Текст книги "Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. - первой половине I тысячелетия н. э."

Автор книги: Евгений Максимов

Соавторы: Василий Бидзиля,Ольга Гей,Ростислав Терпиловский,Денис Козак,Ксения Каспарова,Андрей Обломский,Эраст Сымонович,Марк Щукин,И. Русанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Такая работа проделана пока только по материалам одного памятника – могильника Брест-Тришин, который может считаться эталонным для ранней стадии вельбарской культуры на территории Восточной Европы. Ю.В. Кухаренко предложил общую датировку всего могильника – 170–270 гг., которая до сих пор принимается без изменений. Исследование взаимовстречаемости хронологически показательных вещей в погребениях позволило выделить три горизонта в могильнике, приблизительно равных по продолжительности. Сопоставление типов сожжений внутри этих горизонтов дало весьма любопытные результаты. В могильнике выделяется четыре основных типа сожжений: 1) Урновое чистое. Захоронение совершается в толще чистого песка. Обломки костей сложены в урну и тщательно очищены от остатков погребального костра. Довольно часто внутри сосуда, сверху на костях, находится миниатюрный сосудик (миска, кубок). 2) Урна с остатками костра. Захоронение совершается в яме, заполненной золой. Обломки костей, заполняющие урну, тщательно очищаются от остатков погребального костра. Поверхность сосуда-урны не носит следов вторичной обожженности. 3) Безурновое чистое. В яме нет следов погребального костра. Кости тщательно очищены. Довольно часты в яме (на костях, под костями, среди костей) фрагменты керамики и целые сосуды. 4) Безурновое с остатками костра. Яма заполнена золой, перемешанной с обломками человеческих костей. Среди золы и костей – фрагменты поврежденной огнем керамики, ритуально разбитые и целые сосуды, поверхность которых также носит явные следы вторичной обожженности. В целом по могильнику значительно преобладают безурновые погребения (Кухаренко Ю.В., 1980, с. 25), но удельный вес разных типов трупосожжений меняется со временем. На начальной стадии функционирования могильника представлены все выделенные типы, которые довольно полно отражают разнообразие форм обряда кремации вельбарской культуры. Интересно, что урновые сожжения составляют здесь 50 %. На второй стадии господствуют чистые безурновые погребения, которые вообще в могильнике составляют лишь незначительную часть (Кухаренко Ю.В., 1980, с. 25). И наконец, на третьей стадии происходит новое видоизменение обряда: совершенно исчезают чистые безурновые сожжения, подавляющее число погребений совершается в ямах с остатками костра. Этот факт весьма показателен и при сравнении с черняховским обрядом позволяет сделать интересные выводы.

Существует несколько черняховских (или проточерняховских) могильников, ранние горизонты которых могут быть синхронизированы с комплексами Брест-Тришина. Прежде всего это относится к могильнику Ружичанка, начальная фаза которого относится ко времени ступени С_1b. Основная часть материалов Ружичанки укладывается в пределы периода С₂, т. е. синхронна и несколько моложе финальной стадии Брест-Тришина. В обоих могильниках совпадают некоторые категории довольно характерных вещей, широко представлены фибулы с зернью, диагностирующие период С₂. Третий горизонт Брест-Тришина характеризуется, кроме того, исчезновением старых, типично вельбарских форм керамики и появлением новых. В первую очередь это высокие открытые миски с наметившимся ребром, широко представленные и в погребениях первого горизонта Ружичанки. Единственный тип сожжений в Ружичанке – безурновые погребения с остатками костра, что характерно и для третьего периода могильника Брест-Тришин. Этот тип погребений не типичен для черняховской культуры в целом и численно преобладает лишь на самых ранних памятниках (Ханска-Лутэрия). Подобное совпадение – общность погребального обряда, многих категорий вещей и керамики в позднем горизонте Брест-Тришина и ранней фазе Ружичанки – безусловно, не может быть случайным. Вероятно, сожжения в ямах с остатками костра, по крайней мере для раннего этапа западных регионов черняховской культуры, следует выделить как вельбарскую черту.

Необходимо отметить еще несколько важных моментов. Для пшеворской культуры Волыни и западного Побужья характерны захоронения в урнах с остатками костра, при этом часто их сопровождает оружие. Трупосожжения с оружием не составляют большого числа в черняховской культуре. Они зафиксированы в таких могильниках, как Малаешты, Компанийцы, Ханска-Лутэрия. По-видимому, истоки этой специфической черты обряда в черняховской культуре следует связывать именно с пшеворской культурой, причем, вероятнее всего, с германским ее компонентом. Каменные конструкции в трупосожжениях также явно имеют северо-западное происхождение, хотя пока неясно, какой группой племен они привнесены в черняховскую культуру.

Использование гончарной посуды в качестве источника для изучения этноструктуры населения черняховской культуры еще не дает ощутимых результатов. Главным препятствием для этого является отсутствие детальных типологических разработок, а также неясность вопроса о происхождении гончарной керамики. Безусловно, некоторые выразительные типы сосудов имеют аналогии в соседних и предшествующих культурах. Это относится прежде всего к трехручным вазам. В первых веках нашей эры подобные вазы, но лепные, а не гончарные, были широко распространены на территории Польши и восточной Германии (Магомедов Б.В., 1977, с. 113, 114). Узкогорлые кувшины с биконическим туловом, близкие по форме черняховским, известны в Дакии (Магомедов Б.В., 1977, с. 115, табл. I). Перечень аналогий можно было бы продолжить, однако, по-видимому, создание разнообразных форм в каждом отдельном случае имело длительную и сложную предысторию, как это было показано выше на примере остро реберных открытых мисок.

Значительно более широкие возможности уже в настоящее время открываются при изучении лепной керамики черняховской культуры. Можно выделить несколько хорошо отличимых форм, которые генетически восходят к пшеворским, вельбарским и гето-дакийским прототипам. На большинстве памятников представлена группа сосудов, имеющих пшеворское или вельбарское происхождение. К ним относятся: 1) яйцевидные горшки с загнутым внутрь краем; 2) разнообразные биконические миски закрытой формы; 3) биконические приземистые кружки; 4) воронковидные миски и некоторые другие типы (табл. LXXXVI). Достаточно четко выделяется также группа сосудов баночной формы, имеющих гето-дакийское происхождение. Эти сосуды встречаются в основном на памятниках юго-западного региона черняховской культуры (Фурмановка).

По-видимому, следы проникновения населения с северо-запада все же не ограничиваются лишь кругом вельбарских и пшеворских древностей. К настоящему времени накопились сведения о своеобразных, стоящих особняком погребениях, принадлежащих воинам или всадникам и разбросанных на очень широкой территории. К ним относится захоронение под каменным закладом, совершенное в слое одного из приольвийских городищ. К счастью, оно достаточно надежно датируется третьей четвертью III в. н. э. (Гороховський Є.Л., Зубар В.М., Гаврилюк Н.О., 1985). Вероятно, к этой же группе следует отнести и известное богатое погребение в Гудке, которое по набору содержавшегося в нем инвентаря ближе всего стоит к вельбарской культуре (Кухаренко Ю.В., 1980, с. 83–86). Однако оно совершено по обряду ингумации, что сразу выделяет его из круга вельбарских памятников Волыни. Эти разрозненные данные пока не укладываются в единую картину. Возможно, они как-то связаны с горизонтом княжеских захоронений Средней Европы (Лейна-Хаслебен), относящимся к началу фазы С₂ (третья четверть III в. н. э.), но какова их роль в сложении черняховской культуры, – пока остается загадкой.

Очень интересные находки, во многом меняющие современные представления, сделаны в Нижнем Поднепровье (раскопки О.А. Гей 1986 г.). В позднескифском могильнике Красный Маяк открыт целый ряд захоронений, совершенных по обряду северо-западных культур (безурновое трупосожжение, могилы со стелами, черепа под каменными закладами). В одном из них (парное детское захоронение) обнаружен богатый набор прибалтийских бронзовых украшений, включавший налобный венчик с подвесками, составленными из колечек и пронизок, кольца, браслеты, колокольчики. Комплекс датируется второй половиной II – началом III в. н. э. Новые находки в Красном Маяке не могут быть соотнесены ни с одной из культур северо-западного круга (вельбарская, пшеворская, черняховская), памятники или элементы которых до сих пор были известны в Северном Причерноморье. Это совершенно новое явление, достоверно фиксирующее миграции из Прибалтики на рубеже II и III вв. В дальнейшем предстоит выяснить, какую роль сыграло это население в событиях середины III в. н. э. или их предыстории.

Одной из самых настоятельных задач остается определение зон, где, вероятнее всего, могло происходить формирование черняховской культуры. В самом подходе к решению этого вопроса наблюдаются резкие разногласия. Группа киевских ученых (В.Д. Баран, Б.В. Магомедов) полагает, что территория, на которой локализуются наиболее ранние черняховские памятники, включает Поднестровье, Среднее и Нижнее Поднепровье, Молдову, и относит процесс сложения черняховской культуры к рубежу II–III вв. (Баран В.Д., 1981, с. 153, 154; Этнокультурная карта…, 1985, с. 47). В границах этого широкого ареала расположены разнородные памятники предшествующего времени. Часть их относится к кругу культур лесостепной зоны (позднезарубинецкие, пшеворские). К этому же кругу принадлежат поселения, материалы которых имеют смешанный характер, – Ремезовцы, Подберезцы. Другие памятники – позднескифские и сарматские – представляют собой совершенно иной мир степного Причерноморья, находившийся под интенсивным воздействием античной цивилизации. По представлениям В.Д. Барана, все эти памятники доживают до черняховской культуры, а некоторые существуют и позднее, являясь не только ее предшественниками, но и соседями. Эта посылка позволяет нарисовать картину интеграции разнородных этнокультурных групп, которая и привела к сложению черняховской общности. Киевские специалисты предполагают участие в этом процессе германских племен, представленных археологически вельбарскими памятниками, однако лишь на более позднем этапе (Баран В.Д., 1981, с. 159–161; Магомедов Б.В., 1979а, с. 62; Этнокультурная карта…, 1985, с. 50). По мнению В.Д. Барана, памятники типа Дитиничей появились на Волыни не раньше начала второй четверти I тысячелетия н. э., т. е. они в основном синхронны черняховским древностям (Баран В.Д., 1981, с. 159). Таким образом, на Волыни наблюдается типичная картина стыка и взаимодействия двух этнокультурных групп. Иллюстрацией к подобному выводу служат факты чересполосного расположения хорошо отличимых по характеру инвентаря и погребального обряда могильников – черняховских (Бережанка, Чернелов-Русский) и вельбарских (Дитиничи, Машев, Любомль). Все это, по мнению В.Д. Барана, заставляет считать неудачными попытки связать возникновение черняховской культуры с распространением вельбарских древностей (Баран В.Д., 1981, с. 160, 161).

Особое место в исторической интерпретации черняховской культуры украинские исследователи уделяют заключительному этапу ее развития. Широкие полевые работы в Поднестровье привели к интересным открытиям. Прежде всего было выявлено много общих черт раннеславянских и черняховских памятников этого региона – в лепной керамике и домостроительстве. Выяснилось также, что на этой территории между теми и другими памятниками не существует хронологического разрыва. На некоторых поселениях найдены вещи, датирующиеся IV–V вв., – железная фибула со сплошным приемником из Черепина, обломок стеклянного сосуда и фрагмент узкогорлой светлоглиняной амфоры из Сокола, бронзовая трехпальчатая фибула из Теремцов (Вакуленко Л.В., 1983, с. 169, 170; Баран В.Д., 1981, с. 148) Наряду с обычной лепной керамикой здесь обнаружена и гончарная посуда, аналогичная черняховской. Отмечены и другие важные обстоятельства. Одной из выразительных черт культуры ранних славян, неизвестной за пределами славянского мира, является печь-каменка. Подобные печи обнаружены на многих поселениях со смешанным – черняховским и раннесредневековым славянским – материалом на Днестре и Пруте (Черепин, Теремцы, Сокол, Бакота) (Баран В.Д., 1981, с. 172). Все эти факты, по мнению В.Д. Барана, свидетельствуют о том, что раннеславянская культура с керамикой пражского типа унаследовала традиции той части черняховской общности, которая сложилась на позднезарубинецкой и пшеворской основе (Баран В.Д., 1981, с. 173–175).

Однако в этой схеме предыстории, происхождения, развития и позднейшей судьбы черняховской культуры далеко не все звенья оказываются достаточно надежными. Прежде всего из ареала наиболее ранних черняховских памятников, очерченного B. Д. Бараном, должны быть исключены Северное Причерноморье и Среднее Поднепровье. Как было показано в последних работах, самые ранние северопричерноморские комплексы можно отнести лишь к середине или второй половине III в. н. э. (Гороховський Є.Л., Зубар В.М., Гаврилюк Н.О., 1985, c. 37; Гей О.А., 1986). Предположение о возможности возникновения черняховской культуры в Среднем Поднепровье на рубеже II–III вв. базируется главным образом на материалах отдельных поселений (Ломоватое). Однако убедительных фактов для обоснования этой датировки пока не существует.

Хронология большинства культурных групп, существовавших накануне сложения черняховской общности, разработана еще крайне слабо. Разногласия по поводу датирования конкретных памятников препятствуют созданию единой и непротиворечивой в целом картины расселения и миграций племен – носителей культур I–III вв. В последних работах М.Б. Щукина все настойчивее звучит мысль о том, что горизонт Рахны-Почеп (позднезарубинецкие памятники) относится ко времени не позднее первой половины II в. н. э. (Щукин М.Б., 1979б, с. 69). Если это так, то между черняховской и позднезарубинецкой культурами существует незначительный хронологический разрыв, который, однако, пока нечем заполнить. Во всяком случае на территории Волыни, Подолии, Поднестровья в настоящее время неизвестны памятники горизонта Рахны-Почеп, которые могли бы стать связующим звеном этой цепи.

Недостаточно убедительно обоснована и идея о прямой генетической преемственности между черняховскими и раннеславянскими памятниками в верховьях Днестра и Буга. Поселения со смешанными материалами интерпретируются как переходные. Однако многие из них (Черепин, Сокол, Бакота, Теремцы, Рипнев II) содержат и более ранние, чисто черняховские слои, поэтому вполне возможно, что при постройке на месте черняховского поселения раннесредневековых полуземлянок с печами-каменками в них оказался смешанный материал, относящийся к разным культурам. Такое смешение прослеживается на поселении Бакота, где черняховская керамика найдена даже в древнерусских жилищах, и хорошо видно на поселении Черновка I, где черняховские материалы встречены во всех жилищах VII–VIII вв. (Русанова И.П., Тимощук Б.А., 1984б, с. 19). В то же время открытие на некоторых поселениях хорошо датированных комплексов V в. н. э., содержащих черняховские и раннесредневековые славянские материалы, еще не доказывает генетическую преемственность между этими группами памятников, а может свидетельствовать лишь о каком-то периоде их синхронного существования.

Ленинградская группа ученых продолжает развивать идею о том, что проникновение вельбарских племен на юго-восток явилось причиной сложения черняховской культуры. М.Б. Щукин на основе детального хронологического анализа памятников Волыни выделил в процессе миграции гото-гепидского населения два потока. Первый из них представлен такими памятниками, как Брест-Тришин, Пересыпки, Величковичи, Могиляны-Хмельник, Любомль, Городок, и фиксируется в археологических материалах со стадии C_1a (около 200 г. н. э.) до второй половины III в. н. э. По мнению М.Б. Щукина, в формировании черняховской культуры принимало участие германское население, пришедшее на Волынь именно с этим потоком, и фиксируется это на стадии С_1b-С₂ (220–330 гг.). В это время происходило проникновение второй волны вельбарских племен, оставивших такие памятники, как могильник у с. Дитиничи и поселение Ромаш (Szczukin M., 1981).

Обоснованность датировок и логичность построения придают концепции М.Б. Щукина стройную доказательность. Однако и эта схема не решает всех вопросов и не снимает всех противоречий. Разница во времени возникновения могильников Брест-Тришин и Дитиничи по сути дела очень невелика – на протяжении всего периода C_1b (230–260 гг.) они сосуществуют. Не совсем понятно, почему новые пришельцы с северо-запада не включились в процесс формирования черняховской культуры. Не вскрыт механизм наследования вельбарских элементов и зарождения новых, чисто черняховских. Удалось проследить эволюцию погребального обряда могильника Брест-Тришин, выявить периоды бытования отдельных категорий инвентаря. Выяснилось, что на протяжении столетия облик культуры населения, оставившего могильник, претерпевает значительные изменения. На заключительном этапе преобладает тип погребений, который на ранней стадии встречался лишь как исключение, появляются новые формы керамики (Бажан И.А., Гей О.А., 1987). Однако все это отнюдь не позволяет говорить о качественном скачке, о формировании здесь новой культуры. Характерно отсутствие гончарной посуды, обряда ингумации, которые присущи раннечерняховским памятникам типа Ружичанка, Оселивка, Чернелов-Русский. Если современные датировки точны, то для начала фазы С₂ (третья четверть III в. н. э.) на Волыни и в Подолии наблюдается довольно сложная картина: еще функционируют могильники, оставленные первым потоком вельбарской миграции; памятники, принадлежащие ко второму потоку, находятся в состоянии расцвета, сохраняя самобытную культуру; возникают черняховские некрополи и поселения. Все эти факты еще ждут своего истолкования.

Черняховская культура занимает значительную территорию. Вполне естественно поэтому, что, несмотря на удивительную ее монолитность, отдельные памятники обладают и некоторым своеобразием. Так, например, бросаются в глаза яркие отличительные черты могильника Компанийцы на левобережье Днепра – обилие сожжений, захоронения с оружием, керамика вельбарских и пшеворских форм. Весьма специфичны материалы Ружичанки, Чернелова-Русского и других некрополей. Однако попытки выделить локальные варианты черняховской культуры пока не увенчались успехом. Исследователи очень условно и в значительной мере интуитивно намечают большие зоны, имеющие разные подосновы. В.Д. Баран разбивает черняховский ареал на три крупных региона – Среднее Поднепровье, Северное Причерноморье, Днестровско-Прутское междуречье (Баран В.Д., 1981). В.В. Седов выделяет Подольско-Днепровскую группу памятников (Седов В.В., 1979, с. 95, рис. 17). Однако на сегодняшний день достаточно убедительно выделяется лишь северопричерноморская зона, где сконцентрированы основные скифо-сарматские элементы.

Главная причина спорности и незавершенности решений многих вопросов, касающихся происхождения черняховской культуры, этнического состава ее носителей, заключается в том, что черняховская культура отражает чрезвычайно сложные исторические явления. В ней удивительно переплелись разнородные черты, смешались разнообразные традиции, что проявилось в распространении различных типов построек, форм посуды, и в то же время происходила широкая унификация погребальных обрядов, особенностей костюма – все это создало весьма своеобразную, с трудом поддающуюся осмыслению картину. Лишь накопление новых материалов и применение строго разработанной методики приведут к достоверному решению этих вопросов.

Глава третья
Культура карпатских курганов
(И.П. Русанова)

Культура карпатских курганов в основном синхронна черняховской и непосредственно соседствует с ней на северо-западе. Граница между этими культурами проходит по р. Прут и верховьям Днестра. Основная масса памятников культуры тянется довольно узкой полосой вдоль северо-восточного склона Карпат, от верховьев р. Серет до р. Стрый. Вторая группа памятников, очень немногочисленная, расположена в верховьях р. Тиса и отделена от первой Карпатскими хребтами. К этой группе близки однотипные могильники восточной Словакии и несколько курганных могильников, находящихся в Трансильвании, в Карпатской котловине, ограниченной Южными Карпатами (карта 30).

Карта 30. Распространение памятников культуры карпатских курганов (на врезке – территория СССР; пронумерованы памятники, на которых проводились раскопки). Составитель И.П. Русанова.

а – курганы; б – поселения; в – карпатские курганы на территории СССР.

1 – Добряны; 2 – Нижний Струтинь; 3 – Голынь; 4 – Подгородье; 5 – Грабовец; 6 – Марковцы; 7 – Каменка; 8 – Цуцилев; 9 – Волосов; 10 – Переросль; 11 – Печенежин; 12 – Корнич; 13 – Мышин; 14 – Грушев; 15 – Пилипы; 16 – Стопчатов; 17 – Цуцелин; 18 – Трач; 19 – Дебеславицы; 20 – Ганнов; 21 – Пикунов; 22 – Рожново; 23 – Михальча; 24 – Коровин; 25 – Черновцы-Рогатка; 26 – Гореча; 27 – Кодын; 28 – Кут; 29 – Глыбокая, 30 – Черепковцы; 31 – Виноградово; 32 – Братово; 33 – Иза; 34 – Вербовец; 35 – Русское Поле.

Все памятники расположены в предгорьях Карпат, и среди них характерны погребения под курганными насыпями, с чем и связано название культуры карпатских курганов.

История изучения.

Сведения о курганах с трупосожжениями первой половины I тысячелетия н. э., распространенных в Карпатских предгорьях, были собраны и систематизированы сравнительно недавно, в 50-х годах, М.Ю. Смишко, который выделил эти памятники в особую культуру и дал ей название (Смiшко М.Ю., 1948, с. 107–109; 1953, с. 153). В последующие годы памятникам культуры карпатских курганов было посвящено две монографии. В книге М.Ю. Смишко, изданной в 1960 г., собраны все сведения о карпатских курганах, как опубликованные, так и хранящиеся в музеях и архивах. Анализируя эти материалы, автор установил их хронологию (первые века нашей эры – VI в.), очертил область распространения, выяснил особенности материальной культуры, внешние связи и, привлекая данные письменных источников, сделал попытку определить этническую и племенную принадлежность населения, связав его с карпами (Смiшко М.Ю., 1960). В книге Л.В. Вакуленко собраны новейшие материалы из курганов и главным образом поселений, раскопанных уже после выхода в свет книги М.Ю. Смишко. Ученый уточняет хронологию культуры (конец II – первая половина V в.) и дает свою интерпретацию ее происхождения и этнической принадлежности, связывая с дакийским и праславянским компонентами (Вакуленко Л.В., 1977).

Раскопки курганов были начаты еще в конце XIX в., когда О. Чоловский раскопал шесть насыпей у с. Рожнова (Ивано-Франковская обл.), а Й. Сомбати исследовал два кургана в могильнике у г. Глыбокая (Черновицкая обл.). В 1912 г. один курган был раскопан И. Коперницким у с. Нижний Струтинь (Ивано-Франковская обл.). Более широкие исследования памятников этого типа были проведены в 1934–1938 гг. львовскими археологами К. Журовским, Я. Пастернаком, М.Ю. Смишко и Т. Сулимирским, которые в 18 могильниках раскопали около 100 подкурганных погребений (Смiшко М.Ю., 1948, с. 107–109). В послевоенные годы интенсивность археологических исследований в Прикарпатье значительно возросла. В 1948 г. в двух могильниках у с. Иза Закарпатской обл. было раскопано 15 курганов (Смiшко М.Ю., 1952а, с. 315–355), в 1960 г. в тех же могильниках исследовано еще пять насыпей (Цигилик В.М., 1962, с. 71–77), а в 1975–1976 гг. – 16 курганов (Котигорошко В.Г., 1980а, с. 229–247). В результате в могильнике Иза I оказались раскопанными все сохранившиеся насыпи (табл. LXXXVIII, 2). В могильнике Глыбокая в 1951 г. было раскопано пять курганов (Тимощук Б.А., 1953, с. 54–58), в 1966 г. здесь же исследовано еще два кургана (Вакуленко Л.В., 1977, с. 36, 37). В 1973 г. три кургана было раскопано у с. Печенежин Ивано-Франковской обл. (Вакуленко Л.В., Щукин М.Б., 1974, с. 254). Новый курганный могильник, возможно, относящийся к тому же кругу памятников, был открыт в 1977 г. у с. Русское Поле в Закарпатье, и в нем исследовано три насыпи (Балагури Э.А., Котигорошко В.Г., Ковач К.И., Петров С.Г., 1978, с. 294). Здесь же раскопан курган у с. Братово, захоронения которого имеют черты, свойственные как курганам карпатского типа, так и пшеворской культуры (Котигорошко В.Г., 1979а, с. 153–163). Всего на нашей территории исследовано около 150 курганов, хотя не о всех из них сохранились исчерпывающие сведения.

Основным достижением последних десятилетий являются открытие и исследование поселений, связанных с карпатскими курганами. Первые такие поселения были найдены Б.А. Тимощуком еще в 1951 г. В дальнейшем в пределах только Черновицкой обл. было выявлено около 100 поселений культуры карпатских курганов и благодаря сплошному обследованию территории установлена граница по р. Прут между памятниками этой культуры и черняховскими (Тимощук Б.А., 1984а, с. 86–91). Систематические исследования поселений культуры карпатских курганов были начаты в середине 60-х годов, когда Л.В. Вакуленко провела раскопки на поселении Глыбокая Черновицкой обл. Ею же исследованы поселения Волосов, Грабовец, Печенежин Ивано-Франковская обл. (Вакуленко Л.В., 1968, с. 169–172; 1969, с. 45–50; 1971, с. 205–207; 1974, с. 242–251; 1977). В нескольких пунктах Черновицкой обл. (Великий Кучуров, Гореча I и II, Кодын II, Кут, Михальча, Черепковцы, Черновцы-Рогатка) жилища культуры карпатских курганов раскопаны Б.А. Тимощуком (Тимощук Б.О., 1956, с. 205–208; 1970, с. 27, 28; 1976; Тимощук Б.О., Винокур I.С., 1962, с. 85–87; Тимощук Б.А., Вакуленко Л.В., 1971, с. 208–211). Раскопки на многих поселениях первой половины I тысячелетия н. э. проводились и на территории Закарпатской обл. (Балагури Э.А., Котигорошко В.Г., 1975, с. 257), в частности, на поселении около г. Виноградов (Цигилик В.М., 1962, с. 77–79). Материалы этих поселений не опубликованы, и их культурная принадлежность пока не совсем ясна.

Поселения.

Наибольшее число поселений культуры карпатских курганов известно на правобережье Прута и в верховьях Сирета в пределах Черновицкой обл., что связано с тщательным обследованием этой территории. В верховьях Прута и на притоках верхнего Днестра в пределах Ивано-Франковской обл. поселения открыты главным образом около уже исследованных здесь курганных могильников (карта 30). В Закарпатье известно несколько селищ, пока еще слабо изученных. Наиболее систематические раскопки проводились на поселении Глыбокая, где на разных участках и в траншеях вскрыта площадь около 2000 кв. м и раскопано 16 жилищ. На поселении Гореча II около Черновиц исследовано 13 жилищ. На многих поселениях расчищены единичные жилые и хозяйственные постройки. Часто в обрывах берега и при земляных работах на территории селищ зафиксировано большое количество сооружений (например, на поселении Рогатка выявлено около 80 жилищ).

Все известные поселения не укреплены и располагаются на пологих склонах речных террас, обращенных обычно на юг или восток. Довольно часто селища занимают мысовидные выступы берега или оба берега небольших ручьев. Площадь селищ обычно не превышает 2–3 га, в некоторых случаях достигает 5–7 га, простираясь вдоль ручьев от 200 м до 1 км. Обычно поверхность селищ распахивается, и культурный слой толщиной 0,2–0,4 м бывает поврежден, и в нем видны пятна жилищ. Фрагментарные раскопки пока не позволяют судить о планах расположения жилищ на поселениях.

Как и на селищах других культур позднеримского времени, на поселениях открыты наземные и углубленные в землю жилища. От наземных жилищ сохраняются развал глиняной обмазки с отпечатками плетня и иногда ямки от небольших столбиков, стоявших по контурам жилища. В плане наземные жилища бывают квадратными и прямоугольными площадью от 12 до 40 кв. м. Внутреннее пространство жилища не расчленено и обогревалось одним очагом, находившимся на утрамбованном полу. Очаги обычно сделаны из глины или камней, овальной формы, диаметром около 1 м (табл. LXXXVII, 1, 2, 7, 8). В некоторых жилищах открыты глинобитные печи куполообразной формы. В полу жилищ бывают выкопаны приочажные и хозяйственные ямы.

Полуземлянки встречаются на тех же поселениях, но в значительно меньшем количестве. Так, на поселении Глыбокая рядом с 14 наземными домами находились две полуземлянки, на поселении Рогатка среди 80 наземных жилищ оказалась одна полуземлянка. Полуземлянки, небольшие (9-12 кв. м) и прямоугольные или квадратные в плане, были незначительно углублены в землю – на 0,5–0,9 м от современной поверхности. Отапливались они глинобитными и каменными очагами или печами такого же устройства, как и в наземных постройках. Стены этих жилищ также обмазывались глиной (табл. LXXXVII, 3–5).

Л.В. Вакуленко допускает, что полуземлянки на поселениях появились несколько позже, чем наземные дома, но полностью их не вытеснили (Вакуленко Л.В., 1977, с. 16). Относительная хронология культуры еще не разработана, и пока можно считать, что оба типа жилищ существовали с раннего до позднего времени. Об этом свидетельствует хотя бы хронология полуземлянок в Глыбокой, одна из которых относится к III в., а другая – к началу V в. (Вакуленко Л.В., 1977, с. 68). Однако можно предполагать, что со временем количество углубленных жилищ возрастает. Особенно это заметно на заключительном этапе развития культуры карпатских курганов, когда в V в. н. э. происходит ее соприкосновение со славянской раннесредневековой культурой пражского типа, для которой полуземлянки типичны. На поселениях, где открыты сооружения обеих культур (Кодын II, Гореча II), заметны их взаимовлияние и смещение материала. На поселении Кодын II в наиболее стратиграфически ранних славянских полуземлянках, датированных находками фибул V в. н. э., найдена посуда пражского типа и культуры карпатских курганов. В то же время в жилищах с материалами культуры карпатских курганов появляются печи-каменки того же типа, что и в жилищах пражской культуры. Два таких жилища открыты на поселении Кодын II наряду с обычными для культуры карпатских курганов наземными и углубленными жилищами с очагами (Русанова И.П., Тимощук Б.А., 1984а, с. 36). То же самое наблюдается на поселении Гореча II, которое существовало до V в. н. э., так как в ранних славянских полуземлянках с печами-каменками еще «доживает» посуда культуры карпатских курганов. На этом поселении среди жилищ культуры карпатских курганов представлено почти равное число наземных и углубленных построек (соответственно шесть и семь).