Текст книги "Капризы неба (СИ)"

Автор книги: Евгений Бриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глен распечатал «Стереосон» и отнёс его в библиотеку (именно там заседала комиссия) ровно за пять минут до полудня. Он оказался последним участником из пятидесяти прошедших в финал. К вечеру жюри ознакомится со всеми работами и определит победителя. А пока – ожидание.

– Чем займёмся? – спросил Константин, когда вся компания встретилась в условленное время на условленной палубе. Все, кроме Леонида, но его пока никто не причислял к компании. – У меня есть предложение, от которого не отказался бы даже ботаник во время сессии – опробовать весь спектр услуг на этом лайнере. По крайней мере, бесплатных.

– Вполне разумное предложение, – поддержал Усмаков. Все остальные закивали с довольными лицами.

– Ты с нами, индивид? – поинтересовался Раков персонально у Глена.

Тот усмехнулся, заглядывая через линзы в маленькие глазки Константина. Из-за очков они казались ещё меньше.

– Давно ты меня так не называл. Я присоединюсь к вам позже, у меня ещё есть одно не отредактированное дельце. – Глен бросил взгляд на вход в палубное кафе.

Раков всё понял, именно такого ответа он и ждал.

– Окей, Казанова, только закончи свои дела к обеду, чтобы было, кому нам его принести.

– Спалил контору! – Усмаков обнял Карину и потащил её к лестнице.

– Что ты имел в виду? – спросила Рая у Константина, когда Глен скрылся из их поля зрения за дверьми из матового стекла.

– Глен положил глаз на официантку и хочет её отшлифовать как достойный публикации роман, – объяснения взял на себя Серж. – Я правильно понял, Кенст?

Ракову оставалось лишь согласиться. Хоть Рая старалась и не подавать вида, что данное обстоятельство её как-то покоробило (а было из-за чего коробить: заинтересовавший её парень не только не присоединился к ним, так ещё пошёл добиваться другую девушку), Костя это заметил, но тоже не подал вида. Он ещё не созрел сам и не подготовил Раю к следующему запланированному шагу в их отношениях – трансформации дружбы в нечто большее. Даже в таких вопросах Костя Раков предпочитал ждать, пока плод окончательно созреет, жутко боясь сорвать его неспелым и кислым – обычно именно такими бывают физиономии близких подруг, которым парни предлагают подобную трансформацию отношений.

Пока множество компаний молодых (и не очень) литераторов (и не совсем литераторов) насыщались благами круизного сервиса, Глен в очередной раз выбрал сервис от бармена Шкурова. Высокий смуглый усач уже запомнил завсегдатая и с нескрываемым любопытством спросил:

– Парень, ты всегда такой настойчивый?

– Ты ещё не видел меня настойчивым. Особенно, когда я проспиртован как надо.

– Думаю, мне не стоит тебе наливать что-то крепче вишнёвого сока.

– Я жду от тебя как раз обратного.

– Хорошо. – Шкуров всем корпусом навалился на барную стойку и приблизился к Глену. – Только сначала запишись в список претендентов и ожидай своей очереди. – Он дьявольски быстро наполнил бокал виски с колой и подвинул его на край. – А пока можешь выпить, как приглашённый гость-наблюдатель в фанклубе Вероники Барковой.

Выпивка, поданная под щепоткой перца, не всегда приходилась Глену по вкусу, но Шкуров был для него слишком абстрактным явлением, почти как тень незамеченного прохожего на улице, чтобы обращать внимание на его реплики. Он взял бокал и прежде, чем успел опустошить его, заметил за дальним столиком в углу зала фотографа-художника издательства.

– Наслаждаешься штилем? – Глен без приглашения присел рядом.

Леонид обречённо вздохнул, одарив усталым взглядом Глена, и продолжил созерцать безмятежную картину за окном.

– А что ещё мне остаётся делать? Жизнь несправедлива и главный вопрос в том, когда именно ты это заметишь.

Глен понимающе кивнул.

– Ты не согласен? – почти возмущённо спросил Леонид, восприняв кивок за издёвку.

– Я не в том положении, чтобы спорить с тобой, – Глен отпил виски. Он пока сам не понял, что именно имел в виду – их физическую разницу или разницу в степени опьянения в данный момент времени. Скорее всего, и то и другое.

– Да, – продолжил художник, с трудом, но чётко выговаривая слова. – С этим и я не стану спорить. У тебя есть всё, а у меня лишь работа для пропитания. А всё лишь потому, что я живу сидя, а ты стоя. Вот такая несправедливость у меня. Хотелось бы услышать о твоей.

Глен отпил ещё немного из своего бокала и непомерно долго смаковал этот глоток. Так он выгадал себе немного времени, чтобы придумать подходящую несправедливость.

– Жизнь, похожая на чужой сон, – сначала его самого испугала подобная идея, словно кем-то озвученная через его голос, но постепенно он понял, что идея не так и далека от истины, если копнуть глубже.

В этот раз понимающе кивнул уже Леонид. Впрочем, Глен был уверен, что тот ничего бы не понял даже будучи в трезвом уме.

– Если так, то беру свои слова обратно, – сказал художник. – Твоя несправедливость солиднее моей.

Наконец, в зале появилась та, ради которой они двое были готовы торчать в этом кафе до утра, а возможно, даже отправиться в кругосветное путешествие, лишь бы не покидать палуб «Эклиптики». У Глена не осталось сомнений насчёт своего собрата по несчастью, когда он заметил его пламенный взгляд, пробивающийся сквозь запотевающие линзы и пелену опьянения.

– А ты чего так смотришь на неё? – пламенный взгляд собеседника заметил не только Глен. Леонид походил на бульдога, у которого намеревались украсть припасённую в будке кость.

– Я встал в очередь по совету бармена, мне можно, – отшутился Глен. – Она же не твоя собственность.

– Была бы моей, останься я полноценным человеком.

– Полноценность человека не определяется наличием у него ног.

– Ошибаешься! – едва ли не закричал Леонид. Но быстро успокоился. – Ладно, не будем о сложном. – Он посмотрел, как Вероника приступила к работе, нарочно игнорируя их столик. Она лишь бросила секундный взор, когда вошла, но он оказался искрой, способной разжечь пожар. – Мы оба ей не интересны. И в этом мы равны.

Глен мысленно проводил Веронику за горизонт своего обозримого будущего. А всё, что оказывается за этим горизонтом, как правило, теряет всякую ценность. Пока его жизненный опыт не ведал случаев, когда бы мимоходные интересы и увлечения как-то сказывались на следовании к намеченной цели оставить собственный след за горизонтом времени. Плывущее по волнам послание в бутылке, чей автор давным-давно стал историей. Но сейчас Глен с каждым вздохом ощущал ядовитый привкус одолевающего его увлечения и ничего не мог с ним поделать. Ни задержать дыхание, ни сбежать в морскую пучину.

– Ты думаешь о том, как выбросить её из головы? – неожиданно спросил Леонид. – Лучше выбросись за борт сам. Я испытал все гуманные способы – безрезультатно.

– В неплохой компашке я оказался. Предсказательница будущего, телепат и девушка, сводящая с ума. Не хватает лишь пиратов, морского чудища и хэппи-энда для дешёвой истории в бумажной обложке.

– Я готов поверить во всё перечисленное, кроме хэппи-энда. Похоже, нам с тобой его никто не прописал.

Глен повернулся к Леониду и на полном серьёзе произнёс:

– Значит, надо написать его самим.

Художник усмехнулся:

– Непременно. Как я не подумал раньше.

– Зря надсмехаешься. Мы сами хозяева своих судеб, а те, кто считает иначе, просиживают задницы как зрители на спектакле, в котором им, на самом деле, были отведены главные роли. Синдром фаталистов, знаешь ли.

– И что ты предлагаешь?

– Я же сказал – бороться.

– По-твоему, это гарантирует положительный результат? – не унимался Леонид.

– Нет, но так ты, по крайней мере, будешь знать, что сделал всё возможное, – Глен отпил ещё виски. Каждый глоток придавал ему уверенности и раскрепощал.

– Ты забыл добавить в нашу компашку себя – старца-философа, скрывающегося под гримом молодого рокера. – Художник улыбнулся и вновь посмотрел в сторону бара. – Ты думаешь, я не пытался ничего сделать? Но я бессилен встать с этого кресла и взять то, что мне надо. Это физический барьер, непреодолимый. Тебе не понять.

Глен не стал настаивать, в конце концов, ему действительно было не понять. Он мог лишь представить, но всякое представление без практического опыта – всего лишь мысль без формы. Беззвучная имитация игры на гитаре без струн.

– Суметь забыть – ещё одна из форм борьбы, – сказал Глен. – Советую заняться её реализацией.

Леонид что-то пробормотал в ответ и уткнулся лицом в лежащую на столе руку. Глен допил виски и неспешным шагом направился к выходу. На какое-то время (а может, и навсегда) он решил отказаться от пряного меню, именуемого душевными муками, заменив их муками творчества. Его сердце по-прежнему было таким же пустым, как и оставленным им бокал на столике палубного кафе.

Глен вернулся в каюту, лёг на кровать и стал развивать сюжет едва дописанного рассказа, постепенно превращая его в большой роман. Такие процессы он называл взрослением произведения – когда из первоначально маленькой идеи на свет появлялось нечто увесистое и многостраничное. А в этот раз идея развилась в считанные минуты, будто её напичкали гормонами роста. Впрочем, так и было. Глен знал, что лучший помощник для писателя – это жизненный опыт. В периоды активного приобретения различного опыта автор невольно переносит его на поверхность рабочей бумаги, тем самым вплетая частицы своей жизни в строки придуманного мира. В результате рождается роман – не что иное, как слоёный пирог из правды и вымысла. Читатель должен воспринимать его единым целым, не различая слоёв. Для этого автору требуется пропитать пирог и обильно полить его увлекательным сюжетом.

Отправляясь в путь, перво-наперво писатель обязан вооружиться сетью – наблюдательностью. Именно она наполняет жизненный опыт живительной влагой, делая его полезным для дальнейшей работы. Путешествие на круизном лайнере, организованном издательством с эффектным названием, встреча интересных людей, цунами чувств и философские беседы двух мучеников бренного бытия на фоне безмятежного моря – вот что Глен обнаружил в своей сети на исходе первых суток пребывания на «Эклиптике». К слою правды он добавил заготовку, поданную внутренним творцом – наделил издательство способностями, в полной мере отражающими его название. А дальше начался процесс пропитки и слияния. На самом деле, правда и вымысел – идеальная пара. Они притягивают друг друга, как и положено всяким противоположностям. Порознь они как будто неполноценны, как два человека, бредущих по бульвару в одиночестве. Один из них слишком сер и незаметен, а другой чересчур ярок и вычурен.

И, разумеется, персонажи обретают плоть на страницах фантазий тем явственнее, чем реальнее представление о них у самого автора. Зачастую их плоть клонируется от существующих людей, в большей или меньшей степени подвергаясь модернизации и изменениям. Для своего будущего романа Глен не стал рыться в сундуках и шкафах подсознания в поисках скелетов для персонажей, они и без того неустанно сыпались на него со всех палуб. Девушка, предсказывающая будущее, колоритный заместитель главного редактора, сводящая с ума официантка и калека-художник с разбитым сердцем и по совместительству брат Глена по несчастью – неплохой стартовый набор. Конечно же, сам Глен. Зачастую он ограничивал себя во всём, что касалось наделения главного героя его собственными качествами, но данный случай стоял особняком. История про литераторов, раскрываемая глазами одного из них – разве можно было в таком спектакле ограничиться лишь ролью сценариста за кулисами? Непростительная роскошь.

Остаток дня Глен провёл в каюте с ручкой и блокнотом. На двери висела табличка «не беспокоить». Это относилось и к времени – оно и не подумало хоть раз напомнить Глену о своём существовании, отчего он изрядно удивился, когда в каюту едва ли не ворвался Раков.

– Что ты разлёгся?? Церемония начинается через пятнадцать минут в банкетном зале, а ты ещё даже не взял костюм! – на самом Константине буквально сиял тёмно-синий смокинг, надетый поверх белоснежной рубашки. Образ завершала чёрная бабочка.

Сначала Глен подскочил, испугавшись возможного опоздания, но быстро успокоил себя мыслью, что ничего страшного не случится даже в случае неявки.

– Ты теперь выполняешь функции моей мамочки или просто агента?

– Тебе не по карману ни то, ни другое, поэтому я альтруистически взял на себя всего лишь полномочия товарища по перу.

– Ай, ладно, пойду так. – Глен уселся на край кровати и махнул рукой.

– Так?! Только если сядешь подальше от меня. Есть правила, дружище...

– Сяду в стороне. Ты верно подметил – шанс победить ничтожно мал.

– Теперь ты так заговорил? – удивился Костя. – Что же сдуло прежнюю спесь? На море вроде безветренно.

– Зато я посмеюсь над сорока восьмью болванами в смокингах, вырядившимися как павлины только ради того, чтобы поаплодировать победителю, – и, подумав, он добавил: – А если повезёт, буду смеяться над сорока девятью.

– Овощ тебе в помощь. – Раков кивнул Глену идти за ним. – Что в простонародье означает «ну и хрен с тобой».

На подходе к банкетному залу они встретились с остальными. Пожалуй, лишь белокаменное лицо Хромова никак не изменилось, увидев Глена. Все прочие лица, даже незнакомые, выражали разнообразную палитру чувств – от банального удивления до изумления и полярного ему высокомерного отвращения. «Что уставились?» – говорило им всем лицо Глена.

– Оу, ты решил выделиться из толпы? – первой заговорила Рая. Она первая и заметила их.

– Непомерное желание выделиться – одна из главных черт Глена, – тут же выступил Раков с собственным объяснением. – Он способен прийти в свитере на пляж, лишь бы отличаться от общей массы.

– Теперь отныне за всеми ответами обращайтесь к моему адвокату. – Глен представил Ракова почётным хлопком по плечу.

Несмотря на угрозы дистанцироваться подальше от Глена, Константин сел рядом с ним. Глен же своё слово сдержал и занял одно из самых неприметных периферийных мест в зале. Хромов и Рая поддержали компанию, Усмаков же ринулся ближе к центру, даже не попытавшись побороть в себе врождённый инстинкт быть в центре всеобщего внимания (вот кто на самом деле всегда стремился выделиться). Карину никто не спрашивал, Серж взял её с собой как бесплатное приложение.

В следующие полчаса последовала процедура пыток, обычно дипломатично именуемая вступительными словами организаторов, не забывающих, само собой, поблагодарить спонсоров и главного мецената-литературоведа, пожелавшего остаться неназванным. Глен пожалел, что не остался в каюте. По крайней мере, там он бы использовал время с пользой. Но вскоре события стали развиваться таким образом, что он невольно забыл о временных неудобствах и скучных минутах. Без лишних прелюдий и напыщенных предисловий Иван Богданович сразу приступил к оглашению призёров и победителя. Зал замер, морской воздух пропитался напряжением и привкусом разбитых надежд – все понимали, что победит лишь один и многие предпочли смириться с мыслью, что не станут этим счастливчиком. Третье и второе места заняли совершенно незнакомые Глену люди. Особой радости они не выражали, особенно серебряный призёр. Ему не хватило одного решающего шага до заветной победы. Именно он как никто другой понимал в тот момент горькую истину, что второй – это всего лишь первый из проигравших.

А затем наступил кульминационный момент вечера. Никто не ожидал услышать это имя, даже он сам, несмотря на браваду перед конкурсом. Если честно, в глубине души он даже не желал себе победы, зная, какие обязательства она сулит – открыть лицо, выступить с речью перед толпой завистников и стать объектом кулуарных сплетен.

– Победителем конкурса с преимуществом всего в один голос становится...Глен с рассказом «Стереосон»! – торжественно объявил заместитель главного редактора. – Прошу выйти на сцену.

Отсутствие смокинга его заботило значительно меньше, чем отсутствие привычной маски. Но выйти пришлось. Оценив внешний вид победителя во время крепкого рукопожатия, Иван Богданович прикрыл улыбкой ворчание сквозь зубы о том, что это неуважение к организаторам. Ему предстояло замять эпизод как можно мягче. Поэтому в микрофон он сказал совсем другое:

– Не зря жюри отдало должное самобытности этого молодого автора. Она бьёт из него как фонтан, проявляясь даже во внешнем виде!

Жиденькие аплодисменты утопали в перешёптывании нескольких десятков голосов. Иван Богданович всучил Глену медаль и грамоту бирюзового цвета.

– Повешу в комнате над диваном, – прошептал Глен, чем лишь усугубил недовольство заместителя главного редактора.

– Поднимайтесь на верхнюю палубу, чтобы получить свой приз, – всё так же торжественно известил Иван Богданович в микрофон.

Глен помахал грамотой сначала своим товарищам с задних рядов, потом разглядел в центре мрачную физиономию Усмакова, резонирующую с жизнерадостным лицом Карины (будто именно она выиграла конкурс). Ну и как же такое мероприятие без штатного художника – Глен разглядел в толпе Леонида, после чего поспешил ретироваться.

В коридоре его уже ждали. Человек в голубой рубашке и коричневом костюме сказал, что сопроводит Глена до кают с призами. Ещё один закулисный штатный сотрудник, подумал Глен.

– Вот мы и пришли. – Первые слова этот сотрудник проронил лишь на верхней палубе. – Выбирай каюту.

Три двери выглядели абсолютно одинаковыми, что превращало выбор в банальное тыканье пальцем наугад. Хотя нет, перед тем, как открыть вторую каюту, Глен почему-то передумал. Внутреннее чутьё, интуиция и всё в таком роде заставили его изменить решение и открыть каюту номер один.

Каюта №1

С порога она напоминала всего лишь рабочий кабинет с письменным столом посередине, за которым босс солидной фирмы решал большинство вопросов росчерком шариковой ручки или разговором по телефону. Но стоило лишь Глену переступить порог, как всё изменилось.

Нет, кабинет остался прежним, но в него Глен вошёл не налегке, а с увесистым чемоданом возвращённых воспоминаний. Он вспомнил всё, что предшествовало его очередному появлению на трапе «Эклиптики» (ключевое слово – очередному). Начиная со дня, когда «Боги иллюзий» завербовали его в качестве штатного сотрудника и заканчивая последним разговором с Палмером на морском экспрессе в альтернативном будущем Вселенной «Капризов неба». Мог ли он тогда подумать, что так глубоко увязнет в этом рассказе без всякой надежды найти выход? Он не успел ничего проанализировать, потому что сидящий за столом «босс» оказался Главным редактором издательства с вполне земным именем Порфирий Николаевич (так гласила табличка возле монитора). Заметив вошедшего Глена, он откинулся на спинку кресла и довольно покачал головой:

– Ты умеешь открывать правильные двери. Только тогда встаёт вопрос: как ты умудрился попасть в плен ирреальности? Ведь в твоих руках находилась власть над ней. Но, похоже, ты потерял все свои козыри в тот момент, когда впервые прочитал «Творческий круиз» и познакомился с Альтер-Гленом.

Глен не решался подходить ближе, поэтому неловко потоптался на месте.

– Ты ничего не ответишь? – спросил Порфирий Николаевич.

– Вы уже ответили на свой вопрос. Думаю, мне известно меньше вашего, чтобы оспаривать что-то.

– Да. На самом деле, ты не знаешь и толики той правды, которая привела тебя в этот кабинет. Тебе она покажется жуткой, ужасной, но важно лишь то, что ты всё-таки добрался сюда. Не топчись как первокурсник на встрече с ректором, присядь на диван.

Глен устроился на чёрном кожаном диване и тут же ощутил некоторое облегчение. Словно сбросил не только вес туловища с ног, но и вес довлеющей разгадки, которая, наконец, спешила отрыть себя устами ещё одного торговца истинами. Доктор Орехов, Палмер, теперь вот нарисовался Главный редактор, которого никто никогда не видел и, возможно, сейчас его тоже здесь не было. Последнее время Глен перестал верить вообще кому бы то ни было и самому себе, в первую очередь. Он мог сравнить себя с пилотом гоночного автомобиля, полностью потерявшего управление. В таких случаях пилот становится пассажиром, как и Глен стал пассажиром своего персонального авто. Теперь он не определял направление, скорость и не выбирал музыку, он всего лишь смотрел на проносящиеся за окном декорации и слушал нескончаемую запись чужих голосов.

– Прежде всего, ты не Глен вовсе, – продолжилось воспроизведение голоса.

– Замечательно. Почему вы не сказали мне об этом лет двадцать пять назад?

– Всё не так просто. Ты осознанно пошёл на Материализацию и установил правила своего возвращения. Мы не трогали тебя все эти годы, чтобы ты сам нашёл выход.

– Так, сперва кто такие «мы» и куда я должен был найти выход?

– Заходя сюда, ты вспомнил все свои деяния, включая бесплодные поиски третьей типографии. Усекаешь, о чём я?

– Вы оттуда?

– И ты тоже. Только ты стёр себе память перед погружением. Но мы это быстро исправим.

«Исправят, конечно. Для них человеческий мозг это DVD-проигрыватель, куда можно загрузить диск с любыми воспоминаниями, принципами и убеждениями. Орехов, только хуже».

– Двух переубеждений, что я это не я вовсе, слишком много для одного дня.

– Так уж вышло, что ты оказался марионеткой в руках тобою же созданного персонажа. Вынужден был спасаться, используя великую силу перевоплощения. Вспомни, ты считал себя Аркадием Джининым. Точно так же ты влез в шкуру Глена перед тем, как спуститься на ступень ниже.

Глен сдался. Он устал, в его разум влилось уже столько лжи, что правду стало неимоверно сложно фильтровать.

– Так кто же я такой?

–.Этот вопрос не зря мучил тебя всю жизнь. Только его корни ты начал искать не оттуда – они уходят не вниз, а вверх. Ты – сотрудник нашей организации «Мёртвый штиль», именуемой обитателями нижних слоёв третьей типографией. Наша задача заключается в мониторинге жизнедеятельности материалов – тех, кого мы наделяем плотью и отправляем в мир материи.

– В третьей типографии работают...души?

– Людским языком нас так и называют. Каждый из нас в своё время пережил период нахождения в темнице – в теле, со стёртой памятью. Это своеобразный ритуал посвящения для всех желающих работать в «Мёртвом штиле». Многим приходится повторять этот ритуал многократно, пока они не научатся контролировать свои мирские желания и похоть. Но большинство и вовсе недостойны жить вне телесных оболочек, поэтому нам приходится раз за разом конструировать для них плоть, стирать память и интегрировать в царство твёрдой материи. Такая процедура именуется Материализацией.

Глен почесал затылок – грешная плоть зачесалась, едва о ней зашла речь.

– Чувствую себя прихожанином в церкви, – сказал он. – Меня отправили сюда в воспитательных целях?

– Не совсем. Ты работал у нас стажёром, тебе ещё предстояло много лет добиваться статуса рядового работника, но ты решил пойти ва-банк и доказать всем недоброжелателям и прочим небожителям, что сможешь найти выход из лабиринта человеческих судеб за двадцать семь лет. Именно в таком возрасте в своё время сумел выбраться один из наших старейшин. Теперь двадцать семь лет – это гроссмейстерская отсечка. У тебя получилось за двадцать пять, во многом, конечно, тебе повезло, ты мог на долгие десятилетия увязнуть в низших слоях, но везёт сильнейшим. Ты это доказал, поздравляю.

Глен не знал в полной мере, стоит ли ему радоваться столь сомнительному достижению. Вряд ли кого-то воодушевит знание о низменности и вторичности материального мира, всех его благах и удовольствиях.

– Выходит, вся моя жизнь – постановка? Показательные выступления?

– Мы не прописывали тебе судьбу, тогда бы не было никакого смысла в испытании.

– А другим прописываете? Как же они смогут выбраться? Поезд проедет лишь там, где проложен путь – так ещё Макаревич пел. Если вы в курсе.

– Тебя ведь научили базовым знаниям о мироздании в издательстве «Боги иллюзий»? Тогда почему ты спрашиваешь о таких вещах? У всех персонажей есть возможность выбраться наружу, а люди это те же персонажи, только с кожей, кровью и настоящими эмоциями. К тому же, – уточнил Порфирий Николаевич, – у каждого человека прописано до нескольких десятков линий судьбы. А по какой из них двигаться решает, как правило, лишь он сам.

«Всё верно, ты ведь и так об этом знал. Не пытайся убедить себя, что не знал».

– А люди, которых я встречал, кто они? Изначально прописанные герои или случайные пролонгеры?

– Давай по порядку. Лео – наш агент, забравшийся в шкуру инвалида, работника издательства с заранее предопределённой судьбой. Мы отправили его, чтобы в какие-то моменты упрощать твои поиски, а в какие-то усложнять. Главным орудием воздействия на тебя была ментальная связь, через которую он подбрасывал тебе кучу идей. Но он, как и все, ничего не помнил, однако ничем не рисковал. В конечном итоге его ждало неминуемое возвращение.

– Мы знакомы с ним там, наверху?

– А как же, вы очень близки. Что мы перенесли и в Материализацию. Я про ментальную связь.

– Хорошо, – «ничего хорошего». – Вероника?

– Дополнительное приложение к образу Леонида. Заблудшая душа, которой мы подыскали вполне подходящую роль в спектакле.

– Иван Богданович Богомаз?

– Он постоянно находится в оболочке, его работа контролировать работу издательства – нашего представительства на твёрдой Земле, как ты уже понял.

– Да, а ещё я понял, что вы наделили его говорящей фамилией. Хорошо, мои товарищи по перу, встреченные на лайнере?

– Хм, тут стоит выделить кое-кого. Но все они – кандидаты на скорое всплытие. Однако наше внимание пристально приковано лишь к одной персоне – девушке, способной видеть переплетение реальностей. Это крайне редкий дар, не прописываемый заранее. Мы использовали его в сюжете твоего материального существования, чтобы наводить на верный ход мыслей.

– Рая...Наказанная интеграцией в собственный рассказ за какое-то там литературное искушение. Так выражается ваше «пристальное внимание»?

– Ты смешиваешь форму с содержанием. Истинной Рае Райс никогда ничего не угрожало.

– Почему же вы её до сих пор не вытащили? Ждёте, когда она сама найдёт выход?

– От неё это не потребуется. Дар – вот её выход. Он проявился лишь в этой жизни, ведь до этого ничего подобного за ней не наблюдалось. Но если уж проявился, то навсегда.

– Получается, Палмер не ошибся в своей теории о наслоении миров? Неужели он и впрямь настолько умён, что сам догадался?

– Он умён, бесспорно, но ты ему помог в создании этой теории, когда застрял в его вотчине – анабиозе, прихватив с собой уйму полезного материала. Информацию о Рае Райс в том числе. Палмеру удалось воспроизвести литературную копию Раи и изучить её способности улавливать наслоения.

Глен почувствовал, что его почему-то сильно волнует дальнейшая судьба Палмера. То ли эти чувства рождала подсознательная ответственность за тех, кого мы создали, пытались приручить, но в итоге сами были приручены ими, то ли всё объяснялось банальным желанием ответной мести. На такую же ответную месть, которую в некоторой степени применил Палмер, узнав правду о себе.

– Ну, а самого Палмера вы часом не собираетесь извлекать? Зачем пропадать такому башковитому сотруднику?

– Ты не понимаешь, Палмер – это абстракция. Искусственно созданная оболочка без начинки. – Голос самого Главного редактора Глен ещё с начала диалога стал воспринимать как некую абстракцию. – Ты можешь создать сотню персонажей и наделить их недюжими умственными способностями, но ни одного из них ты не наделишь душой. А таким нет места наверху. Собственно, таким не должно быть места и на Земле, поэтому мы и открыли свои филиалы в виде издательства и ряда прочих организаций. Но, как тебе известно, вместе с плотью передаются и все сопутствующие искушения. Люди всегда будут грешить, и глупо мешать им в этом.

«Они знают всё о тебе и твоих тайных похождениях, но, тем не менее, собираются присвоить тебе статус сотрудника».

– Почему ваша организация называется «Мёртвый штиль»?

– Потому что мы считаемся пограничным пунктом между бушующим морем человеческих страстей и небесными высотами надматериального мира. Это именно то место, где небо впадает в море. В ту его часть, на которой всегда мёртвый штиль. Горизонт бытия – место встречи для всех воплощений человеческих душ.

– А, ясно... – «Если тебе хоть что-то ясно, почему я вижу в твоей голове только большую чёрную дыру без малейших признаков жизни?».

– Отлично, в таком случае не будем больше терять времени на разговоры. – Главный редактор встал из-за стола и лишь сейчас Глен определил его полутораметровый рост и неказистые коротенькие ножки. Разве столь влиятельная душа не могла подобрать себе более комфортабельную клетку?

– У меня последние несколько вопросов, – поспешил вставить Глен. – Когда я вернусь из Материализации, я буду помнить жизнь в этом теле?

– Воспоминания – святая собственность души. На них никто не сможет покуситься. Даже если ты вздумаешь посетить Землю опять, воспоминания обо всех прошлых жизнях останутся на хранении у нас, и ты всегда, вернувшись, сможешь забрать их и прожить лучшие моменты в так называемом Стереосне. Это персональное путешествие в мир воспроизводимого прошлого. Теперь ты понимаешь, откуда к тебе в голову пришли названия твоего рассказа? Из глубин подсознания, где ещё оставались частички нетронутых воспоминаний.

– А книга «Мёртвый штиль», написанная Георгием Джининым? И сам старик? Он, как и Палмер, лишь абстракция?

– Именно. Однако он узнал о твоём существовании и про издательство тоже. Ему удалось увидеть многие события твоими глазами, о чём он и написал в скрытых главах. В санатории все это воспринимали лишь побочными эффектами от сплит-погружения. Возможно, со временем старик и сам поверил бы в это, но ты решил вмешаться по полной и извлёк его из рассказа.

Ещё один вопрос, который Глен не мог оставить без внимания перед уходом. Кого же он отправил на самом деле в реальность в 1986 год? Он так и спросил. Главный редактор хитро улыбнулся и ответил не сразу.

– Ты был прав, озадачившись этим вопросом. Замыкание временного круга – один из запланированных элементов твоего испытания. Тебе предстояло не только найти выход в третью типографию, но и вернуть своего персонажа в прошлое. Для этого нам и понадобился дар Раи Райс, с его помощью мы создали сложную сюжетную модель.

– Постойте, – запротестовал Глен, – но ведь Лео говорил, что я извлёк не себя, а придуманного персонажа – Георгия Джинина. Неужели мы с ним и впрямь один человек?

– А чему ты удивляешься? Ведь даже согласно идее твоего «Санатория», Джинин в прошлой жизни был тобой.

– Это так, но...Вы сказали, что его извлечение – запланированная часть испытания. Получается, этот персонаж, как и вся история «Санатория», были придуманы вами заранее?