Текст книги "Фактор роста (СИ)"

Автор книги: Евгений Сурмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Забавно.

Флотоводцы помолчали, каждый думаю о чём-то своём.

– Значит два случая совпадение, так, Тимофей Иванович?

– Выходит так.

– Слушай тогда про третий эпизод. Хотя ты про него и так слышал. Это когда Смушкевич устроил на подмосковном аэродроме ПВО суточные учения максимально приближённые к боевым.

– Опа! Это после которого Рычагов, Штерн и ещё куча других высокопоставленных авиаторов рангом пожиже слетели со своих должностей?

– Точно.

– А майор тут каким боком?

– Он там был. И не просто был, а очень активно управлял процессом. Представляешь, вывел всех, кто не смог доказать, что не бездельничает, на взлётное поле и заставил противовоздушные щели копать. Перед этим легко набил морду самому здоровому лётчику и произнёс целую речь, про то какие они здесь тунеядцы и алкаши и кто не готов пахать до кровавых соплей, тот пусть вымётывается из авиации, иначе он их всех к ногтю.

– Может привирают лётчики то, Арсений Григорьевич?

– Привирают конечно, но в целом не врут, там целая дивизия свидетелей. Рычагову, конечно, сразу доложили и он, прихватив для компании генерал-лейтенанта Пумпура, и, кажется, старшего майора из НКВД приехал разбираться.

– Там они, говорят, чуть ли не за грудки друг дружку хватали.

– Не важно, в общем-то, за что они там кого хватали. Важно, что дело в итоге разбирал сам товарищ Сталин. Лично!

– Я слышал об этом.

– А слышал, что товарищ Сталин приказал Самойлова арестовать?

– Ох, дела наши грешные. Но раз сюда едет значит не посадили.

– Верно. Отдохнул пару дней в кремлёвской кутузке, а потом, как ваше благородие изволило выразиться, начался в авиации «красный террор». Три!

– Выходит, товарищ контр-адмирал закономерность? Где Самойлов, там головы летят? Да и маршала Кулика, как не крути майор пережил.

– Летят, но далеко не всегда. И не у всех. Вот, чтоб у нас всё гладко прошло, сделай так что бы сопровождающим по всему нашему хозяйству он выбрал твоего человека. И ещё двоих-троих поставь чтоб не на виду, но держали его, так сказать, на контроле. Кто у нас к бутылке любит приложиться или ещё какие непотребства вытворять, проведи профилактическую беседу. Особо не надёжных ушли куда-нибудь, чтоб на глаза ему не попались. Этот вертолёт штука секретная, так что тебе и карты в руки, создай вокруг него зону отчуждения.

– Вокруг вертолёта или всё же вокруг майора?

– Иди-ка ты со своими шуточками, Тимофей Иванович. И так на душе муторно, сбивай самолёты, не сбивай самолёты, а тут Самойлова этого несёт не легкая.

– Так и спросить майора, чего там в Москве думают. Фрицы над головами уже ходят, а мы всё твердим как попугаи: «Не поддаваться на провокации! Не поддаваться на провокации!»

– Майор как прилетит, так и улетит. А за Северный Флот отвечаю я!

– Думаешь быть войне, Арсений Григорьевич?

– Да. В общем ты меня понял, Тимофей Иванович. Пойдём на «Баку» что ли взглянем.

Вот такую в высшей мере любопытную и не предназначенную для его ушей информацию довелось узнать лейтенанту Лернеру. Конечно, по началу разговор не выходил из головы, распирал, требовал с кем-нибудь поделиться. Хорошо, что служба в подводном флоте учит самодисциплине и осторожности. Как-то совсем незаметно лейтенант отвлёкся, беготня по инстанциям, перевод в вертолётную группу. Потом знакомство с коллективом, тренировочные полёты, изучение матчасти, в общем стало не до майора. Бывшие сослуживцы куда-то запропастились, а с «вертолётчиками» Владимир ещё был недостаточно знаком, чтобы сплетничать на такие щепетильные темы. Поэтому и не подозревал, что знакомство с майором, в первый же день своего приезда поставившим значительную часть СФ на уши, уже состоялось.

– А как эвакуируемые будут забираться в вертолёт? – спросил прикомандированный к ним кап-три Сидоренко, с капелькой иронии, разглядывая аппарат.

– По верёвочной лестнице, как и товарищ Сталин, – насторожился конструктор Миль.

– Почему-то я так и думал, – иронии в голосе Сидоренко заметно прибавилось.

– А чем лестница плоха, товарищ капитан третьего ранга? – влез в разговор Лернер, немного уязвлённый тем с каким уважением все относятся к какому-то штабному. А то, что кап-три не разу не моряк было видно сразу и за десяток кабельтовых.

– Можно было бы, конечно, провести натурные испытания. Загипсовать лейтенанту руку или ногу, дать винтовку, вещь мешок с «документами», посадить в лодку и пусть показывает чудеса акробатики. Но время у нас, сами знаете товарищи, мало и мы всего этого делать не будем. Вместо этого я вам просто скажу, что Харьковский тракторный по нашей просьбе изготовил устройство позволяющее поднимать на борт людей и грузы в висячем, так сказать, положение. Суть устройства – это электролебёдка, выдвижная штанга и нейлоновый канат с системой ремней-креплений.

– А почему на ХТЗ и что такое нейлон, Фёдор Фёдорович? – чуть запнувшись перед именем отчеством, поинтересовался Миль.

– Потому, что там лебёдки сделать гораздо проще чем на авиазаводах. Профильное изделие, так сказать. Вклад советского тракторостроения в развития авиации вертикального взлёта, – улыбнулся Сидоренко, – а нейлон, это очень прочный синтетический материал из Америки. Освоим производство у себя, будем парашютные стропы из него делать.

– Я могу и в гипсе, товарищ капитан третьего ранга, – опять влез в разговор Лейнер.

– Вы, товарищ лейтенант, не волнуйтесь, будет у вас ещё время с этой «тарзанкой» поближе познакомиться. Вот тогда и попробуйте и с гипсом, и без гипса.

Тогда окружающие восприняли слова капитана как шутку. Теперь Лернер понял, что зря. Надо было больше прыгать. И в гипсе, и с винтовкой, и с грузом, и при волнении на море, может быть тогда бы дошло, что одной «сбруи» совершенно недостаточно.

«Эх капитан, капитан! А ещё, как по секрету рассказал Дьяконов, ОСНАЗ морской пехоты! Две „сбруи“ на одной „тарзанке“ должно быть! Две! Чего уж проще!»

Бульк!

Лейтенант по пояс вошёл в воду практически в притирку с лодкой. Хорошо, нижняя часть комбинезона, сделанная по образцу рыбацких штанов из водонепроницаемого материала, и утеплённые, пошитые специально для него, кальсоны, пока вполне успешно справлялись с задачей препятствовать перетеканию тепла из маленького лейтенанты в большое синие море. Резиновый бок лодки потёрся о Лернера, маня своей близостью, и кажется, даже призывно поскрипел. Казалось, осталось только схватиться руками за леер[27]27
  Леер – (от нидерл. leier, от leiden – «вести́») – туго натянутый трос, оба конца которого закреплены на судовых конструкциях (стойках, мачтах, надстройках). В данном случае шнуровка по бортам лодки.


[Закрыть]. Только вот незадача, висел лейтенант в воде к лодке спиной. Бывший подводник попытался изогнуться и уцепиться хоть за что-то, но не успел. Его выдернуло из воды и медленно потащило от лодки прочь.

Через какое-то время, мокрый и в значительной степени дезориентированный лейтенант, начал подозревать, что лодка не иначе заколдованная. Нарезая круги практически в плотную ему не разу не удавалось крепко за что-нибудь ухватится. Мешало и то, что пилот осторожничал и похоже боясь утопить своего наблюдателя держал вертолёт метра на полтора выше, чем нужно. Уже порядком продрогший лейтенант, даже несколько раз касался ногами лежащего в лодке лётчика, но трос всегда утаскивал его в сторону и уже там макал в воду.

Пилоту было тоже не легко, вертолёт дрожал, ходил из стороны в сторону, кренился, снижался чуть ли не до волн, но совместить два, раскачивающихся в трёх плоскостях, объекта всё никак не получалось. Зато ледяная взвесь, поднятая винтом, казалось вообще не замечает надетого на Лернера водонепроницаемого комбинезона. С каждой минутой всё быстрее уходило драгоценное тепло и всё сильнее стучали зубы.

«Нужно предпринять что-то радикальное, – понял спасатель, болтающийся где-то между небом и водой, – сейчас Ильич бухнет вертолёт вплотную к волнам, и я его или ухвачу или все грохнемся к чертям собачьим». «Не сдох в лодке, так сдохну сейчас, накроет этой махиной и амба. Отправимся все трое на корм рыбам» – продралась через вертолётный стрёкот паническая мысль, затопляя сознание и заставляя лейтенанта вмиг покрыться холодной испариной.

Что продолжатся так больше не может, понимал и пилот. Он и так уже слишком долго дергает удачу за хвост, в любой момент шквал мог обрушить машину в море, на такой высоте контрмер просто не существует. Это, уже не говоря о том, что топливо не бесконечно, а болтающийся, как червяк на крючке, лейтенант если не утопнет, так попросту замёрзнет в самое ближайшее время.

Всё же тыканье вслепую не прошло совсем даром. Дьяконов был отличным пилотом вертолёта и его мозг не прекращал запоминать и анализировать окружающую обстановку. В голове сам собой выстроился порядок действий. Нужно немного подняться, отлететь подальше и встать точно по ветру, возможно тогда лейтенант не будет раскачиваться вправо-влево. Подлетать придётся, максимально опустив нос, а потом резко нырнуть вниз, гася скорость до минимума. Лернера по инерции вынесет вперед и можно будет уронить его точно на лодку.

Можно сказать, спасателям повезло. С первого раза у них всё почти получилось. Пилот рассчитал правильно, дующий точно в спину вечер почти не раскачивал висящего лейтенанта, а резкое торможение вынесло «сбрую» из-под вертолёта, позволяя точно прицелиться. Он не учёл только одно, то, что невозможно учесть. Море.

В тот самый момент, когда продрогший и измученный лейтенант падал на маленькую резиновую лодочку, где-то под ними в самой толще воды срезонировали два импульса, что в полном соответствии с законами физике привело к резкому увеличению амплитуды волны. Лернеру ничего не оставалось, как со всего маха врезаться в сине-стальную стену воды мгновенно погружаясь в неё с головой.

Воля лейтенанта, оглушенная морем тактильных ощущений, на долю секунды дала трещину, позволяя фобии затопить сознание. Ему вдруг показалось, что он снова в своём отсеке подводной лодки и это взрывом торпеды его вышвырнуло в открытое море. Владимир закричал и сразу же захлебнулся. Постарался запаниковать ещё сильнее, но не успел, вовремя выдернутый из воды, Дьяконовым.

Дрыгая ногами, матерясь и откашливаясь Лернер приготовился закричать от ужаса и с удивлением понял, что нисколечко, вот совсем-совсем, не боится. Всплеск ли энергии в коре головного мозга заставил нейроны лейтенанта рекомбинировать, выстраивая новые нервные связи, или это суровая поморская русалка успела поцеловать молодого парня прямо в синеющие губы, не так и важно. Важно, что лейтенант Лернер раз и навсегда избавился от своего страха умереть под водой.

Наоборот, его переполняло странное чувство могущества, чувство превосходства над стихией, чувство локтя со стальной громадиной над головой. Нейлоновый трос, как пуповина соединяла его с небесной колесницей, ставя выше беснующегося под ногами моря. Лейтенант снова закричал во весь голос, выкашливая остатки солёной воды из лёгкий, но теперь это был не крик ужаса, теперь это был клич победителя.

Владимир захотел пнуть волну и с удивлением понял, что вертолёт уходит в небо, а его самого электролебёдка неумолимо затягивает в кабину. Горели кожа лица и руки, но почему-то совсем не ощущалось холода. Лернер отчётливо знал, что сейчас улетать нельзя, нужно делать вторую попытку, которая обязательно будет удачной.

Внезапно, совершенно не к месту, возникла мысль об одной хорошенькой девушке по имени Светлана. С худощавой, если не сказать худой, зеленоглазой блондинкой, предпочитающий короткие до плеч стрижки, Владимир познакомился прошлой осенью на её работе в Мурманской государственной областной универсальной научной библиотеке, попросту «научке». С тех пор их отношения не переходили за рамки дружеских, хотя все сослуживцы в один голос твердили Лернеру не упускать свой шанс и тащить симпатичную библиотекаршу в ЗАГС. Справедливо спрашивая: «так чего тебе ещё надо, чертяга?» Владимир с ними соглашался, кивал, но робел. Во-первых, он совершенно не понимал, что могла найти такая образованная и красивая девушка в нескладном долговязом лейтенанте подводнике, служба которого вообще не располагает к семейной жизни. А во-вторых, немного пугали её стихи, странные и в то же время интригующие, абсолютно диссонирующие с его рабоче-крестьянским мировоззрением. Одно из них он даже выучил:

 
Осенью шансов на близость больше:
Если замёрзли руки, кто-то
Возьмётся греть.
Осенью созревают овощи,
Зреем и мы,
Так ведь?
 
 
Спелые, опадаем мы
Друг перед другом,
Сбрасывая плащи.
Взвинчены обладанием,
Выжжены ожиданием,
Просто возьми и
Вы-пот-ро-ши.[28]28
  Стихотворение «Шансы на близость» поэтессы Светланы Сагайдак. /work/234517


[Закрыть]
 

Стихотворение цепляло своим рваным ритмом, своей энергетикой. А сейчас ещё и будило глубинные подсознательные инстинкты. Болтающемуся между двух стихий, мокрому и замёрзшему, как цуцик лейтенанту, в голову вдруг полезли дикие, совершенно неприемлемые для советского человека и комсомольца аморальные желания. Захотелось взять её прямо в читальном зале, на столе или даже на полу.

Мозг Лернера работал с чёткостью хорошего арифмометра, и он с большим удивлением для себя вдруг понял, что Светлана постоянно делает ему намеки на более близкие отношения, которые он с упёртостью настоящего барана всё это время умудряется игнорировать. А в тот раз перед его крайним погружением, когда они «случайно» прижались друг к другу в узком проходе между стеллажей, мог быть совсем не случайным.

«Женюсь!» – окончательно решил для себя Лернер, влезая в вертолёт.

– Владимир, ты там как? Живой?

– Пока не понятно. Но на Светке женюсь!

– А-ха-ха! Красава! Раз женихаешься, значит точно живой… Ладно, скидывай с себя всё. Домой идём, не хватало ещё чтоб ты воспаление лёгких подхватил.

– Как домой? Ильич, ты чё, какой домой⁈

– Вот так и домой. Видишь же не выходит у меня.

– Да всё выходит. Попал ты. Прям в лодку попал. Если б не волна, пилот уже тут с нами был бы.

– Угроблю ж тебя, вот зубы как стучат, даже движок не слышно.

– Да я всё равно уже мокрый, мокрее не буду. А на разок меня ещё хватит. Давай, Ильич, поворачивай родной! Сейчас всё получится. Точно тебе говорю. Один раз и если нет улетаем!

– Ай! Не чести. Держись там за что-нибудь. Один раз!

Вертолёт накренился и по широкой дуге снова понёсся в открытое море.

На это раз всё получилось практически идеально. Мокрым куском биомассы Лейнер плюхнулся прямо на пилота, чуть не заехав коленом тому в висок и сам больно ударил пальцы о борт лодки. Понимая, что у него есть всего несколько секунд Лернер молнией защёлкнул карабин на поясе пилота и вцепился в него обхватив всеми четырьмя конечностями. Владимир хотел для надёжности вцепиться в воротничок комбинезона спасаемого зубами, но всё же отказался от этой идеи, здраво рассудив, что так лётчика всё равно не удержать, а вот сам он, будучи без зубов вряд ли решится сделать Светлане предложение.

Сам подъем Владимир запомнил плохо, только то, что как заведённый повторял себе: «Держать, только держать!», да краем сознания отметил, лётчик жив, хоть и висит безвольной куклой. Окончательно лейтенант в себя пришёл уже в вертолёте от резкого окрика капитана Дьяконова.

– Владимир, ты где там? Заснул! Лейтенант, пля!

– Тут я, тут.

– Не спи, замёрзнешь. Ха-ха-ха.

– Очень смешно, товарищ капитан.

– Ладно, не обращай внимание, похоже нервное. Как там наш летун?

– Плохо.

– Раздевай его, да и сам всё скидывай.

– Да я пытаюсь. Всё намокло и разбухло.

– Возьми нож и режь. Летим сначала в Порт-Владимир. Надеюсь, там есть медпункт, а нет так хоть переоденем вас в сухое.

– Ильич, давай быстрее. Я, конечно, не врач, но боюсь мы его не довезём. Я не могу нащупать пульс.

– Проклятье. Достань из аптечки красный пенал.

– Красный? Тот самый на котором нарисован череп с костями, написано «Осторожно яд!» и который нельзя трогать, потому что ты мне уши оторвёшь?

– Давай быстрее, потом шутить будешь!

– Да достаю я! Достаю!

– Шутник, бля. Взял шприц?

– Да.

– Коли прям в бедро.

– Комбез ещё с ног не стянул.

– Через штаны хреначь.

– Готово, – лейтенант поднёс к глазам второй странный шприц без каких-либо маркировок, наполненный прозрачной жидкостью, – Ильич, может и мне уколоться? А то что-то мне хреновато.

– Не вздумай! Лекарство экспериментальное, поможет или нет точно не известно, но десяток лет жизни оно у тебя отнимет гарантировано.

Лернер резко отдернул руку со шприцом от лица и осторожно положил его обратно в пенал.

– А откуда он у тебя?

– Пошукай под аптечкой, там коньяк и шоколад есть, вот и хлебни для сугрева.

– Вот это дело! Коньяк это мы завсегда за.

– Ну чё он там? – резко перебил Владимира капитан.

– Веки дергаются и цвет не такой синюшный. Погодь, пульс проверю… ты смотри прям на глазах оживает.

– Это временно, сейчас сожгёт все ресурсы организма и если мы его к тому времени в больницу не доставим, то считай всё зря.

– Ясно. А всё-таки откуда у нас этот эликсир, Ильич?

– Откуда, откуда, от Айболита. Что ты как маленький. Меньше знаешь, крепче спишь. Кстати, прилетим готовься беседовать с особистом и писать расписку о неразглашении. Всё, Володь, не мешай, садиться пора.

Не особо раздумывая, Дьяконов посадил машину прямо на траву, поближе к двум строениям, выглядевшим с высоты посолиднее и поновее остальных, справедливо полагая, что если там и не сельсовет, то всё равно какие-то советские учреждения.

– Володь, глянь как нас встречают, – усмехнулся Дьяконов, разглядывая бородатого крепкого старика в тулупе нараспашку и с ружьём в руках.

– Сторож, наверное. Не пойму у него берданка[29]29
  Винтовка Бердана (разг. бердáнка) – общее название двух различных систем однозарядных винтовок под унитарный патрон центрального воспламенения с металлической гильзой и дымным порохом, состоявших на вооружении в Российской империи в конце XIX века.


[Закрыть] что ли в руках?

– Наверное. Лишь бы не выпалил с дуру.

– Ильич, заглушил бы ты мотор. И так ни черта не слышно, а если дед ещё и глуховат.

– Твоя правда.

Пилот выключил двигатель и дождавшись, когда бородач подойдёт поближе откинул дверь кабины.

– Здорова, отец!

– И тебе подобру, сынок. Откель ароплан такой чудной?

– Извини, отец, время нет на политесы. Сухая одежда нужна срочно и может у вас фельдшер есть какой.

– А за чем тебе?

– Летчика только, что из воды вытащили ну и спасатель мой тоже промок весь. Отходит лётчик то, каждая секунда на счету.

– Петька! Петька, бегом сюда, етить тебя коромыслом! – повернувшись к зданию, зычным басом прокричал старик, – чё ж ты сразу не сказал, командир. А наши мужики, кто свободные, все в море вышли на поиски. А я значит, Петрович, истопник, в школе стало быть.

– Капитан Константин Дьяконов.

Высунувшийся из дверей молодой парень, судя по всему, из охраны лагеря, вероятно тот самый Петька, секунду помедлил, но видя, как энергично машет руками старик, закинул винтовку за плечо и побежал к вертолёту.

– Марьяну зови! Марьяну! – перенаправил бег парня дед, одновременно скидывая с себя тулуп.

Одним тулупом дело в итоге не ограничилось. Увидев в каком плачевном состоянии находятся пассажиры вертолёта, Петрович не поленился сходить в школу и принести целый ворох махров. Постанывающего и даже пытающегося помогать лётчика переодели в сухое и укутали истёртым до дыр меховым пологом. Лернеру достались неопределенного цвета штаны размеров на пять больше и прожженный во многих местах зипун.

Лейтенант на секунду приложился к фляжке с коньяком и высунулся из вертолёта.

– Держи, Петрович, согрейся.

– Давай, сынок, – хотя дед успел накинуть на себя видавший виды пуховый платок, было видно, что без своего тулупа ему прохладно.

– Выручил ты нас, Петрович. А этот горький пьяница, мой наблюдатель, лейтенант Владимир Лернер. Собственно, он лётчика из моря и вытащил.

– Так я как узрел его, голого, мокрого, синего, сразу понял геройский парень, – закивал Петрович, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сохранить серьёзное выражение лица.

– А серьёзно, чудо я сегодня увидал. Наши то в море только вышли, а тут вы мне на голову прямо с неба. Я рыбак, всю жизнь у моря прожил, знаю каково это с головой в студёную водичку окунуться. Ты, капитан, передай там начальству своему, пускай больше таких винтокрыльных аропланов делают.

– Передам, Петрович. Так всё же, что там с фельдшером? Может пока к тебе в школу его занесём?

– Да вон она бежит с бабами, – показал дед рукой в другую сторону от вертолёта, – врачиха наша. Умная девка жуть, вон и носилки догадалась захватить. Вы же аккурат между школой и больницей сели.

Марьяна оказалась круглолицей улыбчивой женщиной лет тридцати пяти с некоторой долей властности во взгляде. Петрович оказался прав, врачиха была опытным, всё схватывающем на лету, профессионалом.

«У нас маленькая больница, но как справляться с последствиями переохлаждения, уж поверьте мне, товарищ капитан, мы знаем не понаслышке, – сходу отмела она предложение Дьяконова отвезти лётчика в госпиталь Мурманска, – вот стабилизируем и сможете забрать. Везите его тогда хоть в Мурманск, хоть в Ленинград.»

Жадные до новых лиц рыбачки были не прочь госпитализировать и капитана с лейтенантом, можно даже и вместе с вертолётом. Так что спасти аппарат, а заодно и себя, удалось только клятвенно пообещав в ближайшее время прилететь снова.

– А мы вовремя улетели, – хмыкнул пилот, разворачивая вертолёт к дому.

– Почему?

– А ты в окошко глянь, – Дьяконов чуть накренил аппарат, давай лейтенанту возможность лучше разглядеть посёлок.

Оказалось к месту их недавней стоянки со всех сторон бежали люди и теперь, когда вертолёт улетал, Порт-Владимировцы все как один подняли головы к небу и начали махать руками то ли прощаясь, то ли призывая одуматься и вернуться.

Лернер прекрасно осознающий, что значит для маленького поселения, затерянного на краю света, появление нового человека усмехнулся и в вдруг раскашлялся.

– Ты как, Володь?

– Нормально, – чувствую, как поднимается температура, Лернер сжался и попытался обхватить себя за плечи. Но в следующую секунду снова раскашлялся.

– Потерпи немного, щас запрошу разрешение в Мурманске сесть.

– Хорошо, – понимая, насколько трудный разговор сейчас предстоит Дьяконову, лейтенант откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Капитан Дьяконов положил пальцы на тумблер включения радиосвязи, решительно выдохнул и перевёл его в рабочее положение.

– «Водоём», это «Стрекоза». Приём.

– «Стрекоза»! «Стрекоза»! Приём! Приём! Товарищ каперанг, «Стрекоза» на проводе!

Находящийся в узле связи штаба Северного Флота капраз вздрогнул и с яростью вдавил только начатую папиросу в уже заполненную на половину пепельницу.

– А ну дай его сюда! – практически вырвал у связиста трубку капитан.

– Вы там чё, блядь, совсем охренели в своём гербарии! Стрекозёл, блядь, жеребячий! Где вертолёт, сучий сын, талреп тебе в штафельницу⁈ Если с ним что-нибудь случилось я тебя своими руками выебу, ёж косматый! Тебе, треска залупоглазая, трибунал за счастье покажется!

– «Водоём» не слышу вас. «Водоём» повторите, что вы сказали. Приём

– Что-о-о⁈ Ах ты ж сволота, жопа без ушей, – в голосе старого моряка послышалось даже некоторое восхищение наглостью пилота. Капитан набрал побольше воздуха, чтобы продолжить извергать на вертолётчика кары небесные, но в этот момент в комнату ворвался конструктор Михаил Леонтьевич Миль.

– Товарищ капитан первого ранга! Тимофей Иванович! Хочу вам настоятельно напомнить, капитан Дьяконов вам не подчиняется, наказывать его вы не имеете права.

– Что⁈

– Иван Павлович Братухин, если кто не помнит, главный конструктор вертолёта, после разговора с товарищем Сталиным, мне особо подчеркнул этот момент. Северный Флот оказывает нашему КБ содействие, но мы никаким образом к флоту не относимся и приказы выполняем только из Москвы. И судьбу капитана Дьяконова будем решать не мы с вами и даже не адмирал Кузнецов. Так что хватит, пожалуйста, пугать пилота. Дайте мне с ним поговорить.

– А если он в Финляндию намылился улететь?

– Тимофей Иванович! Как у вас язык то поворачивается такое даже думать! Он, между прочим, полетел вашего истребителя спасать. Ай! – конструктор махнул рукой как бы показывая бессмысленность спора и взял протянутую телефонистом трубку.

– Константин, это Михаил Леонтьевич. Приём.

– «Стрекоза» на связи, рад слышать вас, Михаил Леонтьевич. Приём.

– Костя, скажи мне, где ты и что с машиной? Что вообще случилось, почему ты не выходил на связь? Мы тут уже не знали, что и думать. Что с лётчиком?

– Скажите «приём», – подсказал Милю связист.

– Приём.

– Рассказываю по порядку. С вертолётом всё нормально. Двигатель исправен, все приборы работают в штатном режиме. Радиосвязи не было, потому что я задел коленом переключатель и случайно выключил рацию. Лётчика мы смогли поднять. Отвезли его в Порт-Владимир, оставили в поселковой больнице. Очень сильное переохлаждение, пришлось применить спиртовую настойку. Приём.

– Понял тебя. Без этого ни как нельзя было? Приём.

– Нет. Он бы умер. Даже сейчас ещё не известно выкарабкается ли. Лейтенант Лернер в ходе спасательных работ тоже пару раз окунулся в воду. Кашляет и у него поднимается температура. Сейчас я в двадцати километрах на северо-запад от Полярного, прошу разрешения сесть в Мурманске и госпитализировать лейтенанта. Приём.

– Хорошо, лети в Мурманск. Думаю, ты понимаешь, что твой поступок не останется без последствий и по прилёту тебя ждёт серьёзный разговор. Тут многие товарищи хотят с тобой побеседовать. Приём.

– Понимаю, Михаил Леонтьевич, чего уж. Но мне нужно обязательно рассказать вам, как вела себя машина. Приём.

– Расскажешь не волнуйся. Или думаешь мне самому не интересно. Эх, Константин… Приём.

– Я не о чём не жалею и готов понести любое наказание. Хотя, строго говоря, инструкции я не нарушил. Приём.

– Как так? Тебе же категорически запретили полёты над морем без сопровождения.

– Запретили. Только запретили испытательные полёты, а про спасательную операцию разговора не было. Приём.

– Ну-ну. Вот сам это и объяснишь сам знаешь кому. В Москву о ЧП уже доложили. Приём.

– Доложу, Михаил Леонтьевич. Приём.

– Добро. Тогда мягкой посадки, поеду встречать тебя.

Машину капитан Дьяконов посадил, на самом деле, мягко и прямо во двор недавно отремонтированного и переоборудованного мурманского госпиталя. Там его и встретили товарищи из компетентных органов флота, вежливо предложив прогуляться до гауптвахты. Хотели предложить и лейтенанту, но не успели, лейтенанта сразу увели медики.

Впрочем молодость, хороший уход, моральная поддержка со стороны Светочки (выступающей уже в качестве невесты) и новейшие лекарства – антибиотики быстро вернули Лернера в строй. Из больницы он вышел совершенно здоровым и довольным жизнью сержантом. С другой стороны, а чего бы ему жаловаться, должностной оклад воздушного наблюдателя ему сохранили, а слава народного героя и понимающие соседи по палате позволили ему с невестой прямо в лечебном учреждение осуществить одну совершенно недостойную советских комсомольцев фантазию. Служить ему теперь правда предстояло под командованием не капитана, а лейтенанта Дьяконова, но Владимир Лернер совершенно справедливо полагал, что эту неприятность он как-нибудь переживёт. Кроме понижения в звании экипаж «Стрекозы» на два месяца посадили на губу, правда условно, сам Иосиф Виссарионович сказал, что не время прохлаждаться, когда каждый день на счету.

Узнав о том какое наказание Москва вынесла вертолётчикам, контр-адмирал Головко решил поступить аналогично, то есть понизил старшего лейтенанта Ботнару на одно звание и на два месяца посадил на губу, тоже, разумеется, условно.

В первой половине последнего дня мая 1941 года к двум неспешно прогуливающимся по набережной Мурманска командирам подъехал антрацитово-чёрный легковой автомобиль.

Вышедший из машины стройный лейтенант козырнул и открыл заднюю дверцу.

– Товарищ Дьяконов, товарищ Лернер, лейтенант Соловьёв. Прошу вас проехать со мной.

– Куда? – сегодня был последний день их такой насыщенной северной командировки, и лейтенант Дьяконов планировал просто немного погулять по городу, а потом помочь молодой чете Лернеров собрать вещи для переезда в Москву.

– Не велено говорить, – лейтенант очень искренне улыбнулся.

– Вы не из НКВД? Вы лётчик?

– Нет. Да. Это же очевидно, – парень постучал пальцем по крылышкам на петлице, – Константин Ильич, поедемте, это не долго. Вас там ждут.

– Что скажешь, Владимир? Кажется, нас ждут какие-то неприятности.

– Раз ждут, надо ехать, – непроизвольно улыбнулся в ответ Соловьёву сержант, верить в какие-то бы не было неприятности новоиспечённый муж категорически отказывался.

Высадили их прямо на взлётной полосе, перед группой из трёх человек. Дьяконов узнал командира 72-го смешанного полка полковника Губанова. Рядом стоял пожилой капитан первого ранга и худой лётчик лейтенант. Ещё больше удивления вызывала стоящая за спинами этой троицы шеренга пилотов и техников.

– Эскадрилья! Ро-о-вняйсь! Смирно! – подал команду командир полка, заставляя строй вытянуться и замереть.

Первым шагнул к приехавшим почему-то лейтенант. Чётко отдал честь и не смог сдержать улыбки, обнажая щербинку между верхними зубами:

– Разрешите представиться, лейтенант Тополенко Александр Андреевич, командир звена 2-й эскадрильи 72-го смешанного авиаполка ВВС Северного Флота.

Немного растерянные вертолётчики поочерёдно пожали Тополенко руки не совсем понимая, чего от них хотят.

– А я ведь тебя где-то видел лейтенант, – Лернер даже прищурился, пытаясь разглядеть лётчика получше.

– Так точно. В резиновой лодке посреди моря. Товарищ капитан, товарищ лейтенант, разрешите вас поблагодарить! И за себя лично и от лица всего Флота.

– Нас вообще-то немного понизили в звании, – усмехнулся, начинающий понимать куда ветер дует, Дьяконов.

– Для лётчиков и моряков Северного Флота вы, товарищ Дьяконов, и вы, товарищ Лернер, всегда останетесь капитаном и лейтенантом, – вступил в разговор капитан первого ранга, – разумеется до того момента, пока вы эти звания не перерастёте.

Капитан протянул руку Дьяконову:

– Тимофей Иванович. Хочу отдельно извиниться перед вами, Константин Ильич, это мою излишне экспрессивную речь вы слышали по рации.

– Товарищ капитан первого ранга, Тимофей Иванович, извиню, но с условием, что вы мне слова запишите. Очень уж мне понравилась «селёдка лупоглазая» и всё остальное. В воспитательных целях самое оно то для некоторых сержантов, – и «капитан» выразительно посмотрел на «лейтенанта».

– Договорились. Думаю, Георгия Петровича, – капраз кивнул в сторону комполка, – вы все знаете. У него тоже есть для вас несколько слов.

– Добрый день, товарищи, – повторяя ритуал рукопожатия, поздоровался полковник Губанов, – значит уезжаете?

– Служба, Георгий Петрович. Да и подозреваю наша командировка сюда не последняя.

– Приезжайте, вы тут всегда желанные гости. Вы ведь не просто одного лётчика спасли. Вы подарили надежду всем, кто так или иначе связан с морем. Особенно в таким морем, как наше. Оно ведь ошибок не прощает. Да хоть взять и Чёрное, побарахтается там моряк подольше, а конец едино один. Вот, Тимофей Иванович, не даст соврать.