и, махнув на прощание, провожаю взглядом удаляющуюся спину…
– Это была любовь с первого взгляда? – доносится издалека, и я изумленно трясу головой: та же студия, яркий свет, замершие на своих местах операторы, один из которых сейчас наверняка брал меня крупным планом…
– Нет, – устало отвечаю, так и не отойдя от нахлынувших на меня воспоминаний. – Лишь первая встреча, которой мы не придали значения.
Филипп опять кивает, при этом состряпав скорбную физиономию, отчего мне хочется с размаху влепить ему оплеуху – с недавних пор не терплю напускного сочувствия и притворных речей. «Тебя бросил муж? Какой подлец!», «Вы были такой замечательной парой, Лизонька!», «Черт бы побрал эту Петрову! Никогда не нравились ее песни!» – одно и то, даже руку они жмут мне одинаково: берут ладошку и жамкают, словно это не пальцы, а коровье вымя… А после принимают его приглашения на совместный ужин, выкладывают фото в соцсети, на каждом из которых льнут к известной поп-исполнительнице…
– Потом вы же наверняка обсуждали, смеялись, вспоминая, как он сбил вас с ног, – не унимается ведущий, жестом прося зал помолчать: машет указательным пальцем, даже не поворачиваясь к ожившей публике, и слегка приоткрывает рот в нетерпении.
– Бывало. Я думаю в каждой паре ведутся такие разговоры, – вымучено улыбаюсь, сглатывая горечь с языка. Теперь мы вряд ли когда-то сумеем выстроить с Игорем спокойный диалог.
– И что говорил ваш супруг? Какое впечатление вы тогда на него произвели?
– Он счел меня сумасшедшей. Такого нелепого свитера он прежде не видел, – я тянусь к стакану воды, заранее приготовленному для меня, и делаю жадный глоток. Смотришь ли ты сейчас, Громов? Упиваешься моей болью?
– А вы? Наверное, любая шестнадцатилетняя девчонка потеряла бы голову, увидев такого красавца, – Смирнов кивает в сторону экрана, где сейчас демонстрируются снимки Игоря тех лет, и я долго не отвожу глаз от лица мужа прежде, чем ответить.
– Нет. Моя голова была на месте. Я толком и не запомнила его лицо. Разве что только глаза. Это ведь жизнь, мы ежедневно кого-то встречаем и вряд ли сумеем вспомнить каждого, с кем перебросились парочкой фраз.
– Тогда, когда же вы влюбились?
– Я? Позже, немного позже. Наверное, в конце декабря. Да, – перебрав события в голове, откидываюсь на спинку, подустав от статичной позы. – Именно тогда мы начали с ним общаться…
ГЛАВА 2
К концу декабря в моем родном городке улицы уже усыпаны колючей снежной крошкой. До сих пор помню, как ненавидела пробираться по узенькой тропинке, с двух сторон окруженной высокими сугробами, желая сократить путь до школы. Бурчала себе под нос, соскальзывая ботинком с колеи и увязая в холодной вате. Еще и мороз, пробирающий до костей и обязательно обжигающий щеки…
Здесь же передвигаться значительно проще. Ночами снегоуборочная техника избавляется от выпавших осадков, не забывая посыпать солью широкие тротуары, а с детства привыкнув к суровой непогоде, ветра я сношу вполне спокойно. На прошлой недели мы с Таней урвали мне неплохой пуховик, пусть Петрова и уверяла, что он больше подходит восьмикласснице, так что на улице чувствую я себя вполне комфортно. И если за это время когда и мерзла до самых костей, то только сейчас, когда взгромоздившись на широкий подоконник, прижалась спиной к окну.
Свет уже минут двадцать, как приглушили, погрузив длинный коридор рядом с кабинетом информатики в полумрак, студенты в большинстве своем отправились по домам и лишь наша группа все так же продолжает сидеть в учебной аудитории. Нервно грызет ручки, бросая друг другу вопрошающие взгляды о помощи, и усердно имитирует увлеченный учебный процесс. Все, за исключением меня. Поэтому и трясусь в одиночестве, не в силах справиться со слезами, пугая охранника, расположившегося в другом конце коридора своими пусть и приглушенными, но вполне различимыми всхлипами. Плевать, что он сочтет меня размазней, или кто-то из замешкавшихся студентов, проходя мимо, заметит мой распухший нос и покрасневшие глаза… Пусть даже тот, кто торопливо сбегает по лестнице и уже через секунду покажется на горизонте рассмеется над моей истерикой, все одно – хуже уже не будет.
Да и кому, вообще, может быть дело, отчего я вскарабкалась сюда, вместо того, чтобы отправиться в общежитие?
– Эй, плохо тебе? – опровергая мою убежденность в человеческом безразличии, тот, кто явно куда-то спешил секундой ранее, кладет свою руку на мою коленку. Мужскую руку, мальчишеской я бы вряд ли смогла ее назвать…
– Слышишь меня? – никак не уймется незнакомец, и мне все же приходится поднять голову, предварительно дернув ногой, чтобы избавиться от чужих пальцев.
– Копчик? – удивляет еще больше своим вопросом и, положив свою папку на свободное от меня и цветочных горшков место, делает шаг в сторону, чтобы я могла его разглядеть.
– При чем тут копчик? – глотая слезы, тру нос рукавом, не в силах совладать с дыханием, заранее прикидывая, как смогу побыстрее избавиться от этого добряка.
– Не узнаешь, что ли? Деканат, дверь…
– Игорь? – еле выговорив его имя, вновь опускаю лицо в ладони и жалобно всхлипываю.
– Игорь, – не смотрю на него, но знаю, что он улыбается. – Опять кто-то с ног сшиб?
– Нет, – теперь я перехожу на писк, как делает любой ребенок, наконец, добившийся внимания взрослого, чтобы с кем-то поделиться своими невзгодами. – Информатик…
– Отругал?
– Выгнал!
– И ты из-за этого тут завываешь? – теперь посмеивается открыто, наверняка удивляясь, как в этот солидный вуз взяли ребенка вроде меня.
– Зачет ведь! А он даже слушать не стал…
– И чего? Потом пересдашь, – уж не знаю почему, но Громов явно вознамерился меня успокоить. Может, от природы слишком добр, а может забавляется, глядя на такую неразумную первачку.
Где-то за моей спиной, там на холодной вечерней улице, отгороженной от меня стеклопакетом, кто-то о чем-то громко спорит, под аккомпанемент проносящихся мимо легковушек, и парень молча следит за устроенным парочкой переполохом, давая мне вдоволь выплакаться по так и не полученной заветной записи в зачетке. Когда же, спустя минут пять, я все же перестаю шмыгать носом, он словно отмирает, переводя свои карие глаза на мою зареванную физиономию.
– Пошли давай, Копчик, я тебя до дома подброшу. А то еще под автобус с горя кинешься…
– Не смешно! – слабо протестую, позволяя ему помочь мне спрыгнуть с насиженного места. Тело мое заметно потряхивает – то ли от величайшего горя, то ли от близости продувающей рамы.
– Кто знает, что у тебя на уме, – он подбирает папку и сброшенный мной на пол рюкзак и уверенно направляется вглубь коридора.
Никогда не смогу ответить, для чего иду следом и с чего, вообще, соглашаюсь принять его великодушный жест, но одно оправдание нахожу без труда – я медалистка, победительница городских олимпиад, надежда школы и обладательница стобального результата по двум обязательным экзаменам. И имея за спиной внушительный запас знаний, я только что завалила глупейший зачет…
– Куртку бери, – устало командует мой новый знакомый, уже получив от гардеробщицы свое серое пальто. Солидный такой, в черных не то джинсах, не то брюках, с кожаной папкой под мышкой…
Сейчас я впервые готова согласиться с Петровой – мой дешевенький пуховик болотного цвета на фоне лощеного пятикурсника смотрится убого. Но выбора нет, поэтому я и стараюсь не смотреть на Игоря, пока обматываю вокруг шеи связанный мамой шарф. Уж за него я не переживаю – крупная воздушная вязка выполнена мастерски, хоть и теряет свой шарм в комплекте с моим дутым безобразием.
– Что ж неуклюжая-то такая? – подхватив меня под локоток, когда я чуть не падаю, Громов ведет меня к парковке, и, к великому счастью, не замечает моего изумления, сразу занимая место на водительском кресле своей поблескивающей в свете фонарей иномарки. Явно дорогой и надежной.
– Где живешь хоть?
– В общежитии. Улица…
– Знаю, – хмыкнув, он уже выруливает с территории вуза.
– Тоже там живешь? – ляпаю первое, что приходит на ум, и тут же краснею – образ человека в шикарном пальто никак не вяжется с общим душем и завариваемым на кухне Дошираком.
– Нет, но пару раз там бывать приходилось. Тебя как звать?
– Лиза. Лиза Волкова.
– Волкова, – опять хмыкает, глянув на меня, как на малявку, с которой его попросили понянчиться сегодняшним вечером, и расстегивает пуговицы на своей верхней одежде.
Ему, наверное, года двадцать три, а выглядит старше, хоть легкий бардак на голове и придает мальчишеского шарма его прическе. Скорее всего, дело в его взгляде, каком-то серьезном, задумчивом, и немного хитром, когда он смотрит вот так, с прищуром.
– Признавайся давай, списывала, наверное.
– Нет. Я готовилась. Но эти программные коды мне тяжело даются. Специально заучила тот, что он в лекциях давал, а ему новый подавай, собственноручный…
– Ясно, – притормозив на светофоре, Игорь лениво разглядывает улицу, устроив локоть на водительской двери.
Красивый. И красота у него сугубо мужская, резкая, как заточенный клинок. Скулы, лоб, нос, подбородок – словно умело высечены, без излишней нежности и так часто теперь встречаемой плавности линий в мужских лицах.
– А ты сдал свои хвосты? – устав от затянувшегося молчания, решаюсь попробовать хотя бы раз завести непринужденную беседу, чтоб без подрагивания в пальцах. Про себя даю клятву, что не стану ругать свой болтливый язык за очередную сказанную глупость и, отогревшись в тепле салона, расслабленно расправляю плечи. Может, и не встретимся больше, чего каждое слово подбирать?
– Сдал, иначе бы не подвозил тебя. Так что учись, чтобы потом не бегать.
– А я и учусь. Чтобы ты знал, в группе я лучшая. Просто информатик еще этого не понял, – я нагло вздергиваю подбородок.
– И скромная.
– И скромная, – повторяю, отвечая на его улыбку, и до самого общежития обсуждаю с ним нелегкую участь студента.
– Расстроилась, да? – часом позже, Танька усаживается на мою кровать, отбирая учебник по ненавистному мне предмету, который я вознамерилась заучить от корки до корки.
– Вот еще! Пошел этот Беляев куда подальше. В среду так отвечу, что он дар речи потеряет! – подоткнув под спину подушку, подбираю ноги к груди.
– Какая ты еще малышка, Волкова! – рассмеявшись над моим боевым настроем, Петрова взбивает пятерней мои растрепавшиеся волосы.
– А ты, Петька, значит, старуха? – знаю, как ей не нравится это прозвище, но уже сама завелась. Ребенок, значит? Танька лишь на два года старше!
– Ты посмотри, какая язва! – ничуть не обидевшись, Петрова устраивается рядом со мной, ни с первого раза избавившись от тапок.
С ней мне всегда комфортно. За те три месяца, что я перебралась в недавно отремонтированную комнатку на втором этаже, мы, кажется, сумели неплохо сблизиться.
Я знаю, что в школе училась она неважно, так что сейчас родителям Петровой приходится нелегко. Мама устроилась на подработку, папа взял дополнительные смены, чтобы хоть как-то свести концы с концами, пока любимая дочь учится в одном из лучших вузов России. Мне, может, и хотелось ее спросить, для чего она так настойчиво пробивалась именно сюда, ведь в Москве выбор университетов огромен, но кто ж разберет, что в голове у этой девчонки. Тем более что личность она творческая – может часами сидеть в наушниках, погрузившись в мир музыки, и не реагировать на твой призыв, даже если ты настойчиво станешь трепать ее за плечо.
– Чего меня не дождалась? – устав перелистывать ленту в своей соцсети, Танька вновь отвлекает меня от учебы.
– Знакомого встретила, – стараюсь говорить как можно безразличней. – Предложил подвезти.
– Знакомый? – ее брови ползут вверх, и от такого явного удивления на ее лице мне становится не по себе.
Не красавица я: слишком худая, слишком бледная, а если учесть, что в отличие от многих так и не научилась пользоваться косметикой, то и вовсе слишком непримечательная. Я – одно большое и неприглядное «слишком», но думать так на свой счет про себя – вполне сносно, а видеть в глазах подруги такое неприкрытое недоверие к моим словам – больно.
Ведь правы и Танька, и Сема Трошев, мелкая я еще. Совсем не подготовленная к жизни ни физически, ни морально. Не одного романа за спиной, даже наивной влюбленности в соседа по парте, в то время как многие, уже вовсю придаются безумию…
– А что? По-твоему, у меня знакомых быть не может?
– Могут. Просто, – Петрова краснеет, отводя от меня глаза, – ты всегда такая серьезная, вся в учебе. А тут друг. Да еще и подвозит…
Я предпочитаю промолчать.
– Наутро Игорь нашел в интернете мой профиль и скинул пример злополучного кода, – смотрю на Филиппа, ожидая очередного вопроса.
– И вы влюбились. Такой герой, да еще и в красивом пальто, – ища отклика в зрительном зале на не самую удачную шутку, Смирнов широко улыбается, демонстрируя в камеру белоснежные зубы.
– Не сразу, конечно, но как и любая девочка, начала воображать, – вздыхаю, только сейчас понимая, как эта чертова информатика усложнила мою жизнь. – Он ведь красив. А я хоть и была разумной, но девчачье сердце живет по своим законам. Нам ведь немного надо, – смотрю на улыбнувшуюся мне женщину лет пятидесяти, сидящую в первом ряду. – Где-то с неделю я невольно ловила себя на мыслях: «Он ведь не прошел мимо! Подвез! Еще и про зачет мой не забыл!». И вот однажды набралась смелости и написала. В новогоднюю ночь.
– Поздравили?
– Да. И очень боялась, что он не ответит, – теперь смеюсь уже я, вспоминая, какой дурехой была. Тогда мне это казалось самым страшным на свете – не получить ответ на дурацкое сообщение. А сейчас? Сейчас я знаю, что в мире есть вещи куда более зловещие. Например, не видеть, как твои дети учатся чему-то новому…
– И вы начали общаться? – ведущий вновь садится рядом, а я ловлю себя на том, что за то недолгое время, что я нахожусь здесь, он уже раз десять пересек студию.
– Да. В основном я просила помощи в учебе, интересовалась преподавателями… Тогда я еще не умела кокетничать.
– Но этого ведь хватило, чтобы он разглядел в вас непросто товарища, иначе…
– Нет, – перебиваю, понимая, к чему он клонит. – Для Игоря тогда я была ребенком. Наверное, его подкупила моя детская непосредственность. Когда в нашей переписке мы незаметно для самих себя начали делиться личными переживаниями, я за словом в карман не лезла. Говорила в лоб, чем веселила Громова…
– Он обсуждал с вами своих женщин? Ведь наверняка поклонниц у него было немало, – тараторит ведущий, вновь повернувшись к экрану за своей спиной. А мне и смотреть не надо. Знаю, там мой красавец-муж в окружении размалеванных девиц.
– Редко. И переживала я это очень болезненно… Я мало что смыслила во взрослых взаимоотношениях, и единственное о чем мечтала – держать его за руку. Я была тепличным ребенком, вечеринки не посещала, в старших классах стала почти затворницей. Мечтала о поступлении, а для этого нужно трудиться.
Я расслабленна, но отчего-то выжата, как лимон. Уже начинаю привыкать к яркому свету в павильоне, нацеленным на меня взглядам, дотошному ведущему. По крайней мере, проваливаться в бездну воспоминаний присутствие посторонних людей мне совсем не мешает. Засматриваюсь на синий пиджак своего собеседника и тут же тону в круговороте сменяющихся картинок. Игорь обожает синий.
ГЛАВА 3
За ежедневной суетой я и не заметила, как пришла весна. Со стремительной скоростью деревья одевались в листву, лужайка перед университетом уже окрасилась в насыщенный зеленый, и мы с Таней все чаще коротали большой перерыв на заднем дворе. Расстилали свои ветровки на траве и подставляли лицо солнечным лучам – ласковым и еще таким щадящим. Я по обыкновению читала книги, с недавних пор открыв в себе страсть к любовным романам, а Петрова дремала, подложив под голову мой новенький рюкзак.
Вечерами я устраивалась за компьютером и с нетерпением ждала, когда же Игорь Громов войдет в сеть. Наши разговоры были пустыми, лишенными романтизма, и в основном состояли из его шуток и моих просьб помочь с очередной работой, которых к сессии задавали все больше. Он подорвал мою успеваемость – уж не знаю, как ему удалось оттеснить на задний план мою погоню за званием «круглой отличницы», но постепенно я утратила страсть к преподаваемым мне наукам, выполняя задания механически, все чаще предаваясь мечтам, в каждой из которых был он. Теперь я постоянно сверлила взглядом монитор, с трудом концентрируясь на учебниках. А, может, глупела специально, чтобы в очередной раз завести долгий диалог по поводу непонятного мне материала. Однажды ступив на эту зыбкую почву виртуального общения, я оказалась в полной зависимости от активности его аккаунта…
С того случая в университетском коридоре, мы так ни разу и не встретились. Все-таки это нереально, если учесть, что число студентов нашего факультета превышает количество учеников средней школы, которую я так триумфально окончила. И пусть я больше всего на свете желала случайно столкнуться с ним в дверях или увидеть его машину на парковке, но меня вполне утешала возможность любоваться фотографиями в его профиле.
Игорь все так же называл меня Копчиком, с чего-то решив, что это довольно милое прозвище, а я незаметно для нас обоих стала начинать нашу переписку с неизменного «Здравствуй, Гоша». Четыре с половиной месяца, пролетевшие как один миг, теперь были обречены стать самым светлым периодом в моей жизни, ведь каждый день я начинала с мыслей об этом загадочном парне, впустившем меня в свой сокровенный мир.
– Опять сидите? – оторвав меня от чтения очередного бестселлера, Федя Самсонов нависает над нашей с Танькой парочкой, загораживая своей массивной спиной солнечный диск. Упитанный и неповоротливый, словно медведь мальчишка, швыряет к моим ногам свою сумку, и валится на лужайку, закидывая руку на Танькино плечо.
«Петькой» ее он больше не называет, и теперь ни для кого не секрет, что четвертый размер моей подруги одурманил его светлую голову. Светлую во всех смыслах – он неплохо разбирается в высшей математике, раньше всех сдает работы по физике и волосы у него – цвета спелой пшеницы.
– Там тебя парень какой-то спрашивает, – непонятно к кому обращается одногруппник, пожевывая травинку, и с философским видом устремляет свой взгляд к небу. – Ведь ни облачка…
– Руку свою убери! – Петрова возмущенно шипит, но сама сбрасывать ладошку навязчивого ухажера не торопится. Лишь притворно надувает губы, старательно скрывая улыбку.
– Да что такого-то? Я же тебя не щупаю. Полежим по-товарищески!
– Еще бы ты меня щупал! Клешни твои сразу поотрываю! – она ворчит, а я умиляюсь – пара из них получилась бы неплохая. Самсонов со своим задором и любовью к гитаре, и Таня с живым огоньком в глазах и голосом, от которого мурашки идут по коже.
– Смотрите, какая недотрога! Сама на меня всю лекцию таращилась…
– Никуда я не таращилась! Скажи, Лиз!
– А ты Лиза иди, парень долго ждать не будет, – едва я открываю рот, вклинивается Федя.
– Парень? – я удивленно округляю глаза, а руки уже живут своей жизнью: вырывают рюкзак из-под Танькиной головы, прячут новенькую, еще сохранившую запах типографской краски книгу в ранец, и торопливо натягивают на плечи ветровку. Сердце пускается вскачь, а в голове набатом бьет мысль «Он!».
Я несусь едва ли не вприпрыжку, чудом не сбивая встающих на моем пути студентов, даже не замечая, как оставляю позади залитую солнечными лучами площадку, и, перепрыгивая через две ступеньки, миную лестницу, от быстрого бега теперь жадно хватая губами воздух. Я плыву! Плыву по бескрайнему морю своей первой влюбленности и если и вижу впереди заветный клочок суши, то он где-то там, рядом с Игорем Громовым, сейчас стоящим у окна и с задумчивым видом рассматривающим улицу.
В синей футболке, рваных голубых джинсах, немного спущенных на бедрах, он выглядит даже лучше, чем в том кашемировом сером пальто. И это обезоруживает, сбивает с ног, заставляя меня замедлиться, чтобы как можно дольше любоваться его профилем, навеки выжигая образ этого брюнета в памяти… И я бы шла с черепашьей скоростью, если бы молодой человек не заметил меня и не улыбнулся, теперь и сам делая шаг навстречу.
– Ну, здравствуй, Лиза, – потрепав мою макушку, он выглядит вполне довольным. Только в сердце мое впивается острая игла – понравившуюся девушку так не треплют. Ее ласкают глазами, как Федька Самсонов мою подружку…
– Пришел на консультацию по диплому. Думаю, заодно и к тебе загляну, а то так никогда и не увидимся. Закончила свою контрольную? – с интересом меня разглядывая, спрашивает Гоша. А я немного теряюсь – все-таки переписка-это одно, а живое общение дается мне с трудом: постоянно сбивают его глаза, губы и спортивные плечи, на которые я просто не могу не смотреть.
– Сдала уже. Морозов меня похвалил, – нервно заламываю пальцы, словно не с другом общаюсь, а на экзамене отвечаю. И жарко так, хоть под душ беги!
– А я тебе конспекты принес. Те, что уцелели, – протягивает мне увесистую папку тетрадей, таких мальчишечьих – где спорткар, где девушка, прикрытая лишь одним купальником. – Так что, обещания свои держу. Выросла-то как.
– Неправда, – смущаюсь, и краснею еще больше, когда случайно задеваю его ладонь, забирая протянутые конспекты. – Даже сантиметра не прибавила. А за тетради спасибо.
– Кто у вас, Панфилов? – он кивает на дверь аудитории, а я не могу сконцентрироваться на разговоре, уже окончательно утонув в его глазах. Наверное, смотримся мы комично: красивый брюнет и растрепанная девица, едва достающая ему до груди…
– Странная ты какая-то, Лизка, – когда мое молчание затягивается, Громов глядит на меня с прищуром. – Не заболела?
– Нет, – еле выдавливаю из себя, а щеки уже пылают как маков цвет. Если руку с моего лба не уберет, точно в обморок упаду…
И сколько бы книг я ни прочла, сейчас для меня очевидно – ни один автор так и не сумел подобрать правильных слов, чтобы описать ту гамму эмоций, что ты испытаешь, видя перед собой любимого. С каким наслаждением ты делаешь жадные глотки кислорода, насквозь пропитавшегося цитрусовыми нотками его парфюма, с каким упоением вбираешь в себя мимолетное, невинное касание, удивляясь, почему твоя кожа не сгорает под жаром его нежных пальцев. Нет здесь места ни возбуждению, ни каких тугих узлов внизу живота, и речь моя путается вовсе не от внезапно нахлынувшего вожделения… Любовь – это нечто другое, то, что в первую очередь касается твоей неискушенной души, а уж потом заставляет подгибаться колени…
Вокруг словно и нет никого: ни студентов, ни преподавателей, торопящихся поскорее открыть кабинеты. Лишь я, позабывшая обо всем на свете, и он совершенно расслабленный и не подозревающий, какую бурю внутри меня сумел вызвать своим внезапным появлением.
– Ладно, пойду я… Пара сейчас начнется, опоздаешь еще, – Гоша бьет пальцем по циферблату своих часов, и пятится назад, не спуская с меня глаз. А я уже в его власти: к черту лекции, к черту мечту об автомате, когда он такой реальный, что можно протянуть руку и почувствовать мягкость его смуглой кожи.
– Напишешь потом, смогла ли разобраться в моих каракулях, – бросает мне на прощание, и, махнув напоследок рукой, торопливо уносится прочь.
«Дура! Какая я глупая, беспросветная идиотка!» – закатываю глаза к потолку и ругаю себя за неразговорчивость. Борюсь с желанием броситься вдогонку, крепко прижаться к мужской груди и умереть в его объятиях, навсегда запоминая, как стучит его сердце под моим ухом.
– Лизка, это ведь Громов, да? С пятого курса? – подскочив со скамейки, ко мне подбегает Светка, с недавних пор выкрасившая свою рыжую шевелюру в насыщенный красный. В нетерпении переминается с ноги на ногу, даже не подозревая, как грубо прервала мой поединок с собственными желаниями.
– Ага, – я все так же смотрю вперед, туда, где в последний раз мелькнула синяя футболка и исчезла за поворотом. – А что?
Откуда она, вообще, его знает? Или он не только меня до дому подвозил из лучших своих побуждений? Светка вон какая яркая! Такую никогда не забудешь, не зря же она перевела три пачки краски.
– Совсем темная, да? У него ведь мама актриса! Эвелина Громова. Я ее жуть как обожаю, даже на спектакль однажды ходила! А Игоря этого она в прошлом году с собой на премьеру брала, все журналы их фотками пестрили! – едва не подпрыгивая от восторга, девушка хватает меня за руку. – Вы дружите, да? Сможешь автограф для меня достать? Я Лизка все что угодно для тебя сделаю! Хочешь, за тебя реферат по истории подготовлю?
– Нет уж, – покачиваю головой, прекрасно зная, что реферат и Трофимова – вещи несовместимые. Уж лучше сразу двойку просить, чем долго краснеть, пока преподавательница в пух и прах разносит мою работу. Да и пользоваться чужим трудом я как-то не привыкла…
– Ну, Лизонька, ну, пожалуйста! Он тебя тут пять минут прождал, неужели десять секунд не уделит? Всего-то и нужно, маме листик подсунуть…
– Я, вообще-то, не знаю… Да и не говорил он о ней никогда. Неудобно как-то… – сомневаюсь, а где-то внутри тоненький голосок уже подсказывает: «Чем не повод для очередной встречи?»
***
Таня сегодня сама серьезность, весь день где-то витает. Не сделав в тетради ни единой записи, она с отрешенным видом смотрит в окно, словно происходящее на улице интересует ее куда больше маячащих на носу экзаменов. Под глазами круги, будто и не спала вовсе, а от колпачка ее ручки уже почти ничего не осталось – жеваная пластмасса, теперь острой пикой торчащая на кончике прозрачного корпуса гелевой пасты.
– Если бы ты знала, сколько на ней микробов, никогда бы не стала облизывать, – не выдерживаю ее молчания, с шумом закрывая учебник. – Сама ведь просила с тобой позаниматься! Мне повторять не нужно, хоть сейчас сдам на отлично.
– Прости, Лиз, – она отмирает, пытаясь выдавить из себя улыбку, но, так и не сумев совладать с эмоциями, прячет лицо в ладонях.
От вида ее трясущихся плеч, мне становится не по себе – и сама не раз заливалась слезами из-за учебы, но Танькино отчаяние действует на меня оглушительно. Всегда такая улыбчивая, неунывающая, даже когда в зимнюю сессию была на волосок от отчисления, сейчас она сама на себя непохожа…
– Ну что ты, Татка. Сдашь ты эту математику! Я с тобой хоть каждый день заниматься буду! – крепко обнимаю рыдающую блондинку, пододвинув свой стул поближе. – Не зверь же он! Шпаргалки распечатаем, с ними любой дурак сдаст!
– Да не в математике дело, Лиза, – мотая своей головой, подруга едва не переходит на крик. Закусывает сжатую в кулачок ладошку и крепко жмурится, словно это поможет удержать непослушные слезинки, крупными каплями орошающие порозовевшие щеки.
– А что же тогда? Родители?
– Федька… – произносит одно лишь слово, а мне и спрашивать больше ничего не надо. Два дня назад он заявил, что теперь встречается с Алисой – тихой, незаметной девушкой с параллельной группы. Устал обивать Танины пороги и с того дня больше ни разу не взглянул ни то что на ее лицо, а даже вырез ее блузки оставил без внимания. А это о чем-то, да говорит…
– Не нравлюсь я ему больше!
– Ну и черт с ним! Моя тетка говорит, что толку от этих парней все равно не будет… – не знаю, с чего вдруг вспоминаю Вику, но именно сейчас считаю, что ее словам можно верить.
– А он хороший, Лиза! Цветы вон дарил! Контрольные за меня делал! – всхлипывает, пропуская мимо ушей мои утешительные речи, и сбрасывает со стола тетради.
– Давай я буду их решать! Мне нетрудно, они однотипные!
– Да ну ее эту математику! Люблю я его, хоть и пухлый! И прическа такая дурацкая! А он с этой Алисой… – еще больше раздается плачем, теперь завывая в голос. – Не понимаешь ты просто… Я их вместе вижу, и внутри все переворачивается!
– Ну, Тань, ну не реви! – уговариваю, спустя две минуты, поскольку сама она останавливаться не торопится. – Хочешь, я его позову? Скажешь, как есть, и будь что будет!
– С ума сошла? Разве такое говорят? – оторопев, Петрова забывает об истерике, теперь удивленно вытаращив на меня глаза.
– А почему бы нет? – встаю тем временем, уверенно направляясь к шкафу, вознамерившись отыскать свой спортивный костюм. В этом коротеньком платьице идти на мужской этаж мне совсем не хочется.
– А сама тогда чего молчишь? – ее слова застают меня врасплох, и я так и замираю со штанами в руках. – Сохнешь по этому Игорю, а виделись всего три раза! Каждый вечер болтаешь с ним о всякой ерунде, а до главного так и не дошла!
