Текст книги "Золото на крови"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

ЗА ЗОЛОТОМ

Андрей разгребал лопатой речную гальку, смешанную с песком, и постепенно проявлялись контуры человеческого тела. Труп лежал на спине. Освободив голову, лейтенант смахнул рукавицей с лица остатки земли, но мне можно было и не смотреть. Смерть сильно изменила Рыжего, но не настолько сильно, чтобы не узнать его. Андрей долго всматривался в его лицо, потом снова взялся за лопату. Вскоре рядом с головой Рыжего появились чьи-то ноги, и Андрей сделал единственный вывод, пришедший в голову и мне самому:

– Похоже, они тут все. Все пятнадцать человек.

Это словно лишило его сил. Выпустив из рук лопату, он сел на край выкопанной им могилы, обхватил голову руками, и со стоном сказал:

– Боже мой, Боже мой, какие сволочи! А как все хорошо начиналось!

Да, начиналось все просто прекрасно. Попасть в золотодобывающую артель было большой удачей, сродни выигрышу «Жигулей» по лотерейному билету. Еще незабвенный Иосиф Виссарионович официально разрешил эту несоциалистическую форму труда. И он не прогадал. Ни героизм стахановцев, ни миллионные армии зэков не могли поспорить с производительностью труда работающих на себя людей. Золотоискатели строили в тайге новые поселки, прокладывали дороги. Чтобы добыть золото в уже разведанном месторождении, приходилось зимой, когда мороз сковывал реки и болота льдом, тянуть туда тяжелую технику, завозить топливо, строить жилье для добытчиков. А затем уже коротким сибирским летом, в промежутке между весенним паводком и первыми серьезными морозами переработать тысячи тонн пустой породы, промыть все это и добыть как можно больше «презренного» желтого металла. Заработок зависел от количества сданного государству золота, и эти мужики на три месяца забывали значение слов «праздник», «выходной», «отгул». Пахали от зари до зари, зная лишь один вид отдыха – сон. Но все это стоило того. За один сезон старатель мог заработать и на квартиру, и на машину.

Самый большой вред артельному делу принесла, как это ни странно, перестройка. Кому-то из горбачевского Политбюро пришла в голову мысль о том, что артели пропагандируют несоциалистическую форму труда. И эти «реформаторы» сделали то, на что не поднялась рука «отца народов», – запретили артелям добывать золото. И то, что в этом году одной артели, не очень крупной разрешили заняться своим делом в далеко не самом золотоносном районе страны, и мы попали в узкий круг этих счастливчиков, уже было подобно чуду.

Про дорогу туда можно было бы не говорить, дорога и есть дорога, если бы не Рыжий. Мало того что он притащил с собой целый ящик водки, но и, переходя из одного купе в другое, по мере сил веселил и развлекал путешественников. В нынешнем составе старичков ветеранов было не более десятка, и Рыжик, как некоторые звали нашего «массовика-затейника», вовсю распушил свои павлиньи перья.

В наше купе он ввалился уже на вторые сутки пути, под вечер, с эскортом из двух мужиков, уже еле державшихся на ногах и, как заведенных, смеявшихся по поводу и без повода. Плюхнувшись на полку рядом со мной, Рыжий с энтузиазмом обнял меня за шею, чуть не свернув ее, изрядно встряхнул весь мой щуплый организм и начал разговор, щедро выдохнув мне в лицо запах застоявшегося перегара.

– Ну, что, пацан? Мы едем, едем, едем в далекие края… А ты знаешь какие там края? Э, брат, гиблые это места. Там медведей больше, чем ментов в Москве, ей-Богу. В восемьдесят втором Леньку Фомина схарчили за милую душу. Мы тогда трактора перегоняли по зимнику. «КрАЗ» заглох, пока водитель возился с движком, Ленька по нужде отошел. Минуты не прошло, тот слышит, вскрикнул Ленька, и все. Шатун попался. Водила с испугу в трактор на прицепе залез и просидел там три часа, пока летучка за ними не вернулась. Чуть яйца себе не отморозил, мороз был градусов пятьдесят, не меньше. А от Леньки одни ноги и нашли, так-то вот… Наливай, Леха…

Пока он заправлялся жидкостью для вдохновения, я смог передохнуть и растереть затекшую под могучей рукой Рыжего шею. В купе незаметно набилось народу, с верхней полки на все это с ироничной улыбкой взирал Андрей. А Рыжий, ко всему прочему засмоливший свою вонючую сигарету, опять повернулся ко мне и своим противным, скрипучим голосом продолжил свои воспоминания:

– Помню, у меня напарник был вроде тебя, сосунок, только после армии. Приспичило его раз по нужде, повар сохатину не доварил, всей бригадой тогда дристали. Нет чтобы у гусениц устроиться, так он в лес поперся, такой стеснительный. Только было в тайгу зашел, вылетает обратно с воплем, штаны держит. Мы уж думали, за ним медведь бежит, а это просто в тайге гнус появился. До этого его не было, благодать, а тут сразу миллионы этих тварей. Дрянь, меньше комара, но так, падла, кусает! И главное, кровь не сворачивается долго, так и течет рекой. Вот ему в задницу гнус и впился, сразу от стеснительности вылечил…

– А на прииске его что же, не было, этого гнуса? – задал вопрос кто-то из зрителей.

– Там же река, ветер по руслу, он этого не любит, сдувает, понимаешь? А чуть отойдешь – все. Загрызут на хрен…

Много он нам тогда баек порассказал: про скелеты, лежащие на истлевших мешках с золотом, про самородки, попадающиеся исключительно дуракам, про повадки дорожной милиции, изымающей золото, куда его только не прячь, хоть в задницу. Все это было, конечно, интересно, но от мясистого лица Рыжего, от его ухмылки и манеры держаться веяло таким самодовольством и пренебрежением к нам, салагам артельного дела, что когда он ушел, я почувствовал немалое облегчение.

– Болтун, – охарактеризовал позднего гостя Андрей, спрыгивая со своей полки. – Пошли покурим, да и здесь проветрим немного.

Уже в тамбуре я его спросил:

– Ты что же думаешь, что он все врет?

– Да нет, все может быть и правда… Чего только так рисоваться? Я не я и рожа не моя!..

Выгрузились мы той же ночью на небольшой таежной станции. Поезд там стоял всего две минуты, и десантирование шестидесяти человек проходило более чем весело. Последние прыгали уже на ходу, причем один из зазевавшихся при этом сломал ногу. Судя по голосу, это был кто-то из эскорта Рыжего, так и не протрезвившегося к концу пути. Человек пять потащили матерящегося неудачника к уже поджидавшим нас «Уралам» с будками-вахтовками. Лишь к рассвету мы прибыли на место.

Поселок артельщиков не поразил нас своей архитектурной изысканностью. Кроме нескольких старинных изб из потемневших бревен, он большей частью состоял из сборно-щитовых домиков, поставленных довольно хаотично. Все машины остановились около длинного приземистого здания в характерном для новостроек стиле «баракко», и кто-то из ветеранов безошибочно определил:

– Контора.

Несмотря на раннее время, нас уже поджидал невысокий чернявый человек довольно интеллигентной наружности, в затемненных очках в тонкой золоченой оправе, из-под куртки виднелась белоснежная рубашка и узкий черный галстук с тонкой заколкой. На вид ему было лет тридцать пять, может, сорок. Мне показалось, что встречающий нервничал, это чувствовалось по тому, как он курил, слишком резко поднося сигарету к губам и чересчур часто стряхивая пепел.

Дождавшись, пока все выгрузятся, немного успокоятся и обратят на него внимание, чернявый выкинул сигарету и обратился к нам с небольшой речью:

– Ну что ж, с прибытием. От лица руководства артели «Заря» я поздравляю вас с тем, что вы – не побоюсь этого слова, вливаетесь в нашу дружную семью. У вас появилась прекрасная возможность заработать кучу денег. Материальная база подготовлена, техника, горючее – все на местах. Теперь дело за вами, как вы поработаете, так и получите. Сегодня – оформление, выдача спецодежды, а завтра вас на вертолете раскидают по точкам. У нас в этом году всего три участка. До сентября мы должны их полностью выработать. Затем рекультивация, получение денег и счастливый путь домой…

– А золото дадите? – крикнул кто-то из толпы. – Не обманете?

– В артеле «Заря» за двадцать лет существования еще никого никогда не обманывали, – чуть повысив голос, отозвался чернявый. – Какие еще будут вопросы?

– А Селиванов где? – раздался сзади меня знакомый скрипучий голос.

Администратор прищурился, пытаясь рассмотреть спрашивающего.

– Это у нас никак Тюрин снова появился? А еще говорят, нету старых кадров. Ну, значит, скучать не будем. Водку-то по дороге всю выпил?

– Не-а, – заржал Рыжий и показал рукой на въезжающую в хоздвор автоцистерну с надписью «Бензин». – Вон еще везут.

Все шестьдесят человек грохнули единым, громогласным хохотом. Смеялся и сам начальник. Когда смех немного утих, он ответил на поставленный Рыжим вопрос.

– А Иван Андреич снова приболел, очередной инфаркт, уже третий, но поправляется, скоро обещал быть.

– Кто этот Селиванов? – негромко спросил Андрей у Рыжего.

– Батя, – тоже негромко ответил тот, – Создатель «Зари», Бог и царь.

– А это кто такой? – Андрей кивнул в сторону чернявого, отвечавшего на вопросы окруживших его старателей.

– Это Мациевич, главбух, еврей.

– Ну это почти одно и то же, – пошутил лейтенант, и Рыжий охотно засмеялся.

На время нас разместили в приземистом щитовом бараке с двухъярусными койками, как в армии. Мне показалось, что оформление документов выглядело довольно небрежно. Дымящий сигаретой чиновник записывал в учетной карточке наши данные по паспорту, а трудовую книжку небрежно кидал в общую кучу. Более долгой оказалась процедура получения спецодежды. Кроме обычной робы, мы получили и кое-что новенькое: два накомарника и что-то вроде кольчуги от комаров, защищающих тело, руки и шею. Все это время мы с Андреем были неразлучны. Больше всего я боялся, что нас отправят в разные бригады, но на перекличке наши фамилии прозвучали рядом.

Вечер прошел исключительно весело, даже и без водки. У всех было приподнятое настроение, и шутки Рыжего шли особенно хорошо. Весь вечер Андрей и еще несколько человек пытались хоть раз поставить Рыжика в тупик, подковырнуть его так, чтобы он растерялся и не смог ответить. Бесполезно, тот выворачивался из всех положений.

– Слышь, Рыжий, а правда ты раз медведицу отодрал? – подмигивая нам, спросил очередной шутник.

– Было дело, было, – кивал головой Рыжий. – А что медведица, не баба, что ли? Я в наших деревнях и не таких встречал, куда там медведице.

И под общий хохот он разводил руки, показывая размеры своих красавец.

– Это все ерунда, медведица, – перебивал общий хор Потапов, здоровущий мужик просто невероятных габаритов. – Вот говорят, тебя медведь как-то поимел, как было дело?

– Ну а как же, такое не забывается, – охотно соглашался весельчак. – Да ты что, не помнишь, что ли? Чай в одной бригаде были. Меня-то он хоть раз трахнул, а к нему, – Рыжий показал пальцем на Потапова. – Каждую ночь приходил. Как уезжали, так медведь плакал, вслед лапой махал, так Потапов ему понравилось!

И под общий хохот, казалось, сотрясавший стены, побагровевший Потапов отошел в сторону, крутя головой и матеря шутника.

Бригада Рыжего улетела рано утром, на рассвете. Уже стоя на пороге вахтовки, Рыжий со своей привычной ухмылкой изрек последнюю сентенцию:

– Ну, бывайте, мужички. Встретимся осенью, когда на юг потянутся стаи длинных рублей. Будьте толстенькими и не худейте.

Увы, встретились мы гораздо раньше и совсем не так, как думал Рыжий: без водки и без радости…

ЧАПАЙ И ГАРИК

Часа за два до отъезда мы с Андреем стали свидетелями необычной сцены. К крыльцу конторы подъехал «уазик», и из него, поддерживаемый невысоким, уже седоватым главным механиком артели, вылез необычайно громоздкий человек. Высокий, грузный, с широкими плечами, делающие его фигуру почти квадратной, он тяжело, по астматически с присвистом отдышался, благодарно кивнул механику. Мимоходом скользнув взглядом по нам с Андреем он развернулся лицом к крыльцу, где уже ждал его необычно бледный Мациевич. Хотя я видел лицо приезжего всего какую-то секунду, оно поразило меня своей неординарностью. За ним чувствовалась большая и сложная жизнь. Широкое, с отвислыми брылинами щек, изрезанное густой сетью морщин, с крупным носом и нездоровыми огромными мешками под глазами. Но сами глаза смотрели остро и проницательно. И я понял главбуха, когда он запнулся, начав приветствовать гостя.

– С… приездом, Иван Андреевич. Как долетели?

Мы поняли, что это и есть знаменитый Селиванов. За прошлый вечер мы наслушались много легенд про этого человека. Один из мастодонтов золотодобывающей промышленности, начинавший с простого промывочного лотка, дважды сидевший и раз десять бывший под следствием в нашей стране, не прощавшей людей, ворочающих большим золотом, почти добитый чиновниками всех рангов, перенесший три инфаркта, он все-таки возвращался к себе в артель, Хозяин. И Селиванов сразу дал об этом понять своему главбуху. Неожиданно густым, мощным голосом он весьма неприветливо оборвал Мациевича:

– Ты что, Илюшка, похоронил меня уже, да?! Стоит только заболеть, и начинает твориться черт знает что! Только я ведь и не таких, как ты, на чистую воду выводил.

– Иван Андреевич, давайте пройдемте в контору, – засуетился Мациевич, помогая старику подняться на крыльцо. За спиной главбуха в коридоре мелькнуло еще чье-то лицо, но рассмотреть я его не смог. Услышал только, как Селиванов забасил, входя в здание:

– А, и ты здесь, Иудушка. Думаете, я спущу вам все ваши художества? Первым делом вы отчитаетесь по кадровому вопросу, чего это вы там нахимичили с людьми…

За главой «Зари» закрылась дверь, приглушив его мощный голос.

– Колоссальный мужик. Динозавр! – восхищенно покрутил головой Андрей, когда мы пошли дальше. – Ох и даст он им сейчас прикурить.

Чем закончился тот разнос, мы так и не узнали. Вскоре тяжелый МИ-8 уносил нас куда-то на Север. Нельзя сказать, чтобы полет на этом грохочущем и трясущемся чудовище доставил мне удовольствие. Мне казалось, что двигатель установлен не над фюзеляжем этого геликоптера, а прямо у меня на голове, и того и гляди лопасти начнут подрезать уши.

Летели долго, часов у меня не было, и скоро я потерял ориентацию во времени. Андрей все никак не мог оторваться от иллюминатора, а мне как-то быстро надоела темно-зеленая щетина тайги, без края раскинувшаяся на волнах округлых сопок. Ночью поспать удалось совсем немного, и я, несмотря на весь грохот и неуютность спартанского сиденья, даже задремал.

Разбудил меня Андрей, толкнувший плечом и крикнувший в ухо:

– Подлетаем. Смотри – Катуга!

Я глянул вниз. Действительно, серебристой лентой внизу змеилась река. Даже отсюда было видно, что она мелководна и бурлива.

– Откуда ты знаешь, что это именно она? – прокричал я Андрею.

– Мы уже минут пятнадцать летим над ней. Во, смотри!

Я увидел внизу, на большой галечной отмели, вагончики, трактора и небольшую кучку людей, махавших нам руками.

– Похоже первая бригада, – решил Андрей.

Минут через десять мы сели на точно такой же каменистой отмели. Чуть выше, на берегу реки стояли техника, три бульдозера, экскаватор, погрузчики, и передвижные вагончики на колесах.

Встречали нас двое. Высокий, плечистый мужик с квадратным лицом и упрямым ежиком наполовину седых волос широко улыбнулся, продемонстрировав при этом полный набор стальных зубов. Когда вертолет улетел, он заговорил зычным командирским голосом:

– Ну, прибыли, бездельники?! Мы уж тут три недели кукуем, всю водку выжрали и даже посуду сдали в ближайший ларек. Ха-ха!

Затем он все-таки представился:

– Зовут меня как Чапая, Василий Иванович, и буду я у вас как отец родной, короче – мастер. Можно именовать просто Ивановичем. А его, – он ткнул пальцем назад, где за его спиной маячил высокий, глистообразного сложения парень, весьма неопределенного возраста. – Зовут Федя, а иногда Гарик, это как понравится. Он у нас за кладовщика, да и вообще…

Что значило это «вообще», осталось для меня тайной. Так же как и все остальные я таращился на узкую грудь этого странного типа, обнаженную по случаю тихой погоды и ласкового весеннего солнышка. Вся она представляла собой картинную галерею в синих тонах. Чего там только не было, от скромной решетки на щуплом бицепсе и надписи «Свобода», до явно с натуры срисованного дракона, всеми тремя головами нацелившегося на грудастую красотку, закатившую глаза не то в экстазе, не то в предсмертной истоме.

Лестно восприняв повышенное к себе внимание, Федя-Гарик радостно осклабился, обнаружив при этом большой ущерб в своих естественных режущих и жующих инструментах. Лицо его носило явную печать тюрьмы и ссылки. Навеки устоявшаяся худоба, впалые щеки, поперечные морщины возле рта. Да и волосы уже, похоже, не хотели расти на его голове, так, чуть пробивались из-под кожи, как озимые сквозь мартовский снег. В виде поощрения он повернулся к нам спиной, и мы вдоволь налюбовались точной копией собора Василия Блаженного.

– Харэ рисоваться, – прервал показ мастер, сурово сдвинув мохнатые брови. – Накинь клифт, а то простудишься, и не отвлекай от работы публику.

Федя прикрыл свою наспинную роспись новенькой спецовкой, все сгрудились вокруг этой странной пары и выслушали предельно короткий инструктаж: день – на благоустройство, а потом – пахать, пахать и пахать.

Андрей был весьма обескуражен подобной встречей.

– От них обоих за версту несет зоной, – шепнул он мне на ухо. Но рассуждать было некогда. Сложив монатки в одну кучу и распределив роли, все принялись за работу. Застучал движок электростанции, в лесу взревела бензопила, с треском и грохотом падали деревья, истерично взвизгивала циркулярка, превращая эти же деревья в доски, а три умелых плотника быстро соорудили длинный обеденный стол, скамейки, навес, предохраняющий от дождя.

Обеденный стол не зря соорудили в первую очередь. Молодой улыбчивый парнишка по фамилии Чигра сразу принялся хлопотать у железной печи и вскоре доказал, что в самом деле является дипломированным поваром, накормив нас отменной гречневой кашей с мясом.

Ну, конечно, не обошлось и без известного заведения на четыре посадочных места, очень необходимого при столь сытной кормежке. До темноты успели соорудить в вагончиках и двухъярусные нары, где с некоторым трудом, но разместились все семнадцать человек.

Первая ночь далась мне трудно. Почти два десятка мужиков храпели столь густо и дышали столь часто, что я никак не мог уснуть и отключился, лишь чуть приоткрыв дверь, благо лежал возле нее, а комаров в тайге еще не было. Но это оказалась моя единственная бессонная ночь в артеле. Все остальные я спал как убитый.

ПЕРВОЕ ЗОЛОТО

Лишь здесь я понял, что все, о чем рассказывали в поезде, не содержало ни капли преувеличения. Действительно, все пахали от зари до зари. Быстро завтракали и работали до обеда, время которого возвещали ударами в подвешенный обод от «КамАЗ». Передохнув с полчасика после приема пищи, вся бригада с кряхтеньем и руганью, но без всякой команды поднималась и шла трудиться дальше, до самого заката, а значит и ужина.

А работы было много. Бульдозеристы с помощью своих мощных «Т-100» перегородили речку и, отведя воду в другое русло, обнаружили с полкилометра каменистого речного дна. Затем плотники соорудили длинный деревянный желоб-проходнушку. С помощью бульдозеров и погрузчиков к нему подгребали породу, размывали ее мощной водяной пушкой и пускали эту грязную пульпу по желобу. Для улавливания золота дно проходнушки было выложено ребристыми резиновыми ковриками. Несмотря на все усилия, эти коврики постоянно забивались грязью, и несколько человек, в том числе и я, сапогами прочищали их от излишней грязи. По сути, мы делали то же самое, что и река, только убыстряли процесс в сотни, а может, и тысячи раз.

Сначала я как-то не верил, что столь простой технологический процесс может принести хоть какие-то плоды, но в конце первого рабочего дня сам Иванович лично промыл коврики и высыпал в самое обычное оцинкованное ведро желтоватую сыпучую массу, примерил ношу рукой и довольно крякнул:

– Килограмма три будет.

Первое золото рассматривали всей бригадой. Из девятнадцати человек, сидевших за столом, лишь пятеро ранее работали на золоте, в том числе мастер и странный кладовщик Федя. Высыпав золото на подстеленный полиэтилен, Иванович, добродушно улыбаясь, заявил:

– Ну, сосунки, любуйтесь. Где вы еще такое увидите?

Я лично за свою жизнь даже золотого обручального кольца в руках не держал, так что накинулся на эту россыпь, как любопытный галчонок на зеркало. При ближайшем рассмотрении золото меня слегка разочаровало. Матово-тусклое, оно больше походило на обыкновенную гальку, только желтоватого цвета.

Форма этих камней была самая разнообразная, от классических голышей, коими впору «печь блины» в тихой речной заводи, до ноздреватых корявых уродцев, обточенный речной водой, песком и временем. Что в золоте поражало – это необычно тяжелый вес.

– Три килограмма четыреста пятьдесят шесть граммов, – провозгласил мастер, взвесив золото на самых обычных торговых весах.

В тот день это были, как говорят, «показательные выступления». Потом вся эта процедура неизменно проходила в вагончике Чапая, так мы звали мастера. Вагончик этот служил и конторой, и радиостанцией, и спальней для нашего руководства. Взвешенное и уже заактированное золото они уносили во вторую половину домика, снабенную солидной железной дверью и наглухо заваренными окнами. Что они делали дальше с нашим золотом, не знал никто. Казалось, что и мастер, и кладовщик опасаются, что мы можем сглазить драгоценный металл, и работяг даже на порог не пускали.

Порой все это доходило до смешного. Как-то раз порвался толстенный шланг, под высоким давлением подающий воду на гидронасос. Один из концов шланга саданул стоящего за насосом Сенюхина по голове и тот упал так живописно, что все подумали, что ему хана. Я сразу рванул в контору к Ивановичу. В своей половине его не оказалось, зато за дверью кладовой слышались приглушенные голоса. Я постучал кулаком в дверь и крикнул:

– Иваныч, Сенюхина шлангом убило!

Голоса сразу стихли, послышался какой-то грохот, металлический лязг, шум передвигаемых предметов, и только потом приоткрылась дверь и в нее боком протиснулся мастер. Захлопнув дверь, он обратился ко мне:

– Что ты там говоришь, с Сенюхиным?

– Убило его! – возбужденно ответил я, за руку таща мастера на крыльцо. – Шланг порвался и как даст ему по голове…

Мы вышли на крыльцо, и я осекся. Навстречу нам шел сам Сенюхин, прикрывая голову снятой спецовкой. Его с двух сторон поддерживали Андрей и еще один парень из промывальщиков. То, что он в достаточной мере жив, несостоявшийся труп подтверждал сочным матом, изрядно рассыпаемым направо и налево. Оказывается, он просто побывал в нокауте.

Иваныч не менее цветисто прикрыл и меня многоэтажными словами, затем выстриг волосы на голове промывальщика и щедро залил кровоточащую рану йодом, на том и закончив курс лечения. Уже на следующий день Сенюхин как ни в чем не бывало стоял за рукоятками насоса, работая наравне со всеми. С виду это довольно просто, но попробуй поворочай этим многопудовым агрегатом целый день, а он еще бьется в руках как живой, норовя вырваться всей дурной мощью бьющей из него струи. К тому же все это надо делать так, чтобы размываемая порода направлялась в желоб проходнушки. Уже через полчаса такой работы руки просто отваливались. Мы по очереди сменяли друг друга. Все это время бульдозеры и погрузчики непрерывно подгребали к гидропушке огромные массы породы. На одном из бульдозеров работал Андрей, ему тоже приходилось несладко, это я видел по его исхудавшему лицу. Выматывались все. Считанные дни проходили без поломок техники, так что все три механика не успевали отмывать с рук мазут.

Но мне как-то особенно жалко было повара, Олега Чигру, черноглазого веселого парня. Он вставал первым и ложился последним. Когда он спал было совершенно непонятно. К подъему завтрак был уже готов, после ужина он мыл посуду. И не было случая, чтобы Олег что-то пересолил или не доварил, а готовил он просто здорово. Через месяц такой работы он перестал шутить, лишь слабо улыбался. Сдал даже мастер, Иванович. Вопреки опасениям Андрея, он оказался неплохим руководителем, как заводной носился по все разрастающейся площадке прииска и старался вникнуть во все возникающие проблемы. При этом он никогда не давил на подчиненных, не понукал, не стоял попусту над душой, наблюдая, как работает тот или иной артельщик. За глаза его все таки прозвали Чапаем: за рубленые, чеканные фразы, армейский юмор и соленый слог. Из каждых трех слов, произнесенных им, два с половиной были матерными.

Угадал Андрей и с судимостью. На зоне Иванович побывал дважды. Первый раз в малолетках, по глупости угнав у соседа мотоцикл, а второй раз совсем недавно, в пьяной драке чуть не отправив на тот свет какого-то мужика. Насколько мы поняли, сидел он вместе с Федькой, и освободились они одновременно, зимой. А до этого вся жизнь нашего мастера была сплошным изучением географии. Казалось, он побывал везде: в Заполярье, на Камчатке ловил рыбу, в Воркуте рубал уголек, строил БАМ, дважды побывал на золоте. Словом, он отметился везде, где только рубль хоть на чуть-чуть был подлиннее обычного.

Но был человек, который раздражал всех. Это был наш кладовщик, Федя, он же Гарик.