Текст книги "Галактический Консул (сборник)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 95 страниц)

10

– С чего желаете начать? – осведомился Юзванд, небрежно ткнув носком сапога в металлический чемоданище. – Стрелковое оружие? Ритуальное? Или сразу переидем к боевым машинам?

– Для затравки – ритуальное, – расслабленно сказал Кратов.

– Напрасно! В поединках оно употребляется крайне редко и, как правило, глубокими старцами, свято чтущими Устав Аатар. Вам не следует рассчитывать, что т'гард Лихлэбр окажется ревнителем традиций.

– И все же…

Дернув плечом, Юзванд откинул крышку и, покопавшись среди разноцветных чехлов и свертков, извлек па свет великолепного качества и неописуемой красоты матово-черный, почти прямоугольный клинок с инкрустацией.

– Это тесак «Танцующий Демон», родовое оружие Ази-туэбров, – сказал Юзванд. – Оно изготовлено из редчайшего минерала «Глаз Преисподней», что добывается исключительно на Эхлиамаре и лишь в двух шахтах – Балвеахм и Гигхэбтойф. Форма и дизайн абсолютно соответствуют канонам эпохи Изначального Катарсиса, хотя, разумеется, это не оригинал, а реплика, но, пожалуй, последний экземпляр своего вида… Как и требуют каноны, заточены лишь боковые лезвия, а острие, напротив, скруглено и слегка притуплено с тем, чтобы тесак мог использоваться для копания грунта. Известно, что один из «Танцующих Демонов» был употреблен третьим т'гардом Азитуэбром при рытье окопа во время битвы за город Дгерх. Экземпляром, который я имею бесподобную честь держать в руках, была обустроена могила двенадцатому и последнему т'гарду Азитуэбру… Хотите убедиться в его действенности?

– Каким образом? – изумился Кратов.

– Его грани изострены до такого совершенства, что без труда разрежут пополам даже падающую пушинку. У вас есть клочок какой-нибудь материи?

– Пожалуй, да… – Кратов поднял свою куртку, что не пригодилась в качестве аварийного полотенца для Озмы и теперь небрежно валялась на одной из рассеянных по комнате циновок.

– Вы рискуете навсегда лишиться этого одеяния, – предупредил Юзванд.

– Для чистоты эксперимента ничего не жаль, – фыркнул Кратов.

– Как угодно… – Эхайн проделал «Танцующим Демоном» несколько фехтовальных движений Клинок запел – Бросайте!

Кратов метнул скомканную куртку в его сторону.

Черное лезвие, со свистом рассекая воздух, поддело ее снизу. И… ничего не произошло.

Сконфуженный Юзванд опустил тесак и внимательно исследовал тонкую и не слишком чистую после всех приключений ткань.

– Не понимаю, – пробормотал он. – Как такое возможно? Это какой-то металл? Хотя… «Демон» легко бы разрубил и металл такой толщины!

– Тофиаремр, – спокойно пояснил Кратов. – Синтетический материал, созданный на планете Пимтаэпп, что в звездной системе Тета Хамелеона Исключительно прочен и устойчив к механическим и прочим воздействиям. Ваше оружие превосходно, и все же я ничем не рисковал.

– Этлауки, – обреченно сказал Юзванд и швырнул ему куртку. – Они любого обведут на ровном месте..

– Опять вы за свое, – вздохнул Кратов – Итак, «Танцующий Демон» сослужил службу последнему т'гарду Азитуэбру. Если я что-то смыслю в Уставе Аатар, в этом случае родовое оружие должно было разделить последнее ложе со своим хозяином.

– Кроме одного случая, – мрачно заметил Юзванд. – Когда оно досталось правой стороне в Суде справедливости и силы.

– Погодите-ка! Так вы отправили к праотцам двенадцатого т'гарда Азитуэбра, и его оружие, а значит – и все имущество и достояние, а также титул и почести должны были перейти к вам?!

– Не я, – сказал Юзванд неохотно. – Мой дед. Региональная комиссия по Статуту справедливости признала его победу. Но Круг Старейшин отказал в соискании имущественных прав. Недвижимость досталась дому Нишортунн… гекхайану Руки, а титул объявлен латентным.

– Основание?

– Дед много воевал под знаменами Нишортуннов. Он лишился ноги и глаза. Его жена, моя бабка, до его ухода на военную службу родила трех дочерей. А когда дед вернулся домой, то был неспособен к продолжению рода. Однако телесные изъяны не помешали ему кровью взыскать нанесенный личной чести ущерб с двенадцатого т'гарда Азитуэбра…

– Юзванд, – сказал Кратов. – Сегодня утром мне не следовало напоминать вам про отсутствующие кольца. С моей стороны это был скверный поступок.

– Вы не знали подробностей, яннарр Кратов. Многие знают и… тоже не молчат. – Юзванд бережно вернул «Танцующего Демона» в чехол. – А вот еще образчик: ручной трезубец «Ползучий Рок». – Эхайн с воодушевлением подбросил и поймал оружие, напоминающее собой друзу чистого хрусталя на золотой рукояти в форме переплетенных змеиных тел. – Великолепная центровка! Вы можете зашвырнуть его в небеса, подставить ладонь и предаться беседе с товарищем – трезубец непременно вернется к вам рукоятью вперед. Но стоит вам метнуть его в горизонтальной плоскости – три его жала найдут жертву!

– Вы любите оружие?

– Все эхайны любят оружие. Даже дети.

– Дети везде одинаковы. У нас они тоже обожают красивые и ладные цацки. Хотя лично я предпочитал лук и стрелы…

– Тогда вам по вкусу придется боевой арбалет, – сказал Юзванд, откладывая трезубец и расчехляя очередной экспонат. – Модель «Шорох Смерти 25», состоит па вооружении штурмовых отрядов личной гвардии гекхайана Светлой Руки.

Дальность боя при безветренной погоде – четыреста шагов. Если же случится попутный ток воздуха, а вы опытный стрелок и сроднились со своим дружком – то и все пятьсот. Магазин на двадцать пять стрел может быть без затруднений: опорожнен в противника в течение трех минут. А еще лучше накрыть атакующую толпу единым залпом… Но, разумеется, боевые действия – не главное применение этого замечательного оружия. Больше всего он гож при ночных диверсионных вылазках, требующих полной скрытности. Интеллектронный прицел не даст вам промахнуться… если, конечно же, вы умеете делать поправки на боевые условия.

– Как еще вооружены штурмовики гекхайана?

– Если вы имеете в виду личное оружие, то весьма разнообразно. – Глаза Юзванда затуманились воспоминаниями. – Метательные ножи десяти видов, как обоюдоострые, так и сугубо колющие, с зазубринами прямого и обратного хода. Я всегда предпочитал «шершень» – им было одинаково удобно что отрезать голову противнику, что доставать занозы из ладоней, а рукоятка очень подходила для откупоривания сосудов с горячительным.

– Кто же был вашим противником, геургут? Против ожидания, Юзванд не насторожился, не выпустил все колючки. Наоборот, на его лице вызрела блаженная улыбка.

– Был бы полководец, – загадочно произнес он, – а противник найдется.

– Читруны и цмортенги? Эхайн расхохотался:

– Кто видал живого читруна? Разве что вы, этлауки: вы же души не чаете в самых страховидных и богомерзких тварях. Что же касаемо цмортенгов… Ни другу, ни злобнейшему своему врагу, включая вас, не пожелаю выйти против цмортенга – с прибором ли для вскрытия консервов, вроде «шершня», в полном ли облачении, в тройной броне и с пятью полными боекомплектами, – даже если цмортенг больной и пьяный.

– Драд-двегорш! – процедил Кратов сквозь зубы. – Объяснят мне, наконец, что это за монстры такие?

– Кроме того, бойцы штурмовых отрядов личной гвардии гекхайана имеют при себе: саморазворачивающиеся метательные сети для лишения врага способности к перемещению, двух модификаций: с когтями и без оных; пластиковые канаты для полного обездвижения врага и личного перемещения в вертикальных плоскостях, для чего упомянутые канаты могут снабжаться самозащелкивающимися крючьями; взрывные устройства для ручного и реактивного метания шестнадцати модификаций, отравляющего, ослепляющего, оглушающего, иного деморализующего воздействия, а также локального и массового поражения…

– Довольно! – возопил Кратов.

– Хха! – ощерился Юзванд. – Вы всерьез полагали, что одного вечера будет достаточно даже для простого перечисления всех видов вооружения, которое мы создавали, шлифовали и оттачивали годами и столетиями?!

– Я полагал, что в Судах справедливости и силы не используется весь ваш арсенал…

– Высший героизм – прийти на Суд с голыми руками. Но это – лишь проявление личной доблести. Статут справедливости не обязывает вашего противника обладать равной с вами доблестью. История знает прецеденты, когда поединщик оказывался с голыми руками против всадника с лучевым копьем.

– А знает ли ваша история прецеденты, когда голая рука одерживала верх над оружием?

Юзванд посмотрел на него оценивающе.

– Такие случаи бывали, – сказал он. – В позапрошлом веке некто Абгаэбр, виллан т'гарда Ирпалми, добился справедливости в поединке с тяжеловооруженным сеньором, будучи оснащен лишь двумя кулаками. Правда, по окончании Суда кулаков у него осталось всего ничего, но имущество и титулы побежденного он таки унаследовал. На вашем месте, яннарр Кратов, я не стал бы возводить это редкостное исключение в правило…

– И что бы вы предприняли на моем месте? Эхайн отвел взгляд.

– Никто не упрекнет меня в малодушии, – промолвил он. – Но для начала я не стал бы бросать вызов т'гарду Лихлэбру.

– Даже если он оскорбил бы вас так же тяжко, как злосчастный Азитуэбр – вашего деда?

– Азитуэбр был бражник и волокита. Его здоровье было изнурено бесчисленными аристократическими пороками. Наследственность же Лихлэбров еще не успела расшататься настолько, чтобы потребовать вливания новой крови, и третий т'гард Лихлэбр отважен и силен, как это и подобает эхайну.

– Тем не менее, пока у нас – ничья…

– Чему я безмерно удивлен.

– Хорошо, иначе поставим вопрос. Чем может воспользоваться на Суде сам т'гард Лихлэбр?

– Не думаю, что, помогая вам советом, я нарушаю какие-то этические нормы, – сказал Юзванд со вздохом. – При обычных обстоятельствах т'гард явился бы на Суд в облегченном комбинезоне штурмовика с одним-двумя видами холодного оружия. «Шершень», «двойное жало», какой-нибудь стилет… И, возможно, на крайний случай он припас бы портативный энергоразрядник «Горний Гнев».

– Но обычными сложившиеся обстоятельства никак не назовешь, не так ли?

– Вы уже знаете? – насупился Юзванд. Ни черта Кратов, разумеется, не знал, но на всякий случай многозначительно кивнул.

– Вы, верно, уже смотрели последнюю сводку новостей, – продолжал эхайн. – Так что смею предположить, что во изменение сложившегося порядка вещей т'гард Лихлэбр явится по вашу душу на большом самоходном бронемехе «Пожиратель равнин» со спаренными тяжелыми лазерами и восемью ракетами класса «земля-земля».

– Бронемех, – задумчиво сказал Кратов. – Пожиратель, стало быть, равнин… Благодарю вас, геургут. С меня достаточно.

– Что такое? – нахмурился Юзванд. – Мы прошлись только по самым вершкам!..

– …а меня уже мутит, – слабо улыбнулся Кратов.

– Но вы же говорили, что с детства любили оружие!

– Не «с детства», – поправил Кратов, – а «в детстве». Огромная смысловая разница. Возможно, я был неточен в переводе на «эхойлан»… Люди обыкновенно взрослеют и оружие больше не любят. Их предпочтением становится техника для созидания.

– Странно, – промолвил Юзваыд. – Выходит, мы – дети в большей степени, чем вы, люди?

– Вы раньше нас вышли в космос, – заметил Кратов. – Я не слишком сведущ в вашей истории, но, быть может, вы опередили нас еще в чем-нибудь. Но вы все еще обожаете ладные и красивые цацки. Вы соблюдаете древние традиции, что простираются в ваше высокотехнологическое общество из родоплеменной древности. Вы следуете раз и навсегда заведенным обычаям и ритуалам. Вы живете напоказ, не упуская ни единого случая продемонстрировать уверенность и силу, будь то истинная сила или только видимость ее.

– Гнусный этлаук! – проскрипел Юзванд. – Кто дал вам право?..

– Я не хотел вас оскорбить, – Кратов упреждающе выставил ладонь.

– Но вы сделали это!

– Когда вы, геургут, привыкнете к тому печальному факту, что мы – представители разных культур? И что меня труднее вывести из равновесия, нежели вас? Все это время вы сами непрерывно оскорбляли меня, мою расу, мою культуру, а я терпел и улыбался. Отчего, вы думаете?

– У вас не было выбора, – надменно сказал Юзванд. – Вы на чужой территории, и я – сильнее.

– Ну что ж, с первым я согласен, – мягко сказал Кратов. – Знаки вашего гостеприимства я ценю, в особенности – вашего дорадха. Что же до второго… Не забывайте, что этим вот не так чтобы большим кулаком я завалил т'гарда Лихлэбра.

Юзванд следил бешеным желтым взором за его манипуляциями.

– Это была случайность! – сказал он упрямо.

– Это была не случайность, – возразил Кратов. – Если вы действительно что-то значите в масштабах своего департамента и приобщены к достоверной информации, то должны знать, что военные победы эхайнов на галактических фронтах всегда одержаны над мирным населением. И всюду, где те же люди давали вам сдачи, они побеждали. Мы сильнее вас. Извините мне мое мальчишество, но даже я – сильнее. Просто мой кодекс диктует мне сдержанность и терпимость в общении с вами… капризным несмышленышем. А вас удивляет, что у этлауков тоже есть кодексы поведения?

– Об этом никто мне не говорил, – буркнул Юзванд.

– Да у нас еще больше кодексов, чем у вас! И нигде не сказано, что тот прав, у кого кулак крепче… – Кратов вдруг хихикнул: – Зато в одном своде правил говорится: «Никогда не спорь с дураком – люди могут не заметить между вами разницы».

– Это мы – дураки?! – лицо Юзванда пошло пятнами.

– Вы далеко не дураки, – возразил Кратов. – Вы – очень шустрые, сообразительные ребятишки. Но мы – старше. Мы можем относиться к вашим проделкам в Галактике со снисхождением. Мы терпеливы. Вы же у нас младшенькие…

– Что это значит? – с негодованием вскричал эхайн, занося кулак над столиком.

– Мы братья, Юзванд, – произнес Кратов. – Мы братья… «Столику конец, – подумал он мельком. – Потом наступит черед окон и стен. Но терминал я ему не отдам».

– Один мой брат погиб при штурме крепости Аггет, когда мне было десять лет от роду, – недоумевающе дернул плечом Юзванд. Кулак замер в сантиметре от столешницы. – Другой еще ходит пешком под скамейку. Что вы имеете в виду?

– Это метафора, – пояснил Кратов. – А вы должны уметь мыслить метафорами. Ваши уставы и кодексы по большей части составлены из метафор.

– Драд-двегорш, – устало обронил Юзванд, разжимая пальцы. – Я не умею мыслить метафорами. А если и умел, то уже разучился. В вашем обществе я тупею… или начинаю сознавать собственную тупость. У меня от вас мозги скоро вскипят и полезут из ушей. Позвольте мне удалиться…

Кратов вдруг сообразил, что Озма до сих пор не появилась из бассейна.

– Кстати, – спросил он нарочито небрежно. – Как теперь поступать с этим вашим… дорадхом?

– Возьмите его за шкварник и суньте обратно в сосуд, – посоветовал Юзванд, укладывая свой багаж. – Плотно закройте крышку, чтобы ваши крики не потревожили его сон. Напуганный дорадх ни к чему не годится.

– С чего вы взяли, будто я стану кричать? – насторожился Кратов.

– Не обязательно вы. Это может быть и ваша самка.

– Не называйте эту женщину самкой! – потребовал Кратов.

– Я и вас не называю мужчиной! – удивился эхайн. – Но после дорадха ваша, спутница непременно пожелает продолжения.

– Непременно? – озабоченно спросил Кратов.

– И в изобилии, – кивнул Юзванд. В его лице и голосе не было и тени насмешки. – Дорадх сделал свое дело. Теперь ваш черед доказать, что вы способны удовлетворить… женщину не хуже мелкого домашнего животного

11

– Когда я была маленькая, совсем девочка, у меня была бестгюла… зверек. Я звала его – папулус… пушок… пуховик…

– Пушистик, – наудачу подсказал Кратов.

– Да, пожалуй… Помню, что он был пушистый, с большой головой, длинным хвостом и треугольными черными ушками.

– Кошка, – предположил Кратов.

– Вряд ли, на Магии кошки – большая редкость, это же не Эльдорадо, не Земля. Что я, по-вашему, не знаю, что такое кошка?.. Потом я выросла и забыла про пушистика. А потом вдруг вспомнила и стала всех спрашивать, но никто не понимал, о чем идет речь, ни мама, ни отец, ни сестры…

– У вас есть сестры?

– Да, и обе намного старше меня.

– Тоже певицы?

– Вы будете смеяться, но в нашей семье лишь я обладаю музыкальным слухом. Отец говорит, что это божий дар, который ангелы уронили по дороге не на ту голову… Но не сбивайте меня своими вопросами!

– Я обожаю задавать вопросы. Хотя иногда мне удается просто слушать.

– Вот и попытайтесь. Я хочу рассказать вам про своего пушистика, потому что это – самая большая загадка, что мучит меня все эти годы. Как может быть, что я помню его, а другие даже не понимают, о чем я говорю? Не могла же я выдумать себе друга! Он был вот такой, – Озма нешироко развела ладони, – и голова у него была, как у младенца, большая, круглая, покрытая мягкой светлой шерстью. Эту голову хотелось гладить между ушек и прижимать к себе в порыве нежности… Материнский инстинкт, не правда ли?

– Правда.

– Мне было лет пять-шесть, не больше. И друзей у меня было немного. Я еще не пела, а только слушала музыку и удивлялась, когда другие, подпевая или наигрывая, фальшивили. Для меня это было странно, а порой просто злило, и я вела себя как маленький чертенок. И тогда у меня появился пушистик. Он спал у меня в ногах, а если я хотя бы ненадолго устраивалась в кресле или на диване с книжкой, он вспрыгивал ко мне на колени, требуя внимания и ласки. Я гладила его по голове и переставала быть вредным чертенком. Я уже не злилась на тех артистов, что пели с экрана эту ужасную народную музыку…

– Популярную, – осторожно поправил Кратов.

– Ну да… И даже на оперных вокалистов, что пели мимо нот. Я просто хихикала над ними исподтишка, мои эмоции становились мягким и пушистыми, потому что пушистик лежал у меня на коленях и довольно урчал. А когда я уж очень усердно занималась своими делами, читала или рисовала, он требовательно клал свою лапку мне на руку и заглядывал в глаза. При этом его черный носик-кнопка шевелился, будто пушистик хотел что-то сказать, но не знал нужных слов. А если это не помогало, он начинал с урчанием лизать мне руку. У него был розовый влажный язычок, обычно очень нежный, а если пушистик сердился, то похожий на мелкую терку. Приходилось откладывать свои занятия и гладить его по голове. Но самое смешное происходило по ночам. Пушистик подбирался к моему лицу и начинал лизать мои лоб и щеки. Тогда я укрывалась с головой – а зверек залезал под одеяло, не оставляя попыток умыть меня, – и тихонько напевала ему какую-нибудь песенку. У меня была своя комната, и никто не слышал этих концертов. Потому что я пела порой самые ужасные вещи. Хорошо еще, если это была мамина колыбельная или ариетта принцессы из «Звездных войн»… Но ведь это могло быть, хоррибле когиту, нечто безобразное: «Возьми меня за обе щеки» или «Склеил я красотку, а она мужик»!

– Никогда не слыхал, – смущенно признался Кратов.

– У вас было правильное музыкальное воспитание. А ведь я росла в Сиринксе, а это маленький рыбацкий поселок, где нравы были не то чтобы просты, а упрощены до предела.

Отец спокойно сквернословил в присутствии детей и матери. Дядя Феликс был бибакс… злоупотреблял горячительным… я правильно говорю?

– Наверное, – сказал Кратов без особой уверенности.

– Мой отец был пискатор… рыбак. Все мужчины моей семьи были рыбаками. По вечерам отец приводил свой комбайн из моря…

– Подождите, – сказал Кратов. – Если не секрет… что вы называете морем?

– Море – это часть водной поверхности, почти со всех сторон ограниченная сушей, – ехидно изрекла Озма. – Сиринкс стоит на берегу моря Фурвус, но, полагаю, все остальные моря ничем не отличаются. Темно-зеленая органическая взвесь, а под ней – тугой покров из водорослей.

– А часто ли тонут в вашем море?

– В нашем море не тонут! – отчеканила Озма. – Вы шутите? Мы по нему с острова на остров ходили на лыжах! Не понимаю – как вообще можно утонуть, если умеешь плавать?!

– Да запросто! – засмеялся Кратов. – Нахлебался соленой воды, и лапки кверху…

– Ну, не знаю, – сказала Озма с сомнением. – Соленой воды… где взять столько соли?

– Ладно, пропустим это. А что делал ваш батюшка со своим комбайном в море?

– Разумеется, ловил рыбу. Я уже говорила: все мужчины – рыбаки.

– Отлично, – сказал Кратов. – Что вы называете рыбой?

– Такое холоднокровное, покрытое чешуей животное, – не без раздражения промолвила Озма. – Оно дышит растворенным в воде кислородом. У него есть жабры и пение… плавники… – Кратов согласно кивал в такт ее словам. – Когда они совершают миграции, движение на дорогах надолго замирает.

– Миграции! – простонал Кратов. – По суше! – Не по суше, – поправила Озма, – а по воздуху. – Кратов всхлипнул. – Но очень низко. Это же рыбы!

– Превосходно, – сказал Кратов упавшим голосом. – Я был на Уэркаф, на Церусе, на Сарагонде и в прочих удивительных местах… как выяснилось недавно – даже па Юкзаане, но я никогда не был на Магии. Где ходят в море на комбайнах, предупредительно уступая дорогу мигрирующим стаям рыб. Прости меня, господи. На чем мы остановились?

– Я не помню, – чистосердечно призналась Озма. – Нугэ… неважно. В поселке не было даже школы, и мы, полтора десятка детей всех возрастов, на ярко раскрашенном роллобусе каждым утром отправлялись в Элуценс. А это был уже совершенно иной мир, это был островок Земли, это была цивилизация!.. Так что я напевала пушистику все, что слышала вокруг себя. И он успокаивался и засыпал у меня под боком, но я не всегда прекращала петь. Потому что эти жуткие мелодии продолжали звучать в моей голове, и я отчетливо видела все разрывы и неточное ги в композиции – тот, кто сочинял их, понятия не имел о мелосе и гармонии. А я не только видела эти провалы, я понимала, как их заполнить или исправить! И я делала это по ночам, в обнимку с пушистиком.

– Это был кролик, – сказал Кратов.

– Кролик? – озадаченно переспросила Озма.

– Такой грызун с длинными ушами.

– Лепускулус… э-э… зайчик?

– Нет, – Кратов страдальчески напряг память и во внезапном просветлении воскликнул: – Купикулус Сударыня, вы действуете на меня благотворно. Я начинаю вспоминать студенческую латынь.

– Это не мог быть купикулус, – возразила Озма. – У него был длинный хвост…

– Вы не говорили про хвост! – возмутился Кратов.

– И кролики не урчат… впрочем, не знаю. Но слушайте дальше. Однажды вечером, кажется – под Рождество, – мы всей семьей собрались в гостиной, и дядя Феликс был, и дядя Лукас, которого я почти не знала, и тетушка Эрна… Происходило обычное, незамысловатое рыбацкое веселье. Дядя Феликс быстренько злоупотребил и уснул на диванчике. А все остальные запели «Вириде велум»… «Зеленый парус»… это такая старая рыбацкая баллада, очень длинная, очень заунывная и очень красивая. Я не могла слышать, как они уродуют своим несуразными голосами очаровательную мелодию. Я ушла к себе в комнату, забилась в угол и собралась зареветь. Но пришел пушистик, вспрыгнул ко мне на колени и ткнулся влажным своим носом в мою разбухшую от едва сдерживаемых слез носяру. Это было так смешно и мило, что я сразу расхотела реветь. Больше того, я вдруг обрела невероятную смелость. Как будто это не дядя Феликс, а я перепила какой-нибудь дрянной спиртовой смеси, и мне все море сделалось по колено! «Пойдем покажем им!» – сказала я пушистику. Но он не захотел идти со мной. Спрыгнул с колен и вскарабкался на шкаф, куда всегда прятался, если хотел стать недосягаемым.

– Да, пожалуй, это не кролик, – покивал Кратов.

– Теперь вообразите себе натура-марте, – захихикала Озма. – Очень веселая компания с налитыми кровью глазами и… м-мм… кум персоллисрубикундис…

– Что, что?! – переспросил Кратов.

– Ну, вот такие лица… – она надула щеки, развела ладошки пошире и потешно выпучила глаза. – Большие и красные… Как это сказать литературно? Морды?

– Ну, вряд ли, – сказал Кратов с сомнением. – Может быть, физиономии.

– Так вот, весь этот форум как умеет поет… если так можно назвать… «Вириде велум». И тут с грохотом распахивается дверь, на пороге возникает шестилетняя виргункула… пигалица с выражением крайней решимости на лице и негодующе вопит: «Замолчите все! Что вы делаете? Вы неправильно поете!» Отец мигом нахмурился и собрался уж было прогнать меня черным словом, но незнакомый дядя Лукас остановил его. «Хорошо, пискатрикс… рыбачка, – сказал он, усмехаясь. – Покажи нам, как надо петь правильно». И я спела им «Вириде велум», как нужно было петь. Ведь я десятки раз пела его по ночам пушистику и знала, как правильно… И это был первый раз, когда я пела на людях.

– И чем кончилось?

– Тем, что дядя Феликс проснулся, попытался встать и свалился с дивана, – хихикнула Озма. – Что и разрушило мистический ореол над случившимся. Мама потом говорила, что если бы он не свалился, то она встала бы на колени и начала молиться. А так все обошлось. Отец смахнул слезу и ушел на улицу курить. Тетя Эрна стала бранить дядю Феликса, но без большой злобы. А дядя Лукас лишь обронил: «Не бывать тебе пискатрикс, милая…» И он оказался прав. Через неделю отец отвез меня в Элуценс, на прослушивание в музыкальный колледж. Среди изысканных барышень он выглядел пришельцем из другого мира и страшно смущался, отчего нагрубил всем, кого встретил по дороге, включая директора колледжа. К нему относились снисходительно. А после прослушивания директор пригласил нас к себе домой на обед, и отец уже ему не грубил, а внимал, как дельфийскому оракулу…

– А что же пушистик?

– Он подолгу оставался дома один, потому что я проводила в колледже весь день с утра до вечера. Мне уже не было нужды петь под одеялом. Если собирались родные, то я пела им и «Зеленый парус», и «Пустые трюмы», и «Разрушенный маяк». И уже не сердилась на них, если они смущенно пытались подпевать. И скоро пушистик исчез… К стыду своему, тогда я не слишком горевала. Это сейчас мне невыносимо грустно даже думать об этом, и хочется плакать от одной мысли о своем предательстве. Ведь это пушистик научил меня петь, а я даже не знаю, кто он был. – Озма потерла кулачком покрасневшие глаза. – Все же я самая настоящая де-фектрикс. Никогда не могу сберечь то, что мне дорого. Все, что я люблю, от меня рано или поздно уходит. Пушистик ушел. Единственный человек, с которым я готова была прожить всю жизнь – ушел…

– Расскажите мне про этого негодяя! – потребовал Кратов.

– Это не смешно, Константин.

– А разве я смеюсь? Если так будет продолжаться, я зареву вместе с вами…

– Он появился после одного моего концерта на Титануме. Он был невыносимо красив… В нем было нечеловеческое достоинство. И от него исходила волна детской любви, на которую хотелось ответить. Он подарил мне какие-то удивительные цветы… я таких не видела ни прежде, ни после… они стояли в вазе почти месяц, пока не завяли… и вот это кольцо. – Озма слабо шевельнула безымянным пальцем левой руки. – Он попросил называть его «Шорти», то есть – «коротышка» по-английски, и ничего более не подходящего этому доброму и прекрасному великану нельзя было придумать. Мы провели вместе фантастическую ночь…

– А наутро он исчез, – докончил Кратов.

– Угу. Может быть, это пушистик в человеческом облике приходил меня навестить? Убедиться, что со мной все хорошо?

– Все-таки ваш пушистик был кошкой, – сказал Кратов. – Только это была очень добрая и умная кошка. Все кошки умные, но по-своему, по– кошачьи, отчего мы их не всегда понимаем. Вам встретилось редкое исключение: кошка умная по-человечески.

– На Магии очень мало кошек, – шмыгнула носом Озма. – Я вот сейчас думаю: может быть, это был дорадх?

– Угу, – глубокомысленно промычал Кратов. – Легели мимо эхайны и обронили дорадха… Это была кошка или какой-нибудь местный зверек. Что, у вас не бывает ручных зверьков?

– Отчего же, – сказала Озма. – Ппюмигер, у которого перья растут сквозь чешую. И он ест все, что добрые люди выбрасывают, этакая ходячая система утилизации отходов. Согласитесь, что не очень-то его погладишь по головке. И уж ни за что не пустишь к себе под одеяло!

– Пожалуй, – согласился Кратов. – А вы слыхали про домовых?