Текст книги "Прямой эфир (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Это больше похоже на доверительный разговор с психоаналитиком или лучшей подружкой: словно и нет никого вокруг, кроме все так же продолжающего удерживать ее ладонь ведущего и… Славки, который, не моргая, следит за женщиной, которая всегда принадлежала мне.
Я не обращаю внимания на гул автомобильных клаксонов за окном машины, и словно нахожусь в отдельной вселенной, существование которой напрямую зависит от вещания федерального канала. От возможности видеть и слышать ту, что подарила мне не только свою душу, без боя сдавшись моей власти, но и детей, которых я так безжалостно у нее отобрал…
Поднимаю тонированное стекло, не желая отвлекаться на шум городских улиц, и закуриваю, наперед зная, что облегчение мне это не принесет: вокруг шеи словно обмотали веревку и тянут, вознамерившись лишить меня кислорода… Чем дольше говорит моя жена, тем отчетливее до меня доходит смысл случившегося – я испортил ее жизнь, занял чужое место, лишив кого-то другого возможности сделать ее счастливой. И что самое страшное, даже сейчас, видя слезы в ее глазах, я вряд ли смогу отступить.
– Он предложил мне выпить кофе в небольшом кафе за углом, – я прислушиваюсь к севшему голосу Лизы, сжимая руки в кулаки и старательно заглушая проснувшуюся совесть.
Это сделал я. Я растоптал улыбчивую девчонку, всегда поражающую меня своим задором и умением добиваться желаемого.
– И вы согласились?
– А разве я могла отказать? Я уверяла себя, что в этом нет ничего плохого: все же когда-то мы были по-своему близки, а Игорь, – она ухмыляется, а я как сумасшедший ловлю звуки своего имени, слетевшего с ее уст. – Игорь был не в лучшей форме. Он переживал тяжелый период, и мне казалось таким правильным поддержать его, что да, я согласилась.
– О чем вы говорили? Обсуждали студенческие годы?
– Да, – отзывается Лиза на вопрос ведущего, наконец, оставляя в покое несчастную салфетку, а я словно вновь оказываюсь на диване в том уютном кафе. Устраиваюсь поудобнее, стараясь не смотреть в окно, в котором с легкостью могу разглядеть свое помятое отражение, концентрируя все внимание на сидящей напротив девушке. Она стала старше: в ней определенно все эти годы жила красота, которая томилась в ожидании своего часа, чтобы потом окрасить ее лицо легкими уверенными мазками…
– Выглядишь ты, конечно, ужасно, – покончив с изучением ассортимента блюд, Лиза складывает руки, подобно школьнице. – Я заказала тебе эспрессо и бифштекс. Уверена, поесть тебе не помешает.
– Я не голоден. Пьян, но определенно не голоден, – отрицательно качаю головой, закинув руку на спинку диванчика.
– Мой дед гнал самогон, – ни с того ни сего признается девушка, ковыряя ногтем соломенную салфетку, расстеленную на столе.
– На продажу, – она вскидывает голову, отмечая как это важно, а я уже не могу сдержаться, и растягиваю губы в улыбке. Словно хочет мне показать, что и в ее семье мужчины не лишены предпринимательской жилки…
– Так вот, он со всей ответственностью подходил к делу – снимал пробу так рьяно, что наутро с трудом отрывал голову от подушки. И моя бабушка обязательно ставила рядом с кроватью банку с огуречным рассолом.
– Не думаю, что здесь мне нальют хотя бы стаканчик, – теперь понимаю, к чему она клонит, чувствуя себя неуютно под цепким взором ее серых глаз.
Поправляю галстук, который, уверен, завязал не лучшим образом, перед выходом даже не взглянув на себя в зеркало, и только сейчас замечаю пятно на рукаве своей несвежей рубашки. Да уж, не лучшая пара для такой собранной Волковой – ее одежда в полном порядке.
– Тогда доверься мне и не отказывайся от кофе. И возьми мой сок, в нем много фруктозы, – пододвинув ко мне стакан апельсинового фреша, Лиза складывает ладошки под подбородком, устроив локти на краю стола. – Расскажешь, что случилось?
Ей явно не по себе от собственного любопытства, но я и бровью не веду, не находя в этом ничего предосудительного. Когда-то я делился с ней своими переживаниями– с неопытной первокурсницей, мало что видевшей в жизни, – так почему бы и не признаться?
– Проблемы с женщиной.
– С Яной? – она оживает, явно обрадовавшись моей сговорчивости, и благодарит официанта, подоспевшего с горячим. – Поссорились?
– Вроде того.
Мы расстались. Хотелось бы мне высказаться, но если быть честным, я до сих пор не нашел ответ, почему женщина, к ногам которой я готов был бросить весь мир, так трусливо сбежала, оставив на туалетном столике помятый клочок бумаги, придавленный сверху бархатной коробочкой. Несмотря на то что две недели назад она позволила мне водрузить на ее пальчик внушительный бриллиант, прокричав довольное «да» на мое предложение, вчерашним вечером она не сочла нужным поговорить, оставив после себя разбросанные на кровати вешалки, на которых еще утром висели ее платья.
– Мне жаль, – наматывая на вилку спагетти, девушка глядит на меня с неприкрытым сочувствием. – Вы долго были вместе?
– Около года. Но вряд ли наши отношения вписывались в общепринятые рамки, – не желаю ее смущать рассказами о наших ни к чему не обязывающих ночах, спустя полгода приведших нас к понимаю, что этого мало, и намеренно перевожу тему. – А ты? Не вышла замуж?
– Мне двадцать два, – она улыбается, кивая на мой бифштекс, и не произносит больше ни слова, пока я не отправляю в желудок первый кусочек. – Сейчас не самое подходящее время для создания семьи. Хочу построить карьеру и дождаться того, в ком не придется потом разочароваться.
– А у тебя был подобной опыт?
– Конечно. Он есть у каждого, – безразлично поведя плечами, Волкова с аппетитом расправляется с обедом. Возможно, когда-то и я смогу с таким же спокойствием вспоминать о Яне, а сейчас, когда в крови еще бродит бренди вперемежку с дорогим коньяком, мне хочется одного – забыться крепким сном, предварительно напившись огуречного рассола…
ГЛАВА 10
– Какая ты важная, – откусив яблоко, Петрова валится на кровать, и, устроившись на животе, болтает ногами, окидывая меня удивленным взглядом. – Как я не заметила, что ты стала такой…
Она рисует в воздухе вензеля, не в силах подобрать подходящий эпитет, и, отчаявшись, улыбается, одобрительно задрав вверх большой палец.
– Надень мой шелковый топ?
– Боюсь, мне нечего в него положить, – критично оценив свой наряд, поправляю пояс красных брюк на талии и снимаю с плечиков пиджак мужского кроя. Не знаю, в чем принято посещать подобные мероприятия помощницам сильных мира сего, но уверенность в том, что я не упаду в грязь лицом, крепнет во мне все сильнее, едва я заканчиваю макияж, обведя губы насыщенной малиновой помадой.
Бросаю ее в сумочку, не слишком естественно улыбнувшись своему отражению, и покрутившись пару раз в поисках изъяна, благодарно выдыхаю – то ли звезды сегодня мне благоволят, то ли Танькиными стараниями я, наконец, приблизилась к идеалу…
– Красавица, – подтверждает подруга, швыряя огрызок на мою прикроватную тумбу, и вытягивается на постели, сбивая ногами идеально застеленное покрывалом постельное.
Хочу ли я ее убить за устроенный беспорядок? Пожалуй, но не сегодня, когда душа уже не находит себе места в радостном предвкушении. Только тянусь к духам, как трель дверного звонка нарушает наш с Таней покой: блондинка подскакивает со своего места, спешно поправляя задравшуюся футболку, и вопросительно смотрит на меня, изумленно хлопая глазами.
Ко мне редко приходят гости: разве что Федька с Петровой бывают довольно часто, облюбовав мою кухню для своих кулинарных свершений. Готовит в основном Самсонов, а Таня любит наблюдать за его нехитрыми манипуляциями, устроившись в недавно купленном мной кресле, с наслаждением потягивая источаемые кипящими кастрюльками ароматы.
– Кто это? – опомнившись, когда звонок повторяется, девушка спешно исправляет последствия своего отдыха: одергивает мой многострадальный пушистый плед, накрывающий кровать, взбивает подушки, небрежно разбросав их у изголовья, и торопливо семенит к мусорному ведру, не забыв прихватить пару оставленных ей на столе фантиков. – Федька на работе…
– Может быть, Людмила Алексеевна, – я все-таки отмираю, не забывая пару раз сбрызнуть запястья цветочным парфюмом, и быстро преодолеваю расстояние до входной двери.
Не думаю, что пожилая соседка решит нагрянуть ко мне в половине девятого вечера, но кто знает, что могло стрястись с этой бойкой бабулькой? Помню, когда я только заехала, она разбудила меня в шесть утра, настойчиво тарабаня в дверь: ее горемычная болонка застряла в лифте, жалобно поскуливая, и мне пришлось помогать раздвигать створки, вооружившись лыжной палкой.
– Вы? – от удивления, замираю с открытым ртом, не думая двигаться с места, пока мой начальник, с уже ставшей привычной ухмылкой, изучает мое декольте. Не уверена, что там есть на что любоваться, но Лисицкий явно доволен.
– Я звонил. Но твой номер недоступен.
– А как вы узнали адрес? – напрочь позабыв о гостеприимстве, непроизвольно прикрываюсь рукой, словно на мне не брючный костюм с тонкой шифоновой блузой, а нижнее белье, состоящее сплошь из просвечивающего кружева.
– Я твой начальник, – напоминает мне, оттесняя в сторону, и без лишних вопросов проходит в прихожую. – Ты одна?
– Муж вышел в ночную смену, – вру, беспечно взмахнув ресницами, и незаметно оттесняю разбросанную Таней обувь под лавку.
– Ты не замужем, – Вячеслав Андреевич уже вовсю исследует помещение, зачем-то заглядывая в ванную. Прячет руки в карманах брюк, стараясь разглядеть сквозь дверной проем мою гостиную, одновременно служащую и спальней и рабочим кабинетом, и заметив притихшую Петрову, обескураженную приходом симпатичного мужчины в мою холостяцкую берлогу, дружелюбно салютует ей правой рукой.
– Готова? Решил заехать пораньше, – кажется, уже позабыв о симпатичной блондинке, чьи щеки пошли красными пятнами от одного взгляда на красивое лицо гостя, мой босс болтает автомобильным брелоком, и, облокотившись о стену, словно между делом огорошивает своим заявлением, теперь вгоняя в краску меня:
– Ты прекрасна.
В моей жизни был только один мужчина – Вадим, поджарый спортсмен, бо́льшую часть дня проводящий в тренажерном зале. Он был скуп на комплименты, но обладал уникальной способностью без слов говорить мне о своем восхищении: чесал затылок, с шумом выпуская воздух из легких, и смущенно улыбался, или, оставив в покое свою светлую шевелюру, начинал нервно заламывать свои пальцы. К этому я привыкла довольно быстро – бегло целовала его в губы, или смеялась в ответ, когда его молчание неприлично затягивалось, а сейчас, посреди собственной прихожей, совершенно растерялась, не зная, что следует говорить в таких случаях. На поцелуй я не решусь, а мой смущенный смех вряд ли будет уместен.
– Ты тоже ничего, – возвращаю себе контроль над собственным разумом и указываю ему на дверь.
– Подождешь в машине? Я спущусь через минуту.
– Это ведь твой начальник? – оказывается рядом Петрова, как только спину Лисицкого скрывает тяжелая металлическая дверь. – Он довольно милый.
– Обязательно передам. Ключ бросишь в почтовый ящик, – отвечаю спокойно, влезая в туфли, и снимаю с вешалки пальто. – Не забудь выключить свет!
– Я не маленькая. Лизка! – ступает своим белым носком на грязный коврик, брошенный мной у порога на лестничной клетке, и вынуждает меня обернуться, заинтриговав весельем, сквозящем в голосе. – Пообещай не быть дурой! Он так на тебя смотрит!
***
– Не буду! – упрямо обнимаю себя руками, спрятавшись за угол в просторном холле.
– Не смеши! Этого не избежать, – начальник все так же настойчиво предлагает мне свой локоть, выглядя при этом довольно забавно. Не хватает лишь белого полотенца и бутылки вина – чем вам не сомелье в дорогом ресторане?
– Неужели нельзя пройти не замеченными?
– Можно. Попросить открыть для тебя черный выход?
– Думаете, согласятся? – цепляюсь за соломинку, больше всего на свете мечтая избежать встречи с папарацци, перед которыми поочередно красуются все прибывающие гости.
Не мое это. Я так стремилась попасть в круг успешных амбициозных предпринимателей, что как-то не учла, что карьерный рост предусматривает и некую публичность.
– Не смеши, ладно. Либо идешь, либо бери такси и в понедельник не вздумай вновь начинать разговор о своем повышении, – мужчина хмурится, нетерпеливо дернув локтем, и победно улыбается, когда моя неуверенная ладонь ложиться на рукав его серого пиджака.
А рука у него крепкая. Да и запах морского бриза уже настолько привычен, что скоро я всерьез стану считать, что именно так и должен пахнуть воздух.
– Вот видишь. Теперь улыбнись, и повторяй за мной, – Вячеслав Андреевич останавливается напротив репортеров, уже во всю щелкающих затворами фотокамер, и, приобняв меня за талию, привлекает ближе. Как в том лифте, когда я случайно столкнулась с ним в вестибюле, всерьез веря, что передо мной простой офисный клерк. Только смотрит он теперь иначе, с какой-то необъяснимой теплотой, и касается моей спины вовсе не из желания поддержать, а словно стремится показать всем и каждому, что это мое законное место – рядом с ним…
– Это непрофессионально, – утыкаюсь взором в его грудь, смутившись подобной близости, но опомнившись, все же решаюсь повернуться к небольшой кучке репортеров.
– Зато, завтра тебе будут завидовать все университетские подружки. Можешь сказать, что я твой поклонник, – не переставая улыбаться, Лисицкий продолжает позировать, а я не могу сдержать смешка – уж слишком самонадеянный у меня босс.
– Не думаю, что тут есть чем гордиться, – вставляю шпильку, наконец, расслабившись, и делаю шаг назад, позволяя брюнету показать мне дорогу.
Бреду, сверля взглядом его широкую спину, не решаясь оглядеться по сторонам, а попав в зал после хорошо освещенного холла, не сразу привыкаю к полумраку.
– Не робей, – хлопает меня по плечу Вячеслав Андреевич, но через секунду признает абсурдность сказанного. – Бред, ты ведь даже не знаешь значения слова робость.
– А вот и неправда. Чтобы вы знали, в детстве я была замкнутым ребенком. До четырнадцати я даже не имела друзей.
– Шутишь? Ни за что не поверю, – он уже пожимает ладонь мужчине средних лет, в котором я с трудом узнаю одного из его партнеров, и, взяв меня за руку, ловко лавирует между гостями, уверенно двигаясь к нашему столику.
Совру, если скажу, что меня не смущает его поведение: он никогда не отличался серьезностью, отвешивая скабрёзные шуточки на рабочем месте, но то, как он переплетает свои пальцы с моими затмевает все, что он делал прежде.
Стараюсь абстрагироваться от собственных ощущений, с трудом поборов неловкость, и молча присаживаюсь на свой стул, не забыв поприветствовать пожилую пару, расположившуюся рядом.
– Я говорил, что намерен пригласить тебя на танец?
– Что-то я не припомню подобного пункта в своем договоре, – нервно тереблю салфетку, не слишком-то довольная сделанными выводами – он взял меня с собой вовсе не для того, чтобы я попробовала себя в новом амплуа. Он намерен переступить черту – дать мне понять, что интерес ко мне у него отнюдь не рабочий.
– Значит, я его пересмотрю. По-моему, это очень сближает: узнаем друг друга поближе, и хотя бы один вечер не будем обсуждать дела.
– Только не говорите, что сейчас заведете разговор о поэзии или моих любимых цветах, – я комкаю ажурную бумажку, нахмурив лоб, и жестом останавливаю Лисицкого, вознамерившегося наполнить мой бокал белым вином.
– А почему бы и нет? Хочешь, я угадаю? Полевые, – тычет пальцем в небо, с самонадеянным лицом потягивая брют.
– Розы. Так что досадно, но в женщинах вы почти не разбираетесь.
– Не спеши с выводами. Это ведь только начало, – явно кого-то заметив, никогда не унывающий Лисицкий даже не думает печалиться о своем промахе. Машет неизвестно кому, и, извинившись, оставляет меня одну, обещая вернуться через минуту.
Я вывожу пальцем узоры на темной скатерти, одним ухом прислушиваясь к разговорам пожилой парочки, обсуждающей рост курса валют, и незаметно для окружающих разглядываю гостей. Танька бы многое отдала, ради десяти минут в кругу этих людей: за соседним столом сидит известный музыкальный продюсер с одной из самых успешных групп, которым довелось попасть под его крыло. Выпей я больше, возможно, рискнула бы подойти, пихая диск Петровой в пухлые ладони бородатого композитора, но, осушив лишь один бокал вина, продолжаю сидеть на месте, отсчитывая секунды до возвращения Вячеслава Андреевича.
– Вот это встреча. Слава говорил, что придет не один, но я даже не думал, что это будешь ты, Копчик.
– Не называй меня так, – легонько хлопаю его по руке, удивляясь разительным переменам, произошедшим во внешности Игоря с момента нашей последней встречи: свежий, с новой стрижкой, придающей ему особого шарма, он устраивается рядом, касаясь моей коленки своей. Расстегивает пиджак – не такой строгий и мятый, как неделю назад, когда он был не в лучшей форме, но вполне уместный в этой обстановке богатства и роскоши. Кажется, он в мелкую, еле заметную полоску…
– Никогда не понимал, почему тебе не нравится это прозвище, – Гоша ударяет своим бокалом о мой, но не спешит подносить его к губам.
– Прозвища априори не могут нравиться, – я хмыкаю, глядя на то, как он морщит нос, едва я делаю глоток вина, – тем более такие дурацкие. Я смотрю, ты излечился?
– Скажи спасибо бабушке – огуречный рассол творит чудеса. Где Лисицкий?
– Налаживает связи. Не удивлюсь, если вернется только к концу вечера.
– Тогда потанцуем?
– Не думаю что…
– Брось. Я тебе задолжал – в свое время я был настолько глуп, что не разглядел в тебе такую красивую женщину, – выбивает воздух из моих легких, предлагая руку. – Теперь обязан наверстать упущенное. У тебя ведь нет проблем с пластикой?
Игорь отходит назад, по-мужски оценивая меня с головы до ног, и не скрывает довольной улыбки, кажется, сейчас находя меня вполне привлекательной. А в моем животе уже оживают бабочки – четыре года назад его комплимент подарил бы мне крылья. Заставил бы меня воспарить над землей и лететь на этот огонек в его карих глазах…
– Я обещала танец Славе, – и не думаю сопротивляться, поражаясь реакции своего тела на невинное прикосновение Гошиных пальцев к моей руке.
Вверх от запястья поднимается горячая волна, от которой спирает дыхание, а в голове не остается ни одной мысли, едва моих ушей касается бархатный голос увлекающего меня в центр зала мужчины.
– Он нас простит. Здесь уйма желающих составить ему компанию, – Громов обескураживает меня своей улыбкой, и, заключая в кольце своих рук, начинает медленно двигаться, в такт льющейся из динамиков музыке. – Не думал, что встречу тебя здесь.
– Почему? Ты не берешь помощницу на подобные мероприятия?
– Нет, – смеется, не отводя от меня глаз, и забрасывает мою руку на свое плечо. – Ее обязанности ограничиваются готовкой кофе и болтовней по телефону.
– Я успела заметить, что это выходит у нее виртуозно. Боже, – смеюсь, когда Игорь поднимает свою руку над головой, крепче удерживая мои пальцы, и заставляет кружиться вокруг своей оси, чтобы после прижать к себе еще теснее. – Ты ведь не заставишь меня танцевать танго?
– В этом я и сам не силен, – бросает, и замолкает, даже не догадываясь, какую бурю эмоций вызывает во мне близость его тела.
Доверчивой первокурснице было невдомек, что он способен напрочь лишать рассудка одним лишь прикосновением – если душа моя безбрежный океан, то от теплого дыхания этого мужчины, внутри меня назревает шторм… Я больше не помню о своем начальнике, отрекаюсь от каждого своего обещания, больше не планируя танцевать с кем-то кроме Громова. Вино, власть его глаз, и необъяснимая тяга к Гоше – единственное, что сейчас имеет значение. Первая любовь не ржавеет, верно? Иначе, у меня помрачение рассудка…
– Ты красавица, Лиза, – произносит с придыханием, склонившись к моему уху, и ноги мои становятся ватными.
Не поднимая головы, уже знаю наперед, что в эту самую секунду он на меня смотрит, и вот уже, повинуясь собственному желанию, отвечаю на его взгляд, чуть сильнее положенного сжав ткань его пиджака под своей ладонью. Неважно, что все происходящее больше похоже на сон, что он ведет себя странно, внезапно воспылав ко мне интересом… Забудьте все, что я говорила прежде: воздух должен пахнуть цитрусом, аромату морского бриза здесь вовсе не место…
– Как у вас с Яной? – спрашиваю, когда его губы отделяет от моих лишь пара миллиметров, и с трудом удерживаю готовый вырваться наружу вздох разочарования: Громов отстраняется, теперь глядя поверх моей головы, и не проронив ни слова, сбивается с шага, удивляя игрой желваков на своем лице. Там, за моей спиной, прижавшись к приятному мужчине лет сорока, бывшая девушка моего виртуально друга заливается смехом, пока ее спутник поглаживает не прикрытую платьем спину…
Ему нужна была таблетка, нужно было заполнить кем-то пустоту, а я, как никто, хорошо вписалась в отведенную мне роль. То как я смотрела на него, самане отдавая себе в этом отчета, как очевиден был мой интерес для любого, кто только взглянет на мои раскрасневшиеся щеки, не могло его не подкупить. Я легкая добыча – глупая мышка, брошенная в террариум с питоном, и с той самой секунды, как я приняла его приглашение, моя судьба была предрешена.
Сейчас я больше чем уверена, что присаживаясь на соседний стул, Игорь продумал наперед и этот танец и несостоявшийся поцелуй, чтобы доказать бывшей невесте, что с ее исчезновением он не утратил вкуса к жизни. Заприметил меня и утащил в свои сети, делая невольной участницей разворачивающейся на глазах ничего не подозревающей публики драмы. В этом весь Игорь – не брезгует ни перед чем, в своем стремлении доказать свою стойкость и независимость.
Он бы меня поцеловал, прямо там, посреди шумного веселья пресыщенных баловней судьбы, и я не сомневаюсь, что делал бы это так пылко, как только способен человек, впервые растоптанный женщиной, которая, купаясь в объятьях другого, бросает взгляды на влюбленного в нее мужчину, неспешно попивая шампанское. И поверьте, меня бы не волновало, что он делает это лишь для Яны, я отдалась бы без остатка, еще сама не понимая, на какую опасную дорожку ступаю в это мгновенье. Я была глупа. Как ни прискорбно это признавать, в свои двадцать два я была ничуть не умнее, чем в тот дождливый вечер под окном теткиной квартиры.
– Скажите, правда ли, что в то время за вами ухаживал Вячеслав Лисицкий? – я и забыла, где нахожусь, погрузившись в омут своей памяти. Немного волнуюсь, до сих пор чувствуя неловкость перед другом мужа, и начинаю играть с цепочкой на своей шее, гоняя по ней еле заметный кулон – подарок родителей на окончание школы. Единственное украшение, помимо обручального кольца, имеющееся в моей шкатулке, ведь все, что успел купить мне Громов осталось в прошлой жизни.
– Нет, – Слава опережает меня с ответом, и оператор разворачивает камеру на моего бывшего босса.
– Но она нравилась вам? Татьяна Петрова пообщалась с одним из наших редакторов и открыто заявила, что всегда подозревала, что вы неравнодушны к жене лучшего друга.
– Если я и интересовался Лизой, то задолго до того, как начался их роман с Игорем. Мне нравились многие женщины, но я не думаю, что их нынешние мужья теперь должны высказывать мне претензии, – ни разу и глазом не моргнув, Лисицкий насмешливо ставит на место Филиппа, давая понять, что трогать эту тему не самая удачная идея. А я тут же благодарю друга одними губами, едва ощущаю на себе взгляд его глаз.
Если быть откровенной, узнав все грани противоречивой натуры моего супруга, я не раз размышляла над тем, что Славина нерасторопность привела меня к тому, что я имею сегодня. Возможно, будь он настойчивее, я бы не устояла, оттаяла и разглядела в нем верного, надежного мужчину… Не уйди он тогда, оставив меня в одиночестве за тем чертовым столом, я бы никогда не познала рук Громова, не позволила бы дурману проникнуть в каждую мою клеточку, и не сидела бы сейчас в этом кресле. Хотя… это самообман. Я всегда выбирала Игоря – плевала на себя, но настойчиво шла к единственной цели, без которой, как мне казалось, жизнь, вообще, не будет иметь смысла.
– Таня любит искать двойное дно там, где его нет, – решаю вставить свое слово, оставляя в покое подвеску, и продолжаю исповедь, теперь сама разворачиваясь к третьей камере. Кажется, меня просили работать на нее.
