Текст книги "Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. - первой половине I тысячелетия н. э."

Автор книги: Евгений Максимов

Соавторы: Василий Бидзиля,Ольга Гей,Ростислав Терпиловский,Денис Козак,Ксения Каспарова,Андрей Обломский,Эраст Сымонович,Марк Щукин,И. Русанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

Ступень С_1a по К. Годловскому, начинается около середины III в. до н. э. Но наряду с новым стилем продолжают бытовать и вещи ступени В_2b. Как terminus ante quem ступени В₂ К. Годловский принимает дату «около 180 г. до н. э.», потому что в это время был построен храм Афины Никофоры в Пергаме, а на его рельефах изображена кельтская арматура ступени С₁ (Godłowski К., 1977, s. 39; Polenz Н., 1978). Но, как заметил В.Е. Еременко (1986, с. 8, 9), дело в том, что в это время сам Пергам не одерживал никаких побед над малоазийскими галатами, наоборот, терпел поражения в войнах с Понтом и Вифинией. Правда, в 190 г. до н. э. галаты были разбиты, но не пергамцами, а их союзниками римлянами. Некоторые основания для возведения храма Афине Победительнице были, но не было трофейного оружия. Блестящую победу над галатами Аттал Пергамский одержал раньше – в 241 г. до н. э. Трофейное оружие именно этих лет и могло служить образцами для рельефов, бывших своего рода пропагандистским актом, призванным напомнить пергамцам о славных былых победах и поднять их дух в трудную минуту. Если это так, то и terminus ante quem для ступени В₂ сдвигается к 240 г. до н. э.

Некоторые привязки к абсолютным датам позволяют сделать и дендрохронологические исследования (Haffner А., 1979). Под одним из умбонов, найденных в Ла Тене, сохранились остатки дубового щита. Умбон относится к тинам, характерным для ступени С₁, а точнее, к самому началу этой ступени и в основном к переходной фазе В₂/С₁. На корреляционных таблицах И. Буйны находки таких умбонов легли на границу между В₂/С₁ и B_2b (Bujna J., 1982, Abb. 3, 47; 5, 47). Дендрохронология дает 229 г. до н. э. (Haffner А., 1979, s. 405). Остатки обуглившегося дерева из погребения 96 могильника Ведерат на Рейне с фибулами, характерными уже для ступени С_1b, определили дату 208 г. до н. э., а исследование бревен моста в Тилле (Швейцария), где все сопровождающие находки относятся к ступени D, показало, что деревья были срублены между 120 и 116 гг. до н. э. (Haffner А., 1979, s. 405–409). Таким образом, дендрохронология не противоречит датировкам, полученным из историко-археологических сопоставлений. К сожалению, по-прежнему нет даты, уточняющей границу ступеней С₁ и С₂.

Несколько слов о переходе к римскому времени в Европе. Процесс этот растянулся почти на 100 лет. В верховьях Дуная и Рейна С. Рикхофф выделила два этапа сложения зачатков провинциальноримской культуры с соответствующим набором вещей (Rieckhoff S., 1975). Первый этап соответствует времени после галльских войн и до 20–15 гг. до н. э. Параллельно ему на кельтских территориях, остававшихся свободными, существуют вещи латена D ₂, а вся остальная Европа продолжала еще жить в позднем предримском времени, в его поздней фазе. Выделяется еще переходный горизонт Гроссромштедт, он же «горизонт прогнутых фибул» (Peschei К., 1968, s. 192–206), продолжавшийся на средней Эльбе вплоть до середины I в. н. э. (Schmidt-Thielbeer Е., 1967, s. 28). С оккупацией Норика, Реции и Паннонии начинается второй этап раннего римского времени на правобережье Дуная, а на некоторых участках, слабо подвергшихся романизации – ступень Латен D₃, имеющая уже сугубо локальное значение (в основном это северо-восточная Бавария).

На территории Чехии римское время ступени B_1a начинается после заключения договора римлян с вождем маркоманнов Марободом в 6 г. н. э., после чего в Европу хлынула первая «чешская» волна импорта (Motyková-Šneidrová К., 1965; Tejral J., 1969; Wołągiewicz R., 1970). С 19–20 гг., с образованием «буферного» государства Ванния, начинается римское время в Словакии, следует «словацкая» волна импорта – ступень В_1b (Tejral J., 1969; Wołągiewicz R., 1970). Выделяется затем здесь и переходный этап B_1c (Kolnik Т., 1971).

На территории Польши во время B_1a еще сохраняется позднее предримское время. Римское время наступает здесь с появлением фибул Альмгрен 68, т. е. где-то в интервале 40–70 гг. (Liana Т., 1970, s. 429–491; Dąbrowska Т., 1976, s. 153–165). И только ступень В₂, начало которой синхронизируется с эпохой Флавиев (70-90-е годы н. э.), имеет уже общеевропейское значение.

Латенские памятники Закарпатья и находки к востоку от Карпат в рамках уточненной системы европейской хронологии выглядят следующим образом (рис. 3; 4).

Рис. 3. Хронологическая позиция латенских вещей Закарпатья. Составитель М.Б. Щукин.

1 – меч с Х-видной рукояткой (табл. XXV, 2); 2 – дротик с длинной втулкой (табл. XXV, 18); 3 – «рубчатые» браслеты (табл. XXVI, 20, 21); 4 – браслеты с тройными шишечками (табл. XXVI, 22); 5 – меч с «колоколовидной» слабоизогнутой гардой (табл. XXV, 1); 6 – фибула с шаром на ножке (табл. XXVI, 2); 7 – мюнзингенская фибула (табл. XXVI, 7); 8 – «пауковидная» фибула (табл. XXVI, 4); 9 – поясной крючок (табл. XXVI, 3); 10 – поясной крючок в виде головки бычка (табл. XXVI, 14); 11 – чека осей повозки (табл. XXV, 16); 12 – браслеты из сапропелита; 13 – браслеты из полых полусфер (табл. XXVI, 19); 14 – железные пояса-портупеи (табл. XXVI, 16, 17); 15 – ножи секачи (табл. XXIV, 5, 6); 16 – среднелатенские скрепленные фибулы с шариками (табл. XXVI, 5); 17 – крючок «выбитого» пояса-портупеи (табл. XXVI, 18); 18 – женские бронзовые пояса-цепи (табл. XXVI, 1, 15); 19 – стеклянные гладкие браслеты; 20 – графитированная керамика (табл. XXVIII, 6); 21 – эсовидные псалии (табл. XXV, 14); 22 – среднелатенские гладкие фибулы (табл. XXVI, 6, 13); 23 – расписная керамика (табл. XXVIII, 1).

Комплексы:

2–4 – Куштановицы, курган XI; 13–19 – клад из Малой Бегани; 22–23 – курган у с. Бобовое.

Рис. 4. Хронология основных латенских находок к востоку от Карпат. Составитель М.Б. Щукин.

1–3 – духцовские фибулы с «гусеничной» спинкой (Дубляны, Тростяница, Долиняны; табл. XXVII, 12, 14); 4 – «рубчатые» браслеты (Иване-Пусте и др.); 5, 6 – гривны с маленькими печатевидными окончаниями (Мельниковка, Макаров Остров; табл. XXVII, 9); 7 – «волнистые» гривны (Пекари; табл. XXVII, 13); 8-12 – классические духцовские фибулы (Залесье, Липлява, Малая Сахарна, Рудь, Головно; табл. XXVII, 7, 8); 13 – фибулы, переходные от духцовских к «пауковидным» (Биевцы; табл. XXVII, 6); 14 – «пауковидные» фибулы с «фальшивой» пружиной (табл. XXVII, 10); 15 – фибула типа Говора Сад (табл. XXVII, 11); 16 – фибула из Калфы (табл. XXVII, 1); 17 – браслеты из сапропелита (Горошова; табл. XXVII, 5); 18, 23, 24 – графитированная керамика (Горошова, Бовшев, Велемичи); 19 – стеклянные браслеты (Степановка); 22 – серая гончарная керамика (Бовшев).

Самой ранней кельтской вещью из советского Закарпатья может быть короткий меч с иксовидной рукоятью, найденный в Галиш-Ловачке (табл. XXV, 2). Такие мечи, зачастую украшенные бронзовой человеческой головкой, характерны еще для Латена А (Godłowski К., 1977, tab. I, 6, 11). Впрочем, спорадически они встречаются на всем протяжении существования культуры вплоть до позднего Латена. Поздние, вероятно, имели уже не боевое, а культурное назначение (Duval P.-М., 1977, fig. 187; 188, p. 182; Megaw J.V.С., 1970, fig. 228; 229).

Второй меч из Галиш-Ловачки, сохранность которого позволяет определить тип (табл. XXV, 7), относится к Латену В₂ и С₁. У него слабоизогнутая треугольная гарда, клинок без сложной профилировки и с плавносужающимся острием – тип 1 по классификации 3. Возьняка (Woźniak Z., 1974, s. 87, fig. 7, 1; Bujna J., 1982, fig. 5, 44, 49).

Среди достаточно многочисленных наконечников копий и дротиков из Закарпатья (Бiдзiля В.I., 1971, рис. 29) нет характерных для Латена Б широких листовидных. Все относятся к Латену С. Исключение составляет лишь дротик с длинной втулкой (табл. XXV, 17). Аналогичный найден в могильнике Карнча-Гура около Вроцлава (Woźniak Z., 1970, tab. I, 1, s. 57) и датируется еще ступенью В₁ (Еременко В.Е., 1986, с. 12).

Трудно с достаточной определенностью датировать псалии из Галиш-Ловачки (табл. XXV, 14). С одной стороны, они по форме повторяют скифские архаического периода. С другой стороны, в южных областях латенской культуры дуговидные псалии с шишечками на концах и двумя отверстиями на восьмерковидном расширении в середине встречаются на памятниках Латена С₂ и D. Они известны в материалах оппидумов Манхинг, Страдоницы, в кельтских погребениях Трансильвании и Шампани, на поселениях в Румынии и Болгарии (Каспарова К.В., 1981, с. 73, рис. 9).

Кельты широко пользовались колесницами, использовали их и в военном деле. Различные детали колесниц, в том числе чеки, удерживающие колеса на оси, встречаются достаточно часто в латенской культуре. Роскошный вариант их в стиле «чеширского кота» найден, например, в Мезеке в Болгарии (Duval Р.-М., 1977, fig. 103). Комплекс, по всей вероятности, относится ко времени оккупации Фракии кельтами в 280–212 гг. до н. э., т. е. соответствует ступени В_2Ь. Более простые чеки из Трансильвании и Венгрии 3. Возьняк датировал ступенями В₂ и С (Woźniak Z., 1974, s. 55, fig. 4; 5; 6). Так же, вероятно, следует датировать и находки из Закарпатья (табл. XXV, 16) (Бiдзiля В.I., 1971, рис. 17, 1–3; Еременко В.Е., 1986, с. 12).

Бронзовые и железные «рубчатые» или «гусеничные» браслеты, представленные в Галиш-Ловачке (табл. XXVI, 20, 21), характерны для всего горизонта Духцов-Мюнзинген, включая и его позднюю, «выклинивающуюся» часть (Kruta V., 1979, fig. 1). Корреляционные таблицы И. Буйны демонстрируют, что в Карпатской котловине появляются они на рубеже ступеней B₁ и В_2а и иногда сочетаются и с вещами переходной ступени В₂/С₁ (Bujna J., 1982, Abb. 2, 9). Браслеты с тройными выступами-шишечками (табл. XXVI, 22) тоже появляются на рубеже Латена B₁ и В₂ (Еременко В.Е., 1986, с. 12; Marić Z., 1963, tab. II, 20; Woźniak Z., 1974, s. 42; Kruta V., 1979, fig. 1, 81, 106), но существует очень долго, в других культурах – вплоть до первых веков нашей эры (Зубарь В.М., 1982, с. 95, 96). Чрезвычайно характерным элементом юго-восточного ареала латенской культуры являются бронзовые браслеты из полых полусфер, скрепленных шарнирами. Их иногда считают ножными. Один такой браслет происходит из Галиш-Ловачки (табл. XXVI, 19), деталь второго – из клада в Малой Бега ни. Оба представляют поздние варианты этого типа украшений – из трех-четырех очень крупных звеньев. По И. Буйне, они появляются на ступени В₂/С₁ и существуют на протяжении всей ступени С₁ (Bujna J., 1982, Abb. 2, 28), т. e. от последней четверти III приблизительно до середины II в. до н. э. О существовании их вплоть до начала ступени С₂ свидетельствует и сочетание обломка такого браслета с гладким стеклянным в кладе из Малой Бегани.

Важным хронологическим индикатором являются и браслеты из сапропелита. Фрагменты их происходят из Галиш-Ловачки и поселения Ративцы. В Карпатской котловине самые ранние из них фиксируются в комплексах ступени В_2b, а самые поздние – с вещами ступени G_1b, когда их вытесняют стеклянные браслеты (Bujna J., 1982, Abb. 2, 20). Более всего они характерны для ступени В₂/С₁. Гладкий браслет из светло-голубого прозрачного стекла найден в кладе из Малой Бегани, а второй подобный – в трупосожжении около с. Мачола (Бiдзiля В.I., 1971, с. 77, 78, рис. 33, 2). Такие гладкие браслеты характерны уже для ступени С₂, в C₁ они обычно сложнопрофилированные и украшены шишечками (Godłowski К., 1977, s. 43. 44).

Хорошие основания для датировки дает комплекс погребения кургана XI в Куштановице. Здесь, кроме сероглиняного гончарного кельтского сосуда (табл. XXVIII, 5) и поясного крючка, найдены три фибулы раннелатенской схемы. Одна из них, проволочная с арковидной спинкой, крупными завитками пружины и большим шаром на конце ножки, относится к категории так называемых фибул с шаром (табл. XXVI, 2). Это типологическое звено, следующее за духцовскими фибулами (Filip J., 1956, s. 104–107). В корреляционных таблицах И. Буйны такие фибулы выступают в комплексах ступени В_2b, т. е. где-то между 280–225 гг. до н. э. Вторая фибула из Куштановицы – мюнзингенская (табл. XXVI, 7). Но вместо кораллов, зачастую украшавших диск на ножке, здесь лишь небольшие круглые выпуклины. Вероятно, эта застежка была изготовлена после 263 г. до н. э. О сравнительно поздней хронологической позиции свидетельствует и многовитковая пружина. Третья фибула (табл. XXVI, 4) относится к переходному варианту от духцовских фибул (характер оформления ножки) к так называемым пауковидным (выпукло-вогнутая широкая спинка). Аналогичные, хотя и более крупные, известны на территории Болгарии (Woźniak Z., 1974, fig. 6, 3, 4), т. е. они – времени оккупации Фракии в 280–212 гг. до н. э. Эта дата подтверждается горизонтальной стратиграфией и корреляцией комплексов могильника Мюнэинген (Hodson F.R., 1968, p. 30, 67). К несколько более позднему времени мог бы относиться бронзовый поясной крючок из кургана XI в Куштановице (табл. XXVI, 3), поскольку это вещь, характерная уже для Латена С. Аналогичные происходят, например, с оппидума Страдоницы (Каспарова К.В., 1981, рис. 6, 14) и из Мниховского Тынка (Filip J., 1956. Rys. 51, 2) в Чехии. Но появляются такие крючки еще на ступени В_2b, а о сравнительно раннем возрасте крючка из Куштановицы может свидетельствовать наличие на нем выемки под коралловую, вероятно, вставку. По-видимому, погребение в Куштановице было совершено где-то во второй четверти III в. до н. э.

На поселении Галиш-Ловачка найдены обломки и среднелатенских скрепленных проволочных фибул (табл. XXVI, 5, 6). Две из них украшены шариками на месте соединенная ножки и спинки. Это вещи, характерные для ступени C₁ (Bujna J., 1982, Abb. 4, 30). А простые проволочные среднелатенские фибулы без каких-либо декоративных элементов характеризуют уже ступень С₂. К сожалению, сохранность их такова, что уточнить хронологическую позицию не представляется возможным. Это касается и обломка фибулы из кургана у с. Бобовое (Бiдзiля В.I., 1971, рис. 35, 2).

Что касается железных кованых цепей с крючком на конце, служивших у кельтов боевыми поясами или портупеями (табл. XXVI, 16, 17), то их находки и знаменуют еще наступление ступени С₁. В Италии они известны в комплексах еще середины – второй половины III в. до н. э. (Kruta-Poppi L., 1979, fig. 7, 4). В Карпатской котловине ступень C₁ начинается несколько позже, но железные пояса-цепи здесь появляются и на переходной ступени В₂/С₁ (Bujna J., 1982, Abb. 4, 18; 5, 45). Поздний этап их типологического развития представляет лишь сравнительно короткий поясной крючок с «выбитым» точечным орнаментом (табл. XXVI, 18). Такие характерны только для ступени С₁ и существуют в начале ступени С₂ (Bujna J., 1982, Abb. 5, 54).

Кельтские женщины тоже носили пояса-цепи, но бронзовые звенья их сложно профилированные и иногда украшены красной эмалью. Прекрасный экземпляр поясного бронзового крючка в виде головки бычка (табл. XXVI, 14), происходящий из Мукачева, хранится в музее города Сибиу в Румынии (Duval P.-М., 1977, fig. 329, p. 134). Он выполнен в пластическом стиле ступени В_2b и C₁ (Bujna J., 1982, taf. 2). Несколько моложе бронзовая цепь с эмалью из Галиш-Ловачки (табл. XXVI, 1). Это изделие ступени C_1b (Bujna J., 1982, Abb. 2, 34).

Типичны для среднего Латена и большие (до 35 см) ножи-секачи с изогнутой рукоятью, заканчивающейся шариком или колечком (табл. XXIV, 5, 6). В них исследователи видят то бритвы, то боевые ножи.

Имеет хронологическое значение и керамика некоторых типов. Так, графитированная керамика с вертикальными расчесами (табл. XXVIII, 6) получает широкое распространение только со ступени С₂ и существует в D₁, а расписная (табл. XXVIII, 1) – только в D (Godłowski К., 1977, s. 44, 49). Сочетание в кургане у с. Бобовое расписного сосуда со среднелатенской фибулой делает наиболее реальной датой захоронения рубеж ступени С₂ и D₁, хотя и не исключает возможность и датировки ступенью D₁.

Кельтские находки к востоку от Карпат образуют четыре хронологические группы (рис. 4). Для самой ранней характерны вещи горизонта Духцов-Мюнзинген. Это прежде всего духцовские фибулы с «гусеничной» спинкой (Дубляны, Тростяница, Долиняны) ступени B₁, «рубчатые» браслеты (Иване-Пусте и др.), гривны с небольшими печатевидными окончаниями из Мельниковки и Макарова Острова, «волнистая» гривна из Пекарей. Ступень В₁, как уже говорилось, охватывает промежуток времени приблизительно от 80 до 30-20-х годов IV в. до н. э.

Следующую группу образуют вещи ступени В₂. Среди них самую раннюю хронологическую позицию занимают классические духцовские фибулы с массивной гладкой дужкой (Залесье, Липлява, Малая Сахарна, Рудь) или с узкой полоской псевдозерни на спинке (Головно). По И. Буйне, они диагностируют ступень В_2а, хотя в ряде комплексов выступают и с вещами В_2b. Синхронна им или чуть моложе и фибула из с. Биевцы с овальной расширенной спинкой и с раздвоенным концом ножки (табл. XXVII, 6) и те, и другие встречаются в комплексах фазы «d» могильника Янушев Уезд, занимающей в рамках горизонта Духцов-Мюнзинген сравнительно позднюю позицию. На следующей фазе появляются уже фибулы с шаром (Kruta V., 1979, fig. 1). Ступень В_2а датируется промежутком времени от 320 по 280 г. до н. э.

К так называемым пауковидным фибулам с «фальшивой» пружинкой на ножке относится одна из случайных находок в Надпорожье (табл. XXVII, 10) и фибулы из Пантикапея (Амброз А.К., 1966, табл. I, 8, 9) варианта А₃ по классификации К. Пешеля (Peschel К., 1972, s. 1-42). «Пауковидные» фибулы характерны для ступени В_2b (Bujna J., 1982, Abb. 4, 14, s. 329, 330).

У второй находки из Надпорожья (табл. XXVII, 11) обломана ножка, которая могла заканчиваться или «фальшивой» пружинкой, или иметь небольшой шарик, как на экземплярах из Говора Сад и Царевна в Болгарии (Woźnak Z., 1974, рис. 6, 3, 4). Последние относятся ко времени оккупации Фракии кельтами в 280–212 гг. до н. э., что также соответствует ступени В_2b (от 280 до 240–220 гг. до н. э.) и охватывает частично переходный горизонт В₂/С₁ (от 220 до 180 гг. до н. э.).

К переходному времени от ступени B_2b к C₁ относятся и браслеты из сапропелита (Bujna J., 1982, Abb. 2, 20).

Следующую группу составляют находки среднелатенские – стеклянные браслеты из Степановки, фибулы с восьмерковидными завитками (Каспарова К.В., 1981, с. 57–63; Peschel К., 1972, s. 1-42), графитированная керамика Бовшева, Горошова и Велемичей, а также весь набор сероглиняной гончарной керамики из Бовшева, характерный для ступени С₁. Сочетание на поселении Горошова сапропелитовых браслетов и графи тированной керамики указывает, что поселение существовало скорее всего в пределах ступени С_1b, где-то в первой половине II в. до н. э.

Латенский меч из скифского погребения в Верхней Тарасовке в Надпорожье (Бодянский А.В., 1962, рис. 1, 1) по слабоизогнутой гарде сближается с типом I в классификации 3. Возьняка, но наличие железных ножен с простым закруглением на конце заставило этого автора отнести меч из Надпорожья к позднелатенскому времени (Woźniak Z., 1974, s. 153, 154). Это приходит в противоречие со скифской хронологией, по которой погребение датируется IV в. до н. э. О том, что с хронологией ранних латенских мечей еще не все ясно и, очевидно, еще не все формы попали в существующие классификации кельтского оружия, сигнализирует и находка меча, напоминающего позднелатенские, в кургане Митков Врах в Югославии в сочетании с фибулой типа Букйовцы, для которой более поздняя, чем IV III вв. до н. э., датировка исключается (Woźniak Z., 1974, s. 91).

Имеется еще серия находок, включающая и бронзовые шлемы типа Монтефортино, связанная, вероятно, с деятельностью в Причерноморье Митридата Евпатора, в державу которого входили и малоазийские галаты (Raev В., 1986, с. 87–89; Еременко В.Е., 1986, с. 90–96). Эти находки, однако, нуждаются в специальном рассмотрении в ином контексте. Нас в основном занимали сейчас памятники, хронологически предшествующие времени окончательного формирования зарубинецкой и поянешти-лукашевской культур.

Проблемы исторической и этнической интерпретации.

Первые контакты населения Закарпатья с кельтами, как видим (рис. 3), могли иметь место еще в V–IV вв. до н. э. (меч с иксовидной рукоятью и наконечник дротика из Галиш-Ловачки, относящиеся соответственно к Латену А и В₁), но отчетливо они фиксируются для первой половины III в. до н. э. комплексом кургана XI в Куштановице, тем более что остальные находки сравнительно ранних латенских вещей так или иначе охватывают и этот период. Основная же масса находок приходится на ступень Ci (от середины III по середину II в. до н. э.): браслеты из полых полусфер, железные и бронзовые мужские и женские пояса-цепи, «расчлененные» среднелатенские фибулы, браслеты из сапропелита, большие ножи с кривой рукоятью. Менее репрезентативен набор ступени С₂ второй половины II в. до н. э. (стеклянные браслеты, нерасчлененные среднелатенские фибулы, графитированная керамика) и совсем слабо представлена ступень D (расписная керамика), хотя сам характер таких производственных центров, как Галиш-Ловачка и Ново-Клиново, лучше всего соответствует именно горизонту оппидумов в кельтском мире. А горизонт оппидумов охватывает главным образом ступени С₂ и D₁ (Godłowski К., 1977, s. 49–58).

Существование поселения Галиш-Ловачка в ступени D могли подтвердить находки позднелатенских фибул со сплошным приемником (Бiдзiля В.I., 1971, рис. 35, 7), но найдены лишь обломки, форма застежек неясна, а такие приемники имеют и фибулы римского времени. О наличии же в Галиш-Ловачке напластований более поздних свидетельствует находка массивной якоревидной литой фибулы III в. н. э. (Бiдзiля В.I., 1971, рис. 35, 8).

Исходя из всей совокупности материалов, можно думать, что проникновение некоторых групп кельтов в Закарпатье началось в первой половине III в. до н. э. Без их непосредственного участия вряд ли была бы возможна организация таких крупных производственных центров, как Галиш-Ловачка и Ново-Клиново. Прекратилась их деятельность скорее всего в связи с теми же событиями около 60 г. до н. э., когда перестало существовать и большинство полугородских промышленных центров-оппидумов в остальной Кельтике. На северном участке Карпатской котловины в это время активно действовали даки царя Буребисты, что фиксируется на соседних территориях Венгрии и Словакии сложением особого культурного явления – кельто-дакийского горизонта памятников, а в Закарпатье – основанием дакийской крепости на Тисе у с. Малая Копаня (Котигорошко В.А., 1981, с. 91).

Дискуссионной остается проблема о соотнесении в Закарпатье местной куштановицкой культуры предшествующего времени и латенской. С одной стороны, на памятниках латенского времени отчетливо прослеживается наследие куштановицкой культуры, прежде всего в формах лепной керамики и в обряде погребения. Можно было бы говорить лишь о влиянии латенской культуры на куштановицкую. Но, с другой стороны, кельтские элементы в Закарпатье представлены значительно обильнее, чем в круге латенизированных культур – пшеворской, оксывской, зарубинецкой и поянешти-лукашевской, действительно подвергавшихся лишь влиянию кельтской культуры.

Процессы, протекавшие в Закарпатье, скорее сопоставимы с теми, которые происходили и на других территориях непосредственной кельтской экспансии – на Балканах, Пиренейском полуострове, где складывались смешанные кельто-иллирийские, кельто-иберийские культуры и не всегда можно отличить местные элементы от пришлых (Godłowski K., 1977. в. 88, 93, 98-104). Измерить же реальную роль и численность местного населения и пришлого на имеющихся материалах Закарпатья не представляется возможным.

Иначе складывались отношения с кельтами у племен, живших к востоку от Карпат. Можно наметить несколько этапов этих отношений, каждый из которых имеет свою окраску.

Самый ранний этап фиксируется находками вещей горизонта Духцов-Мюнзинген в «рубчатом стиле», которые могут относиться еще к ступени В1, к первой половине – середине IV в. до н. э. В.Е. Еременко обратил внимание на достаточно широкое распространение в Северном Причерноморье «рубчатых» браслетов. Его каталог насчитывает 26 пунктов. Они известны и в Поднестровье (Ганiна О.Д., 1984, рис. 6, 4; Sulimirski T., 1931. Pl. XXIX, 1, 2; Пастернак Я., 1932, с. 36), в ряде скифских погребений Поднепровья (Петренко В.Г., 1978, табл. 44, 8, 9, 12–15), на памятниках милоградской культуры (Мельниковская О.Н., 1967, рис. 32–34) и далее на северо-восток в днепро-двинской (Шмидт Е.А., 1976, рис. 22, 1; 50, 17, 19, 26, 28; Третьяков П.Н., Шмидт Е.А., 1963, рис. 12, 27, 28; 14, 4, 5) и даже в дьяковской культурах (Кухаренко Ю.В., 1959а, № 121; Крис Х.И., Чернай И.Л., 1980, рис. 3, 6). Отливка браслетов производилась на месте, формы для них обнаружены в Ольвии (Фурманська А.I., 1958, с. 60–65; Лейпунська Н.О., 1984, с. 68–74), на Моховском (Мельниковская О.Н., 1967, рис. 58, 8) и Чаплинском (Кухаренко Ю.В., 1959а, № 74) городищах. Конечно, такие украшения могли возникнуть и конвергентно. Известны «рубчатые» браслеты и раньше, в эпоху Галынтата, так что при случайных находках не всегда есть возможность определить их дату, но совпадения местных дат с латенскими заставляют задуматься. Тем более что в середине IV в. до н. э. контакт скифов царя Атея с кельтами, судя по общеполитической ситуации, был вполне возможен. Гипотезу эту могли бы подтвердить находки «рубчатых» духцовских фибул, хотя выявление их в Дублинах и Тростянице (Амброз А.К., 1966, табл. I, 2; Никитина В.Б., 1964, рис. 15, 9), на памятниках поморской культуры предполагает возможность и иного пути проникновения этих латенских импортов. Именно на ступени B₁ кельты появляются в Силезии, на юго-западных границах поморской культуры. Могли бы подтвердить гипотезу и гривны Мельниковки, Макарова Острова, Пекарей, если бы их датировку удалось сузить. Пока же они датируются всем периодом горизонта Духцов-Мюнзинген и поэтому с тем же основанием могут быть отнесены и к следующему этапу, характеризующемуся прежде всего находками духцовских фибул с гладкой спинкой ступени В_2a. Хронологическая позиция последних такова, что допускает разные трактовки. В начале своего бытования они вполне могли попасть в Причерноморье с импульсами, отмеченными выше, а конечная фаза их бытования совпадает с максимумом кельтской экспансии на востоке около 280 г. до н. э. (оккупация Фракии, поход на Дельфы, захваты в Малой Азии). Не исключено, что на этой волне экспансии отдельные кельтские отряды забрасывало и в Северное Причерноморье, где после разгрома скифов сарматами, очевидно, была неустойчивая политическая ситуация. Во всяком случае о том, что отдельные носители духцовских фибул добирались до Полесья, свидетельствует погребение в Залесье, в устье Припяти.

Следующую хронологическую группу образуют находки ступеней В_2b и С₁: фибула из Калфы, «пауковидные» фибулы с «фальшивой» пружинкой, браслеты из сапропелита. Истоков этого импульса могло быть два. Во-первых, наемники на службе у боспорского царя Левкона II (240–220 гг. до н. э.), чеканившего для расплаты с ними специальные монеты с изображением кельтского щита (Шелов Д.Б., 1953, с. 30–39; 1954, с. 58–70). С наемниками, вероятно, попадают кельтские фибулы в Пантикапей (Амброз А.К., 1966, табл. I, 8, 9). Во-вторых, галаты декрета Протогена. В это время уже существуют латенские памятники Закарпатья, основание поселения в Бовшеве может быть археологическим отражением того движения кельтов на восток, продолжения которого так опасались жители Ольвии.

На рубеже III–II вв. до н. э. в Северном Причерноморье и Прикарпатье складывается, по всей вероятности, сложная этнополитическая ситуация. Ее фиксируют и декрет Протогена, и первые известия источников о появлении на Балканах и в Нижнем Поду навье отрядов «бастарнов-пришельцев». Галаты, по сообщению ольвийского декрета, выступали в союзе со скирами. Это загадочное племя позже поминается Плинием (IV, 96), а в эпоху Великого переселения народов постоянно действует в составе различных группировок германских племен (Иордан, с. 242, 266, 275, 279).

Сложное переплетение разнообразных культурных взаимодействий отражают и чеканные пластины комплекса из Бобуечи, хотя хронология комплекса пока не совсем ясна. Шлем из него датировали IV в. до н. э. (Черненко Е.В., 1968, с. 87, 89), конский налобник – III в. до н. э. (Симоненко А.В., 1982, с. 237–245), а сопоставление изображений с котлом из Гундеструпа II–I вв. до н. э. позволяет думать о возможности еще несколько более поздней датировки. В котле из Гундеструпа исследователи видят изделие какого-то кельто-фракийского мастера (Klindt-Jensen О., 1961; Horedt К., 1967, s. 134–143), а человеческие маски на бобуечских пластинах перекликаются с искусством кельтов северной Италии (Megaw J.V.С., 1970, fig. 204; 205). С другой стороны, орнаменты в виду полудуг, «жемчужин», «звездочек» характерны для так называемых голштинских поясов ясторфской культуры, своеобразной североевропейской реплики кельтских поясов-цепей (Die Germanen…, 1976. Tatf. 11; Godłowski К., 1977, tab. XIII, 1).

Проникновение каких-то групп выходцев с северо-запада в Причерноморье фиксируется в это время поселением Горошова (Пачкова С.П., 1983, с. 49–50), погребением в Круглике (Тимощук Б.А., Винокур И.С., 1962, с. 73–76) с типично ясторфским сосудом, находками так называемых гривен-корон (Кухаренко Ю.В., 1970, с. 33–35; Babeş М., 1985, p. 201, fig. 12) и «поморской» фибулы (Babeş М., 1969, p. 195–217), а также элементами ясторфской культуры, особенно ее губинской группы междуречья Одера-Нейсе, на ранних памятниках зарубинецкой и поянешти-лукашевской культур (Мачинский Д.А., 1966а, с. 82–97; Каспарова К.В., 1981, с. 66–72; Пачкова С.П., 1985, с. 17–25).

Следующая хронологическая группа латенских вещей ступеней С_1b и С₂ происходит в основном уже с зарубинецких и поянешти-лукашевских памятников: среднелатенские фибулы с восьмерками на спинке из Пирогова и Воронина, графи тированная керамика и звено кельтской цепи из Велемичей и др. (Каспарова К.В., 1981, с. 57, 58). Сюда следует, очевидно, добавить и бронзовую фигурку из Лукашевки (Романовская М.А., 1969, с. 184–188) и италийские бронзовые ситулы из Сипотен (Сергеев Г.П., 1956). Этот культурный импульс мог исходить частично от кельтов Закарпатья, но в основном был получен, вероятно, за счет части носителей новообразующихся культур в походах бастарнов на Балканы в 179–168 гг. до н. э. (Каспарова К.В., 1981, с. 57–78).

Естественно, все это лежит пока в области предположения и не исключает возможности других трактовок. Ясно одно, сложность этнополитической ситуации в Причерноморье и Прикарпатье в промежуток времени между гибелью «Великой Скифии» на рубеже IV–III вв. до н. э. (Мачинский Д.А., 1971, с. 30–55; Алексеев А.Ю., 1984, с. 65–75; 1986, с. 35–38) и образованием культур зарубинецкой и Поянешти-Лукашевка нельзя не учитывать при обсуждении проблемы генезиса последних.