Текст книги "Золото на крови"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

АФЕРА

Иванович попросил, чтобы ему приподняли голову. Говорил мастер с трудом. Обгоревшие губы потрескались, и сквозь черноту кожи чуть сочилась кровь и виднелось розовое мясо.

– Все это задумал какой-то башковитый мужик в Москве. Деньги сейчас ничто, а золото есть золото, оно, как известно, не ржавеет. Разрешение мы получили как раз через него, эту, как ее,… лицензию. Все задумывалось просто: золото артель добывает, но государству не сдает. Как раз Селиванов заболел, к руководству подтолкнули Мациевича. А у него действительно вызов в Израиль пришел, там его уже ждали жена и дочь… Но его прижали, сказали: «Если хочешь увидеть землю обетованную, то откупайся золотом».

– А с нами как? – перебил его Андрей.

– Да что вас… Вас должны были здесь оставить. Прилетел бы вертолет, забрал меня, золото, вроде как на совещание. Ну, а вас бы еще рекультивацией заниматься оставили.

– А потом?

– А что потом… Продуктов полно, до зимы бы перекантовались, а там по зимнику выбрались к людям. Только не было бы ни золота, ни начальства, от них даже запаха бы не осталось. Специально таких подбирали, чтобы родня раньше времени шум не подняла.

Мы с Андреем переглянулись. Стала понятна вся эта история с анкетами.

– А как же все остальные? Неужели в артеле все повязаны? А как милиция? Все-таки шестьдесят человек в тайгу завезли, неужели никто бы не хватился? – разгорячился Андрей.

Иванович снова скривил губы в подобии улыбки.

– Чудак ты, Андрей. Ну завезли в одном месте, вывезли в другом. Мациевич был мастак по таким делам. Недаром за пять лет целое состояние огреб, бумажки перебирая. Ну, а кто слишком глубоко нос совал, тех укорачивали. Селиванова, похоже, убрали, главмеха, еще парочку стариков из конторы. Ну, этим Бурый занимался и его головорезы.

– Кто это, Бурый? – снова спросил Андрей.

– Бурый это Бурый… Серьезный человек. Вор в законе. Это он «убедил» Мациевича остаться до сентября.

– Что ж он, такой страшный? – хмыкнул я. Чапай, несмотря на нестерпимую боль, повернул голову и посмотрел на меня.

– Не дай тебе Боже увидеть Бурого… Он так не страшный, мочки уха только нет, пулей отшибло при побеге, да нервный тик лицо иногда дергает. Но у него принцип простой – свидетелей не должно быть. Это он меня сюда пристроил… Сидел я с ним в свое время, про золото ему рассказывал. Вот он и вспомнил, вызвал. А меня тут черт попутал, с Витькой связался.

– С каким Витькой? – не понял Андрей.

– Да видели вы его, с Куцым приезжал. Он как раз на пятерик оттянулся, с зоны вместе вышли… Ему недаром на зоне кликуху Пушка дали, у него в башке только одно было: пушку в руку, и вперед… Так вот, Витька решил у самого Бурого кусок оторвать. План был простой. Раз в месяц вертолет, облетая участки, забирает золото. Когда это будет происходить в последний раз, мы бы его и захватили…

– Кто мы?

– Я, Куцый, Федька и Витька.

– А почему в последний раз? – не понял я. – Можно было и в июне вертолет угнать?

– Зачем? Шуму бы много было. Милицию бы на ноги подняли, все бы перекрыли. Как я понял, уже в начале августа уничтожили все личные дела артельщиков, даже списки бригад. Мациевичу и Бурому не с руки было поднимать шум в сентябре. У них могли отобрать и остальное золото, то, что добыли раньше. Витька все точно просчитал… Оружие тоже он добыл, автоматы, гранаты, весь арсенал. Пропал вертолет, и все тут. Да только Куцый нас подвел. Сволочной он мужик, к тому же жадный. Как про золото услышал, аж затрясся весь. А у него был один бзик – как нажрется, в грехах каяться начинает. Я про это знал, но Витьку не предупредил, не думал, что они там такую свистопляску затеют, оглоблю в задницу этому Рыжему. А тут они с золотом пустышку вытянули. На банкете по этому делу он и завел свою исповедь. Сначала о том, как по пьянке жену свою топором зарубил, а потом и о том, что мы задумали, рассказал, дурак! Те сначала не поверили, а как дошло до мужиков, давай метелить его всей бригадой. Витьку подняли, тот уже в отключке был к этому времени, в вагончике валялся. Ему допрос с пристрастием устроили. Но он отбился, успел добежать до вагончика, да и положил всех. Куцего не грохнул только потому, что подумал что тот уже дуба дал…

Иванович замолчал. По лицу мастера я понял, что действие наркотика подходит к концу, силы его были на исходе.

Увидев, что я беру шприц, Иванович остановил меня:

– Не надо, сейчас дораскажу, а потом вкатишь, а то за разговорами быстрей кайф проходит.

Он немного помолчал, прикрыв глаза почерневшими веками, потом продолжил:

– Да, никаких кладовщиков в штате бригады не предусматривалось, это уже мы с Витькой придумали. Он потом себя за простого рабочего выдал… Защищал бригадира, и все тут…

– А что Мациевич? – снова перебил его Андрей.

– А ему что остается? Прикрыл все, спустил на тормозах. Куцего и Витьку под опеку Бурого. Тот чуть было не грохнул их обоих, но Пушка форс держал… Понравился пахану. Тот его даже в охрану взял…

– А кто стрелял из вертолета? – спросил я.

Чапай, превозмогая жуткую боль, даже рассмеялся.

– А ты, Лейтенант, тоже не понял? – спросил он.

– Неужели Витька? – немного помедлив, спросил Андрей.

– Конечно. Они золото должны были забрать, у нас и у третьей бригады. Оно где-то там, сгорело в вертолете… Второго охранника он убрал перед самой посадкой. Я как только увидел его в салоне, все понял. Вот только убраться подальше не успел…

– Зачем ему это было надо?

– Вот это не знаю. Может, хотел свой план до конца довести, а может, решил, Бурый хочет братишку ментам сдать.

– Какого братишку? – не понял Андрей.

– Как какого? Я что, не говорил, что Федька ему брат?..

Я невольно вспомнил мелькнувшую в тот памятный день мысль о поразительном сходстве этих выродков… Оказывается, я был недалек от истины.

– Думаю, – продолжал мастер, – у него все-таки нервы не выдержали, психопат, он и есть психопат. Федька…пожиже его был. Он на мелочах всяких подрывался: то шапку снимет, то порежет кого по пьянке. И поспокойней держался. А Пушка тот отморозок…

Иванович, замолчав, прикрыл глаза и застонал. Андрей наклонился над ним.

– Послушай, как думаешь, завтра кто к нам прилетит первый, милиция или ваши?

– Конечно, наши, – с трудом ответил мастер. – Я даже знаю кто… Бурый… со своими варнаками. Ходили слухи, что он купил начальника районной милиции…

Тут он застонал сильней и, повернувшись лицом ко мне, проговорил чуть слышно:

– Коли, Юрик, нет сил терпеть…

НА РАСПУТЬЕ

Незаметно стемнело. Мы перенесли Иваныча на его матрасе в вагончик и положили на стол в бывшей кладовке. Потом втроем перенесли оставшиеся трупы ко всей бригаде. Класть пришлось уже друг на друга, но, думаю, они на нас не обиделись. Ужинать после пережитого не захотелось… Уже в сумерках мы прошлись по догоревшему пепелищу. Огонь еще чуть тлел под вертолетом, да все выгоревшее поле пропиталось особым, неприятным запахом горелого мяса. Андрея прежде всего интересовало оружие. Он долго возился с обгоревшими без прикладов автоматами, потом безнадежно махнул рукой. Уже в темноте мы прошли в конторский домик, ночевать решили здесь. Павел бросил матрас на пол и уже минут через пять мирно захрапел.

Я же никак не мог уснуть. Проклятая память неумолимо возвращала меня к событиям прожитого дня. Стоило мне закрыть глаза, как все случившееся снова вставало передо мной с обжигающей достоверностью нервной дрожи, цветом, звуками и даже запахами. Я как раз видел горящего пилота, пытающегося выбраться из пылающей кабины, когда Андрей тронул меня за плечо. Все это время он при свете аккумуляторной лампы-шахтерки разбирал бумаги прокурора.

– Юр, ты не спишь?

– Нет, – признался я, открывая глаза. – Не могу.

– Тогда послушай. Я, кажется, нашел ключ к загадке поведения прокурора. Вот очень интересное письмо…

И он начал читать:

«Здравствуй, Наташенька! Здравствуй, дочка моя ненаглядная! Очень рад твоему письму, жалко, что ты так редко пишешь. Но я тебя понимаю, учеба в МГУ, это слишком серьезная работа, чтобы оставалось время на такие пустяки, как письмо твоему старому отцу. Я так рад, что учеба у тебя идет хорошо, ты ведь у меня такая талантливая, моя гордость. Жалко, что мать уже не сможет порадоваться за тебя. Говорят, что они все видят с небес, но ты же знаешь, я материалист и не верю во все этих загробные штучки. Учись, не отвлекайся на все соблазны столицы, главное для тебя, как можно лучше закончить университет и любой ценой остаться в Москве. Может, тебе удастся выйти замуж за москвича, я знаю, что ты у меня «тургеневская барышня» и такие рассуждения тебя обычно бесят, но время идет, и я надеюсь, что со временем жизнь тебя научит всему…»

– Так, ну тут неинтересно, одни наставления. А… вот!

«…Деньги я скоро вышлю, не волнуйся. Не хотел тебе писать, но, наверное, прийдется. В последнее время обострилась моя язва, за этот месяц я похудел на десять килограммов, и старые лекарства уже не помогают. В больницу идти боюсь. Все слишком похоже на то, что случилось с твоей матерью, те же симптомы: опоясывающие боли по ночам, неприятный запах изо рта. Смерти я не боюсь, столько ее повидал за свою жизнь… Может, поэтому и не верю в загробную жизнь. Только одно мучит меня, как ты будешь жить без моей поддержки? Ведь учиться еще два года. А время сейчас дурное, нехорошее. Денег мы с матерью не скопили, сама знаешь, но я знаю, где их взять. Ни о чем не волнуйся…»

– Ну и все, на этом письмо обрывается. Погляди.

Андрей протянул мне фотографию: милое девичье лицо, строгий взгляд сквозь стекла очков в красивой оправе.

– И вот какой выход он нашел. Смотри, на что его купили…

Андрей протянул пачку незнакомых мне банкнот непривычного цвета вроде листа молодой капусты.

– По нынешним временам это целое состояние.

Положив обратно в «дипломат» письмо и деньги, Андрей вздохнул.

– Боюсь, завтра прилетит вертолет, выйдут из него человек пять с автоматами и отправят нас вдогонку за всей бригадой.

Погасив лампу, он долго ворочался, потом спросил меня:

– Ты не спишь?

– Нет, не могу. Только глаза закрою, и – снова вертолет, трупы, кровь…

Андрей, решительно поднялся, включил свет и, покопавшись в ящике Ивановича, достал четыре флакончика с темной жидкостью. Вылив их содержимое в кружки, он плеснул туда немного воды и протянул одну из них мне.

– Давай помянем бригаду, неплохие были мужики, царствие им небесное. Вот только отдали свои жизни ни за хрен собачий. Что золото по сравнению с жизнью? И что нас еще ждет неизвестно…

– Это что? – спросил я, заглядывая в кружку.

– Календула, спиртовой настой. Чапай, наверное, тоже от подельника своего прятал. Давай, может, уснем.

Я покосился в сторону похрапывающего Павла и решил, что ему, пожалуй, снотворное ни к чему. Жидкость оказалась довольно приятной на вкус и очень приличной по градусам. Огненной волной прокатилась она по пищеводу и вскоре даровала долгожданный сон.

Но толком выспаться нам было не суждено. Раза три за ночь нас поднимали стоны Ивановича. Ему становилось все хуже и хуже. Время от времени он просил меня перевернуть его то на живот, то на спину, но не находил покоя. Все его тело представляло один сплошной волдырь. Когда я его переворачивал, кожа лопалась и прямо на руки мне начинала течь белая сукровица. Все эти процедуры приводили меня в содрогание, а мастер каждый раз спрашивал:

– Сколько осталось ампул, Юра?

И я говорил ему по нисходящей:

– Четыре, три, две…

– Ну, еще немного поживу.

– Да ладно, Иванович. Прилетит вертолет, отвезет тебя в больницу, – пробовал убедить я его.

– Нет, поздно. Уходить вам надо, и как можно дальше. Бурый свидетелей не оставляет.

Переглянувшись, мы с Андреем вышли на улицу.

Розоватая полоска восхода четко очертила угловатую, похожую на кардиограмму линию темного леса на другом берегу Катуги. Назойливо гудел над ухом первый проснувшийся комар, и казалось, в кронах кедрачей в шуме реки и ветра таилась тревога.

– Да, он прав. Бурый прилет или менты, какая разница? Купили прокурора, купят и этих. Нас же еще и посадят за их художества, – с досадой сказал Андрей, затягиваясь сигаретой.

Эта мысль меня ошеломила.

– Как это нас? А Иванович, Павло? Они же свидетели!

– Павел в туалете сидел, кроме «толчка» ничего и не видел. Как сидел всю бойню в сортире, так все и расскажет. А Иванович еще неизвестно, доживет или нет. Да и что Иванович. Он как флюгер! У него ведь тоже рыльце в пушку. Ему выгоднее будет Бурого поддержать…

– Павло все спит?

– Да.

– Молодец мужик, стальные нервы. Не то, что мы. Ладно, надо что-нибудь пожрать приготовить, да обмозговать все хорошенько. Пока у меня такая думка: уйти в тайгу, посмотреть, кто прилетит: если Бурый со своими гавриками, то уходить пешком до ближайшего жилища. А сейчас растопика печь, а я посмотрю, что там у нас с провизией…

Он ушел в кладовую наводить ревизию провианту, а я занялся печью. После вчерашней стрельбы все бока ее зияли дырами, но больше меня удручил урон, нанесенный кастрюлям Чигры. С трудом я нашел целый котелок. Не пострадал и трехлитровый чайник с заваркой. Растопив печь, я пошел за дровами. В прошлое половодье мы перетащили весь запас топлива повыше, как раз за остатками вертолета.

Обойдя обгоревший остов винтокрылой машины по дуге, я у самого дровяника наткнулся на неприятный сюрприз. Из кустов торчали ноги человека. Раздвинув ветки, я обнаружил, что это второй пилот. Судя по всему, он успел выпрыгнуть из кабины, но во время взрыва обломок обшивки снес ему полчерепа, словно вертолет обиделся, что хозяин бросил его в трудную минуту и все-таки заставил пилота разделить с собой печальную участь.

Меня стало тошнить. Поспешно сдвинув ветки, я неожиданно увидел большой прямоугольник сложенной в несколько раз бумаги. Он лежал метрах в десяти от вертолета. Я не знал, что это такое, но что-то толкнуло меня подойти и поднять чуть обуглившийся на углах сверток бумаги. Это оказалась карта. Скорее всего ее выкинуло из кабины взрывом, а от полного уничтожения спасла большая лужа, оставшаяся от недавнего дождя. Быстро набрав охапку дров, я поспешил вернуться к печи. Андрей уже ждал меня.

– Из каш осталась одна пшенка, тушенки, правда, полно, вот курева и сахара мало, муки нет совсем, – сообщил он с озабоченным видом, записывая что-то на листе бумаги.

Бросив дрова, я положил перед ним карту.

– У дровяника лежит в кустах мертвый пилот, а вот это я нашел в луже!

Лейтенант осторожно развернул мокрую карту, размером она оказалась с простыню, и восхищенно воскликнул:

– Вот это да! Половина Сибири, да какая подробная!

Меня эта зеленая простыня с голубыми прожилками рек больше озадачила, чем восхитила, а Андрей быстренько сбегал в вагончик за циркулем, карандашом и линейкой. Пока он осторожно вымерял что-то с ее помощью на мокрой бумаге, из вагончика показался Павел.

– Чего не разбудили-то? – спросил он, позевывая и усаживаясь рядом с нами.

– Да ладно, ты так сладко спал… Нам даже завидно стало!

Я с любопытством разглядывал нашего третьего, как говорил прокурор, «свидетеля преступления». Бывают люди, которых, даже живя рядом очень долго, не всегда замечаешь. Таков был и Павел. Мы прожили бок о бок почти три месяца, а я знал о нем лишь то, что он хороший механик, да то, что иногда его звали Бульбашом. Родом Павел действительно был из Белоруссии, хотя всю сознательную жизнь прожил в Сибири. Фамилия у него оказалась самая простецкая: Баранов. Ростом он был чуть пониже Андрея, но гораздо шире в плечах. В бане мы с ним постоянно оказывались в одной шестерке, и я знал, что под одеждой у него таится немалая мускулатура. В силе он не уступал даже гиганту Потапову, в этом я убедился во время аврала в половодье. Как-то случайно я подслушал разговор Цибули с Павлом о делах семейных. Оказывается, до недавнего времени тот жил с матерью, а когда та умерла, сошелся «с одной с двумя детьми», так выразился Павел о своей подруге жизни. Насколько я понял, именно она заставила мужика бросить родной щебеночный карьер и податься за золотом.

На вид Павлу можно было дать лет сорок, может, чуть больше. Лицо у него было простецкое, добродушное. Широкий курносый нос, темно-карие глаза под густыми черными бровями да чуть оттопыренная большая нижняя губа придавал его лицу выражение спокойствия и доброжелательности.

Из домика конторы снова раздались стоны Ивановича.

– Ты же вроде недавно его колол? – спросил Андрей.

– Да, час назад.

– Значит, уже не помогает.

– Не, он не выживет, – вмешался в разговор Павел. – У нас в Сургуте раз вышка горела, трое так же вот поджарились. Что ни делали, все равно умерли. Только мучились долго. Один чуть не неделю криком кричал.

– А ты что, жил в Сургуте?

– Нет. На месяц ездил, вахтовщиком. Пять лет там оттрубил, потом надоело.

Все помолчали, прислушиваясь к стонам мастера, потом Андрей спросил:

– Что делать-то будем, мужики?

И Андрей рассказал Павлу о сложившейся ситуации. По лицу Павла не было заметно, чтобы он сильно взволновался. Но выслушав Лейтенанта, белорус неожиданно подал хорошую идею:

– А что там радио брешет?

Мы с Андреем переглянулись и чуть ли не бегом кинулись в вагончик. Лишь только Андрей щелкнул тумблером выключателя, как вместе со свистом помех в эфир ворвался глуховатый, монотонный голос:

– Вторая бригада, ответьте… Если вы нас слышите, то сообщаю: в десять часов к вам отправляется борт сто четыре. Мациевич, если меня слышите, то готовьтесь к встрече, буду лично…

Договорив эту фразу до конца, голос чуть выждал, потом начал все сначала. Поняв, что ничего нового не будет, я прошел к Ивановичу. Мастер молча смотрел куда-то вверх, а потом неожиданно сказал:

– Это Бурый, его голос.

Подошел Андрей. Теперь мы втроем вслушивались в монотонный речитатив:

– Ты не ошибаешься? – спросил Лейтенант.

– Три года одни нары делили… Как не узнать? Юр, вколи мне… Там есть еще?

– Последняя ампула, – сообщил я.

– Давай последнюю, – со вздохом согласился мастер.

Пока я делал укол, Андрей, задумавшись, стоял рядом. Наконец он спросил:

– Слушай, Иванович, а вы куда хотели лететь с Витькой после того, как захватили бы вертолет?

– А, это… На запад, пока хватит топлива. Потом Витька пилотов бы замочил… Он про это ни разу не говорил, но я-то его знаю. Ну, а дальше сделали бы плот… Мы и веревки заготовили… И вниз по реке. Ну, а там есть такая деревня, Байда. Там у Витьки баба одна жила. Уж очень она его любила. Прошлый раз он бежал, так она его три месяца от ментов скрывала. Он все смеялся, говорил, убить за него может. Дом у ней на самой окраине деревни. Почтальонка Варя… Там мы должны были пересидеть зиму, а потом по одному уйти за границу. Витька все хотел через румынскую границу махнуть, родня у него жила где-то рядом с Измаилом. Вот так… Все понял?

– Это-то я понял, – вздохнул Андрей. – Вот чего я не пойму, как это ты с Витькой связался? С ним все понятно, бандюга бандюгой. Ну, а ты-то, работяга… Ты же должен знать цену настоящему, заработанному рублю и такому вот, краденому, да на крови?

– Понять хочешь? – вздохнул мастер. – Тогда принеси мой сундучок.

Я быстро сбегал за его железным ящиком.

– Достань там письма и фотографии. Покажи мне. Вот эта, – кивнул на снимок миловидной женщины лет тридцати с тяжелой русой косой через плечо. Смотрела она серьезно и строго, но это не портило ее чисто русской красоты. Превозмогая дикую боль, Иванович взял фотографию и долго вглядывался в лицо…

– Из-за нее на все решился. Сорок лет прожил, к бабам как к семечкам относился – разгрыз и бросил. А тут встретил и заболел. Случайно все было. Подружился с одним, на золоте вместе были… Приехал с ним в деревню, а как жену его увидел – с ума сошел. Соседа тогда ее пришиб… Клеился он к ней, пока ее Федька со мной золото мыл. Но она баба строгая, отшила. Федька ему даже морды не набил, а я нажрался с горя от такой невезухи, пошел по деревне пройтись и этого козла по дороге встретил. Ну, и… переборщил, загремел на пять лет. А за год до конца срока узнал, что муж у ней умер. Я тогда писать ей начал, свататься заранее. Так и так, дескать, сражен с первого взгляда, хочу с самыми серьезными намерениями. Она вроде и не прочь, фотографию вон прислала. Я под амнистию попал, раньше освободился. Чего еще желать? Лети соколом к своей подруге! Да нет, заело меня, что нищим примаком войду в дом жены… Я ведь деньги не привык считать, зарабатывал для того, чтобы тратить. Шикануть любил, по ресторанам, курортам. Бабам такие подарки делал, они ахали. А тут любимую женщину, и удивить нечем! Тут халтурка эта подвернулась. Ну, а как Витька свою идею толкнул, я и представил себе: приезжаю к ней, захожу в дом и с этаким шиком килограммов пять золота к ее ногам высыпаю, прямо на пол. Дурь, конечно, но приклеилось, не вышибить. Так и влез по уши в это дерьмо…

Иванович замолчав, нащупав рядом с собой фотографию, и положил ее себе на грудь. Потом с трудом повернулся к Андрею.

– Бежать вам надо, Андрюха. И подальше. Рядом останетесь, он найдет вас. Только перед уходом пристрели меня. Марафет кончился, а без него я и часу не выдержу, орать начну.

Андрей молча отвел глаза. Мастер понял его.

– Если сам не можешь, дай пистолет. Ну, как?

– Ладно, я подумаю, – тяжело вздохнул Лейтенант и вышел из вагончика. Я поспешил за ним.

Снова устроившись за столом, Андрей опять ткнулся в карту, что-то высчитывая, бормотал под нос какие-то загадочные фразы, и время от времени поглядывал на часы. Наконец он созвал нас на военный совет.

– Значит, так. То, что наши дела хреновые, вы уже знаете. Сейчас девять утра, через час Бурый вылетит со своими людьми, и тогда нам ничего уже не светит… Один вариант решения я вам уже говорил: спрятаться в тайге и, если прилетит милиция, то пойти и заявить. Но боюсь только, что милицию они тоже могут перекупить. Есть у меня одна идея, сумасшедшая, конечно, но в то же время и реальная. Вот смотрите.

Лейтенант склонился над картой, мы с Павлом, как два барана, тоже уставились на нее.

– До ближайшего жилья двести километров, – Андрей ткнул в одну точку на карте. – И это база нашей артели, куда нам соваться нельзя. Можно еще податься на юго-запад, до следующей станции на железке. Это километров на двести дальше, но не это главное. Эта трасса напрашивается сама собой, и я думаю, что именно здесь нас и будут искать. Предлагаю податься на запад, – он провел тонкую линию карандашом. – И пойдем мы сначала на вездеходе, по руслу нашей Катуги. Ну, а дальше по обстоятельствам… Тем более что там нас встретят горы. Перебираемся через хребет, проходим вот это плоскогорье, снова горы, минуем их, а вот здесь уже истоки нескольких рек. Можно плыть куда годно. Можем использовать Витькин план: сделаем плот и поплывем на юг, вот по этой реке. И она прямиком выведет нас опять же к Транссибу. И там мы уже смело можем заявить в милицию на всю эту братию. Вообще-то я даже думаю, что стоит ехать со всем этим сразу в Москву. Там золото на стол и всех этих сук к ногтю.

– Ты что, хочешь забрать все золото? – удивился я.

– А ты как думаешь! – также удивился Андрей. – Что же его, этим козлам оставлять? Да хрен им!

Мы с Павлом переглянулись.

– Там тридцать шесть килограммов! – не мог успокоиться Андрей. – Мужики из-за этого желтого говна погибли. И теперь так просто отдать?! А ты как думаешь, Павло?

Богатырь забавно, домиком поднял свои густые брови, а потом спокойно заявил:

– Можно взять, почему бы и нет. Свое же, заработанное.

– Вот именно. Ты точно сказал, заработанное.

– Ладно, берем так берем, – теперь уже рассердился я. – Ты лучше скажи, сколько в километрах будет наш поход?

Андрей повертел в руках линейку и уже спокойно сказал:

– Ну, километров восемьсот будет.

Не знаю, как Павел, а я был в шоке. Белорус только спросил:

– И это все пехом?

– Господи, да почему пехом, – рассердился Лейтенант. – Я же русским языком вам говорю: сначала на вездеходе, в конце по реке и только в середине, по плоскогорью, пешком. Это одна треть пути, километров триста, не больше.

– Ну хорошо, а сколько это займет времени?

– Ну, максимум месяц, полтора.

Нельзя сказать, чтобы эта цифра добавила нам энтузиазма.

– Мужики, игра стоит свеч. Останемся здесь – мы трупы. А так у нас есть шанс, и неплохой, – продолжал убеждать нас лейтенант.

Обсуждение продолжалось еще минут пятнадцать. Наконец Андрей оборвал дискуссию:

– Нет, вы как хотите, можете оставаться, передайте от меня привет Рыжему и всем остальным мужикам: скажите, чтобы меня скоро там не ждали. Времени у вас осталось совсем ничего. Вы едете со мной или нет? – поставил Лейтенант вопрос ребром.

– Ну, куда ж мне деваться? – пожал я плечами. – Куда ты, туда и я.

Согласился и белорус:

– Ну шож, побегли.

Андрей сразу повеселел:

– Ну, тогда за сборы. Павел, на тебе вездеход. Проверь масло, залей солярку, бочку с собой, запасные «пальцы», траки… Ну, сам знаешь.

Отправив Павла, он обернулся ко мне.

– За тобой провизия. Там, в кладовой, я нашел совсем новые рюкзаки, выбери три получше и загрузи продуктами вездеход. Бери как можно больше, с запасом. Я вот список тут составил, посмотри. А я займусь одеждой и оружием.

Следующий час был заполнен жутчайшей суматохой. Мы старались забрать с собой как можно больше, и в конечном счете набралась такая гора, что впору было не нести на себе, а везти на «КамАЗе».

– Да, многовато, – озадаченно произнес Андрей. – Ладно, постарайся запихать все это в наш кабриолет. Сейчас главное – убраться отсюда, а потом уж все рассортируем…

Стоны Ивановича становились все громче и все страшней. Я не выдержал, зашел в домик, хоть и знал, что помочь ему уже не могу. Тело мастера била постоянная мучительная дрожь. Там, где кожа обгорела поменьше, висели черные лохмотья лопнувших пузырей, сочилась беловатая сукровица и гной. Обуглившиеся до черноты руки и ноги потрескались.

– Плохо, Иванович? – тихо спросил я.

Мастер повернул ко мне обезображенную огнем голову.

– Плохо, Юрка, плохо! Умереть бы скорей!

Он схватил мою руку своей горячей, шершавой ладонью и зашептал:

– Юрик, сынок! Пристрели меня, не могу я больше мучится! Пристрели, Богом прошу!

Я отчаянно мотнул головой:

– Не могу, Иванович, не могу. Прости ради Бога.

– Да ты пойми, ты же добро делаешь. Сколько я еще так мучится буду, пока не сдохну? За всю жизнь ни одной таблетки не съел, на больничном ни разу не был, не чихнул даже ни разу. Помоги мне, прошу тебя!

Я снова покачал головой, но он не отпускал моей руки. Выручил меня Андрей. Очевидно, он слышал слова мастера и с порога начал разговор совсем про другое.

– Слушай, Иванович, этот мешок с веревками вы для плота приготовили?

– Да… – признался тот, отпуская мою руку.

– А что так много?

– Да про запас. Мало ли где еще пригодятся.

Воспользовавшись случаем, я выскользнул из вагончика. Минут через пять вышел и Андрей.

– Отдал я ему пистолет, – шепнул он мне. – Лежит, на фотографию своей подруги смотрит. Из глаз слезы бегут…Ну, ладно, давай грузиться.

Он пошел было к вездеходу, потом, хлопнув себя по голове, чертыхнулся и снова обернулся ко мне.

– Совсем забыл, я же к тебе не за этим шел. На, обуй вот это, – и он кивнул на стоящие на пороге высокие армейские ботинки. Я мгновенно понял, что это обувь Олега Чигры. Только у него и у Андрея были такие ботинки. Мысль о том, что мне прийдется носить обувь покойника, неприятно поразила меня, и я энергично замотал головой:

– Нет, не надену! Ты что?!

– Надевай, говорю! – рявкнул на меня Лейтенант. – Ты что, хочешь в своих резинках по тайге топать? Это самоубийство!

Я посмотрел на свои тяжелые, литые резиновые сапоги, которые в бригаде недаром звали «говнодавами». Весили они каждый килограмма по два, не меньше, хлябали на ноге, так как были размера на два больше, и я прекрасно понимал, что не пройду в них по тайге пятьсот километров. Сжав зубы, я переобулся. Ботинки оказались удобными, но какими-то ледяными, словно в них навек поселился холод мертвеца.

– Что, жмут, что ли? – удивился Лейтенант, глядя на мою сморщенную физиономию.

– Да нет, все нормально, как раз по ноге. Угадал…

– Э, милый, – рассмеялся Андрей. – Знаешь, сколько через мои руки новобранцев прошло? А они ведь чаще всего и сами не знают, какой у них размер. Так что глаз у меня наметанный.

Хуже было с обувью у Павла. Такой же сорок четвертый размер ноги был только у Потапова, но тот сгорел вместе со своими сапогами. Под кроватью у Петровича Андрей разыскал парадные сапоги мастера новенькие, кирзовые, но на размер меньше.

– Не-е, – отмахнулся от него Павел. – Я в своих буцалах пойду, я привычен.

Стараясь запастись как можно большим количеством белья и особенно носков, Лейтенант устроил грандиозный шмон по чемоданам артельщиков. Вещи находи лись порой самые разнообразные и забавные. У Цибули нашлась новенькая колода порнографических карт, а у кого-то из механиков – полный парадный костюм, включая галстук и шляпу.

Мы переоделись во все чистое, натянули две пары носков, погрузили на вездеход все наше имущество и были готовы к походу. Оглядевшись по сторонам, Андрей еще раз просмотрел свой список и заявил:

– Ну, вроде все. Присядем на дорожку.

Посидеть нам толком не пришлось. Из вагончика конторы донесся хлопок выстрела. За суетой мы совсем забыли про Чапая, и все трое вздрогнули от неожиданности. Андрей поспешно поднялся, зашел в вагончик, и скоро вернулся с пистолетом в руках.

– Ну, что? Какое у нас сегодня число? – спросил он.

– Девятнадцатое августа, – припомнил я.

– Девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года мы тронулись в путь. Время десять часов тридцать минут, – торжественно провозгласил Лейтенант и махнул рукой в сторону вездехода.

Андрей и Павел залезли в кабину, я устроился в кузове, еле высвободив место среди барахла. Взревел дизель, машина, дернувшись, скатилась с обрыва. Вырвавшись на пологую речную галечную косу, вездеход взял курс на Запад.