Текст книги "Прямой эфир (СИ)"

Автор книги: Евгения Стасина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 21

Это удар под дых. Пригласить в студию именно ее, отличный способ взвинтить рейтинг выпуска до немыслимых высот. Устраивается поудобней, даже не взглянув в мою сторону, и сдержанно улыбается Смирнову, уже спешащему занять свободное место рядом с ней. Ничего хорошего обо мне она не скажет. Где-нибудь там, в кулуарах, одарит скупыми словами поддержки, но на глазах у жаждущей скандала толпы, разобьется в лепешку, чтобы обелить имя дорого сыночка.

– Вы слышали все, что обсуждалось здесь ранее? – интересуется ведущий, устраивая руку на мягкой спинке дивана. Забрасывает ногу на ногу и, наконец, откладывает планшет. – Согласны ли вы, что брак вашего сына дал трещину из-за Лизиной подруги?

– Нет, – качает головой и невозмутимо глядит на меня, поджимая губы. Недовольна, хотя в свое время вела себя иначе – советовала держать ухо востро, жалела, и настоятельно рекомендовала не терять бдительность.

– Танюша здесь ни при чем. И нет, уважаемый депутат, неправ. Судить лишь по обложке, в то время как содержание куда глубже, чем вырез ее декольте, неразумно. Тем более такому уважаемому человеку. А проблемы в браке Игоря начались многим раньше. И отнюдь не по его вине.

– Разве? – не выдерживаю, ощущая знакомое раздражение от ее близости. – Значит, это я виновата в том, что мой муж закрутил интрижку?

– Ну, милая, не от хорошей жизни мужчины бегут на сторону…

– Конечно, вам ли этого не знать? – произношу ехидно, зная, что попаду в цель. В этой студии не только я страдала от неверности супруга…

– Уверена что это удобно? – поправив прическу перед огромным зеркалом в прихожей, Таня придирчиво разглаживает ткань на своей талии. Втягивает живот, в борьбе с которым за эти полгода почти одержала победу, и вертится, желая разглядеть себя со всех сторон. В гостиной нашего с Гошей дома собралось с десяток именитых родственников, и, стыдно признаться, я волнуюсь ничуть не меньше подруги, хоть и являюсь хозяйкой этого величественного особняка.

– С ума не сходи. Это простое немного запоздалое новоселье…

– В семье олигарха, чья мама пугает меня до чертиков, – перебивает, не забывая разглядывать окружающие ее предметы. – Нормально выгляжу? А то умру от стыда, если она начнет распинать меня на глазах у гостей.

Петрова Эвелину боится. И неважно, что за эти полгода они провели вместе достаточно времени на съемочной площадке, работая над дебютным клипом на песню, с которой Таня взорвала хит-парады, и не раз пересекались в продюсерском центре, продумывая до мелочей концертные номера. Робеет, краснеет, забывает слова, едва Громова кидает осуждающий взгляд в ее сторону, и так усердно старается соответствовать заданной свекровью планке, что с недавних пор выводит меня из себя своей услужливостью. Таня – новое увлечение заскучавшей актрисы, внезапно потерявшей интерес к кино: она перестала сниматься в ситкомах, отмахнулась от предложений знаменитых режиссеров и решила попробовать себя в другой стезе. Концертный директор – преувеличенно, но звучит гордо, если учесть, что Таня уверенно завоевывает свою публику.

– Ты на высоте, – успокаиваю девушку, и сама теперь оглядывая себя с головы до ног. Колких язвительных замечаний я бы тоже с удовольствием избежала…

Беру за руку свою заметно похорошевшую одногруппницу, и уверенно веду ее через длинный коридор, на стенах которого только вчера развесила наши с Игорем снимки. Черно-белые профессиональные фото, отснятые специально для интерьера этого помещения.

– Боже, Лиза, вот это да! Неужели все сама? – замерев в дверях гостиной, Петрова не скрывает своего восхищения. – Ни в жизнь бы не поверила, что ты на такое способна! Вот накоплю на свою жилплощадь и не слезу с тебя живой, пока не сделаешь мне нечто подобное!

– Уж лучше сразу найми профессионалов, иначе как мы, лишь через десять месяцев сможешь кого-то к себе пригласить.

– И пускай! Главное, чтоб результат был не хуже! – замирает, поглаживая декоративный кирпич, и мне ничего не остается, кроме как силком втащить ее в шумный зал.

– А вот и девочки! – всегда без труда определяю фальшь в голосе свекрови, поэтому лишь спустя секунду скрываю свое отвращение за улыбкой. Надеюсь, никто не заметил, иначе до конца ужина буду пылать как маков цвет из-за собственной невоспитанности. В этом обществе нужно уметь лицемерить. Иначе, далеко не уедешь…

– Петр, познакомься с Танюшей. Моя протеже, – оторвав от меня подругу, Эвелина уже вовсю хвастается ей перед своим братом.

– Тоже актриса? – мужчина не слишком-то интересуется внешностью незнакомки, тут же ныряя глазами в женское декольте.

Прежняя Танька непременно бы покраснела, а Таня-звезда научилась пользоваться природным богатством, то и дело щеголяя по сцене в кожаных топиках. Часами изнуряет себя тренировками, втискивая фитнес-зал в плотный график между записью треков, репетициями с командой танцоров, и светскими вечеринками, где по наставлению продюсера должна мелькать как можно чаще.

– Певица! Только не говори, что не слышал ее песен. Петрова – новая поп-дива, затмившая саму Засобину.

Боже, боже, боже… Только не подумайте, что я ревную! Я радуюсь ее успехам, но чем выше она забирается по этому Олимпу, тем больше теряет себя. В обществе непременно улыбается, строя из себя искушенную мужским внимание женщину, а едва гаснет свет, набирает меня, жалуясь, что мечтала совсем не об этом. И если честно, я очень боюсь, что когда-нибудь эти звонки прекратятся. Волнуюсь, что она так вживется в образ, что в конечном итоге навсегда позабудет о той девчонке, что куталась в безразмерные кардиганы, смущаясь пристального внимания Самсонова…

– Он сейчас нырнет носом в ее ложбинку, – шепчу Игорю, замерев у его плеча, и надуваю губы, когда муж смеется над моим видом. Недовольным видом, ведь прямо сейчас Таня зачем-то поправляет ворот пиджака Гошиного дяди, заставляя того густо покраснеть от такого проявления в его сторону.

– Образ у нее такой.

– И состояние души, – незаметно подошедший Слава, в отличие от всех заявившийся на праздник в простом пуловере и потертых джинсах, насмешливо приподнимает бровь, отчего я еще больше злюсь.

– Привыкай, Копчик, – явно дразнится Громов, заручившись поддержкой Лисицкого, – чтобы удерживать свою позицию сексуальной выскочки, ворвавшейся в шоу-бизнес, ей придется поправить не один воротник.

– Дураки, – шиплю, запрокидывая голову к потолку, и нацепив на лицо дежурную улыбку, бреду на кухню, где как раз запеклась индейка.

– Ты сегодня какая-то смурная, – Эвелина подкрадывается со спины, и я роняю прихватку от заставшего меня врасплох заявления.

Нагибаюсь, поднимая покоящуюся у женских ног салфетку, и выпрямляюсь, встречая холодный взгляд этой ледяной женщины. Всегда ледяной, даже в сорокоградусную жару.

– Вовсе нет. Просто немного нервничаю. Все-таки, это мой первый прием.

– Прием? – смеется, воруя с тарелки листик салата, и отправляет зелень в рот, потягивая носом ароматы домашней еды. Уверена, сама она и яичницы не пожарит. – Ты слишком утрируешь. Простые семейные посиделки.

Я стараюсь на нее не смотреть. Уверена, прямо сейчас она изучает кухонные шкафы, чему-то хмурится или…

– Брось, перестань переживать, – не на шутку пугает меня свекровь, внезапно схватившая мою руку. Заставляет взглянуть на себя и удивляет еще больше, впервые так открыто мне улыбаясь… А ведь кухня у меня темно-синяя, на деревенский манер… Где насмешки, колкие шуточки и заверения, что ее дизайнер вмиг все исправит, стоит мне только дать на это добро?

– Ты молодец. Знаю, что не всегда бываю милой, но что поделаешь, образ такой. Ледяная леди, – смеется, а я густо краснею, ведь именно такой я ее и считаю. – И нужно отдать тебе должное, здесь очень уютно. Немного простовато, но мой сын никогда не любил помпезности. Наверное, именно поэтому и сбежал из семейного гнезда. Помочь тебе с тарелками?

Меня хватает лишь на слабый кивок. Стою, продолжая удерживать нож, в то время как моя свекровь, на жутких шпильках носится от шкафа к шкафу. Наверное, ищет посуду…

– Над раковиной, – произношу как-то хрипло, и заставляю себя встряхнуться.

Быть может, мы не такие пропащие? Научимся секретничать, станем пить чай по пятницам после совместного шопинга?

– Прекрасно, – Эвелина поглаживает фарфор, второй раз похвалив меня не только за сегодняшний вечер, а за этот неполный год, что я ношу фамилию ее сына. – Красивая посуда моя страсть.

Как и дорогая обувь, дизайнерская одежда и украшения от лучших ювелирных домов… Впрочем, список можно продолжать до бесконечности.

– Раньше постоянно скупала всякие безделушки, но, думаю, ты заметила, когда жила в моем доме? А с недавних пор мне пришлось подужаться, – тяжко вздыхает, не слишком-то красиво разложив еду на первой тарелке. – Игорь не говорил, что урезал мое содержание?

– Нет, – качаю головой, удивляясь, что муж, вообще, занимается ее расходами. Она же заслуженная актриса! Разве на ее счетах не должны лежать миллионы?

– Не делится, значит. Этим он пошел в отца – слишком скрытный. В свое время я была так глупа, что согласилась на его условия о раздельном бюджете. Думала, что в независимости есть свои плюсы. А с его смертью обрекла себя на нечто худшее – довольствуюсь подачками ребенка, который обижен на меня за мою невнимательность, – мрачнеет на глазах, не отрывая взгляда от стены, и замолкает, о чем-то думая. – Не повторяй моей ошибки – откладывай на черный день, чтобы иметь хоть что-то если твоя жизнь полетит к чертям.

– Не понимаю, – я забываю об индейке, остывающей на плите, откладываю в сторону нож, больше не планируя ее резать, и теперь могу лишь гадать, какой смысл вкладывает в свои слова эта дама.

– Брось, не слушай меня, деточка, – касается моей похолодевшей руки, тепло улыбаясь. – Если мой брак не был счастливым, это вовсе не значит, что и тебя ожидает нечто подобное. И пусть Игорь как две капли воды похож на отца, материнское сердце хочет верить, что худшее ему не передалось.

– Худшее? Разве, вы не были счастливы?

– Были. Наверное, до штампа в паспорте. А потом… Потом Валентин занимался бизнесом и пускал в свою постель молоденьких секретарш, пока я колесила по миру с гастролями. Когда встречаются два карьериста, сохранить семью нелегко. Впрочем, – встряхнув головой, вновь становится прежней, закрываясь от меня на десяток замков, – все это давно в прошлом. Где приборы?

– Сейчас, – киваю, как и свекровь, делая вид, что этого странного разговора между нами не было, и достаю столовое серебро, подаренное кем-то на свадьбу.

Молча погружаюсь в заботы, заставляя себя не смотреть на свою помощницу, но тои дело кошусь в ее сторону, все еще ломая голову над ее внезапной трансформацией. Впрочем, недолго. Едва мы накрывает на стол, свекровь останавливает меня за руку, и еле слышно просит:

– Может быть, ты поговоришь с Игорем по поводу денег? Со съемками сейчас туго, а расставаться с привычками слишком поздно.

***

– И не подумаю, – все так же не смотрит на меня, прикрывая глаза рукой, и желваки на его щеках подтверждают мое опасение – я его разозлила.

– Но почему? Она ведь твоя мать, – стою на своем, даже не думая убирать свой подбородок с его груди. Лежу, устроив руки на крепком мужском торсе, своей болтовней мешая Гоше провалиться в сон.

– Лишь формально. Не лезь, куда тебя не просят! – впервые повышает на меня голос, и, не слишком-то нежно отпихнув меня от себя, выбирается из постели, без труда находя в полумраке спальни свою футболку. Сейчас наверняка хлопнет дверью. Не знаю, с чего так решила, но по законам жанра должно случиться именно это.

– Значит, твоя семья меня не касается? Разве это нормально, что я не могу высказать свое мнение по поводу этой ситуации?

– Моя семья – это ты! А твоими мнениями я сыт по горло. Только и слышу: «Не обижай мать! Мать – это святое!», – передразнивает, желая задеть, но добивается противоположного эффекта. Мои губы сами растягиваются в улыбке, а из груди уже рвутся характерные звуки.

– Ты смеешься? – застывает, так и не коснувшись дверной ручки, и щелкает выключателем, удивленно уставившись на мое спокойное лицо.

– Немного. Пародии не твой конек.

Теперь и сама ступаю босыми ногами на пол и быстро подхожу к нему, крепко обнимая за талию.

– Ну что тебе стоит? У тебя денег куры не клюют, а она сон потеряла, не в силах купить очередную побрякушку, – целую, ощущая, как он расслабляется, и уже чувствую вкус победы. Победа моя с привкусом мятной зубной пасты…

Когда-то я даже прониклась к этой даме. Уговорила Громова перестать наказывать ее за ошибки молодости, а в ответ получила это – приехав в студию на новеньком автомобиле, она выставляет меня никчемной женой, напрочь позабыв о работе, которую я проделала, желая хоть немного растопить лед между их странной парочкой.

Эвелина и бровью не ведет, в то время как я пылаю праведным гневом, с трудом удерживая язык за зубами. Мама не погладит меня по голове, если в эфире федерального канала я выскажу Громовой все, что думаю о ней и ее сыночке…

– Помниться, за измену ты его простила. Разве нет? – бьет наотмашь, обманывая всех кроме меня – это не улыбка, это оскал. – И прожила вполне счастливо почти полтора года.

– Спорное утверждение. Счастьем это можно назвать с натяжкой, – все-таки нахожу в себе силы ответить, подмечая, каким азартом загорается взгляд Филиппа. Встает, окончательно позабыв обо всем, что хотел разузнать у народной артистки, и уже идет ко мне, почуяв сенсацию.

– Как долго длилась интрижка вашего мужа?

Вопрос не по адресу, но деваться мне некуда:

– Четыре месяца, – сглатываю, и отвожу глаза в сторону. Увидеть Громову своих слез я не позволю.

ГЛАВА 22

Порой одна случайная встреча способна повлиять на жизнь целой семьи. Моя встреча с Яной сделала именно это – вновь заставила меня сомневаться, толкнула к краю обрыва и обрекла на страдания Лизу, для которой мое предательство стало ударом. Отправной чертой, перейдя которую механизм разрушения нашего брака был безвозвратно запущен – обратного пути нет.

Я встретил ее случайно: в том самом баре, в котором по выходным выступает диджей, заставляющий толпу двигаться в такт быстрой музыке, за той же барной стойкой, выполненной из лакированного дерева, в той же униформе, разве что темно-синюю рубашку предусмотрительно заменили на серую, отлично подходящую под обивку диванчиков и обшивку стен. Замер напротив, забыв о заказе, о Славе, стоящем за моей спиной, и… о жене, которой обещал вернуться к десяти.

– Здравствуй, – сорвалось с ее губ прежде, чем она успела подумать, а сердце мое уже билось где-то у горла, мешая поступлению кислорода.

За полтора года брака я почти справился с чертовой одержимостью этой жгучей брюнеткой. Перестал грезить о жадных руках, добровольно сдаваясь на волю другим – нежным, чаще отдающим, чем требующим взамен. Научился торопиться домой не потому, что того требуют клятвы, данные Лизе за стойкой регистрации, а лишь по той простой причине, что того желала моя душа. Она жаждала поскорее оказаться дома, поскорее вдохнуть цветочный парфюм женщины, которой я дал свою фамилию. Вовсе не дикая вишня была в моих фаворитах…

Помню, как тяжелым взглядом бродил по знакомому мне лицу, пока в шумном зале звенели пивные бокалы, пока Лисицкий, оттеснивший меня плечом, сухо чеканил название выбранного нами напитка, и как нехотя отходил к столику, даже не думая спорить, когда Славка намеренно занял диван, с которого открывался прекрасный вид на барменшу. Мне просто было не нужно на нее смотреть. Теперь, когда мое безумие оказалось заперто рядом, в этом переполненном баре, с густым табачным воздухом, я остро ощущал Янино присутствие. Память сама дорисовывала детали: волосы стали длиннее, сменив каре на неаккуратно заплетенную косу, доходящую до середины лопаток, глаза все такие же сияющие, разве что туши на них почти нет…

– Не нравится мне твой взгляд, – произнес тогда Слава, приблизившись ко мне настолько, насколько позволял деревянный стол, стоящий между нами, когда-то покрытый лаком, а сейчас утративший свой блеск. Смотрел исподлобья, и постукивал костяшками пальцев по столешнице, незаметно косясь мне за спину.

– Давай уйдем. Здесь куча баров.

– Брось, ладно? Все в порядке, – все, что успел сказать, прежде, чем Яна, лично вызвавшаяся отнести поднос, поставила передо мной рюмку и тарелку с горячим. Улыбнулась лишь краешком губ, и словно не замечая присутствия моего друга, коснулась руки. Правой руки, будто специально проводя указательным пальцем по ободку моего обручального кольца.

– Поздравляю, – бросила, словно выплюнула, ничуть не скрывая разочарования, а во мне вскипел гнев, довольно уместный, если учесть, что когда-то она дала мне понять, что не видит будущего со мной рядом… – Значит, ты все же решил последовать моему совету.

Это был не вопрос. Сухая констатация факта, заставившая меня иначе взглянуть на жизнь, которую я прожил вдали от ягодного дурмана, уже бьющего мне в ноздри. Действительно ли я сдался, следуя рекомендациям Яны, когда окольцовывал Лизу – удобную во всех смыслах? Прекрасная супруга, понимающий друг, нежная, податливая любовница?

Виски обожгло горло, руки сами сжались в кулаки, а в том самом месте, где еще секунду назад меня касались чужие пальцы, кожа пылала, знакомо покалывая от позабытых ощущений. Поднял голову, встречая ее уверенный взгляд, но так и не ответил, совершенно не понимая, что стоит сейчас сказать. Убедить, что ее чары давно надо мной не властны?

– Мне запрещено надолго задерживаться у столиков, но если вы не торопитесь, через тридцать минут моя смена подходит к концу… Посидим, как в былые времена, – улыбалась, гуляя взором по нашим лицам, умело скрывая, что недовольство Лисицкого не осталось ей не замеченным. Прикусила нижнюю губу, косясь на дверь, скрывающую администратора, и терпеливо ждала, когда же кто-то из нас проронит хоть слово.

В детстве, я часто воображал, что все мы лишь маленькие фигурки, которые кто-то переставляет, разыгрывая очередную партию. Боги, восседающие на своем Олимпе, посылают нам испытания и, предусмотрительно запасаясь попкорном, коротают вечера, наблюдая за тем, как их подопечные преодолевают трудности. Так вот, мой кукловод был далек от небесной выси, райских садов и благородных целей. Он вылез прямиком из ада, из самых темных уголков преисподней, и, взирая на меня сверху вниз, наверняка решал, за какую ниточку дернуть первой. Хотя, была ли разница? За какую ни потяни, начало свое они брали в душе. Врезались ржавыми крючками в мою плоть и лишили воли.

– Давай.

Вот так я собственноручно подписал себе смертный приговор. Как наркоман, положивший не один год на свою борьбу за освобождение от зависимости, жадно вдохнул первую дорожку белого порошка… Все до тошноты предсказуемо – лишь пара минут рядом с ней, и все мои труды полетели насмарку.

Мне достаточно было одной мимолетной встречи, чтобы все, что томилось во мне, вырвалось наружу. Один ее взгляд вскрыл гнойник, и неприглядная рана в моей груди со стремительной скоростью начала разрастаться.

– Как ему удавалось так долго скрывать от прессы свою связь с другой женщиной? – удивляется известная журналистка, примелькавшаяся на одном из развлекательных каналов. – Обычно, подобное мгновенно становится достоянием общественности.

– Игорь был аккуратен, – Лиза довольно быстро берет себя в руки, и теперь смотрит прямо на меня – в камеру, с нескрываемым укором, который обдает холодом, заставляя липкие капли проступать на позвоночнике.

– А вы не заподозрили неладное? – теперь очередь Филиппа включаться в допрос. Он забирает микрофон у гостьи, и, оставив его на стойке, берет бразды правления в свои руки: сам решает, когда и что должно быть озвучено. – Отдалился ли он от вас, стал ли чаще задерживаться на работе?..

– Напротив, – прочищает горло, блеснув глазами в сторону моей матери, которая со скучающим видом рассматривает собравшихся, – он стал внимательней… А если и переживал о чем-то, то всегда списывал это на проблемы в работе.

Не хочу, чтобы вы считали меня безнадежным. Если я и способен на предательство, то осознание собственной подлости вовсе не дремлет во мне… Оно пожирает, заставляя корчиться мою душу от невыносимых мук, и чем больше нежности и любви я читаю в глазах супруги, тем больше ненависти испытываю к самому себе. В конечном итоге это меня уничтожит.

– Чего ты так поздно? – включая прикроватную лампу, Лиза морщится от света и прикрывает глаза ладонью. Щурясь, отыскивает мою фигуру в полумраке спальни, и, взбив подушку, подкладывает ее под спину, натягивая одеяло до подбородка.

Я знаю, она недовольна. Я пьян и от меня наверняка разит женскими духами… Даже двадцать минут горячего душа в гостиничном номере, где я оставил Яну на смятых простынях, не помогли мне избавиться от аромата ее парфюма.

Стягиваю пиджак, бросая его стул, и встав спиной к супруге, неспешно расстегиваю пуговицы на груди. Чувствую себя последним мерзавцем, оскверняющим эту комнату своим присутствием.

– Ты опять пил, Игорь? – наверняка хмурит брови или закатывает газа к потолку. – Третий раз этот месяц.

– Знаю, – выдаю устало, ощущая себя еще хуже, оттого, что в очередной раз собираюсь солгать. – Проблемы на работе.

– Эй, – слышу, ее шаги, и застываю, когда теплые ладошки касаются моего оголенного торса. Обнимает, даже не подозревая, что еще пару часов назад точно так же меня касалась другая. – Это не повод напиваться. Мы ведь договорились.

Я помню. Помню, как еле дошел до кровати, рухнув прямо в брюках на чистую постель в ту ночь, когда впервые забрал Яну из бара и отвез на свою квартиру в центре. Терзал своими губами жгучую брюнетку, а после опустошил не одну бутылку коньяка, стремясь выжечь вкус ее губ со своего рта. Впервые предстал перед женой в невменяемом состоянии, а наутро, выслушав длинную лекцию о пагубном воздействии алкоголя на печень, как мне казалось, твердо решил больше никогда не прикладываться к стакану.

– Это в последний раз, – шепчу глухо, и, обернувшись, целую жену в висок, запуская руку в ее распущенные волосы. Они пахнут яблоком и корицей. – Ложись. Приму душ и приду к тебе.

Не знаю, сколько я стою под обжигающими струями, как часто проворачиваю краник, сменяя горячую воду на ледяные капли, заставляющие каждый мускул моего тела напрячься, но когда сил стоять в душевой кабинке больше не остается, Лиза уже сладко спит. Лампа все так же тускло освещает спальню, давая мне возможность полюбоваться спокойной безмятежной улыбкой, тронувшей ее губы.

Не знаю, что ей снится, но в эту минуту она выглядит иначе. Возможно, все дело в чувстве вины, в выпитом алкоголе и жутком недосыпе, в совокупности заставляющих мой разум бредить, но она похожа на ангела. В этой белой сорочке с тонкой кружевной полоской по краю лифа, с этими волосами, рассыпанными по подушке, с ресницами, отбрасывающими тени на нежную, бархатистую кожу щек…

Сажусь с ней рядом, не в состоянии отвести взгляда, и невесомо касаюсь скулы, одергивая руку, едва на ее лбу пролегает складка. Хмурится, но уже через секунду ее дыхание вновь становится размеренным…

Не припомню, чтобы когда-то так детально изучал ее профиль. А эту родинку на мочке правого уха и вовсе не замечал. Не интересовался ее детством, не заглядывал в книги, которые она так часто читает, забравшись с ногами в кресло, не просил показать детских фотографий… По сути, я не дал ей шанса. Брал, принимая как должное ее заботу и любовь, и верил, что подарков, ответной нежности и десятка выходных, проведенных с ней вместе, будет вполне достаточно. Использовал, а теперь и вовсе добил. В благодарность, пустился вовсе тяжкие с той, с кем когда-то связывал свои мечты о совместной жизни, о доме, о детях…

– Ты чего? – хриплым ото сна голосом, заставляет меня вздрогнуть, и сама при этом выглядя растерянной. Наверное, по меньшей мере странно, просыпаться среди ночи от пристального взгляда подвыпившего мужа.

– Спи, – опускаю руку, так и не решившись коснуться ее еще раз, и обхожу кровать, беззвучно опускаясь рядом. Сегодня я вряд ли засну…

***

– Ты меня пугаешь, – доставая свой фотоальбом с верхней полки шкафа, Лиза посмеивается над моим желанием прогулять работу. – Возможно, эти снимки будут стоить тебе состояния. Сорвется какой-нибудь важный клиент, пока ты тут отсиживаешься…

– И плевать. Моя бабушка завещала мне свою коллекцию картин. Их всегда можно продать, некоторые из них стоят целое состояние, – отмахиваюсь, делая глоток чая, и предусмотрительно отключаю мобильный.

Цепляюсь взглядом за дерево, листва на котором до сих пор сохраняет зеленую окраску, и вновь погружаюсь в свои мысли, пока супруга суетится над тарелкой с печеньем – что-то высыпает из шелестящих пакетов, что-то забраковывает, пряча в шкаф.

Синяя кухня… Никогда не думал, что полюблю эти пестрые шкафы, нелепые статуэтки, расставленные Лизой на полках, и вазы с ромашками, не стоящие разве что на столе в моем кабинете.

– Готов? – улыбается, устраиваясь рядом, но едва я касаюсь обложки, накрывает мою руку своей. – Я была угловатой. И немного прыщавой.

Звучит пугающе, но отступать я не намерен. Листаю, с интересом разглядывая девчонку в хлопковом клетчатом платье, с трудом узнавая в мужчине, держащем ее на руках, своего тестя. Раньше он был стройнее.

– О! – жена вскрикивает, тыча указательным пальцем в пожилую пару, позирующую на скамейке перед зеленым деревянным домом. – Мой дед – самогонщик. Илья Кузьмич.

– И женщина, чей огуречный рассол славился на всю округу, – продолжаю за нее, немного завидуя Лизиным воспоминаниям.

Мне не довелось проводить лето в захудалых деревеньках, воровать яблоки у соседей и тащить из-под носа у бабушки конфеты. Зато в пять я впервые побывал в Диснейленде, мне грех жаловаться, верно?

– А это мы в Анапе. Первый отпуск. Здорово было, – то и дело что-то поясняет, за это время уже наполовину опустошив корзинку с песочными кольцами. Жует, сыпля крошки на стол, и тут же собирает их ладошкой в аккуратную кучку…

– Да ладно, – теперь моя очередь замирать и привлекать ее внимание. – Первый курс? Я помню эту кофту!

– Замолчи! – Лиза закатывает глаза, и тут же прячет фотокарточку подальше, явно смущаясь той первокурсницы, что когда-то нескладно шептала мне о любви. – Мода была такая. Сам-то одевался не лучше!

Лучше, и мы оба знаем об этом. Только разве это так важно? Я носил дорогую одежду, прикрывая ей свой испорченный внутренний мир. Она посещала распродажи, привлекая вовсе не красивой обложкой, а своей чистой и светлой душой… Я бы от много отказался, многое бы поменял, лишь бы хоть на сотую долю соответствовать тому идеалу, что она выстроила в своей голове. Считает меня едва ли не святым, а совсем скоро собственноручно свергнет с этого пьедестала. Как только узнает, с каким поддонком делила постель…

– Танька была потолще, да? Контроль твоей мамы и жесткие условия контракта пошли ей на пользу, – замирает, не давая мне перевернуть страницу, и громко вздохнув, выдает:

– Раньше все было проще. Не припомню, чтобы мы с Петровой могли не разговаривать неделями. А теперь вот, – указывает пальцем себе за спину, – только в телевизоре ее и вижу.

Печенье приторное. Рассыпается во рту, и единственное, чего мне хочется, когда этот ком песочного теста отправляется в мой желудок – как можно скорее запить…

– У вас со Славой тоже проблемы, да? – произносит, участливо постукивая меня по спине, когда я давлюсь холодной жидкостью и протягивает полотенце, намекая, что убирать пролитую воду я буду сам. – Вы поссорились?

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Может быть, дело в том, что он уже три недели к нам не заходит? Или его отказ присутствовать на твоем дне рождение толкнул меня на такие мысли?

– А он отказался? – удивляюсь, хоть шестеренки и крутятся в моей голове, легко находя оправдание нежеланию Лисицкого со мной встречаться. Презирает, не иначе.

– Ага, – легкий кивок и вот альбомы закрыты, а женские ладошки уже берут мои пальцы в свои. – Расскажешь, что у вас приключилось? Славка молчит, как партизан. Ссылается на работу, но мне ли не знать, как ответственно он подходит к подобным датам? На нашу годовщину он даже важную встречу перенес.

– Значит, она была не такой важной. Тут не о чем переживать, – вру, хотя внутри все сковывается холодом. Кажется, я теряю куда больше…