Текст книги "Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. - первой половине I тысячелетия н. э."

Автор книги: Евгений Максимов

Соавторы: Василий Бидзиля,Ольга Гей,Ростислав Терпиловский,Денис Козак,Ксения Каспарова,Андрей Обломский,Эраст Сымонович,Марк Щукин,И. Русанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

На поселениях и в могильниках встречаются железные пряжки, самые ранние из которых имели округлую рамку. Позднее появились пряжки с овальной рамкой, уплощенной с одной стороны, и с четырех угольной (табл. XXXVIII, 21–28). Все пряжки этих видов имели широкое распространение и бытовали в I II вв. В Колоколине найдены бронзовые прямоугольная пряжка с прогнутыми сторонами, двойная петля от пояса и поясная фигурная оковка. Эти вещи относятся к провинциально римским типам и имеют аналогии среди римских (I–II вв.) находок в Средней Европе (табл. XXXVIII, 29–31) (Šmiszko М., 1935, s. 159).

В женских погребениях и на поселениях найдены бусы (табл. XXXVIII, 18–20). Они сделаны из прозрачного стекла, горного хрусталя, эмали зеленого, коричневого цветов и черной, инкрустированной волнистыми белыми линиями. Бусина из Верхнелипицкого поселения сделана из черной, белой и желтой пасты, выложенной разноцветными квадратиками. Подобные бусы известны с дакийских поселений на территории Румынии (Цигилик В.М., 1975, с. 126). В могильниках Верхняя Липица, Звенигород и на поселении в Залесках найдены круглые металлические зеркала, которые являлись импортом из придунайских римских провинций и попадали в Верхнее Поднестровье через Дакию (Цигилик В.М., 1975, с. 123).

Дорогие импортные вещи происходят из богатых погребений в Колоколине и Чижикове (Šmiszko М., 1935; Смишко М.Ю., 1957). В Чижикове найдена бронзовая посуда: кувшин-ойнохоя с массивной ручкой, украшенной пластическим изображением головы льва и четырехпалой львиной лапы (табл. XXXIV, 2, 5, 10); полусферическая миска на кольцевом поддоне (табл. XXXIV, 1); ручка патеры, орнаментированная желобками и бараньей головкой (табл. XXXIV, 3). Патеры такого типа изготовлялись в конце I тысячелетия до н. э. и начале нашей эры в мастерских Италии и распространялись севернее границ Римской империи. Аналогичная ручка патеры найдена на поселении Пояна в Румынии. О принадлежности находок в Чижикове свидетельствует чаша на высокой конической подставке, характерная для липицких памятников и близких к ним древностей типа Пояна в Румынии (Смишко М.Ю., 1957, с. 238–243). В погребении Колоколина найдены серебряные стержни – ручки канфаров, один конец которых раздвоен в виде бараньих рогов, а другой – расплющен (табл. XXXIV, 8), напоминающие такие предметы из кельтских комплексов. Происходящие из этого погребения фибулы позволяют датировать его I в. н. э., а расположение на территории, где известно много липицких памятников, и находка поблизости типично липицкого сосуда с двумя ручками, скорее всего свидетельствуют о принадлежности погребения в Колоколине к липицкой культуре (Šmiszko М., 1935, s. 155–161).

На поселении у Верхней Липицы найдено два серебряных денария Фаустины Младшей, относящихся к концу II в. н. э. Кроме того, на территории липицкой культуру известны находки отдельных римских монет II в. н. э., которые, возможно, тоже связаны с населением этой культуры. К импортным предметам принадлежат обломки стеклянных сосудов и чаш типа terra sigillata, изготовлявшихся в Италии во II в. н. э. С поселения Верхняя Липица происходит гемма с изображением фигурки Гермеса.

Находки оружия не характерны для липицких памятников. В погребении 15 могильника Звенигород (урочище Гоева могила) типичная липицкая урна и чаша на высокой ножке найдены вместе с изогнутым мечом и копьем, вбитым в землю, что явно указывает на влияние пшеворского погребального обряда (Свешников И.К., 1957). В Звенигороде найдены шпоры, имеющие сильно изогнутую высокую дужку. Такого типа шпоры (Ян 46) были широко распространены на памятниках пшеворской культуры и датируются I в. н. э. На поселении Ремезовцы встречены шпоры, имеющие в середине конический шип и датируемые II в. н. э., а также шпоры с асимметричной дужкой и крючком, принадлежащие к типу, получившему распространение в конце II–III в. (Цигилик В.М., 1975, с. 119). В Чижикове обнаружены две бронзовые шпоры с коротким фигурным основанием и тонкими, круглыми в сечении шипами, относящиеся к I в. н. э. и распространенные главным образом на германских памятниках Западной Европы и в Чехии (табл. XXXIV, 6, 7) (Смишко М.Ю., 1957, с. 239–242).

К орудиям сельского хозяйства относится наральник, найденный на поселении Майдан-Гологорский. Он принадлежит к типу узколезвийных наральников с цилиндрической втулкой, имеющей такую же ширину, как и рабочая часть. Длина его 20 см., ширина – 7 см. В профиле наральник имеет чуть вогнутую, дугообразную форму, следовательно, в процессе работы наральник находился под острым углом к почве. Такой тип наральников был широко распространен в Карпато-Дунайском бассейне около рубежа нашей эры (Бiдзiля В.I., 1971, с. 121). В отличие от найденного на закарпатском поселении Галиш-Ловачка, наральник из Майдана-Гологорского более короткий и широкий (табл. XXXIX, 20).

Довольно многочисленны находки железных ножей со слегка дуговидной спинкой и плавным переходом от черенка к лезвию или с прямой спинкой и резко выделенным черенком (табл. XXXIX, 8-13). Найдены шилья с прямоугольным в разрезе черенком и круглым в поперечнике острием. К специализированным орудиям труда относится железный напильник из поселения Ремезовцы. Он изготовлен в виде четырехугольного в сечении стержня (длина 23 см) с поперечными насечками на рабочей части. Плоский черенок напильника крепился в деревянную ручку, прижатую на конце металлической обоймой. Инструмент связан, несомненно, с кузнечной мастерской по обработке металла. Из других орудий, имеющих преимущественно специальное назначение, известен обломок лезвия топора (ширина 6,5 см) происходящей тоже из поселения Ремезовцы. Втулка не сохранилась, но, судя по тонкому широкому лезвию, это был плотницкий топор небольших размеров для обработки дерева.

Немало найдено металлических вещей, которые характеризуют бытовую утварь. Среди них ключи от замков в виде согнутого на конце стержня (табл. XXXIX, 15, 19), железные пластинчатые кресала с кольцом на конце (табл. XXXIX, 16–18), различные обоймы, костыли, крючки. На поселениях в Верхней Липице и Незвиско найдены жерновые камни, а их обломками иногда были прикрыты урны в погребениях могильника Болотня. Из камня изготовлялись точильные бруски прямоугольной формы. Они часто попадаются на поселениях и сопровождают мужские погребения в могильниках (табл. XXXIX, 7). Из кости делали однопластинчатые гребни (табл. XXXIX, 14). На поселении Верхняя Липица найден свиток из трубчатой кости, покрытый геометрическим орнаментом (табл. XXXIX, 6). Часто попадаются костяные проколки и трубочки. С прядением и ткачеством связаны находки глиняных пряслиц и грузил для ткацкого станка. Пряслица имели биконическую, иногда усечено-коническую или округлую форму и небольшое отверстие для веретена (табл. XXXIX, 1–5). Встречаются отдельные экземпляры, сделанные из стенок сосудов и из мергеля (Верхняя Липица, Ремезовцы). Грузила пирамидальной, реже – конической формы имели сквозное отверстие и довольно большие размеры (высота 12–16 см при ширине основания 8-10 см). В тесте видны следы выгоревшей соломы.

Хронология.

Вещи, найденные на Липицких памятниках, – фибулы, шпоры, импортные бронзовые, серебряные и керамические сосуды, монеты Фаустины Младшей – хорошо датируют липицкую культуру I–II вв. до н. э. М.Ю. Смишко считал возможным относить появление культуры к I в. до н. э. на основании находок в Колоколине глазчатой фибулы раннего варианта, датированной I в. до н. э. – началом I в. н. э., и обломков кельтской крашеной посуды на поселении Новоселка-Костюковка (Смiшко М.Ю., 1975, с. 42). Но крашеная керамика найдена в шурфе и, возможно, не связана с липицким слоем, а глазчатая фибула происходит из комплекса с более поздними фибулами I в. н. э. (Альмгрен 67), что не дает возможности столь ранней датировки культуры. Верхнюю границу культуры М.Ю. Смишко и В.Н. Цыгылык отодвигают к середине III в. н. э., основываясь на находках обломков красноглиняных широкогорлых амфор на многослойном поселении Незвиско и шпор с асимметричной дужкой и крючком на поселении Ремезовцы (Цигилик В.М., 1975 с. 128, 129). Шпоры этого типа относятся ко времени около 200 г. н. э. и не могут служить надежным основанием для расширения датировки всей липицкой культуры. Тем более это относится к обломкам амфор, найденным на многослойном поселении Незвиско. На многих поселениях липицкие слои перекрыты черняховскими наслоениями (например, в Черепине) и в связи с этим должны относиться ко времени раньше III в. н. э.

Наиболее ранним памятником является погребение в Колоколине, весь комплекс которого относится к началу I в. н. э. (Dąbrowska Т., 1973, s. 208). Но основная масса находок на липицких памятниках датируется серединой I–II в. Наиболее поздние провинциальноримские фибулы с эмалью, датирующиеся II в. н. э., найдены в Верхней Липице, а с поселения Ремезовцы происходит обломок провинциальноримской фибулы конца II – первой четверти III в. (Этнокультурная карта…, 1985, с. 39).

Хозяйство.

Найденные сельскохозяйственные орудия (железный наральник, ручные жернова) и характер липицких поселений, расположенных на плодородных черноземных почвах, свидетельствуют о земледельческом направлении хозяйства населения, Это подтверждается многочисленными ямами для хранения зерна, открытыми на поселениях. Стенки ям часто бывают обожжены, что способствовало хорошей сохранности зерна. В одной из таких ям на поселении Верхняя Липица обнаружены обгоревшие зерна проса. Отпечатки зерен и соломы встречаются на кусках глиняной обмазки стен, на грузилах и днищах сосудов.

Судя по остеологическим остаткам, в наибольшем количестве разводился рогатый скот, в меньшем числе были представлены свиньи и мелкий рогатый скот. Найдены также кости коня и диких животных (олень, косуля, дикая свинья, лисица, заяц).

О развитии железоделательного ремесла свидетельствуют мастерские на поселении Ремезовцы с остатками железоплавильных горнов и шлаков. Помимо черной металлургии, развивалось и гончарное ремесло, высокое качество продукции которого требовало определенной специализации. Гончарный круг и многие формы сосудов были, вероятно, принесены из Дакии. В большинстве случаев ремесла (ткачество, деревообработка, косторезное, кожевенное и т. п.) были кустарными промыслами.

Археологические находки показывают связи местного населения с римскими провинциями и прежде всего с Дакией, путь к которой пролегал через Поднестровье. На север попадали римские изделия – амфоры, сосуды типа terra sigillata, бронзовые и серебряные сосуды с рельефными изображениями, гемма с фигуркой Гермеса, фибулы с эмалью, монеты, бусы.

Помимо липицких комплексов, римские монеты и вещи происходят из кладов и случайных находок, обнаруженных в ареале липицкой культуры.

Экономические успехи липицкого населения неизбежно порождай имущественную и социальную дифференциацию вереде местных племен, приводили к выделению и обособлению племенной верхушки, что засвидетельствовано упоминавшимися богатыми погребениями в Чижикове и Колоколине. Переселение из Подунавья и последующие тесные связи с Дакией, население которой находилось на пороге классообразования и создавало мощные племенные союзы, должны были сказаться на уровне развития социально-экономических отношений липицкого населения.

Происхождение и этническая принадлежность.

Распространившиеся в начале нашей эры на территории Верхнего Поднестровья липицкие памятники представляли здесь совершенно новое явление, не имевшее местных корней (Цигилик В.М., 1975, с. 147). Материалы непосредственно предшествующего времени на этой территории неизвестны, а предположение о генетических связях липицкой и местной культуры скифского времени, высказанное М.Ю. Смишко (1953в, с. 73), не подкреплено фактическими данными и опровергается большим хронологическим разрывом между этими культурами. Характерные черты липицкой культуры – формы и орнаментация керамики, обряд погребения, домостроительство – находят полные аналогии в культуре дакийского населения типа Пояна, жившего на территории современной Румынии. Несомненное родство этих культур привело большинство исследователей (М.Ю. Смишко, В.Д. Баран, В.Н. Цыгылык, Б. Митря, Г. Диакону и др.) к единодушному мнению, что липицкая культура в Поднестровье появляется в результате переселения части даков из Трансильвании. Другие мнения (например, о принадлежности могильника Верхняя Липица «понтийской» группе населения, ассимилированного германскими племенами (Antoniewicz W., 1928, s. 173, 174), или о том, что население липицкой культуры включало в себя и непосредственных предков славян (Смишко М.Ю., 1952в, с.75), не находит подтверждения в археологическом материале.

Расселение гетто-дакийских племен из их основной территории между Карпатскими горами и Дунаем происходило в конце I в. до н. э. – на рубеже нашей эры, когда эти племена были объединены в мощный союз во главе с Буребистой. По сообщению Страбона (VII, 3, 11), Буребиста покорил многие соседние племена. В это время дакийское влияние явно ощущается в материальной культуре междуречья Днестра и Прута, на территории современной Молдовы, на севере которой распространены памятники, близкие липицким (Федоров Г.Б., 1960б, с. 12–22). В I в. до н. э. – I в. н. э. дакийские памятники занимали земли юго-восточной Словакии, где происходило смешение дакийского и кельтского населения. Здесь выделяют памятники липицкого типа (Toĉik А., 1959, s. 871, 872; Kolnik Т., 1971, s. 525). К этому же времени относятся дакийские памятники в Закарпатье. В частности, ведутся раскопки на дакийской крепости у с. Малая Копань, относящейся ко времени середины I в. до н. э. – начала II в. н. з. (Котигорошко В.Г., 1979б, с. 349; 1980б, с. 228; 1981, с. 265; 1983, с. 273; 1984, с. 280). Вполне закономерно появление дакийского населения, оставившего липицкие памятники, на территории Поднестровья. Движению дакийского населения к северо-востоку, возможно, способствовало вторжение в Поднестровье в I в. до н. э. сарматских племен (Рикман Э.А., 1975б, с. 30, 31), нарушивших политическую и этно-географическую обстановку в Нижнем Подунавье. По словам Страбона (VII, 4, 5), из Малой Скифии множество людей переправлялись через Тирас и Истр, и фракийцы были вынуждены уступить им землю. Отток дакийского населения на север, возможно, был вызван борьбой с римлянами и завоеванием Дакии Римской империей.

На основании сведений Птолемея о племени костобоков, живших за Карпатами в бассейне Днестра, большинство исследователей, начиная с К. Такенберга и М.Ю. Смишко, связывает липицкую культуру с костобоками. Костобоки хорошо известны в письменных и эпиграфических источниках. Они боролись в составе варварских союзов племен против Рима во времена сарматских войн во второй половине II в. н. э., вторгались в балканские провинции Рима и проникали далеко на юг, вплоть до Элевсина (Кудрявцев О.В., 1957, с. 13, сл.). Упоминаются костобоки до второй половины IV в. н. э. Немногочисленное липицкое население вряд ли могло играть такую существенную роль в истории, и, кроме того, оно прекратило свое самостоятельное существование в конце II в. н. э. Скорее всего это население можно рассматривать как часть большого племенного союза костобоков, которые, по Птолемею, делились на две группы, причем одна из них, жившая за горами, называлась костобоки-трансмонтани.

Появившиеся в Поднестровье дакийские племена принесли с собой липицкую культуру уже в сложившемся виде. Но на новом месте они пришли в соприкосновение с соседями, возможно, и с зарубинецким населением и восприняли от него некоторые особенности культуры. Эти особенности проявляются главным образом в керамическом материале (распространение тюльпановидных форм, ребристых мисок, защипов по венчику) и ощутимы лишь на самых северо-восточных памятниках липицкой культуры – Ремезовцы и Майдан-Гологорский (Цигилик В.М., 1975, с. 154–156). Дакийское население столкнулось и с группами пшеворских пришельцев, что нашло свое отражение в распространении на липицких памятниках пшеворских элементов (орнаментация некоторых сосудов, шпоры с асимметричной дужкой). Но главным образом о взаимослиянии липицкого и пшеворского населения свидетельствуют могильники, открытые около Звенигорода и Болотни. В могильниках встречены как липицкие, так и пшеворские погребения, и, кроме того, погребения со смешанным инвентарем.

Так же внезапно, как и появилась, липицкая культура исчезла с территории Верхнего Поднестровья. По мнению М.Ю. Смишко, липицкое население ушло под натиском пшеворцев (Smisko M., 1932, p. 180, 181).

В более поздней статье М.Ю. Смишко (1952в, с. 74) высказался в пользу перерастания липицкой культуры в черняховскую, но затем опять вернулся к своему первоначальному мнению. О сложении черняховской культуры на территории Молдовы на основе местной дако-гетской культуры писал Г.Б. Федоров (1960б, с. 171). Румынские исследователи также высказывались о липицкой и пшеворской культурах как о компонентах при сложении черняховской (Диакону Г., 1961, с. 413). В противоположность этим точкам зрения В.Д. Баран рассматривает липицкую и черняховскую культуры как хронологически последовательные, но резко отличные друг от друга и сменяющие одна другую группы (Баран В.Д., 1961, с. 94–97). Такого же мнения придерживался В.Н. Цыгылык, указавший на отсутствие памятников со смешанным липицким и черняховским материалом и каких бы то ни было переходных форм между этими культурами. Липицкое население, по его представлению, ушло с земель Верхнего Поднестровья, возможно, под натиском именно племен «черняховцев» (Цигилик В.М., 1975, с. 160–163). В.Н. Цыгылык осторожно высказывается о близости в отдельных элементах липицкой керамики и керамики культуры карпатских курганов, что, возможно, было связано с переселением липицкого населения и некоторым влиянием его на культуру карпатских курганов (Цигилик В.М., 1975, с. 163). При сравнении керамики этих культур, действительно, наблюдается много общих черт (распространение конических чаш с ручками, ваз на пустой ножке, характер орнаментации в виде налепов и валиков и прочие чисто дакийские особенности).

Часть вторая
Культуры III – начала V в.

Глава первая
Киевская культура
(Е.В. Максимов, Р.В. Терпиловский)

Историография.

Рассматриваемая группа памятников второй четверти I тысячелетия н. э. была выделена В.Н. Даниленко (1955, с. 27–29) в конце 40-х – начале 50-х годов нашего века на основе сравнительно небольших материалов из поселений и могильников на территории Киева и его окрестностей (Никольская Слободка, Бортничи, Новые Безрадичи, Ходосовка и др.). В 60-е годы подобные памятники в Верхнем и Среднем Подесенье обнаружила экспедиция П.Н. Третьякова. На Десне и ее притоках были зафиксированы следы десятков поселений и нескольких могильников. В 1966–1970 гг. на некоторых из них, в том числе на поселениях второй четверти I тысячелетия н. э. Лавриков Лес, Форостовичи в районе Новгорода-Северского и Киреевка у г. Сосница, были проведены раскопки (Третьяков П.Н., 1974, с. 40–118; Горюнов Е.А., 1981, с. 99, 100). Одновременно ряд памятников киевской культуры в Подесенье был обнаружен А.А. Попко (Попко О.О., 1971, с. 129–140), Е.А. Горюновым (Горюнов Е.А., 1974а, с. 68–72), В.И. Неприной (Непрiна В.I., Корпусова В.М., 1972, с. 347–352), О.Н. Мельниковской (Мельникiвська О.М., 1977, с. 60–68). В 70-е годы детальные разведки в Черниговской обл. были предприняты Н.В. Юрковой и В.П. Коваленко (Юркова Н.В., Коваленко В.П., 1975, с. 71–75), Г.А. Кузнецовым, А.В. Шевкуном и др. (Кузнецов Г.О., 1977, с. 107–109). В 1974–1978 гг. работы в среднем течении Десны проводили Е.В. Максимов и Р.В. Терпиловский. В ходе раскопок были исследованы поселения Роище, Ульяновка, Киселевка 2, Выбли близ Чернигова (Терпиловский Р.В., 1984а, с. 87, 90, табл. 7-22). Позднее А.В. Шевкуном были проведены раскопки на поселении Деснянка в окрестностях Чернигова, а А.М. Обломским – на поселении Мена 5. В результате Подесенье можно считать наиболее полно изученным регионом киевской культуры. В Среднем Поднепровье широкие исследования памятников киевской культуры начались в конце 60-х – начале 70-х годов. Были произведены раскопки поселений и могильников у сел Казаровичи и Новые Безрадичи (Максимов Е.В., Орлов Р.С., 1974, с. 11–21; Даниленко В.М., 1976, с. 67, 68), ряда поселений близ г. Обухов (Кравченко Н.М., Абашина Н.С., Гороховський Є.Л., 1975, с. 87–98; Кравченко Н.М., Гороховский Е.Л., 1979, с. 51–69), поселений Глеваха (Терпиловский Р.В., 1985а), Вишенки (раскопки С.П. Пачковой), Сушки 2 (раскопки О.М. Приходнюка и Е.Л. Гороховского) и др. Изучение памятников второй четверти I тысячелетия н. э. на территории южной Белоруссии с 60-х годов проводит Л.Д. Поболь. Осуществлены широкие раскопки поселений и могильников Абидня и Тайманово к югу от Могилева в бассейне р. Адаменка, результаты которых опубликованы в кратком изложении (Поболь Л.Д., 1969, с. 105–108; 1970, с. 168–180; 1983, с. 37–42). Древности, вероятно родственные памятникам киевской культуры, были выявлены и исследованы в 70-х годах Э.А. Сымоновичем на территории Курской обл. в бассейне Сейма, преимущественно в поречье р. Тускорь (Сымонович Э.А., 1983б, с. 91–102). Позднее подобные памятники были обнаружены А.М. Обломским в смежном районе, в верховьях Северского Донца.

При публикации материалов новой группы археологических памятников были предложены две основные концепции: первая из них рассматривает памятники киевского типа как связующее звено между зарубинецкой и раннесредневековым и славянскими культурами; согласно второй, прямая связь киевской культуры со славянскими культурами V–VII вв. отрицается. Появление обеих концепций относится к периоду, когда в изучении многих раннесредневековых культур Восточной Европы, не говоря уже о памятниках киевского типа, были сделаны лишь первые шаги. Сравнительный анализ культур можно было осуществить в самых общих чертах. Все решал общий взгляд того или иного исследователя на истоки формирования раннесредневековых славянских культур. Так, В.Н. Даниленко отрицал участие в этом процессе черняховской культуры, считая главной «зарубинецкую» линию развития. Памятники киевского типа исследователь рассматривал как особый, поздний этап зарубинецкой культуры, синхронный черняховской культуре. На его основе в IV–V вв. складывались древности типа Колочина, в свою очередь ставшие подосновой Пеньковской культуры (Даниленко В.М., 1976, с. 89, 90). Близких взглядов придерживался П.Н. Третьяков, считавший, что потомки зарубинецких племен, покинув, лесостепные районы, продолжали обитать в северной части Среднего Поднепровья, в юго-восточной Белоруссии и Подесенье в первой половине I тысячелетия н. э. В середине I тысячелетия н. э. часть этого населения возвратилась в лесостепь, в результате чего здесь возникла Пеньковская культура, в то время как в лесной зоне сформировалась на сходной основе близкая ей колочинская культура (Третьяков П.Н., 1970, с. 15–71; 1982, с. 51–83). Таким образом, согласно взглядам В.Н. Даниленко и П.Н. Третьякова, сформировавшиеся на зарубинецкой основе памятники киевского типа являются прямыми предшественниками раннесредневековых славянских культур – колочинской и Пеньковской.

В настоящее время связь между указанными группами древностей представляется гораздо более сложной и неоднозначной. Все же взгляды всех современных исследователей, непосредственно изучающих киевскую культуру, можно в той или иной степени считать производными от концепций В.Н. Даниленко и П.Н. Третьякова (Поболь Л.Д., 1969, с. 105–108; Кравченко Н.М., Гороховский Е.Л., 1979, с. 51–69; Горюнов Е.А., 1981, с. 35–43; Сымонович Э.А., 1983б, с. 91–102; Максимов Е.В., 1982, с. 133–154). Подобная точка зрения высказана и Р.В. Терпиловским в единственной пока монографии, специально посвященной киевской культуре (Терпиловский Р.В., 1984б), в которой детально рассмотрен комплекс киевской культуры, определены ее локальные особенности и хронология, дан очерк социально-экономического развития и т. д.

Сторонники второго направления не видят в киевской культуре основу формирования раннесредневековых славянских древностей. Так, В.В. Седов рассматривает культуры южной окраины лесной полосы до VII в. н. э., в том числе зарубинецкую культуру, различные группы позднезарубинецких древностей и связанные с ними памятники типа Тушемли-Бацеровщины-Колочина как принадлежащие балтскому или родственному ему населению. Это положение В.В. Седов обосновывает отсутствием преемственности между древностями третьей четверти I тысячелетия н. э. и достоверно славянскими памятниками VIII–X вв., а также господством балтской гидронимики на территории Верхнего Поднепровья и Подесенья вплоть до начала II тысячелетия н. э. (Седов В.В., 1979, с. 74–78). Основную роль в процессе формирования славянских раннесредневековых культур, в частности Пеньковской, В.В. Седов отводит черняховской культуре правобережья Днепра. Последняя в свою очередь была образована пшеворско-зарубинецким населением, ассимилировавшим местные скифо-сарматские группировки (Седов В.В., 1979, с. 78–100). По мнению И.П. Русановой, в керамике археологических культур Киевщины, юго-восточной Белоруссии и Подесенья второй и третьей четвертей I тысячелетия н. э. заметно смешение зарубинецких округлобоких и ребристых форм с местными восточнобалтскими элементами (Русанова И.П., 1976, с. 72–75). Керамика этой территории своими пропорциями существенным образом отличается от керамики пражской и Пеньковской культур, из которых только пражскую можно считать славянской, поскольку ни верхнеднепровская, ни даже раннепеньковская керамика не дали со временем древнерусских форм посуды (Русанова И.П., 1976, с. 197–198). Сходную точку зрения высказал и А.Г. Митрофанов, изучавший памятники I тысячелетия н. э. на территории средней Белоруссии (Митрофанов А.Г., 1978, с. 117–124).

Указанные различия во взглядах на киевскую культуру коренятся прежде всего в недостаточной изученности памятников в пределах всего ареала, в слабой источниковедческой базе, небольшом числе подробных публикаций. Пока трудно объективно представить типологические, территориальные и хронологические особенности памятников киевского типа, возникают обобщенные, схематизированные представления о сути этих памятников, их месте в системе других археологических культур Восточной Европы I тысячелетия н. э.

Памятники киевского типа известны на обширной территории: север Киевской, Черниговская и Сумская области Украины, восток Гомельской и юг Могилевской областей Белоруссии, юг Брянской обл. РСФСР (карта 18). Близкие киевским древности обнаружены на западе Курской и севере Белгородской областей РСФСР. Памятники синхронных культур на этой территории, за исключением контактной зоны с черняховской культурой, не обнаружены. На протяжении существования киевской культуры ее границы, естественно, не оставались неизменными. Так, киевско-черняховская граница приблизительно совпадает с северной линией распространения черноземов, однако самые ранние киевские поселения (Сушки 2, Беседовка) известны и гораздо южнее (Терпиловский Р.В., 1985а, с. 52). Крайние юго-западные пункты киевской культуры обнаружены пока в верховьях рек Стугна и Ирпень (Сосновка, Хлепча и др.). Не вполне ясна западная граница культуры, так как восточная часть бассейна Припяти из-за сильной заболоченности и заселенности исследована слабо. Отметим, что далее к западу, на территории Волыни, известны отдельные черняховско-вельбарские памятники, а в верховьях Днестра и Западного Буга – отчасти близкие киевским поселения, обычно относимые к черняховской культуре, с полуземлянками, содержавшими преимущественно лепную посуду (Баран Б.Д., 1981, с. 18–151). Наиболее северо-западные киевские пункты, соседящие с культурой штрихованной керамики, обнаружены в нижнем течении р. Березина (Шатково) и к югу от Могилева (Абидня, Тайманово). Нечетко определяется граница киевской культуры с днепро-двинской и мощинской культурами – киевские памятники известны в районе Трубчевска (Кветунь, Посудичи), к востоку от Десны они пока не выявлены. Наиболее восточные памятники, близкие киевским, исследованы в районе Курска по р. Тускорь (Букреевка 2, Каменеве 2 и др.) и к северу от Белгорода по р. Северский Донец.

Карта 18. Распространение памятников киевской культуры (пронумерованы памятники, на которых производились раскопки). Составитель Р.В. Терпиловский.

а – поселения, известные по раскопкам; б – поселения, известные по разведкам; в – могильники; г – граница культур штрихованной керамики, днепро-двинской и мощинской; д – граница черняховской культуры.

1 – Щатково; 2 – Тайманово; 3 – Абидня; 4 – Новый Быхов; 5 – Посудичи; 6 – Кветунь; 7 – Форостовичи; 8 – Дегтяревка (Лавриков Лес); 9 – Мезин; 10 – Вишенки; 11, 12 – Киреевка I, II; 13 – Долинское; 14 – Выбли; 15 – Роище; 16 – Мена 5; 17 – Клочков; 18 – Деснянка; 19 – Ульяновка I, II; 20, 21 – Киселевка I, II; 22 – Букреевка II; 23 – Каменево II; 24 – Беседовка; 25 – Казаровичи; 26 – Погребы; 27 – Красный Хутор; 28 – Вишенки; 29 – Белогородка; 30 – Глеваха; 31 – Ходосовка; 32 – Большая Салтановка (Хлепча); 33 – Новые Безрадичи; 34–36 – Обухов II, VII; 37 – Сушки II.

Памятники киевской культуры образуют три крупные территориальные группы: средне– и верхнеднепровскую и деснянскую. Пространство между ними исследовано слабо, скорее всего указанные выше группы в значительной степени отражают уровень изученности территории. Средне-, верхнеднепровские и деснянские памятники изучены неравномерно: в Среднем Поднепровье насчитывается около 50 памятников (Кравченко Н.М., Гороховский Е.Л., 1979, с. 60), в том числе два могильника и 13 поселений, на которых проводились раскопки. На территории Белоруссии Л.Д. Пободь называет 517 поселений и 39 могильников (Поболь Л.Д., 1983, с. 37–40), однако с уверенностью отнести к киевской культуре можно лишь поселения и могильники Абидня и Тайманово, а также, возможно, поселение Шатково и часть погребений Новобыховского могильника; в Подесенье известно около 100 поселений и могильников, на 16 памятниках производились раскопки.

Поселения и жилища.

Поселения обычно располагались на краю первой или второй надпойменной террасы, реже – на всхолмлениях в пойме. Только в Среднем Поднепровье известен ряд поселений, расположенных на склонах обводненных балок высокого коренного берега (Глеваха, Белгородка, Обухов II, VII). Топография поселений отражает направленность хозяйственной деятельности: плодородные почвы на террасах использовались под поля, а пойма – для выпаса скота. Иногда поселения размещались в 1–2 км одно от другого, образуя достаточно компактные группы. Такие «гнезда» поселений известны в низовьях Стугны и Красной в Среднем Поднепровье (Кравченко Н.М., Гороховский Е.Л., 1979, рис. 4), на притоках Десны Белоусе, Стрижне, Смячи, Малотечке (Терпиловский Р.В., 1984б, с. 8, 9) и в Верхнем Поднепровье (Поболь Л.Д., 1983, с. 39). «Гнезда» в истоках Стрижня и Белоуса близ Чернигова и к югу от Могилева насчитывают до десятка поселений каждое.