Текст книги "Поцелуй черной вдовы (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 33

Кайл видел и знал, что, несмотря на завистливое неприятие брата и холодное отчуждение неродного отца, Соланж тянулась и к тому, и к другому в надежде на толику неутоленной любви, но каждый раз получала лишь оплеухи. Не буквальные, но от того не менее хлесткие...

Вот и сейчас, обвиненная братом во всех преступлениях, она так и стояла безмолвная, одинокая и, Кайл чувствовал это, совершенно несчастная. Захотелось пойти и утешить, плевать, что подумают Эссекс и прочие, – он и пошел... Опустил руки на девичьи плечи и, глядя на тонкую прядку волос, колышущуюся от ветра, прошептал ее имя...

Соланж задрожала.

Все ее тело, окаменевшее было, расслабилось, ожило. Сердце забилось сильнее и громче... До страстного захотелось уже не просто касаться руками, прижать к себе ее всю, стиснуть до боли – просто дать знать: ты теперь не одна.

Но она отстранилась.

И после нескольких фраз торопливо пошла со двора вместе с Шекспиром. Он бы тоже пошел, но хозяин Лестер-хауса удержал его вдруг...

– Кайл, друг мой, позволь перекинуться с тобой словом наедине.

– Что вы хотите? – довольно невежливо кинул он, порываясь в другом направлении. И, наверное, не умея этого скрыть, так как граф снисходительно улыбнулся.

Почти жалостливо, по сути.

– Ну не здесь же, на улице, – попенял с легким укором. – Войдем в дом. – И продолжил дорогой в свой кабинет: – Вижу, маленькая лиса приручила большого медведя. Право слово, решительно удивлен, удивлен и растерян, мой друг: мисс Дюбуа, конечно, прекрасна, но совершенно... – он взмахнул кистью левой руки, – как бы это помягче сказать... совершенно неудобоварима. Кхе-кхе! Платоническая любовь – это для мальчиков, вроде Шекспира, мой друг, но точно не для тебя. Я ведь вижу, как ты на нее смотришь – алчным взглядом оголодавшего хищника, но...

– Не надо лезть ко мне в душу, граф, – оборвал поток его красноречия Кайл. – Что вы хотели? Говорите – покончим скорее.

– Опять за ней побежишь?

– Я просил не лезть ко мне в душу... – прорычал Кайл, уязвленный самим тоном вопроса, жалостливо-уничижительным. И подумал, как было б прекрасно ошарашить бывшего друга рассказом о том, что Соланж для него безопасна, но давно принял решение не распространяться об этом, и потому промолчал, сцепив зубы.

– Хорошо-хорошо, хочешь страдать, как сопливый мальчишка, дело твое. Но пойми, эта твоя не вовремя вспыхнувшая симпатия усложнила мне дело: пришлось выслеживать вас обоих по всему Лондону, и не только. Я искренне опасался, – голос Эссекса то ли наигранно, то ли всерьез потеплел, – что «вдова» ненароком умертвит и тебя. Что, не веришь? После облавы в лесу мне принесли ее вещи, полный комплект, но ты все равно изловчился ее увезти. Страшно подумать, как ты рисковал, спасая эту девчонку... Вдруг бы коснулся случайно. – И с укором: – Неужели любовь совершенно затмила твой разум? Одумайся, Кайл, эта девица не стоит того. Враждовать из-за убийцы-мошенницы – последнее дело. Вернись ко мне! Мы были хорошей командой, и будем снова.

Кайл скрипнул зубами.

– Не Соланж развела нас, чтобы вы знали, граф: это сделали ваши амбиции. Ваша ложь. Пустые клятвы, коим я больше не верю.

– И зря. Я никогда никого не обманывал!

Кайл усмехнулся.

– Мне наскучил наш разговор. Я ухожу...

– Да постой ты. – Эссекс подался к нему, не подходя, впрочем, близко. – Я признаю, что был чрезмерно жесток, велев заключить тебя «королевским браслетом» и отправить в зверинец. Но и ты пойми меня тоже: ты убил своих же людей, помогая девчонке сбежать, и схлопотал пулю в грудь, упустив ее. Я заслуженно разозлился...

Покаяние первой фразы сменилось укором, который Кайл выслушал, сдвинув брови.

– Считайте, я вас простил, – хмуро ответствовал он.

Эссекс выругался в сердцах.

– Глупый мальчишка, не губи себя ради девки! Она уничтожит тебя.

– Может, я того и хочу...

Их взгляды встретились, словно схлестнулись стихии. И сколько они так молчали, глядя друг другу в глаза, сказать было сложно. Время как будто замедлилось и побежало быстрее одновременно...

А потом Эссекс сказал:

– Можешь вернуться в Блэкфрайарс-хаус. В конце концов, о тебе многие спрашивали, да и жить в том клоповнике, где ты сейчас обитаешься, удовольствие, полагаю, не из приятных. Ты все-таки аристократ, а не портовая шлюха!

Кайл выдержал краткую паузу.

– Чтобы вернуться в свой дом, ваше, граф, дозволение мне не нужно, – произнес он. И развернулся, чтобы уйти, но собеседник добавил:

– Не забывайся, мой мальчик, мы повязаны так же тесно, как прежде. Не вынуждай меня посчитать тебя вместо друга врагом!

– Счастливо оставаться.

С такими словами Кайл покинул кабинет графа Эссекского и торопливо вышел на улицу. Глотнул свежего воздуха, шумно втянув его через ноздри и пытаясь унять раздражение, вызванное недавней беседой, а потом, понимая, что упустил Соланж и поэта, зашагал в направлении дома. В конце концов, он точно знал, где они могли быть, и он пойдет туда сразу, как переоденется...

Пришло время действовать по-другому.

Старый слуга, не веря глазам, впустил его в дом.

– Какое счастье, сэр, вы вернулись! Я молился о вас денно и нощно, и вот Господь ответил на эти молитвы.

– Благодарю, Катберт, ты верный друг и хороший слуга. Будь уверен, тебе за это зачтется на небесах!

– Этой надеждой и живу, сэр. Что прикажете?

– Сейчас мне бы помыться и привести себя в должный вид, а ты после найми кухарку да пару горничных. Я какое-то время поживу в Лондоне, и тебе нужна будет помощь...

– Все сделаю, сэр. В лучшем виде, как вы пожелаете! Это счастье, что вы снова дома. А эти с улицы наконец-то ушли...

Кайл кивнул.

– Об этом не беспокойся. Лучше проветри комнаты наверху и приготовь для гостей...

– Вы ожидаете гостей, сэр? – удивился слуга.

– Одного гостя... двух, – исправился он, понимая, что мальчишка-поэт теперь с ними крепко повязан.

– Мужчин или женщин? – выпытывал старый слуга.

Таиться вроде бы не было смысла, но Кайл ответил:

– Мужчин. – А потом, дав понять, что более не желает тратить время на разговоры, направился в библиотеку.

Там и сидел, пока Катберт не нагрел воды для купания и не позвал его мыться. Все вспоминал свою прежнюю жизнь в этом доме, родителей и друзей... Но отчего-то казалось, то был не он вовсе, кто-то другой, и только этот, изменившийся Кайл, есть единственно настоящий. Вот и одежда, богато украшенная золотой вышивкой и жемчужными пуговицами, была чуждой новому Кайлу, как Сайласа Гримму были чужды роскошь и стиль. Однако он все-таки выбрал дублет побогаче, дабы произвести должное впечатление в месте, в которое собирался.

А собирался он ехать в театр на представление.

Правда, со всеми приготовлениями припозднился и прибыл уже при звуке третьей трубы, возвещавшей начало театрального представления, а потому довольствовался не лучшим местом на сцене, как изначально намеревался, а литерной ложей. Актер, произносивший пролог, только-только вышел на сцену, когда Кайл занял свое место и принялся высматривать Соланж и Шекспира...

Играли «Трагедию девушки» Бомонда и Флетчера, и поэта он вскоре увидел в роли слуги на свадебном пире Аминтора с Эвадной, а вот Соланж на сцене не появлялась. Каково же было удивление Кайла, когда «паренек», сновавший внизу среди разношерстной, непритязательной публики, состоящей из матросов, ремесленников и женщин легкого поведения, оказался именно той, кого он высматривал в первую очередь. Соланж ходила там среди них и, казалось, тоже что-то высматривала...

Карманников, понял он. Ее, похоже, приставили к черной работе – на сцену не выпускали... Как же тогда она станет играть в пьесе для королевы?

Он так сосредоточился, наблюдая за ней, что пропустил большую часть происходящего на подмостках, если по существу, оно его совершенно не интересовало, в отличие от поведения зрителей в «яме», развязно переругивающихся друг с другом за колбасами и горячившим их пивом, а потому задиравших то «паренька», то большого детину, появлявшегося подле «него» время от времени.

И будь Кайл в обычной одежде, а не разряженным в дорогой дуплет франтом, спустился бы вниз и преподал особенно рьяным весельчакам урок поувесистей. Им еще повезло, что представление кончилось раньше, чем его порядком потрепанное терпение... И молитва за здравие королевы в конце представления несколько поубавила его пыл, так что, поднявшись на сцену, Кайл смог более-менее изобразить добродушие и мнимое удовольствие от просмотренной пьесы.

– Граф Саутгемптон, какая встреча! Не ожидал. Вас давненько не было в городе, – приветствовал его Пемброк, общеизвестный любитель и покровитель искусства. Кайл видел его в числе прочих на сцене на лучших местах и заранее приготовился к разговору.

– Был с экспедицией в Кадесе, – ответствовал он. – Воротился на днях.

– В самом деле? – подхватил Рутленд с веселой улыбкой. – А мы грешным делом считали, тебя охмурила какая-нибудь молоденькая вдова и ты, позабыв все на свете, засел в деревне, сочиняя ей вирши и предаваясь пламенной страсти.

Кайл усмехнулся, изображая мечтательный взгляд и молча пожимая плечами, но этим лишь раззадорил бывших приятелей.

– Возможно, он предавался пламенной страсти отнюдь не в деревне и не с молоденькой вдовушкой, – предположил Пемброк, подзадоривая его, – а с горячей, черноволосой еврейкой, податливой, мягкой как воск. Я слышал, в любви еретичкам нет равных! Так ли это? Рассказывай, ну.

В этот момент Кайл заметил Шекспира, наблюдавшего за ним из-за сцены, и, побоявшись упустить его и Соланж, торопливо сказал:

– Все расскажу, обещаю, но не сейчас. Слышал, у Бёрбеджа новый актер, талантливый малый, подающий большие надежды – хочу присмотреться к нему. Не обессудьте, друзья!

– Ты заделался театралом? – удивился один из мужчин. – Покровительствуешь талантам? Похвально. Но о еврейке ты все-таки нам расскажешь...

– Непременно. За пинтой доброго эля в ближайшие дни!

– Ловлю тебя на слове.

– Доброго вечера, господа.

С такими словами Кайл направился к молодому поэту.

В 1596 году Саутгемптон, в самом деле, просил королеву о разрешении участвовать в экспедиции в Кадис, однако ему было в этом отказано.

Глава 34

– Явился – не запылился, – встретил Соланж такими словами Джеймс Бёрбедж. – Не думал, что снова увижу тебя.

– Я приболел, сэр, – девушка повторила придуманную вчера отговорку. – Сегодня мне уже лучше.

Старик окинул ее оценивающим взглядом.

– А выглядишь так, что в гроб краше кладут. Ты случаем не заразный?

– Это просто живот, сэр: съел что-то не то.

– Ладно, – махнул собеседник рукой, – приступай к делу. Госпожа Люси вчера потеряла тебя. Эй, Ричард, хватит цветочки там малевать, начинаем распределять роли! – крикнул он сыну, занимавшемуся росписью декораций.

Но Соланж не спешила уйти.

– Сэр, – обратилась она к импресарио, – могу я просить?

– Денег не дам! Не надейся, – охолонул ее тот строгим тоном.

– Нет, сэр, я не о деньгах, – поспешила заверить Соланж. – Я играть хочу... в пьесе Шекспира, – закончила тише.

Сам Уилл, крутившийся неподалеку, тут же вступил в разговор.

– Сэр, позвольте ему. Пусть Роберт покажется хоть в самой маленькой роли. Вот увидите, он сумеет! Роб талантливый.

Бёрбедж, плотный, коренастый мужчина со вздыбленными бровями, не дольше секунды глядел на них не мигая, а потом будто выстрелил зычным «Нет».

– Я и так сильно рискую, берясь ставить для королевы пьесу какого-то деревенского выскочки, – взгляд на Шекспира, – и рисковать еще больше, выпуская на сцену актеришку-недоучку, – теперь гневный взгляд прошелся и по Соланж, – я тем более не намерен. Всё, по местам! – закричал Бёрбедж актерам, столпившимся у внутренней сцены. – Хранитель книг, рукопись! Да поживее!

Пока актеры щебечущей стайкой направились к Бёрбеджу, девушка все же взмолилась:

– Пожалуйста, сэр, испытайте меня. В одной из следующих постановок! Я докажу, что достоин доверия.

Но собеседник, не удостоив ее даже взглядом, снова крикнул:

– Госпожа Люси, займите уже чем-то полезным этого докучливого мальчишку! Иначе я за себя не ручаюсь.

Совершенно отчаявшись, Соланж стояла, не в силах пошевелиться – казалось, вся ее жизнь пошла прахом! Как же ей сделать большее, если даже добиться крохотной роли у нее не выходит?

– Не отчаивайся, приятель, я постараюсь переубедить Бёрбеджа, – шепнул ей Шекспир, спеша занять свое место среди актеров.

А ее буквально через минуту увела со сцены госпожа Люси, поручив латать панталоны, стоившие по ее же словам, баснословные четыре фунта четырнадцать шиллингов.

– Это что, – сказала она, заметив удивленный взгляд девушки, – я знавала актера, который на один только плащ истратил не меньше двадцати фунтов.

– Но это несправедливо, – возмутилась Соланж, – Уиллу за целую пьесу заплатили три фунта, пять шиллингов, а какой-то актер щеголяет в плаще, стоившем в несколько раз дороже.

Госпожа Люси нахмурила брови.

– Ты никак пуританин, малец, – сказала она с неудовольствием в голосе. – Эти вечно обвиняют актеров в мотовстве и расточительстве, но мы дарим радость, и этим все сказано. Чтобы больше таких речей я не слышала!

Получив таким образом очередной нагоняй, Соланж посчитала, что стать еще хуже этот день просто не может, но не учла появление Гримма в образе лорда из Стрэнда. Она даже не сразу поверила, что это действительно он: просто екнуло сердце, когда среди лордов на сцене она разглядела знакомые... плечи. Они были шире других и... роднее ка будто.

Она спряталась за колонной и наблюдала, как беседует Кайл с остальными мужчинами. Как непринужденно, на равных держится с ними, и искренне недоумевала, как не замечала всего этого раньше: достоинства, стати даже в одежде простого наемника. Он ведь всегда был таким, будто выше на голову всех остальных, и потому казался ей выскочкой и позером. Гордецом. Но последние дни показали: Кайл совсем не такой. И то, что ей представлялось предосудительным высокомерием оказалось врожденным чувством собственного достоинства. Так несут себя только уверенные в себе, самодостаточные люди.

Интересно, где он сидел во время недавнего выступления? Видел ли, как она ходит внизу среди зрителей, утихомиривая по мере возможности дебоширов и пьяниц. Бёрбедж боялся, что, изрядно набравшись, они, чего доброго, вступят в неуместные пререкания с сидевшими на сцене изящными кавалерами, или, что еще хуже, в кулачную схватку, а тогда представление прекратится, и театр придется закрыть.

Он бледнел и краснел, предупреждая об этом перед началом театрального представления.

К счастью, обошлось без скандала, и Соланж было выдохнула: этот день подходит к концу. Но тут появился граф Саутгемптон...

Подумать только, настоящий, всамделишный граф, а она его чуть не убила...

И целовалась с ним...

И...

Как вообще такое возможно?

Все эти мысли проносились у нее в голове, пока Кайл беседовал сначала с богато разодетыми аристократами, после – с Уиллом и Бёрбеджем.

– Роб, граф зовет прогуляться с ним до реки. Пойдешь с нами? – спросил Уильям достаточно громко, чтобы другие услышали. И тише добавил, когда она подошла: – Кайл говорит, возвращаться в наш пансион небезопасно. Сказал что-то про лошадь и слежку... Ты знаешь, о чем идет речь? – Соланж кивнула, не в силах отвести глаз от беседующего с Бёрбеджем молодого мужчины.

– Да, потом расскажу, – отозвалась она. И прошептала: – Граф Саутгемптон...

– Сам удивлен, – отозвался Уилл. – Ты знала об этом?

– Видела его дом на реке, но не могла и представить, что он действительно... вот такой.

Молодой человек усмехнулся.

– Жизнь полна странных сюрпризов.

– Воистину.

Закончив беседовать с Бёрбеджем, Кайл, между тем, только вскользь взглянув на нее, направился к выходу вместе с Уиллом. Она, уязвленная этим его невниманием более, чем хотела бы показать, поплелась следом... Разумом понимала, что поведение Кайла оправдано его статусом, но сердце с подобными доводами не соглашалось.

И даже солнце, светившее прямо в глаза, не разгладило складку на ее лбу.

Они же тем временем маневрировали между мостков и канав Саутворка, заиленных и скверно смердящих после дождя, так что особого разговора не получалось, и только когда они вышли к Темзе, где зубоскалы-лодочники зазывали клиентов, Кайл обратился к Соланж.

– Как я уже и сказал, возвращаться в пансион в Доугейте небезопасно, а потому я предлагаю тебе... вам с Уиллом, – поправился он, – пожить в моем доме в Стрэнде. Там уже приготовили комнаты для гостей...

– То есть для вас, сэр, все обернулось как нельзя лучше? – деловым тоном осведомилась Соланж, прерывая его. – Снова стали собой, – она окинула взглядом его дорогую одежду, – вернулись в свой дом... Стоило ли вообще бунтовать против Эссекса? Ради чего? – Она вперила в Кайла вызывающий взгляд.

Тот, к слову сказать, не растерялся ни на секунду, все такой же серьезный ответил:

– Ради тебя... и королевы. Разве этого мало?

И то, как он это сказал, как посмотрел ей в глаза, будто желая донести много больше простых этих слов, как-то разом лишило Соланж желания воевать. Пыл унялся так же внезапно, как разгорелся...

– Хорошо, – сказала она, – мы поживем в вашем доме. – И, развернувшись, свистнула по-мальчишески, подзывая к берегу лодочника.

В таком доме, как Блэкфрайерс-хаус, Соланж никогда не жила, да что там жила – и в гостях побывать не доводилось. А тут ей целую комнату отвели, да еще с огромной кроватью под балдахином и гобеленами на стенах. Тот самый Катберт, старый слуга, что встретил их в доме в прошлую ночь, теперь провел ее в комнату и указал на исходившую паром лохань.

– Хозяин велел передать, чтобы, как только вы примете ванну и переоденетесь, приходили в библиотеку. Он будет ждать вас!

– Благодарю, Катберт. – Старик замялся, не решаясь что-то сказать, и Соланж вскинула брови: – Что-то еще?

– Хозяин... эм... велел дать вам это, – выпалил тот, указав на разложенное на кровати красивое платье.

Сама Соланж в своей неказистой одежде простого мальчишки, наверное, вызывала у старика сотню вопросов, но он тактично придерживал их при себе. И за это она была благодарна.

– Красивое. – Она провела по материи пальцами.

– Травчатая парча, – услужливо подсказал Катберт. – Тканая золотом и серебром. Миледи любила подобные ткани!

– Миледи Саутгемптон? – с интересом спросила Соланж. – Мать графа?

– Да, сэр... то есть мадам... – смутился старик.

Девушка улыбнулась.

– Зовите меня просто Соланж. И спасибо за ванну и платье!

– Благодарите господина графа, это он распорядился обо всем необходимом для вас. – Щеки Соланж против воли зарделись, в груди сделалось жарко. – Мне прислать горничную, или вы справитесь сами?

– Сама, Катберт.

– Граф так и сказал.

Слуга вышел, а Соланж, скинув вещи, с блаженством залезла в горячую воду. После вынужденного купания в Темзе пахнущая розовой эссенцией вода в ванне показалась девушке верхом блаженства. Расслабившись, она, кажется, задремала, избавляясь от нервного напряжения последних нескольких дней. Проснулась уже в чуть теплой воде и, торопливо помывшись, начала одеваться. К слову, такие замысловатые вещи Соланж прежде тоже не приходилось носить и, когда дошла очередь до верхнего платья, она почти собиралась плюнуть на все и натянуть, как и прежде, мальчишескую одежду, но тут в дверь постучали.

– Я еще не готова, – чуть раздраженно отозвалась она. – И вряд ли когда-нибудь буду... ужасное платье, – добавила тише, но стоявший за дверью как будто услышал ее.

– Давай помогу. Не подумал, как сложно надевать его самому, – услышала она голос в дверях. И увидела Кайла. – Можно? – Он сделал к ней шаг.

Сердце в груди предательски екнуло, зачастило с удвоенной силой. Собственная реакция на мужчину испугала и разозлила Соланж... В конце концов, если он первый из всех сумел прикоснуться к ней и остаться живым, еще не значит, что она непременно обязана что-то к нему испытать. По крайней мере, что-то помимо простой благодарности...

– Буду вам благодарна. – Кивнула она, показывая тем самым, что не боится присутствия Кайла подле себя.

Не боится ведь?

Нет.

А мужчина осведомился:

– Мы снова на «вы»? – И прикоснулся к шнуровке корсета. – Мне казалось, мы пережили достаточно вместе, чтобы считаться друзьями, несмотря ни на что... – Он потянул за шнурки, глядя ей прямо в глаза.

Соланж охнула, задохнувшись то ли от стянувшего ребра корсета, то ли от близости губ, целовавших ее, и теперь то и дело смущавших одним своим видом, то ли просто опешила от рывка, с которым ее мягко впечатало в твердую грудь.

Как бы там ни было в следующий миг они опять целовались, и поцелуй этот не был прощальным, как в том переулке, о нет, скорее манящим и обещающим нечто намного более сладкое и запретное, дурманившее рассудок.

И Соланж даже не думала отстраняться.