Текст книги "Окаянная Русь"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Довод бы разумным.

   – Однако Васька Косой под Москвой с полками стоит. Погостишь ты у меня, Дмитрий Юрьевич. Хозяин я гостеприимный, выделю для тебя просторные хоромы. Рынды! – заорал московский князь.

На крик Василия Васильевича вошли два дюжих молодца с бердышами.

   – Уюта, князь, не обещаю, но сыт будешь. Взять князя! – ткнув пальцем в Дмитрия Шемяку, приказал Василий. – Бросить его в темницу!

   – За что, князь, бесчестишь? – попытался вырваться Дмитрий.

   – Держать в темнице до тех пор, пока с Васькой Косым не сквитаюсь! – Рынды нерешительно застыли, дело ли, самого князя взашей толкать! А Василий Васильевич уже прикрикнул на нерадивых: – Ну чего рты раззявили?! В холодную его... держать на воде и хлебе!

Полки Василия Васильевича прошли по нешироким улочкам посада, и скоро лес поглотил растянувшуюся колонну.

Вместе с великим князем шли Иван Можайский и литовский князь Баба Друцкой. Иван Можайский ехал рядом с Василием и временами поглядывал на сумрачное лицо великого князя, пытаясь разгадать причину его печали.

Не приходится удельным князьям выбирать господина, чаще служат тому, за кем большая сила. Год назад был Иван Можайский вместе с Юрием Дмитриевичем, теперь со своими полками влился в дружину Василия Васильевича, только так и возможно сохранить удел. Конечно, между ними уже не существовало той прежней сердечности, какая связывала двоюродных братьев в юношестве, однако он в числе первых признал старшинство Василия после смерти Юрия Дмитриевича, а значит, Иван не случайно ехал с московским князем стремя в стремя.

Иногда Ивану Можайскому казалось, что Василий поглядывал на него недобро, и тогда холодело внутри от страха. Сейчас Василий Васильевич в силе, самое время вспомнить прежнюю обиду, когда Иван Можайский отказал в помощи московскому князю, переметнувшись к его врагу, Юрию Дмитриевичу. Василий может приказать своим стражам, не отстававшим от великого князя ни на шаг, схватить его и стеречь в Коломне вместе с Дмитрием Шемякой. Поохают бояре, попричитают и примут от московского Васьки нового князя. Московские князья не умеют прощать обид. Они могут держать при себе сотоварищей, но только до тех пор, пока этот союз не противоречит собственным интересам. Стоит только разойтись в малом, как из друзей они превращаются в опаснейших врагов.

Московские князья сгубили тверских князей в Орде, когда решался спор, какому городу на Руси быть первым. Шепнули хану, что против него недоброе дело тверичи замышляют, отсыпали дорогих камней хитроглазым мурзам, и приговор свершился. Иван Можайский знал: сейчас Василий нуждается в его поддержке, оттого и идут их лошади голова к голове, но как только разобьют они Косого, припомнятся старые обиды. Ивану Можайскому подумалось, а не лучше ли для него, если бы Василий Васильевич потерпел поражение, а московский стол занял Васька Косой. Уж как-нибудь он с Галицкими князьями поладил бы!

Иван посмотрел на Василия, который, не догадываясь о тайных помыслах можайского князя, трепал по шее лошадь. Конь охотно откликнулся на хозяйскую ласку и тянулся губами к ладони хозяина.

Нужно помочь Василию Косому, но действовать придётся хитро, чтобы о тайных замыслах Василий Васильевич и подумать не смел.

Полки Василия остановились далеко за Москвой, в широком поле, и, куда ни глянь, всюду синь небесная. Поднялась в лугах высокая трава, мешает идти, путаются в ней ноги. Василий Васильевич спешился, взмахнул мечом, хотел срезать Зелёные колоски, да одумался – пускай живёт себе озорница. Запестрели шатры на зелёной траве. Сотники уверенно распоряжались, заставляя ратников надевать доспехи. Дружинники облачились в кольчуги, подвязывали колонтари, чинили боевые топоры и бердыши, затачивали стрелы.

– Старшой, – обратился Иван Можайский к Василию. – Может, мне к Ваське Косому съездить? Образумить нечестивца, от брани отговорить?

Вздохнул Василий Васильевич глубоко, закружилась голова от вольного воздуха, и запах полыни показался ему чересчур горьким. Недоспал, видать, государь, всё в седле да в седле, и Ивана Можайского вдруг кольнула непрошеная жалость: «А может, поберечь московского князя?» Но Василий Васильевич сурово глянул на брата, и Иван Можайский понял, что не ослабел великий князь ни духом, ни телом, а с полками своими окреп ещё более.

   – Поезжай! – безразлично махнул Василий Васильевич. – Если дурня образумить сумеешь... спасибо скажу.

Василий Косой был во хмелю. Чёртова сивуха мутила голову. Поднял он окосевшие глаза и спросил у рынды, стоявшего в карауле:

   – Кого это вы привели?

   – Не привели, государь, это князь можайский, от Василия Васильевича пришёл.

   – Иван?! – подивился Василий.

   – Он самый.

   – Чего это ты пришёл? Поначалу к отцу моему приставал, а теперь за Василием коня под уздцы водишь.

   – Опозорить меня хочешь, князь. Не заслужил я такого обращения. Я и батюшке твоему верой служил. Поднимись он сейчас из гроба, так ни в чём меня упрекнуть не смог бы.

   – Говори, с чем пожаловал, – оборвал Ивана Василий и дохнул сивухой в самое лицо.

   – А пожаловал я вот с чем, князь, – присел Иван Можайский на сундук. Тесно было в шатре, у свечей бесшабашно кружилась мошкара. – Побьёт тебя московский князь! Вон он силу какую понабрал, почитай, вся Русь за ним. Даже братья твои единокровные от тебя отворачиваются. Дунет на тебя Василий Васильевич – и нет тебя...

   – Уж не затем ли ты пришёл, чтобы уговорить в ноги московскому князю поклониться? На милость его просишь положиться?

Грозен был князь Василий во хмелю, боялись к нему подойти бояре.

   – Не понял ты меня, – мягко возразил Иван Можайский. – Хочешь, я помогу тебе от Василия Васильевича избавиться да на московский стол сесть?

   – Хм... И как же это ты поможешь? – недоверчиво хмыкнул Василий.

   – Дай мне сейчас слово, что вотчину мою расширишь и Переяславль отдашь.

   – Обещаю! – сказал Василий.

Просто даются обещания во хмелю.

   – Ты крест целуй свой нательный, – строго наказал Иван.

Помялся Василий Юрьевич, но рубаху расстегнул. Крест у него большой, посерёдке каплей крови застыл рубин. Перекладина креста слегка помята – побаловался князь в кулачном бою, вот и попортил матушкин подарок. Приложился Василий влажным ртом к распятию и выжал из себя клятву:

   – Ладно, паскудник, клянусь... Обещаю расширить вотчину, когда на стол московский поднимусь. – И пригрозил: – А если обманешь – голова с плеч полетит. Ну теперь говори, с чем пришёл, что надумал.

   – Как только я уеду, пошли гонца к Василию Васильевичу, пусть он скажет, что ты просишь перемирия до утра. Московский князь поверит, успокоится, а ты на него с полками сразу и наступай. Как в полон возьмёшь, так на московский стол и сядешь.

Василий Косой заправил крест под рубаху, откинул с широкого лба русую прядь и решился:

   – Хорошо... Только как же я узнаю, что князь поверил мне?

   – Гонца от меня жди. А сейчас идти мне нужно. Как бы Василий Васильевич недоброе не учуял.

Стражи вывели князя из шатра, подвели к нему коня и заторопились обратно.

   – А подсаживать кто будет?! – осерчал можайский князь.

Знали рынды – не положено князю, как мужику дворовому, влезать в седло, стопы его плечи холопов подпирать должны. Но у них свой князь – Василий Юрьевич! Обругать бы можайского князя матерно, пожаловаться на него Василию Юрьевичу, однако и по-другому обернуться может. Сейчас Иван с их князем сговаривались о чём-то.

– Становись на моё плечо, – согнулся дюжий молодец, – да не поскользнись, князь! Плечо у меня крутое.

Поддал князь стременами в бок коню и был таков.

Всё было готово к сражению, однако неспокойно на душе у московского князя.

   – Государь... видишь пыль на дороге, никак, гонец к нам скачет, полотнищем белым машет, – сказал Иван Можайский.

Пригляделся Василий Васильевич. Узкая лента дороги светлой полосой делила бор на две неровные половины. Дорога стремилась вырваться из плена сосен, которые огромными корневищами держали её с боков, а величавые кроны укрывали густой тенью. Действительно, у самого леса Василий разглядел всадника. Гонец торопился так, словно бор пугал его криками кикимор и уханьем леших. И сейчас, вырвавшись на простор и увидев дружину московского князя, он во спасение махнул белым полотнищем, призывая воинов помочь супротив нечистой силы.

   – Вижу, – угрюмо отозвался Василий.

   – Никак ли от князя Васьки Косого. Может, подождёшь выступать, Василий Васильевич, послушаем, что князь сказать хочет.

Лихо спешился перед великим князем гонец. Пал в ноги, в самую пыль.

   – Письмо тебе везу, великий князь, от Василия Юрьевича. Замирения до утра просит, оказал бы ты ему такую милость, – взмолился гонец, протягивая тугой свёрток.

Потянулся было Василий Васильевич к нагайке, чтобы отхлестать холопа, посмевшего советовать великому князю, однако в разговор вступил Иван Можайский:

   – Великий князь Василий Васильевич. Может, Васька Косой образумился? Может, тебя старшим братом признает? Авось до брани и не дойдёт. Обещал ведь подумать...

Василий Васильевич помешкал малость, а потом засунул плеть глубоко за голенище. Гонец не спешил разгибаться, так и стоял с повинной головой. Вот если бы так перед ним Василий Юрьевич согнулся. Простил бы!

   – Замирение, говоришь, просит до утра?.. Ладно, так и быть! Скачи к своему князю и скажи, что будет ему замирение до утра. Но не более! Если надумает помириться совсем... пусть приходит утром, всё прощу. Так и передай Ваське, только один может быть господином, остальные все младшие братья.

Гонец сел на коня и поскакал обратно, скоро пыль скрыла его от глаз великого князя.

Полки разошлись каждый в свою сторону. Главный полк вернулся в город, полк, занимавший правую позицию, ушёл к реке, левый – встал на дороге, рать Ивана Можайского распустили по посадам.

Ничто в эту ночь не предвещало беды.

Безмятежно, как в далёком отрочестве, уснул Василий Васильевич. Снилось ему розовое утро, когда солнце только поднимается из-за леса, чтобы опалить алым светом сугробы, зажечь их разноцветными огнями и подарить искрящуюся радость малым ребятишкам.

   – Князь Василий, просыпайся! Беда пришла! – Верный Прошка не мог разбудить московского князя. – Василий Косой договор нарушил, сюда идёт!

Открыл глаза Василий Васильевич и не мог понять, что за беда. Жёлтым пламенем горела свеча и казалась продолжением сна, и от её ласкового свечения в шатре было уютно и спокойно. Только испуганный голос Прошки нарушал безмятежность:

   – Васька Косой заставы побил, сейчас здесь будет!

   – Как?! – князь вскочил с ложа. Травинки запутались в волосах, но он не замечал этого.

   – А вот так! Только один отрок и уцелел. На коня вскочил и через лес к тебе прискакал.

   – Да как же он посмел?! – Великий князь спешно натягивал сапоги.

   – А вот и посмел, великий князь. Как только ты полки распустил, он на тебя и пошёл. Знает, шельма, что не одолеть нас в открытом поле, он на хитрость и решился. Сонного тебя хотел полонить.

   – Вятичи это всё! Они его надоумили договор нарушить! Не мог меня Василий обмануть! Не мог!

Князьям возражать всегда трудно, только хмыкнул Прохор в бороду и выбежал вслед за государем.

   – Где гонец?! Сам хочу услышать!

   – Здесь он, государь. Эй, Никита, поди сюда! – прокричал Прохор.

Навстречу из темноты шагнул отрок. Изрядно тощий, в рваной рубахе, он вылупил на князя глаза и с перепугу забормотал:

–Поторапливайся, государь, Васька Косой с полками сейчас из леса покажется.

Полки московского князя отдыхали. Воины сидели у костров, неторопливо вели беседу, попивали из кружек брагу. Костры, потрескивая, догорали.

   – Трубач! Трубач где?! – надрывался московский князь. – Боевую тревогу пусть трубит! Полки Василия Косого к городу подходят!

Дружина стряхнула с себя хмель. Заорали сотники, забегали воеводы, ржали кони, ахнула пушка.

   – Трубач где?! Найдите трубача! – орал Василий.

Трубач, паренёк лет семнадцати, до смерти перепуганный, спешил на крик. Запутавшись в полах кафтана, он растянулся прямо перед великим князем.

   – Дай сюда! – вырвал трубу у него великий князь.

Первые звуки боевой тревоги пронеслись над полем.

Из леса выступила рать Василия Косого. И схлестнулись полки не на жизнь, а на смерть. Бились воины до рассвета. Вместе со всеми рубился и Василий Косой: рядом падали, сражённые стрелами, ратники, а он, не ведая усталости, отбивался от наседавших всадников.

Возможно, ушёл бы Василий Косой с остатками своей дружины, да споткнулся верный конь и, ломая ноги, рухнул на землю.

Василия Косого схватили. Повязали ему верёвками руки и подвели пред светлые очи Василия Васильевича.

   – Так кто же из нас старший брат? – усмехнулся московский князь. – Первым хотел быть, на московском столе хотел сидеть. Будет тебе место на Москве! Но только в яме. Посидишь, ума наберёшься, а там посмотрим, как с тобой далее быть.

   – А не много ли ты себе позволяешь, князь? Одного брата в Коломне в заточении держишь и другого в яму решил посадить. Уж не придушить ли ты нас тайком хочешь?

Нахмурился Василий Васильевич. Горькие слова говорит Василий Косой, не успокоится, злыдень, пока жив будет. Может, дать ему испить чашу с ядом, на том и спор закончить?

   – Меня коришь, а за собой греха видеть не хочешь? Для чего же ты полки собирал? Разве не для того, чтобы со мной и с матушкой моей разделаться? Вот возьму и лишу тебя за это живота!

   – Не посмеешь, князюшка, на брата руку поднять, – засмеялся Василий Юрьевич. – Всеми проклят будешь. Отвернутся от тебя не только ближние бояре, но и собственные холопы. От церкви причастия не получишь. Народ тебя Окаянным назовёт, и уйдёшь с этим грехом в могилу, – зашептал Васька Косой.

И от этого проклятия московский князь похолодел.

   – Не убью я тебя. Но стеречь крепко стану. – И, повернувшись к стражникам, сказал: – Караулить князя пуще глаза. Пускай до Москвы пешком идёт, а если не пожелает, так копьями под седалище подтолкните.

Подошёл тысяцкий и сообщил князю, что пропал воевода Брюхатый. Осмотрели всё поле, но не нашли его среди убитых. А на следующий день великий московский князь узнал: воевода Брюхатый попал в полон к вятичам. Цену за выкуп знатного воеводы назначили огромную, только в Москве и можно сыскать такие деньги. «Ладно, – решил Василий Васильевич, – доберусь до Москвы, а там и выкуп за воеводу отдам».

В Москву Василий Васильевич въезжал победителем. Торжественно приветствовали великого князя басовитые колокола. Василий Юрьевич входил в Москву пленником: был без шапки и бос, руки позорно стянуты за спиной верёвкой. Великокняжеские бармы у Василия сняли, а на груди, поверх рубахи, тяжёлый нательный крест висит.

Москва помнила дмитровского князя другим – Василий Юрьевич въезжал в Кремль на сером жеребце, был хмельной и весёлый, а конь широкой грудью пробивал ему в толпе дорогу к самому дворцу.

Теперь московиты увидели другого человека, униженного и побеждённого. Но глаза дмитровского князя, бесовские, как и прежде, смотрели вокруг дерзко. Василий Косой напоминал волка, припёртого рогатинами в самый угол амбара. Шерсть дыбом, хвост поджат, но стоит ослабить внимание, как жёлтые клыки мгновенно сомкнутся на горле обидчика. И стало ясно московитам, что воля дмитровского князя не сломлена. Стоит отпустить Василия Косого с миром, как соберётся он с силушкой и вновь заявит своё право на старшинство.

Не удивить Москву ничем. Видели московиты Василия Косого стольным князем, теперь привыкнут и к пленнику.

Василий Косой на миг задержался, оглянулся, словно хотел рассмотреть в толпе знакомое лицо. А Прошка, горделиво восседающий на статном аргамаке, в нетерпении ткнул замешкавшегося князя в спину:

– Ну, чего встал, дурья башка?! Сказано тебе, вперёд идти!

Поглазели московиты на необычное зрелище, и стало им ясно, что участь Василия Юрьевича решена. Не отпустит его Василий Васильевич из Москвы, а если и надумает дать свободу, то за городские стены выйдет после принятия пострига.

Вечером от вятичей прибыл гонец, который требовал выкуп за боярина Брюхатого. Теперь просили на шапку серебра больше. Подумал князь и решил дать деньги, но вечером стало известно, что князя Брюхатого порешили и обезглавленное тело привязали к столбу и выставили в поле. Часу не прошло, исклевало изуродованного боярина воронье.

Жаль было Василию Васильевичу умного боярина. И против литовцев воевода постоять умел, и ордынцы за храбрость его ценили, кто же мог подумать, что погибнуть ему придётся от руки русича.

   – Вот оно как! И деньги забрали и боярина живота лишили! – лютовал великий князь. – Ладно, расправлюсь я с ними ещё! Попомнят меня вятичи! Как они к нам, так и мы к ним. Привести ко мне Ваську дмитровского!

Стража привела Василия Юрьевича. Лохмы нечёсаны и спадают на потный лоб, босые ноги избиты в кровь, а кафтан изорван. Глаз сильно косил, и от того взгляд его казался ещё более дерзким.

   – Что? Боярина твоего убили? – зло спросил Василий Косой. Выходило, князь не боялся позора, не стыдился разутых ног, был прежним Васькой Косым: дерзким на язык, с крутым характером.

   – А хочешь, ты за ним пойдёшь? – спокойно спросил Василий Васильевич.

И тон, каким были произнесены эти слова, подействовал, дмитровский князь понял: угрозу князь осуществит.

   – Не посмеешь!.. – с издёвкой сказал Василий Юрьевич. – Не по-христиански это, руку на брата поднимать. Прикажи своим стражам увести меня, лучше в яме сидеть, чем на лицо твоё поганое смотреть!

   – Смотреть, говоришь... на лицо поганое... – угрожающе проговорил московский князь.

В войне побеждает не всегда тот, кто сильнее, а тот, кто беспощаднее. И нужно нанести Ваське Косому такой удар, от которого он уже никогда не оправится.

   – Ты косой на один глаз, а я сделаю тебя кривым на оба. Стража! Выколоть ему глаза! Я хочу увидеть, как его бесстыжие очи упадут на пол!

Стража, стоявшая у входа с бердышами, переглянулась. Не бредит ли государь, видано ли, чтобы князей таким образом наказывать.

   – Ну что застыли?! – взревел от ярости московский князь. – Выколоть Ваське Косому глаза!

Было от чего рындам опешить. Не каждый день князьям глаза приходится выдавливать.

Двое ухватили Василия Косого за плечи, повалили на пол, а Прошка Пришелец вытащил кинжал и попытался выколоть князю глаза. Василий Косой вырывался, орал истошно, ругал великого князя и призывал на его голову всяческие проклятия:

   – Воздастся тебе за твои зверства! Слезами кровавыми сам будешь плакать, попомни мои слова! Ирод! Окаянный! Отпусти меня! Будь же ты проклят!

Василий Юрьевич бился косматой головой об пол, не давался в руки Прошке.

   – Здесь колите! – кричал Василий. – Я хочу видеть всё!

Стражи сидели у Василия Косого на ногах и груди, один из них ткнул кинжалом в глаз. Лезвие рассекло щёку, обильно потекла кровь, заливая рубаху, но глаз смотрел по-прежнему яростно.

Василий Васильевич сердился всё более:

   – Что?! Рука дрожит?! Или мне самому за дело взяться?!

Рында изловчился и сунул заточенный конец прямо в свирепое око и дважды повернул, вываливая на пол тягучую слизь.

   – А-а-а! – орал Василий Юрьевич. – Господи! За что ты послал мне такие муки! За что же, Боже?!

Прошка выколол второй глаз. Василий вдруг обмяк, и больше не шевелился. Был он дмитровским князем, стал слепцом.

   – Что с князем-то делать? – спросил Прохор, вытирая кровавый клинок о полы кафтана.

   – Вышвырните его за ворота, и пускай идёт куда хочет!.. Впрочем, нет, отправьте слепца в Кострому. Там он с братцем своим Шемякой встретится, на пользу это будет Дмитрию. Он подумает крепко, прежде чем на государя руку поднять.

   – А дальше что с ним делать?

   – Отправьте в монастырь, там знают, что с ним делать. А я его более никогда не хочу видеть!

   – Сделаем, государь, – отвечал Прохор Иванович и, поднимая слепца с пола, сказал: – Ну чего развалился?! Слышал, что государь повелел? Давай живее!

Дмитрия Шемяку держали в келье. Только раз после обедни молчаливый монах приносил князю квас и хлеб и так же без слов уходил.

Вот уже пошла вторая неделя заточения, а будто год минул. Каждый день казался длиной в целую жизнь – некому пожаловаться, не с кого спросить. Дмитрий Шемяка понимал, что его нынешнее положение зависит от того, как сложатся отношения между двумя Василиями. А если держат его взаперти, стало быть, московский князь не одолел дмитровского князя.

Дмитрий Юрьевич ждал освобождения и вместе с тем очень боялся: вдруг распахнётся дверь кельи и суровый монах проговорит: «Выходи, свободен, князь».

А это будет означать не что иное, как поражение старшего брата, и отныне властвовать на Москве Василию Васильевичу безраздельно.

То, чего так остерегался Дмитрий Юрьевич, случилось в середине второй недели. Широко открылась дверь, приглашая князя покинуть холодную обитель.

Князь поднял голову с лежанки и увидел монаха. Островерхий клобук напомнил шлем, а ряса походила на кольчугу.

   – Чего тебе надо... ратник?

Монах усмехнулся:

   – Что же ты, Божьего человека от дружинника отличить не можешь? Кончилась твоя тюрьма, князь, выходи во двор.

Монах заговорил впервые. Голос у него оказался густым и приятным.

Князь поднялся с лежанки и спустился во двор. Сразу у ворот Дмитрий увидел одинокого монаха, который неторопливо брёл вдоль стены, касаясь ладонью её шероховатой поверхности. Шаги монаха были неуверенными, и Дмитрий понял, что он слеп.

Его внешность князю показалась знакомой: фигура, поворот головы, длинные и сильные руки. Как он похож на Василия! И когда слепец повернулся, заслышав приближающиеся шаги, Дмитрий не поверил увиденному, повернулся к сопровождавшему его чернецу.

   – Кто этот слепец? – спросил и не узнал своего голоса, боялся услышать ответ.

   – Неужели не узнаешь? – обронил монах сурово. – Это брат твой старший, Василий Юрьевич. Ты уходишь, а он вместо тебя келью займёт. Келья небольшая, но слепцу много места и не надо. А я при нём буду, как и при тебе.

   – Кто же его так? – прошептал князь.

   – По приказу великого князя московского Василия Васильевича.

Хоть и бранились братья частенько, и походами ходили друг на друга, но такого не бывало ещё. Жалость сжала горло Дмитрия, когда увидел он слепого брата. Не было в нём прежней горделивости, достоинства, предстал перед ним жалкий слепец.

   – Брат мой... – выговорил Дмитрий Юрьевич, и слёзы, горькие, горячие, потекли по щекам.

Тихо сказал князь, но Василий услышал, остановился и повернул кровавые пустые глазницы на голос.

   – Ты ли это... Дмитрий?

   – Я, брат, я. – Шемяка сделал шаг навстречу.

   – Посмотри же, что со мной великий князь московский сотворил... Глаз лишил... в монахи постриг. Чем же он не Окаянный?

   – Больно тебе, брат? – жалость с новой силой захлестнула Дмитрия.

   – Не здесь болит, – безразлично махнул монах рукой, – а здесь вот, в самом сердце! – Кривой палец упёрся в грудь. – Темнота теперь вокруг меня. Всё слышу: птицы поют, чувствую, солнышко печёт лицо, а видеть ничего не могу. Сны мне стали часто сниться, не бывало со мной такого ранее, только, что бы и ни увидал, всё кровавыми красками заливает. А сегодня приснилось, будто я, отрок бесшабашный, бегу к реке по лугу. Вода в реке прозрачная, на дне камешки разноцветные, рыбки махонькие плавают, а потом всё это красным застилает, и уже нет ничего. Тьма одна!

Только на мгновение лицо Василия Юрьевича посветлело, сжатые губы тронула лёгкая улыбка. Именно таким Шемяка чаще всего вспоминал старшего брата: удалым и дерзким отроком в рубахе навыпуск. Однако горе вновь легло на лицо Василия Юрьевича, и щёки прорезали глубокие морщины.

   – Всё... ничего уже нет... Ничего... Одна темнота да печаль мне теперь остались.

Только сейчас, глядя на беспомощного и ослепшего брата, Дмитрий понял, как дорог ему Василий. Обнял он его голову, прижал к своему лицу.

   – Обещай мне, Дмитрий, что отплатишь за поругание, – требовал Василий.

   – Обещаю, брат, обещаю.

Монах между тем уже запряг телегу, бросил на неё солому и нетерпеливо поторапливал князя:

   – Князь Дмитрий Юрьевич, в дорогу пора. Великий московский князь дожидается.

   – Ступай... ступай, братец, – дотронулся Василий до лица Дмитрия. – И ни слова обо мне московскому князю, побереги ненависть до времени. И храни тебя Господь! – поднял он руку в благословении.

Дмитрий сел на телегу. Закрылись ворота и навсегда упрятали дмитровского князя Василия Юрьевича. Мирская жизнь осталась позади, в монастырь пришёл старец Дорофей.

Лошадка оказалась хромой, она слегка припадала на переднюю ногу, и чернец, понукая её, повторял одно и то же:

   – Недоглядел. Лошадь подковать надобно. Вот как доеду, так сразу и в кузницу.

Заводить беседу князю не было надобности, и он, укрывшись плащом, переживал увиденное. Потом укачало князя, и он тихо задремал.

Из дрёмы Дмитрия вывела чья-то ругань. Он открыл глаза и увидел, как четверо мужиков тащили девку, которая упиралась, бросалась на землю, руками цеплялась за траву, но они поднимали её и тащили дальше.

   – Эй, мужики, остановитесь! Что вы делаете?! Куда девку тащите?!

   – А ты кто такой?! – выступил вперёд задиристый, небольшого росточка мужичок. – Не обязаны мы перед тобой ответ держать, у нас свой господин имеется.

Мужик крепко держал девку за волосы, и жиденькая бородёнка его строптиво топорщилась.

   – Кто я такой? Князь Дмитрий Юрьевич. – И с усмешкой добавил: – Или не слыхал?

   – Князь Дмитрий Юрьевич? Шемяка? Как же не слыхать, наслышан.

Он отпустил девку, чтобы снять перед костромским князем шапку, а девка, почувствовав в князе неожиданного заступника, с надеждой смотрела на Дмитрия. Увидал её глазищи Дмитрий Шемяка да и обмер. Неужели Меланья?

   – Почему девку силком тащите? – строго спросил Дмитрий Юрьевич.

   – Так известное дело... ведьма! – просто отвечал всё тот же мужик.

И стоявшие рядом поддакнули:

   – Как есть ведьма. Сами видели, как она в чёрта обращалась в полнолуние.

   – А потом и над селом летала и чёртову траву собирала.

   – Куда же вы её тогда тащите? – ужаснулся Дмитрий.

   – Сруб мы на берегу поставили осиновый. Его нечистая сила боится. Вот со всей округи ведьм ловим и в этот сруб запираем. Эта ведьма последняя... двенадцатая. Потом сруб подожжём. Мор начался. Бывалые люди сказывают, что в этом наговоры ведьмины повинны.

   – Отдайте мне её, – заступился за девку князь. – Я вам заплачу. Вот горсть серебра... за неё даю!

Мужики переглянулись, походило на то, что предложение князя их заинтересовало. Они чесали затылки, тихо переругивались, поглядывая на девку, а потом всё тот же мужичонка подошёл к князю и сказал:

   – Ладно, князь Дмитрий, забирай девку-ведьмачку. Твоя она! Сыпь сюда серебро, – подставил он шапку. – А мы походим ещё по округе, другую поищем. В селе-то знают, что привести мы её должны, несподручно пустыми возвращаться. А ты этой девки оберегайся, князь, беду она принесёт. Посмотри, какие глазищи.

Мужики ушли, и долго ещё была слышна их брань – видно, никак не могли по справедливости поделить серебро, а Меланья стояла на обочине, не веря в своё неожиданное освобождение. А может, на этот раз помогли ей тёмные силы?

   – Ну что стала? Садись на телегу, Меланья, дальше поедем. А меня ты помнишь? – спросил Шемяка, когда девка села рядом на солому.

   – Помню, – смиренно отвечала колдунья. – И тебя помню, и братца твоего помню... Дмитрия Красного.

Разрумянились щёки у девки, видно, совсем оправилась от страха и прошлое вспомнила.

   – Ну вот и ладно. К брату я сейчас еду, Дмитрию, может, возьмёт он тебя в дворню. Как же ты в колдуньи-то попала? – удивился Шемяка.

   – После того как вы отъехали, выгнал меня хозяин. По дорогам ходила, милостыню просила. Потом в селе одном приютили, а там вдруг мор начался, вот меня и стали в этом винить, а я ни в чём не повинна.

За всё время чернец не проронил ни слова, сидел будто немой. Только сделался ещё угрюмее, думал своё: «Конечно, не по-христиански безвинную душу губить. Но и какой прок с собой брать? Не приживётся она. Это как ласточка из чужой стаи – каждая её клюнуть норовит. Трудно ей будет жить». И он в сердцах огрел лошадку кнутом. Животное обиженно фыркнуло и быстрее заработало ногами.

Князь тоже погрузился в свои мысли. Свадьба была расстроена: вместо веселья Василий Васильевич продержал его в яме. И не до праздника будет до тех пор, пока боль от обиды не уляжется.