Текст книги "Прямой эфир (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– Вам нужно развеяться, ясно? Возьмите отпуск, слетайте куда-нибудь, и возвращайтесь с новыми силами. Вы просто себя заездили. Когда вы в последний раз хоть куда-то выбирались?
– Не помню, – подумав пару секунд, признается мужчина и достает из стола початую бутылку. – Мне просто нужно напиться…
– Это не выход, – к черту субординацию! Встаю, отбирая коньяк, и демонстративно бросаю бутылку в мусорку. – Не смейте сдаваться, понятно!
– Ты всерьез задалась целью поднять мой боевой дух? Чтобы ты знала – это мой способ спустить пар. Терплю поражение, опустошаю бар, пару дней мучаюсь от головных болей и, хорошенько проспавшись, возвращаюсь к делам. У всех разные источники вдохновения.
– Пожалуй, поверила бы вам, будь вы писателем или художником. А так, уж простите, это больше смахивает на депрессию. Вам в голову не лезут мысли о суициде? – обхожу его стол, открывая нараспашку окна, на секунду залюбовавшись видом, и, с насмешкой взглянув на своего босса, добавляю:
– Надеюсь, не сиганете вниз с семнадцатого этажа?
– Мои дела идут не настолько плохо, чтобы я прибегал к таким кардинальным мерам. Хотя, – с тоской взглянув на меня, – если ты сейчас же не оставишь меня в покое, у меня не останется выбора.
Он включает компьютер, уверенно щелкая мышкой, и уже через минуту разворачивает ко мне монитор, демонстрируя, что готов трудиться.
Актер из него никчемный – бегает глазами по тексту, создает видимость, что увлекся документацией, при этом всем своим видом демонстрируя обратное. Нервное постукивание пальцев по стеклянной столешнице и дергающаяся правая нога – это ли не признак того, что он пытается усыпить мою бдительность, лишь бы поскорее спровадить в приемную?
Я привыкла к нему. Мысленно давно перевела его в статус приятелей, и за последние три дня успела не раз словить себя на мысли, что без его добродушных подтруниваний рабочий день не несет мне радости.
– Помните, что вы сказали мне в июне? – останавливаюсь, не дойдя до двери пары шагов, и терпеливо жду, когда же он отомрет, наконец, выпустив из рук мышку.
– В июне?
– Да, на мой день рождения?
– Не думаю, что это было что-то стоящее…
– Вы сказали, чтобы я никогда не смела сомневаться в собственных силах. Что в жизни возможно достичь всего, что угодно, если не опускать голову и не смотреть назад, – декламирую с важным видом, и задираю подбородок. – Где же ваша цель? Почему замерли при первой неудаче.
Вячеслав Андреевич долго смотрит на меня – задумчивый, не такой хмурый, как десятью минутами ранее, но все такой же серьезный и тихий. Трет переносицу, чему-то ухмыляясь себе под нос, и вновь вскидывает на меня глаза, полные тоски и разочарования… Я что-то сделала не так?
– Не быть мне философом, верно? Не слишком-то красиво я выражаю свои мысли.
– А по-моему, очень даже звучно. И потом, не всем быть ораторами. Но если оторвете свой зад от стула, могу обещать, что один человек за вами все же пойдет.
– Ты? – улыбается, больше не претворяясь – он смертельно устал, и спиртное тут не поможет.
– Я. Обещаете отоспаться? – улыбаюсь еще шире, когда он кивает, выключая компьютер, и встает из-за стола, снимая со спинки стула пиджак. – Я отменю ваши встречи на завтра, так что вырубайте мобильный и ни о чем не думайте. Кофе я, может, варю отвратительный, зато по части прикрытия мне равных нет. Скажу, что у вас кишечный грипп.
– Можно и без подробностей. И совещание в пятницу…
– Отменю, – перебиваю, чувствуя, как на душе становится светлее.
– Перенеси на два.
– Будет сделано, – я прикладываю руку к голове, в попытке отдать честь, и заливисто смеюсь, от того, как перекосилось лицо Лисицкого.
– Нам нужно обняться! Слышали, ученые доказали, что двенадцать объятий в день помогают в делах, – уверенно двигаюсь к растерянному начальнику, и обнимаю опешившего мужчину, по-дружески хлопая по спине. – Крепкий какой, а так и не скажешь!
– Ты точно больная, – беззвучно смеется в ответ, как-то неловко отвечая на мое подбадривание, и больше не произносит ни слова, пока я вслух отсчитываю секунды. Двенадцать ведь будет достаточно?
***
Игорь
Кто-то считает, что миром правит любовь. Я же с уверенностью могу опровергнуть это ошибочное мнение. Нами правит ревность. Лишь она заставляет нас становиться лучше, порой обнажает худшие стороны нашей натуры, толкает на необдуманные поступки и лишает сна ничуть не хуже, чем пресловутая влюбленность.
Замираю в дверях Славкиного кабинета, и не могу отвести взгляда от друга, прикрывшего глаза от удовольствия. Он наслаждается ее смехом, аккуратно, словно она хрустальная ваза, касается ее спины, и я могу поспорить на что угодно, даже не слышит, что сейчас говорит его секретарша. Впрочем, как и я. Смотрю, и непроизвольно стискиваю зубы, только сейчас осознав, что успел прикипеть к ней душой – эти руки должны касаться только меня, эти губы должны произносить лишь мое имя, иначе мир просто сошел с ума…
Я толкаю дверь, угрожающе зыркнув на Лисицкого, и прежде, чем Лиза, наконец, отлипнет от своего начальника, откашливаюсь в кулак, заставая врасплох этих горе голубков.
– Не помешал? – произношу не мигая, глядя в лицо друга детства, в то время, как Волкова отпрыгивает от него, как от огня. Уверен, она краснеет, хоть и не вижу ничего вокруг, кроме пары таких же горящих вызовом глаз.
– Мы… – Лиза теряется, не зная чем оправдать свое поведение, и словно борется с желанием убежать прочь, испуганно переминаясь с ноги на ногу.
– Не слышал о пользе объятий? Говорят, двенадцати в день вполне достаточно для карьерного роста и развития, – Слава приподнимает уголки губ, но улыбка так и не касается его взора. Поправляет рубашку, приглаживает волосы и делает шаг назад, усаживаясь на столешницу.
– Будь добр повышать свои показатели без помощи моей девушки. Жду в машине, – бросаю Волковой напоследок и как можно скорее уношусь прочь. Еще минута промедления и я заеду ему в челюсть, чтобы навсегда отбить желание тискать свою помощницу.
Имею ли я право злиться, ведь сам далеко не святой, сейчас для меня не имеет никакого значения… Важно лишь то, что я отчетливо осознаю – отпустить Лизу мне просто не хватит сил. Не смогу спокойно наблюдать, как Лисицкий добивается ее расположения, подкрадывается к сердцу, оборона которого рано или поздно дрогнет, как вымещает меня из ее мыслей, чтобы чуть позже навеки изгнать из ее души… Не смогу гулять на их свадьбе, которая обязательно состоится, позволь я ему забрать единственного человека, сумевшего полюбить меня со всеми моими недостатками: с зашкаливающим эгоизмом, с плотным графиком, в котором не всегда находится время для романтических встреч, с больной любовью, которую я умело скрываю от посторонних все еще не в силах потушить неуправляемый пожар. Кидайте в меня камнями, бейте словом, рукой, чем угодно – сегодня я не смогу сказать ей прощай…
– Ты злишься? – интересуется Волкова, устроившись на сиденье и робко поднимая на меня глаза, и тут же касается моей ладони, крепко вцепившейся в руль. Поглаживает, вынуждая взглянуть на себя, и тепло улыбается, надеясь растопить лед своей открытой улыбкой. Выходит довольно неплохо…
– С чего бы? – я ощущаю, как с ароматом ее духов в салон врывается свежий осенний воздух, и делаю глубокий вдох, наслаждаясь покоем, накатившим на меня в ее присутствии. Как странно, правда? Я должен любить ее! Должен не замечать никого вокруг, ведь встретить такую женщину редкость: в меру скромная, ласковая и красивая, пусть красота ее и неброская…
– Ну, мой начальник хорош собой, – целует в щеку, и тут же шепчет на ухо:
– Правда, не настолько хорош, как ты. Даже когда злишься.
– Я спокоен, – позволяю ей и дальше покрывать поцелуями мою кожу, ничуть не заботясь о следах губной помады на своем лице.
Напротив, привлекаю ее еще ближе и нахожу нежные губы, касаясь их почти невесомо, чтобы через мгновение потерять контроль и довести ее до исступления. Прекрасно знаю, что сводит ее с ума, и теперь намеренно запускаю руку под офисную блузку, без труда прокладывая пальцами дорожку вверх по оголенной коже. Терзаю податливый рот, упиваясь тихим стоном, и, молча, ликую, убеждаясь в очевидном – она моя.
Моя лишь до той минуты, пока я не решусь отпустить на свободу эту крохотную пташку, угодившую в мои силки…
– С ума сошел? – первой придя в себя, Лиза прячет лицо в ладонях, все еще тяжело дыша, и сползает вниз на сиденье, боясь быть замеченной прохожими через тонированные стекла. Милая и растрепанная, как неопытная школьница, впервые познавшая прелесть мужских ласк.
– Подай сигареты из бардачка, – прошу, устало запрокидывая голову, куда быстрее Лизы справившись с разбушевавшимися гормонами. Я вымотался, за этот день пережив такую гамму эмоций, что теперь вряд ли смогу обойтись без никотина. Слышу, как щелкает замок бардачка, и холодею, когда Волкова замирает, протянув руку, но так и не коснувшись пачки.
– Это… – хлопает глазами, кивая на бархатную коробочку, словно специально оставленную на виду, и растерянно хватает губами воздух.
Кольцо, которое когда-то я подарил Яне, а получив обратно, швырнул в бардачок, так и не решившись выкинуть…
Мой брак – история одного обмана. С самого начала, на протяжении долгих лет меня кормили ложью, умело имитируя любовь…
– Он сделал мне предложение в машине. Не слишком-то ванильно, верно? – привыкнув к ведущему, чувствую, что могу говорить спокойнее, но никогда не решусь открыть свою страшную тайну – на мой палец надели кольцо, которое мне вовсе не предназначалось. Позволили занять чужое место, сочтя удобной для семейной жизни. Я что-то вроде домашних тапочек – теплых, мягких, запомнивших форму ваших ступней. Яна – шикарные Лабутены, с которыми по жизни шагали бы с большим азартом и удовольствием, но так и не накопив на заветную пару, решили довольствоваться тем, что есть…
– Я бы сказал, необычно, – смеется в ответ Филипп, пряча вопросник за спину. – Вы сразу согласились?
– Конечно! – полная дама с первого ряда кричит на весь зал, не в силах усидеть на месте.
Тянется к микрофону, и со всем возмущением, на которое только способно, обрушивает на меня свою брань.
– Да вы на нее посмотрите! Отхватила олигарха, каталась как сыр в масле, а теперь на жалость давит! Работать нужно, а не по койкам прыгать! Ни рожи, ни кожи, а все туда же! Страдалица сидит! Я с мужем тридцать лет душа в душу прожила…
– Ну, ваш муж, наверняка не магнат, так что еще неизвестно, как сложилась бы ваша жизнь, имей он на своих счетах миллионы, – прерывает ее ведущий, забирая микрофон обратно. – Если подойти к этому делу с финансовой точки зрения, что вы выиграли от брака с Громовым?
– Ничего, – признаюсь, не обращая внимания на поднявшийся шум в павильоне. – Мы заключили брачный контракт, по которому в случае развода я забираю лишь то, что заработала сама. Меня это не смущало, ведь я понимала, что просто так браки в таких кругах не заключаются. Так что вы неправы, – поворачиваюсь к даме в зеленом вязаном жакете и улыбаюсь, ничуть не обидевшись на ее слова. – Если я и была охотницей, то слишком глупой и недальновидной.
– А дом, подаренный вам Игорем на свадьбу? – указывая на фото современного особняка, Смирнов в недоумении взирает на мое безэмоциональное лицо. Сочувствует? Если здесь есть о чем сожалеть, то только о воспоминаниях. В большинстве своем приятных, от этого-то и хочется завыть волком, глядя на этот снимок…
ГЛАВА 15
Съезжать со своей съемной квартирки оказалось куда тяжелее, чем в шестнадцать отправиться покорять Столицу. Мое сердце обливалось кровью, когда нетрезвые грузчики волокли в машину мои пожитки, не слишком-то аккуратно заталкивая в кузов коробки с моими ценностями. Разбили любимую вазу, рассыпали по лестничной клетке затертые томики любовных романов, при этом растерянно разводя руками на мои недовольные причитания.
Даже от вида суетящейся в кустах болонки Бети, на глаза набежали слезы.
– Мне будет не хватать ее завываний, – грустно улыбнувшись, треплю лохматую морду, обращаясь к хозяйке этого нелепого существа. Ей бы не мешало перестать баловать старую псину мясистыми косточками.
– Да ладно тебе. Завтра о нас и не вспомнишь.
– Неправда, – я качаю головой, впервые позволяя собаке лизнуть мой нос. Морщусь, зажмуривая веки, и стараюсь не дышать, когда большой шершавый язык раз за разом проходится по моему лицу, норовя попробовать на вкус как можно больше: исследует губы, щеки, оставляет влажные следы на подбородке, конечной целью избрав мои ноздри.
– А ну хватит! – пихнув ногой разошедшуюся Беатрису, Людмила Алексеевна неодобрительно сводит брови на переносице. – За ней глаз да глаз нужен, а то сожрет и не подавится. Как терпишь, ведь воняет хуже помойного ведра?
Старушка брезгливо передергивает плечами, а я уже отыскиваю влажную салфетку в своем рюкзаке: соседка права, запах из собачьей пасти не самый приятный.
– На свадьбу хоть позовешь? Обещаю не рассказывать, какие табуны мужчин ходили к тебе по ночам, – произносит и тут же начинает хохотать, укладывая свою ладошку на мое плечо. – Шучу. Но ведь, кроме нас, никто не знает, что с чувством юмора у меня не все ладно.
Она подмигивает мне, не переставая беззвучно трястись от смеха, и я впервые за сегодняшний день нахожу в себе отклик на чужое веселье. Застаю женщину врасплох, крепко обнимая ее под непрекращающийся лай ее верного цербера, и не выпускаю из своих объятий даже тогда, когда морщинистые руки Людмилы Алексеевны настойчиво пихают меня в живот.
– Прекращай давай. А то расплачусь, не дай бог. И на свадьбу не зови, мне надеть нечего.
– Позову. Обязательно позову. Вместе с Бети, – даю клятву и, наконец, отступаю, с тоской взглянув на свои окна.
Через пару дней, кто-то другой станет заваривать чай на моей кухне, передвинет мебель, возможно, выбросит на помойку мой пушистый коврик, брошенный посреди комнаты. Станет водить к себе друзей и, сидя в моем любимом кресле, будет наблюдать за тем, как не Федька, а кто-то другой, бодро помешивает кипящие на плите спагетти…
– Вот еще! Я с этой мочалкой никуда не пойду. У твоего жениха гости-то наверняка как на подбор – все со шпицами и йоркширскими терьерами. Куда мне с моей старухой? А, правда, что его мать актриса?
– Правда, хоть я и не в восторге от ее ролей, – впрочем, как и от нее самой, но предпочитаю не озвучивать этот факт, прекрасно зная, что болтливая пенсионерка еще долго меня не отпустит, решись я на откровение.
Слышу, как хлопает дверь грузовой машины, и, в последний раз взглянув на многоэтажку, прощаюсь со своей прошлой жизнью: с этой скамейкой под сенью расставшихся с листвой деревьев, припорошенной первым снегом, с детской площадкой, где в это время уже завели игру карапузы, со звуками матерных песен Сергея Шнурова, льющихся из окна первого этажа.
Главное, не оборачиваться, а то непременно разревусь, увидев, как моя соседка утирает слезу со своей бледной щеки…
– Готова? – Вячеслав Андреевич заводит двигатель, внимательно изучая мой профиль, и заручившись кивком, медленно выезжает со двора, поглядывая в зеркало заднего вида, не отстал ли он нас перевозчик.
– Я могла бы взять такси. Вовсе не обязательно тратить свой выходной на мой переезд.
– Мне нетрудно. Тем более что это отличный повод увидеться.
– Как вам новая секретарша? – улыбаюсь, не признавая, что и сама тоскую по совместной работе с Лисицким. Скучаю по своему столу, по жужжанию принтера и гулу переговаривающихся работников за стеной, по запаху кофе, который у моего бывшего начальника всегда получается особенно вкусным, и по его голосу, неожиданно раздающемуся из селектора…
– Милая и покладистая, чем порой выводит меня и себя. Так что, если надумаешь вернуться, я попрощаюсь с ней без лишних колебаний.
За эти полтора месяца он заметно похорошел – немного похудел, что вовсе его не испортило, вновь вернулся к работе и заключил пару выгодных сделок, ударился в спорт и даже провел несколько дней за границей, успев за это короткое время неплохо подзагореть. Смотрю с теплотой на ставшего мне таким родным человека, и еще больше впадаю в уныние, что так резко поменяла привычный уклад своей жизни, распрощавшись не только со своей берлогой, но и работой, которую успела полюбить всем сердцем.
Знаю, что поступила правильно, опуская на стол заявление об уходе, но до сих пор стараюсь не вспоминать, как проплакала весь вечер, не в силах выкинуть из головы образ обиженного Лисицкого, провожающего меня до парковки с коробкой моих пожитков в руках.
Я нравилась ему, и всерьез опасалась, что могу стать причиной разлада их с Игорем дружбы. Так что сейчас, сидя на переднем сиденье Славиного автомобиля одно могу сказать с уверенностью – то, что я перестала мельтешить перед его глазами, явно пошло на пользу. Он лишь раз чуть дольше положенного задержался взглядом на моем кольце, и больше ничем не выдавал, что в его душе осталась хоть крохотная надежда на ответные чувства. Возможно, успокоился, осознав, что обратного пути нет, а, может быть, встретил кого-то, успешно переключившись на новый предмет обожания.
– Я знала, что ругая меня, вы лишь набивали себе цену. Ты, – поправляюсь, словив его недовольный взгляд, и, устроившись поудобней, отворачиваюсь к окну, кажется, навсегда оставляя позади этот район Москвы.
Я боюсь. Смертельно боюсь перемен, но стараюсь держаться, уверяя себя, что это все равно бы случилось. Рано или поздно, я бы встретила мужчину, переехала бы к нему и привыкала к совместному быту, постепенно обживаясь на новом месте. Конечно, с большей вероятностью, я бы переехала в его купленную в ипотеку однушку, но так как судьба была ко мне более чем благосклонна, мне грех жаловаться на перспективу жить в огромном беленном доме с колоннами и открытым бассейном на заднем дворе.
– Слава, – и сама удивляюсь, как легко его имя слетает с моих губ, – я ведь не нравлюсь Эвелине?
– Ей, вообще, мало кто нравится, так что можешь не переживать… – успокаивает меня мужчина, убавляя звук магнитолы.
– А эта девушка Яна, с которой Игорь приходил на твой праздник. К ней она относилась иначе? – сердце непроизвольно сжимается внутри в ожидании ответа, и я больше не замечаю сменяющихся за окном картинок, в нетерпении воззрившись на водителя. Он не обманет, просто не умеет этого делать, невольно выдавая свое смущение – медленно выдыхает, заставляя себя расслабиться, и, тряхнув головой, поворачивается ко мне:
– Не знаю. На людях она была с ней учтива, а что происходило между ними, когда вокруг не было журналистов, мне не известно. К Эвелине нужен подход: похвали пару раз ее работы, и станешь ее любимицей.
– Не слишком бы мне хотелось, начинать отношения со свекровью с вранья, – прыскаю, расслабляясь, и до самого дома убеждаю саму себя, что ради счастливой семейной жизни можно наступить себе на горло…
***
Не знаю, почему Игорь решил переехать именно сюда. Его квартира в центре нравится мне куда больше этого стерильно белого дома. Опасаюсь касаться посеребренных рамок, из страха оставить на них свои отпечатки, и детскими снимками Громова любуюсь лишь на расстоянии; не решаюсь присесть, пугаясь испортить мебель, мельчайшее пятно на которой будет сразу бросаться в глаза, и на носочках семеню по сверкающему полу за холеной хозяйкой, уверенно задающей такт нашей ходьбе цокотом металлических шпилек. Сколько ей лет? Наверняка ближе к пятидесяти, а она так бодро скачет на десятисантиметровых каблуках, что даже я в свои двадцать три завидую ее прыти.
– Здесь библиотека. Небогатая, – взбивает рукой прическу, высоко задрав нос, – но если захочется скрасить вечер чтением, что-нибудь да отыщешь. Ты ведь читаешь?
Спрашивает так, что мне становиться не по себе – она пытается меня уколоть. Считает, что я не способна осилить даже рекламную брошюрку? Предпочитаю смолчать, делая вид, что не уловила насмешливых интонаций в ее голосе, и еле заметно киваю, продолжая следовать за изысканной дамой в дорогом платье кремового оттенка.
– Здесь у нас спортзал, сауна и солярий. Тебе, кстати, не помешает подзагореть к торжеству. Платье, что я тебе подобрала, не терпит бледности кожи и выцветших волос. Завтра отправимся к моему стилисту. Можешь не переживать, он мастер своего дела и даже твою прическу приведет в порядок.
– Вы подобрали мне свадебное платье? – сбиваюсь с шага, чувствуя, как холодеют ладошки, и, пропустив мимо ушей ее замечание о моей внешности, обгоняю Громову, преграждая ей путь. – Разве я не должна сама решать, какое платье хочу надеть?
– Шутишь? Ты выходишь замуж не за какого-нибудь шахтера. Пресса, политики, звезды эстрады – нужно соответствовать обществу, в которое собираешься войти!
– Я много раз сопровождала его…
– И выглядела при этом прекрасно! Но свадьба! Это очень важное мероприятие, которое еще не раз будет обсуждаться в СМИ. Доверься мне, ведь я не первый год в этом варюсь, – приторно улыбается, касаясь моей руки, и указывает наследующую дверь, давая понять, что разговор закончен. – Здесь моя святая святых, – гордо вздернув подбородок, жестом приглашает внутрь, явно не замечая моего нежелания продолжать экскурсию. Моя жизнь в семье Громовых легкой не будет – только не рядом с этой женщиной…
Прохожу, не сразу понимая, где оказалась, и робко застываю в проходе, боясь нечаянно задеть не принадлежащие мне вещи.
– Мои сценические костюмы, – хлопнув в ладоши, Эвелина уже подталкивает меня в спину, явно удивляясь, что я до сих пор стою, вместо того, чтобы с диким восторгом изучать ее гардероб. – Смотри, это я надевала, когда мне присвоили звание народной артистки. Кучу денег стоит, – расстегнув чехол, почти невесомо касается камней на корсаже красного платья в пол. – Боже! А в этом, – уже позабыв обо всем на свете, семенит между стойками, вознамерившись похвастаться всей коллекцией, – я была на вручении Золотой маски! Господи, сколько лет прошло?
– Очень красиво, – отзываюсь, не находя в себе должного отклика на такое засилье блеска, и мысленно проклинаю Игоря за внезапный отъезд.
Так нельзя! Нельзя бросать меня в пасть этой гиене, которая скоро сочтет своим долгом выбирать, в каком нижнем белье я должна поражать воображение ее сыночка!
– Если захочешь что-то надеть, предупреди. Я не жадная, ведь скрывать такую красоту от мира просто верх неприличия, но просто терпеть не могу, когда что-то берут без спроса. С Яночкой мы довольно быстро договорились. Кстати, вы с ней знакомы?
– Немного, – смущаюсь упоминания о бывшей Игоря, предпочитая подняться в спальню, нежели торчать здесь, снедаемая осознанием, что совершенно не вписываюсь ни в этот интерьер, ни в эту жизнь, где женщина просто обязана любить бриллианты и дорогие меха. Делаю робкий шаг в направлении к мягкому пуфику, но так и не решаюсь присесть, гадая, будет ли верхом неприличия уйти с головой в свой мобильный, пока любимица народа предается воспоминаниям, восхваляя подружку Громова. Бывшую подружку, мыслям о которой в моей голове нет места.
– Прекрасная девушка. Я думала, что их роман перерастет во что-то большое, но, как видишь, моим надеждам не суждено было сбыться. Не принимай на свой счет, я просто успела к ней привязаться, – оставляя в покое полупрозрачную блузу с длинным шлейфом на спине, будущая свекровь вновь дарит мне лживую улыбку. Кто, вообще, счел ее достойной представительницей актерской профессии? Либо я слишком придирчива, либо ее талант за пределом моего понимания…
– Я рада, что он встретил тебя. Мы не так близки, как мне бы того хотелось, но его страдания не прошли для меня незамеченными, – задумчиво вперив свой взгляд в стеллаж с обувью, Эвелина застывает посреди своего будуара и какое-то время молчит, скорее всего, давая мне время переварить услышанное.
– Ладно, что это я все о грустном? – хлопнув в ладоши, женщина вновь приподнимает уголки губ, нехотя следуя к двери. – Ты, наверное, устала? Покажу тебе вашу спальню и попрошу Верочку принести чая. Вещи твои уже разложили, так что можешь прилечь и немного отдохнуть. Остальное обсудим за ужином.
***
– Не хочешь пригласить свою семью для знакомства? Я бы с удовольствием пообщалась с будущей родней, – ловко орудуя ножом для мяса, Эвелина всячески старается вовлечь меня в разговор, то и дело отвлекаясь от обозрения шницеля на своей тарелке, и переводя внимательный взгляд синих глаз на меня. С Игорем они совсем не похожи… Ни цвет волос, хоть я и уверена, что блондинка она крашенная, ни разрез глаз, ни форма носа – ничего, чтобы напомнило мне в ней моего жениха.
– Не думаю, что это удобно. Мне не хотелось бы вас стеснять.
Откладываю приборы, чувствуя себя неуютно под ее пристальным взором, и больше не желаю притрагиваться к еде, хоть и понимаю, что тушеные овощи, к которым я едва прикоснулась, не утолили мой голод.
Мне неуютно. Так не ужинают в нормальных семьях: болтают о ерунде, перемазавшись соусом, молчаливо жуют, расхваливают кулинарный талант хозяйки – все что угодно, но только не так, словно ты проходишь собеседование на престижную должность и должна во что бы то ни стало поразить менеджера по персоналу своим внушительным резюме. От напряжения у меня сводит пальцы. Уж слишком сильно я впиваюсь в тряпичную обивку стула, борясь с желанием сбежать подальше…
– Какое стеснение? Восемь спален! Неужели я не найду комнаты для своей сватьи? – манерно взмахнув рукой, подзывает девушку в светло-серой униформе и жестом указывает на свой пустой бокал.
Это уже четвертый. Если она делает так каждый вечер, то неудивительно, что за минувшие три месяца она не снялась ни в одной картине.
– Кстати, кем они работают?
– Отец преподает математику в лицее, – отвечаю, сомневаясь, что она вспомнит об этом наутро – в глазах ее поволока, щеки нездорово покраснели. Ей бы не стоило так налегать на вино.
– А мама – завуч в школе.
– Значит, ты у нас из интеллигентной семьи, – сомневаюсь, что это вопрос, но все же киваю, и сама удивляясь своей неспособности вести беседу. Но мне ведь простительно? Раньше мне не приходилось знакомиться со свекровью, которая при этом является народной артисткой.
– Мы обязательно должны им позвонить. Все это так волнительно! Как все-таки быстро растут дети, – Эвелина так громко хлопает в ладоши, что я вздрагиваю, еще сильнее смущаясь происходящего. Отличное окончание дня – пьяная свекровь и я, больше похожая на затравленного зайца.
– Я приготовила нам развлечение. Долго думала, чем можно тебя занять, и решила, что просто обязана показать снимки Игорька. Увидишь его пятнадцатилетним, и еще подумаешь, стоит ли выходить за него замуж, – женщина смеется, нетвердой походкой следуя в гостиную, и отыскав нужную полку, снимает стопку альбомов в кожаных обложках. Едва не роняет, и я лишь чудом успеваю подхватить их прежде, чем многолетняя история семьи Громовых рассыплется по полу, устилая паркет разноцветными карточками.
– Это в школе. Он учился неважно, зато иностранные языки давались ему легко. Валя часто брал его в Штаты, тем самым привив любовь к языку. Да и сам, между прочим, прекрасно говорил на английском. Великий был человек! Монументальный! – театрально вздохнув, поглаживает пальцем изображение супруга, а уже через пару секунд вновь растягивает губы в улыбке. – Это на премьере моего спектакля. Первая главная роль в моей карьере!
Первый выпускной Гоши, Рождество в Париже, поездка в Диснейленд, Игорь на фоне водопада, он же верхом на верблюде… Она не так плоха, верно? Бережно хранит снимки сына, грамоты, несколько серебряных медалей с соревнований по самбо. Может быть, ей нужно пить чаще, чтобы немного приоткрывать душу?
– О! А это свежие. Последний Новый год. На Яночке мое платье, – склоняет ко мне голову, перечеркивая мои надежды на хорошо скрываемую ей нормальность, и принимается петь дифирамбы российскому дизайнеру, выпустившему изумрудный наряд в единственном экземпляре.
Болтает, замерев на странице с влюбленной парой, и невыносимо долго не перелистывает, вынуждая меня против воли бросать косые взгляды на свежее лицо бывшей подружки Громова. Она хороша. Таких не забывают наутро. Да что там, и через год ее яркий образ вряд ли сотрется из памяти! Скольжу глазами по ее лицу, стараясь не завидовать идеальным чертам, намеренно игнорирую грудь, которой позавидует любая, чей размер намертво замер на неполной двойке, и ловлю себя на мысли, что старательно ищу изъяны в этой красивой брюнетке. Но их нет. Прямые ноги, просматриваемые сквозь полупрозрачную сетку на юбке, тонкая талия, и даже кисти рук у нее идеальные – пальцы длинные, тонкие…
– Господи! – теперь моя очередь удивлять Эвелину, но я даже бровью не веду, когда она прижимает руку к груди, испугавшись моих резких движений. Отбираю альбом, поднося ближе к глазам злосчастный снимок, и больше не могу оторваться от аккуратного кольца на ее безымянном пальце…
***
Игорь
Не помню, когда в последний раз чувствовал себя таким нужным. Мать никогда не проявляла рвения к моему воспитанию, обделяя вниманием в угоду собственному эго. Зарабатывала себе имя на театральных подмостках, со временем снискав славу и в телевизионных проектах. Она тот редкий тип женщины, который совершенно не создан для материнства, а я еще одна голова в полку не недолюбленных детей…
Наверное, именно поэтому я не смог устоять перед Лизиной нежностью, теперь жадно вбирая в себя малейшее проявление теплоты, направленное в мою сторону. Будь я персонажем романа – меня бы возненавидели. Проклинали эгоистичного героя, так нагло ворующего у доверчивой девушки ее время. Но я стараюсь. Действительно, стараюсь измениться, намереваясь стать достойным ее любви… Пусть и без взаимного трепета, до сих пор дремлющего где-то глубоко внутри. Там, куда Лизе пока не дано достучаться.
– Почему ты привез меня сюда? – первое, что спрашивает, включая ночник, когда я тихо прохожу в спальню, беззвучно прикрывая дверь, уверенный, что она давно видит десятый сон.
– Я думал ты спишь, – так и замираю с чемоданом в руках, впервые наблюдая ее такой: красные глаза, распухший нос и часто вздымающаяся грудь. – Ты заболела?
– Ответь мне, – отмахивается от моей руки, словно боится обжечься, и отползает подальше, утыкаясь лбом в свои подобранные колени.
Натягивает одеяло до самого подбородка, одним движением руки сбросив на пол подушки, и негромко всхлипывает, повергая меня в шок. Что здесь стряслось?
– Не трогай! Просто ответь на вопрос!
– Какой? – ни черта не понимаю, и расстегиваю пиджак, чтобы тут же отбросить егов сторону и усесться рядом с расклеившейся невестой.
