Текст книги "Фактор роста (СИ)"

Автор книги: Евгений Сурмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– На общем я кроме вашего мата ничего не услышу. Ладно разбирайся с прикрытием. Конец связи.

– Татар, чё РЛС говорит? Где они?

– Тридцать километров. Но летят скорее на Волоколамск, а не на нас.

Щелчок.

– Дракон, это Гнездо. Приём.

– Дракон на связи. Приём.

– МиГи связали прикрытие, тогда ты займись бомбардировщиками. Вроде бы не стреляют. И учти их в свалке сносит на восток. Приём.

– Принято. Займусь «Катюшками»[55]55
  «Катюшка» – прозвище самолета СБ (АНТ-40) во время гражданской войны в Испании.


[Закрыть].

Щелчок.

– Феникс, что у вас? Почему не взлетаете?

– Всё, всё! Взлетаем! Первая эскадрилья уже пошла.

– Петрович, мой дежурный с ИЦ дозвонился до 47-й. Почти всё руководство участвует в этом долбанном налёте. Где-то на истребителе и сам комдив. На хозяйстве комиссар дивизии Огольцов. Он говорит связь всё равно от Рославля не добьёт до полка. Чё делать будем?

– А чё тут сделаешь⁈ ЛаГГи залп дадут сразу отвернут. Ну и можно попробовать связаться с самолётами. Вдруг поймаем волну.

– Так он нас и послушает.

– Меня послушает, – вмешался Семён Михайлович, грозно накручивая левый ус.

– Тащ полковник, а может на аэродроме в Сеще нам частоту скажут?

– А верно. Молодец, Татар, сечёшь. Виктор, спросишь?

– Хорошо, – майор поднял трубку прямой связи с информационным центром, – Сорокин, это опять я. Новая вводная. Звони этому комиссару в Сещу и пусть он тебе даст частоты для связи с бомбардировщиками. И кто там в командирах хоть пусть скажет. У него две минуты или пойдёт под суд. Понял меня? Исполняй!

– А есть у вас связь с Москвой? – внёс свою лепту товарищ Андреев.

– У ИЦ прямая связь с наркоматом обороны с Генштабом и приёмной товарища Сталина.

– Так надо звонить. Может там знают, где Смушкевич!

– Какой сейчас от этого толк? Время нет! У нас тут всё битком набито уникальным оборудованием. Система связи. РЛС. Да хер с этой РЛС. А Профессор? А девчонки, а техники которых мы уже месяц надрачиваем в режиме нон стоп? Дежурный!

– Полторы минуты до «фениксов»! Две сорок до нас!

Полковник невольно вслед за всеми повернул голову к большим настенным часам, висящим справа. Большая секундная стрелка с огромной скоростью сектор за сектором пожирала циферблат. Неумолимо и с ритмичным тиканьем, словно наслаждаясь всеобщим вниманием, она плавно переместилась с девятки на десятку, показывая, что времени на принятие решения осталось на пять секунд меньше.

Давать чужим самолётам возможность пролететь над аэродромом он не собирался. Грицевец надеялся, когда «противник» поймёт, что подошёл полк с боевыми патронами, они всё же отвернут. В самом крайнем случае парочка сбитых остудит самые горячие головы. А если нет…

Полковник уже убедился – связь, и радарная станция составляли как бы не три четверти могущества его корпуса. Система связи, созданная на аэродроме, была, пожалуй, не менее уникальной чем, проходящая у них испытания РЛС. И сейчас инженеры корпуса решали задачу, как иметь такую же систему связи на чужих аэродромах. Как связку из трёх мощных радиостанций уровня «фронт-армия» разместить на трёх транспортных самолётах. Получалось туго, но получалось. Неоценимую помощь оказывали привезённые откуда-то Самойловым молчаливые спецы. В теории блок управления и всякая ламповая начинка монтировались прямо в корпусе первого, второй самолёт служил источником питания и складом запасных частей, третий вёз разобранные антенны, дефицитный американский кабель и не менее дефицитную радиомелочёвку, репродукторы, динамики, наушники и тому подобное.

Ну и станция радиолокационного обнаружения, пока единственная в Союзе способная предупредить о налёте за 220 километров. И с гражданским персоналом, так же единственным в своём роде. Одним словом, уникальная инфраструктура, заполненная уникальными специалистами.

Если на другой чаше весов окажется вся 47-я САД ПВО… Грицевец тяжело до хруста в позвонках покрутил головой разминая шею… это его ответственность, это его выбор.

Когда старлей с горящими глазами впечатал перед ним в стол листок с частотами радиообмена бомбардировщиков секундная стрелка уже пробежала цифру «три».

Полковник потянулся к тумблеру.

– Гнездо, это Глаз. Вижу «фениксы». Повтор…

Щелчок.

– Да чтоб тебя.

– У Глаза-1 сверхострое зрение, значит до ЛаГГов десять километров, – скороговоркой пояснил для членов комиссии Самойлов.

– Внимание! Говорит диспетчерский пункт Особого Авиа Корпуса! Майор Елпаев, вы вторглись в запретную зону! Немедленно поверните бомбардировщики на обратный курс! Иначе весь 140-й авиаполк будет уничтожен! Елпаев, вы меня слышите! Немедленно поворачивайте назад! Приём!

Старлей Татаринов, отвечая Глазу: «Ждите указаний».

Самойлов Фениксу-1: «Сходу ставьте огневую завесу перед бомбардировщиками. Быть готовыми бить на поражение!»

– А ну дай мне, – Будённый почти вырвал микрофон из рук Грицевца, – Елпаев, плять ёпаныйврот! С тобой, плять, говорит маршал Будённый, плять! Поворачивай, плядь, идиот! Сейчас вас собьют к чертям, накуй! А если ты, плять каким-то образом выживешь я тебя, плять, лично в порошок сотру! Ты меня понял, Елпаев!

Выплеснув эмоции, Семён Михайлович передал микрофон полковнику и, тяжело облокачиваясь рукой о стол, вытер проступивший на лбу пот рукавом краснозвёздной маршальской гимнастёрки.

– Тридцать секунд!

– Кукушка-1 – Фениксам – приготовиться! По моему приказу открыть заградительный огонь по курсу бомбардировщиков! – за все «издевательства» над собой авиаторы наградили инструкторов по боевой и физ подготовке позывными «кукушка», разумеется, по праву присвоив первый номер майору Самойлову.

– Бля! Петрович! Эта сука Хана таранила! Падают!

– Глаз – Гнезду! Отворачивают! Бомбардировщики отворачивают вправо! Повторяю СБ меняют курс! Приём!

– Понял тебя, Глаз. Кто там столкнулся⁈ Приём.

– Ихний «ишак» и наш «феникс». Лоб в лоб. Парашюты не наблюдаю, – голос Волкова срывался, казалось парню что-то мешает, и он изо всех сил старается произносить фразы внятно и чётко, – кажется это Ваня Ханеев.

– Нога, не открывать огонь! Слышишь⁈ Приём!

– Понял тебя, Гнездо, – Феникс-1 контролировал эмоции гораздо лучше младшего лейтенанта Волкова, но даже он не мог, да, наверное, и не хотел сдерживать клокотавшую в его груди ярость, – «ишаки» не уходят. Жду приказ. Приём.

– Митрофан, дай мне минуту. Конец связи.

Щелчок.

– Щит, бомберы уходят? Приём.

– Да. Отворачивают. Приём.

– Сопроводи их километров сто. Приём.

– Понял. Исполняю.

Щелчок.

– Глаз, на какой ты высоте? Приём

– Поднялся до шести. Приём.

– Доложи обстановку. Приём.

– СБ повернули… так за ними уходят «грифоны». Ага, не все. Щит уходит за бомберами. И-16 встали в оборонительный круг, наши обжимают их с внешней стороны. Все дрейфуют в направление востока. С высоты это хорошо видно. Ихней главный упёртый баран, извините, товарищ полковник, сигналит без остановки. Не понятно чего он ждёт. Приём.

– А ты что видишь кто главный? Приём.

– Ну да. Он постоянно то крыльями качает, то руками размахивает. И самолёт покрашен недавно, оттенок чуть другой. Приём.

– Ясно. Жди и наблюдай. Конец связи.

Полковник откинулся на спинку стула и бросил взгляд на циферблат.

– А ведь их, наверное, уже в бинокль видно.

Бинокли маршалов незамедлительно начали обшаривать небо в той стороне куда улетели истребители.

– Татар, спроси, где сейчас они кружат, – Самойлов старался как мог приглядывать за членами комиссии.

– Двадцать четыре километра. Азимут 180. Это треугольник, – диспетчер бросил взгляд на карту, – Клишино-Спасс-Осташёво.

– Понял. Товарищи, смотрите левее, – майор направил бинокль, стоящего ближе Будённого, в нужном направлении.

– Вижу! Клим, я их вижу! Совсем рядом, черти!

– Где⁈

Самойлов без слов протянул третий, довольно обшарпанный, бинокль товарищу Андрееву, и чуть развёл руками как бы говоря – «чем богаты».

– Виктор, есть мысли, что с «ишаками» делать? – отвлёк Грицевец Самойлова от членов комиссии, – у них ведь эрэсы есть.

– Раз они ещё друг друга не перестреляли, то думаю у кого-то одного просто нервы не выдержали. Вот и пальнул с дуру.

– Так-то согласен. Но не понятно, чего командир у них такой упёртый. Обнаружили, окружили. Бомберы и те уже улетели. Понятно же, что всё. Уже два пилота на его совести. Чего он там с ума сошёл что ли?

– Да, закусил удила, идиот.

– Может быть ему сам товарищ Сталин приказал, – высказал свою версию маршал Будённый. Семён Михайлович знал, что не Иосиф Виссарионович, а он сам, лично, пообещал командиру 47-й авиадивизии внеочередное звание если тот сможет пролететь над аэродромом Особого Авиакорпуса. Но делиться с кем-либо этой информацией, он, конечно же, не собирался.

Все на секунду замолчали, переваривая услышанное.

– И что теперь делать? Не стрелять же их в самом деле. Хотя у «фениксов» настроение сейчас самое то, – усмехнулся Самойлов.

– Глаз – Гнезду. Приём.

– На связи. Приём.

– У одного И-16 кажется проблемы с мотором. Парит. Руками машет в сторону аэродрома. Приём.

– Принял. Конец связи.

Щелчок.

– Гнездо – Фениксу. Видишь И-16 с парящим мотором? Приём.

– Вижу. Гнездо, разреши мы его на наш аэродром проводим? Приём.

– Правильно, сам хотел это предложить. Выдели пару и чтоб они сразу назад. Конец связи.

Щелчок. Полковник поднял трубку внутреннего телефона.

– Аварийка, капитан Тодадзе далеко? Не зови, просто передай, что к нам сейчас сядет И-16 у которого из мотора валит пар. Если долетит конечно. Всё исполняй.

– Так что ж с ними делать то. Сколько они уже пролетели, как начнут сейчас сыпаться, – напомнил о главное проблеме Самойлов.

– Товарищ полковник, – помощник диспетчера лейтенант Никитин, косясь на маршалов, предпочёл обратиться к Грицевцу по-уставному, – у меня тут идея. Не знаю, может не совсем…

– Ну! – в один голос рявкнули на парня Грицевец и Самойлов.

– В коробку его. И посадить.

Грицевец и Самойлов так же синхронно посмотрели друг на друга. Майор хмыкнул:

– Информативно. Что скажешь?

Прежде чем ответить полковник бросил взгляд в сторону членов комиссии и счёл нужным пояснить:

– В данном случае Никитин предлагает окружить И-16 и принудительно посадить его на наш аэродром.

– А если он не захочет? – задал резонный вопрос маршал Ворошилов, оторвавшись на время от бинокля.

– Откроем стрельбу вдоль плоскостей. Не полный же он кретин! Считаю, стоит попробовать, а там действовать по обстановке. Пока ещё кто-нибудь не столкнулся.

Ворошилов посмотрел на соратников, дождался чуть заметного кивка от Будённого и пожатия плечами от товарища Андреева.

– Хорошо. Решение тут принимаете вы.

«Конечно мы, и отвечать будем в случае чего тоже мы. А вот кто принял решение вооружить 47-ю САД хотелось бы знать. Два лётчика уже погибли! Кто за это ответит⁈» подумал Грицевец снова берясь за микрофон.

– Петрович, пусть «фениксы» сажают. Лучше всего сам Митрофан, – опять скороговоркой внёс рацпредложение Самойлов.

– Согласен. Гнездо – Фениксу. Приём.

– Феникс-1 на связи. Приём.

– Сможешь взять командира «ишаков» в коробочку и посадить у нас? Приём.

– Э… так-то смогу, только как я его найду? Приём.

– Глаз-1 сказал, что хорошо его видит. Свяжись с ним. Спроси, сможет тебе указать? Приём.

– Понял. Принял. Щас спрошу. Конец связи.

"Виктор как-то обмолвился, что хочет аллею высадить. Сибирские кедры или кипарисы или что-то в этом роде. Дерево и скромная табличка. Только звание, фамилия имя отчество и годы жизни павшего. Нам, наверное, алюминиевые таблички подойдут. Алюминий авиационный металл и не ржавеет. А я звание этого Вани Хана не помню. Младлей наверное. Или лучше написать курсант?

Я тогда сказал нужно и краткое изложение подвига, а он возразил – не нужно, смерть для всех одна. Теперь я его понимаю. Не нужно.

Курсант Иван Ханеев, погиб 28.05.1941. Не слишком символично для первого дерева? Вот жеж гадство, войны ещё нет, а жертвы уже есть. Сколько Ване было? Вряд ли двадцать. И второй на «ишаке», наверняка, такой же пацан.

Или всё-таки младший лейтенант Ханеев?"

– Феникс-1 – Гнезду. Приём.

– Гнездо на связи. Приём.

– Выцелил я его. Только, Петрович, давай я ему так предложу к нам сесть? Без стрельбы и угроз.

– Как? Ты что с ним по рации связался? Приём.

– Да я ему жестами покажу. Он поймёт. Мы ж летали с тобой как-то без раций этих всю жизнь. И ничего. Не волнуйся, объяснимся, чай не баре. Приём.

– Добро, пробуй. Хуже точно не будет. Конец связи.

Щелчок.

– Гнездо – Глазу, приём.

– Глаз на связи. Приём.

– Опустись до трёх и рассказывай, что видишь. Приём.

– Так я уже. Рассказывать пока нечего. Фениксы пытаются в круг залезть «ишаки» их не пускают. Приём.

– Ясно, – полковник повернулся к собравшимся на КП, – как бы опять не столкнулись. Есть предложения?

– Сергей Петрович, а, может, стоит лишние самолёты вернуть на аэродром? – несколько неожиданно высказался Андрей Андреевич, – так сказать, разрядим обстановку немного.

Грицевец и Самойлов переглянулись.

– А что, правильно. Зачем нам лишние мишени? А «фениксы» их в случае чего и одни прижмут, – поддержал предложение товарища Андреева майор.

Полковник кивнул и снова щёлкнул тумблером радиостанции.

– Внимание! Гнездо – всем! Прекратили радиообмен и слушаем внимательно меня! Федосеев, уводи «драконы» домой и сажай. Николай, также оттянись с «грифонами» к аэродрому. Сядешь после ЯКов. Щит не трогай. Митрофан ты своих тоже немного отведи и поставь их поперёк курса «ишаков». Сам попробуй один к ним подлететь. Одного то тебя не испугаются, думаю. Всё ясно? Тишина в эфире! Первые, доложить, как поняли. Приём.

– Дракон-1 – Гнезду. Приказ понял. Исполняю.

– Грифон-1 ухожу к аэродрому. Жду очереди на посадку. Задачу принял.

– Гнездо, понял тебя. Лечу к Ишаку-1. Полк принял Грифон-2, капитан Кузьмин. Жаль белого флага нет, – скрывая нервозность попытался пошутить командир полка ЛаГГов.

Полковник Грицевец хотел опять связаться с Глазом, спросить, что тот видит, но решил подождать, мало ли какой недочёт глазастый углядит. Ладно тут два маршала, они в какой-то мере, даже, можно сказать, свои из Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Так ещё, вдумайтесь, товарищ Андреев Андрей Андреевич не просто член Политбюро ЦК ВКП(б), он занимает должность Председателя Совета Союза[56]56
  Совет Союза – согласно Конституциям СССР 1936 года и 1977 года одна из двух равноправных палат Верховного Совета СССР. Совет Союза имел те же права, что и Совет Национальностей СССР. Совет Национальностей с 1938 по 1946 год возглавлял Шверник Николай Михайлович.


[Закрыть] Верховного Совета СССР. Тут уже даже заоблачная и, скажем честно, довольно мрачная должность Председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) довеском идёт.

Хотя чего уж. Что только можно у него на глазах произошло. Два лётчика погибли. МиГ разбили. ЛаГГ с полосы выехал. И это только то, что, можно сказать, ему в уши прокричали. Они там со своей колокольни разбираться будут. Скажут командир корпуса виноват и всё, выше если только товарищу Сталину жаловаться можно. Хотя Самойлов может, его фанатизм страху в голове места совсем не оставляет.

Полковник чуть отвлёкся от своих мыслей и прислушался к тому, о чем говорили на КП. Судя по всему, дорогие товарищи немного расслабились и в целом пребывают в хорошем настроении. Маршал Будённый увлечённо пытался вслух подсчитать приближающиеся с запада самолёты, а соратники не менее энергично ему то ли помогали то ли мешали. Самойлов, что-то тихо обсуждал со своим дежурным из Информационного Центра. Диспетчер Татаринов был на связи с РЛС, а помощник диспетчера, похоже, просто тихо радовался короткой передышки.

Да и было той передышки от силы минута, а потом в комнату ворвался радостный крик майора Ноги.

– Петрович! Получилось! Слышишь? Он идёт! А ёпт! Гнездо, приём!

– Спокойно, Митрофан, чего орёшь то. Ты Феникс ёпта вот и веди себя прилично. Приём.

– Да черти эти пэвэошные на испуг хотели меня взять. Уже думал кранты, протаранят ироды. Ёпт, приём.

– Феникс-1, ближе к делу! – полковник постарался перейти на более официальный тон, давай майору возможность быстрее прийти в себя. Даже опытнейшему лётчику, боевому майору и Герою Советского Союза лететь одному на целый полк ой как не просто.

– Феникс первый – Гнезду, докладываю. Командир 47-й согласен сесть у нас. Ещё просит, чтоб ведомых с ним пропустили. Приём.

– Добро. Сажай их. Проконтролируй, только, хорошо каждого. Пусть прям впритык к «ишачкам» висят твои парни и, если что пусть сбивают без колебаний. Приём.

– Не понял? Сбивать если что? Приём.

– Выпустят эрэсы сбивайте. Так ясно? Приём.

– Ясно. Понял. Принял. Приём.

– Работай. Конец связи.

Полковник в очередной раз щёлкнул переключателем и в помещение внезапно наступила тишина. Грицевец бросил взгляд на настенные часы. Взгляд, начисто игнорируя другие стрелки, сфокусировался на самой длинной, медленно переползающей с тройки на четвёрку, секундной. Забавно.

– Надо ЯКи предупредить, пусть пропустят без очереди, – предложил Самойлов, наблюдая как первые «драконы» заходят на посадку.

– Точно! А потом мы и остальных звено за звеном заземлим. Никуда они родненькие от Митрофана не рыпнутся, – не скрывая облегчения, развил предложение майора полковник Грицевец.

– Товарищ командир корпуса, так выходит мы их сделали? – мешая устав и самойловский сленг обратился к комкору Татаринов.

– Сделали, товарищ старший лейтенант. Однозначно сделали! – не выдержал и звонко рассмеялся в ответ командир Особого Авиационного Корпуса.

Ночь со 9-го на 10-е июня 1941 года. Салон самолёта. Где-то между Орлом и Курском.

Грицевец покрутил головой разминая шею и усмехнулся. Конечно, тогда пришлось ещё повозиться. Посадить один за другим четыре полка, один из которых ещё и чужой это вам не бык чихнул. Но, как говорил кто-то из древних – всё познаётся в сравнение. Так что посадили и своих, и чужих. И даже без него с Самойловым.

А чем более важным был занят командир корпуса? Правильно, сопровождал высоких гостей, которые выразили желание побеседовать с командиром 47-й САД. Побеседовали, да только толком ничего и не выяснили. Выполнял приказ командования, вот и весь сказ. Стоит на вытяжку и ест глазами маршала Будённого. А приказ простой – в обстановке максимально приближённой к боевой, во что бы то ни стало, провести учебную штурмовку вашего аэродрома.

Почему обстреляли МиГи? Случайность. Молодые пилоты, нервы не выдержали. Кстати, один из стрелявших эрэсами как раз и погиб в столкновении.

Полку бомбардировщиков конкретного приказа подвешивать бомбы не было. Но вы же в курсе, что сейчас происходит в ВВС Западных округов? Не выполнить приказ – лучше самому сразу повеситься. Нет, я, конечно, всецело поддерживаю предпринятые генерал-лейтенантом Смушкевичем меры по укреплению дисциплины в частях ВВС. Думаю и командир 140-го СБАП крайне серьёзно отнёсся к условию, что учения должны проходить в обстановке максимально приближённой к боевой. Козырнул и загрузил бомбы. Вот так вот, все выполняли приказ.

Комиссия всё ещё расследует обстоятельства столкновения, но уже ясно, что никого не накажут. Наоборот, учения прошли успешно. И его Корпус показал отменную выучку и умение работать с новейшими техническими достижениями. И 47-я САД молодцы, проявили упорство и храбрость свойственную лётчикам ВВС РККА.

Да вот ещё что. Оказывается, 140-й скоростной бомбардировочный повернул потому, что до него смог каким-то чудом докричаться комиссар полка Огольцов. А вот наше КП они не слышали. Из-за особенностей их радиостанции фактическая частота радиосвязи у них отличалась от той, что они сообщили нам. Там что товарищ Будённый совершенно зря, выходит, демонстрировал нам своё умение на командно-матерном.

Откинув спинку кресла в положение для сна почти уже генерал-майор авиации Грицевец подивился выверту своего сознания. Учения полуторанедельной давности помнит в деталях, а вот те, что закончились буквально сегодня, какими-то яркими бессвязными мазками. Забавно. Нужно будет дней через десять так же сесть и пробежаться по событиям.

Уже засыпая, полковник подумал, что нужно успеть заложить аллею, посадить кипарис погибшего Вани Ханцева.

Глава 15
Наша служба и опасна и трудна…

15 июня 1941 г. Окрестности Львова. Полигон 4 МК.

Иван Жуков сидел на смирном конике с оригинальным прозвищем Ветер и смотрел на залёгший по обе стороны от шоссе батальон. Сам конь стоял на небольшом пригорке, и поэтому Иван прекрасно видел, правильно рассредоточившись и подняв к небу винтовки, изображая стрельбу, лежат бойцы только «его» 1-й роты. Остальной батальон практически полностью сгрудился по правую сторону от дороги. Впрочем, нужно признать, штук пять «светок» в небо всё же смотрело.

Это подтверждало теорию Ивана о естественном отборе новобранцев. СВТ выдавали лучшим. Всё время, что здесь находился Иван, в корпус прибывало пополнение. В основном это были парни, получившие повестку после воссоединения Западной Украины и Советского Союза. Что в принципе было логично. Какой смысл гнать их куда-то, скажем, за Волгу, а волжан через пол Европы во Львов. Побочным эффектом такого решения было недостаточное знание русского языка местными жителями. Но это была по мнению Ивана ещё малая беда.

Гораздо хуже, если смотреть с его колокольни, было то, что в корпусе образовался своеобразный фильтр. Бывшие трактористы, шофёры, механики немедленно попадали на технические должности. Люди с образованием так же расхватывались на лету. Штабы, связь, сапёры и артиллеристы все нуждались в грамотных или хотя бы толковых специалистах. Деревенский ветеринар и то имел все шансы попасть в дивизионный медсанбат. В общем, до попадания в пехоту расхватывались все, кто имел хоть какие-нибудь таланты и нежелание плыть по течению.

Для примера можно вспомнить хоть того же щупленького хуторянина Агниса Соулиса, заявившего, что играет на, как его там, тридесисе[57]57
  Тридекснис – латвийский ударный инструмент. Он состоит из короткой деревянной ручки, проходящей через три увеличивающихся по ширине ряда плоских горизонтальных дисков, с краев которых свисают маленькие треугольные металлические погремушки. Тридекснисом пользуются, встряхивая его как погремушку или ударяя рукояткой по ладони, отчего металлические диски звенят. Иван Жуков неправильно запомнил название инструмента.


[Закрыть]. Записали в полковой оркестр, выдали барабан. Сказали учись. А у Ивана всё руки не доходят проверить видел ли хитрый латыш этот тридесис хоть раз в жизни. Да и не его это дело, в барабан тоже кому-то стучать нужно.

Нельзя сказать, что до пехоты доходят одни дураки. Вообще по-настоящему глупых людей, неспособных обучиться военному делу, крайне мало. Как сказал Клаузевиц: «На войне всё очень просто…»[58]58
  Дословно Карл Фили́пп Го́тлиб фон Кла́узевиц в оригинале сказал следующее: «Es ist im Kriege alles sehr einfach, aber das Einfachste ist schwierig.» Русский перевод: «На войне все очень просто, но самое простое – это сложно».


[Закрыть]. Но есть у всех этих западноукраинских парней из пополнения общие черты, скажем так, крайне затрудняющие обучение. Отсутствие инициативы, узкий кругозор и закрытость. Сидят как улитки в своём домике. Ты пан – значит умный, а я дурак, что с меня балбеса взять, лучше сразу накажи, только не трогай.

Тупые? А вот и нет! Врут, шельмы! Ежели их за интерес ухватить, вытянуть потихонечку из панциря. Ежели перестают тебя опасаться и раскрываются, то такого про своё житьё бытьё понарасскажут. Такие страсти, такие интриги, «Тихий дон» и «Поднятая целина» в одном флаконе. А послушать на какие ухищрения идут, чтоб с гарной дивчиной лишний раз помиловаться за спиной у злючего батька. Тут вам и ум, и смелость, и сообразительность.

Вот и сейчас врут, сволочи! Ведь чего проще. Построил батальон, на пальцах разобрал что и как делать. По сигналу «Воздух!» правая сторона колонны тикает на право, рассредотачивается и поднимает винтовки вверх, имитируя стрельбу по воздушной цели. Левая сторона тоже самое, но на лево. Пыль по ту сторону тракта нисколько не хуже.

Но есть в них этакая батраческая хитрожопость. Мы то не дурея тебя. Вот прилетят самолёты, начнут палить, вот тогда я и рассредоточусь и стрелять стану. А сейчас оно мне надо дурную работу работать? Не летит же никто, не стреляет.

Вот и выходит главная задача Ивана не в том, чтобы научить новобранцев стрельбе и копанию окопов. Главная задача научить их подчиняться приказам. Без споров, вопросов и раздумий.

Всё-таки не зря сам Георгий Константинович Командира уважает. Или вы думаете Иван сам до всего дошёл? Ах, если бы. У Ивана тут инструкции почти на все случаи жизни. Называются немецким словом «шпаргалка». Не знай уж откуда Командир все эти словечки берёт. Но в шпаргалке есть и про новобранцев. Про то что прививать дисциплину только страхом нельзя, хоть иногда и будет очень хотеться. Взять палку и как следует всех отдубасить. Причём командиров будет хотеться отдубасить ещё чаще. Как в воду глядел! Но нельзя. Страх убивает инициативу.

Если для наступающей армии это приемлемо. Вон солдаты немецкого короля Фридриха на уши всю Европу поставили, воюя из-под палки прусских капралов. То вот, для оборонительных боёв, отсутствие инициативы губительно. По идеи не дорос ещё старший сержант Иван Жуков, чтоб знать такие вещи. Но Командир ему доверяет, сказал, смотри сам, анализируй. Имей в виду, немец начнёт первым, мы ведь не страна агрессор. И границу он будет прорывать механизированными соединениями уровня группа армий. Вот и прикинь пока будешь во Львове на примере «своего» корпуса насколько успешно округ сможет противостоять такому врагу. Готовь бойцов в меру своих скоромных возможностей. И помалкивай, конечно, больше.

Иногда у Ивана складывается впечатление, что комполка майор Павлычев специально хочет его загонять. Мало ему роты. Мало пулемётчиков и снайперов натаскивай. Минёров ему подготовь, а ведь с этим вообще торопится нельзя. Мало⁈ Теперь ещё проведи ему учения по отражению воздушного налёта на батальонную колонну в движение. Комсомольскую работу считай завалил. Планировал по городу погулять, то же забудь. Письмо Мэй и то написать некогда!

Ох, чует у Ивана сердце, майор Павлычев не иначе смерти его хочет. Или так загрузить работой чтобы света белого вокруг не видел. Ну-ну! Забывает Михаил Петрович про один нюанс. А может и вовсе не знает. Наряду с другими хитрыми науками изучал Иван и такую дисциплину как: «методы сбора и анализа информации». А что вы хотели, бригада то прежде всего разведывательная, а потом уже диверсионная.

А главное в этом деле – задавать правильные вопросы и запоминать ответы. И совсем не обязательно Ивану сломя голову по расположению корпуса бегать, те, кому можно правильный вопрос задать, сами к нему приходят. Так что Иван о том, как обстоят дела в корпусе информирован не хуже, а может быть и получше, отцов-командиров.

Что можно сказать. И корпус в целом и его 32-й мотострелковый полк в частности стремительно прогрессируют. Мощным потоком вливаются в корпус люди, техника, обмундирование и припасы. Без передышки проводились занятия и учения. Следующей весной это будет уже полностью сформированное и даже неплохо обученное боевое соединение. Ну, неплохо, по меркам обычных частей Красной Армии, конечно.

А вот если война начнётся этим летом… этим летом будет катастрофический швах. Разумеется, отпор врагам дадим, костяк из командиров, бойцов и техники уже сколочен. Но вот доучиваться под огнём, это будет стоить корпусу большой крови.

Поэтому нельзя одним только страхом. Нужно чтобы боец нутром понял необходимость подчинения и в то же время нельзя убить в нём способность к инициативе, к принятию в нужный момент ответственности на себя.

С ротой у Ивана вроде бы выходит нормально. Не зря он столько времени на них тратит. Даже ночует в казарме, хотя Михаил Петрович и предлагал ему в качестве исключения поселиться на съемной квартире.

– Хочешь быть для бойцов своим, живи их жизнью, покажи им что их проблемы это и твои проблемы, – напутствовал Жука Макей.

Вот и старается Иван быть им не просто командиром, а старшим братом. Строгим, но справедливым. И вроде бы, даже неплохо получается, если судить по результатам. Вот и сейчас результат, можно сказать, на лицо. Кроме того, что бойцы «его» роты научились, как и обещал Иван, метко стрелять и хорошо окапываться, подтянули физическую подготовку и выносливость, изменилась и их внутренняя суть. Теперь это были настоящие бойцы – воины. Конечно, до Ивана им, как Ивану до Барса, но всё познаётся в сравнении. Его рота на две головы превосходила любую другую в 4-м МК, а скорее всего и во всём Киевском округе.

Но и Иван уже не воспринимал своё назначение, как временную командировку. Парни стали для него боевыми товарищами, младшими братьями если хотите. Не удивительно что такое положение вещей привело к забавному побочному эффекту. Как бы смешно и нелепо это не звучало у Ивана возникли проблемы с женским полом. Но не в том смысле, в котором вы подумали. А наоборот. Женщины взяли его в осаду.

А получилось всё именно от того, что страх убивает инициативу. Чтобы бойцы тебя уважали, работать с ними нужно круглосуточно без выходных и праздников. Вот и работал Иван, как говорится, не за страх, а за совесть. Рассказывал и о себе, и о службе, то, что можно, разумеется.

Рассказал и о Мэй. Трудно не рассказать о том, о ком постоянно думаешь. Конечно, коллектив выразил обоснованные сомнения, не заливает ли товарищ Жук, не старается ли приукрасить. Пришлось предъявить доказательства – фотографию. И это, казалось бы, малозначительное событие повлекло за собой совершенно невероятные последствия.

Как потом выяснил Иван, «благодарить» за это следовало красноармейца Цолаварда Торосяна. Простоватый армянский парень, которого очень быстро все стали звать просто Цола, без задней мысли, зато с присущей востоку экспрессией и небольшим преувеличением, рассказал об отношениях Жука и Мэй работницам полковой столовой. Само по себе и в этом ничего страшного не было. Но, на беду Ивана, одной из слушательниц Цолы оказалась разбитная девица из Закарпатья Магда Бадони. На половину цыганка, на четверть украинка и на оставшуюся четверть дочь ещё десятка европейских народов, девушка имели миленькое личико, выразительные карие глаза, аппетитную фигурку да в придачу к этому лёгкий нрав и острый язычок. Неудивительно, что, пользуясь повышенным вниманием со стороны бойцов и командиров, Магда считала себя совершенно неотразимой. А Ивана она помнила, зазнайка инструктор был одним из немногих, кто не обращал на неё внимание.

Нужно ли объяснять, что было дальше. После того как Магна признала поражение, эстафету подхватила, пусть менее ладная, за то более напористая медсестричка Людочка из 32-го медико-санитарного батальона. А потом уже понеслось. Для женщин так или иначе причастных к 4-му мех корпусу окрутить Ивана стало делом принципа. Как доносила «разведка» дело доходило до того, что целые женские подразделения выбирали из своих рядом представительниц, которым делегировалась нелёгкая задача охмурить Ивана. Информировали его и о желание некоторых львовских пани, да что там пани, даже супруги некоторых командиров и те готовы были видеть его своим зятем.

А что? Молодой, перспективный, вроде бы не урод собой и да, почему-то женский коллектив упорно считает его москвичом. Иван покривил бы душой если бы сказал, что львовские красавицы совсем ему не интересны. Быть молодым здоровым парнем и не реагировать на флирт симпатичной девушки просто невозможно. А если она ещё и красавица? Взять для примера хотя бы Аню Фишман, дочку управляющего Львовского отделения Госбанка.