Текст книги "Операция "Невозможное" (Лето и осень сорок пятого)"

Автор книги: Евгений Белогорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 87 страниц)

Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.

Предсказания Фимса о грядущее поражение на выборах, породило у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, «кавалер ордена Башмака» затворился в своих апартаментах, вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как дезавуировать черную неблагодарность нации.

Вскоре графин опустел, но господин премьер, так и ни на йоту не продвинулся в своих поисках. Бренди давно уже бурлило в крови «первого британца», но долгожданное озарение так и не наступало. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все свои старания, он никак не мог связать воедино.

Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс.

После очередного глотка бренди, по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал охваченный неуемной жалостью к себе.

Увидь его в этот момент кто-нибудь из посторонних, и монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что им можно было напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии но, ни как не врагов британской империи.

Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек катящиеся градом слезы, громко шмыгая носом подобно маленькому первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и исполнительности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.

Сколько продлилось душевное очищение британского премьера сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим, началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа Гилберта Честертона.

Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая различной литературы.

– «Где умный человек прячет сорванный им лист? В сухом лесу. А тело убитого человека? На поле боя» – доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил её, но по прошествию времени забыл и вот теперь вспомнил это изречение вновь.

Охваченный внезапным озарением он вскочил из-за стола и стремглав бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь своего бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.

С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг одну невзрачную папку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов, «Совершенно секретно, только для высшего руководства империи».

Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: «Операция Клипер», отпечатано в одном экземпляре». В папке находился черновой вариант плана войны Британии с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.

Идея войны со Сталиным после разгрома Германии, зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда, он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропали даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.

Зная, как непопулярна в сознании народе новая война после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключение сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи.

Подобно мухе случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым прошедшим месяцем войны, уверенно набирая силы. Последней каплей переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.

Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически, возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалось в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона.

Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жесткий, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны, легла на стол Уинстона Черчилля.

Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам, два внезапных удара, в центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения, заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии и при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.

На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц, максимум полтора месяца. По истечению этого срока, они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.

Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении план операции «Клипер» на совещании начальников объединенных штабов, фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к ней. Начальника Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американских войск, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от её рассмотрения и отправить план в архив.

Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало её внутреннему содержанию и потому, было переименовано Черчиллем с незатейливое «Клипер» на дерзкое и звучное «Немыслимое».

Именно в реализации «Немыслимого», Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу её неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести более весомую и убедительную агитацию в свою пользу.

Наконец-то запущенные в действие, мозги лидера британской нации заработали, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего за каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период.

Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время, от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.

Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека, перед ним сидел совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения уверены и решительны.

– Позвоните военным, Бригс и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного – многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.

– Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? – осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.

– Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции «Клипер», точнее «Немыслимое», – поправился премьер, – он должен его хорошо помнить.

Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала, и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции «Клипер» и был очень огорчен сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.

– Что-нибудь ещё, сэр?

– Позвоните лейтенант полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним сегодня говорили, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока, я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.

– Понятно, сэр – перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.

– Завтра мне нужна встреча с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.

– Очень точно подмечено, сэр.

– И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне нужно с ним поговорить в самое ближайшее время.

– Будет исполнено, господин премьер-министр – заверил своего патрона секретарь.

Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевший свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона, старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как представить их официальной огласки.

Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончание ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары и переполненный энергией Черчилль, заговорил.

– Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает главенствующее положение. Мы никак не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.

– Понятие «любой ценой» имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помниться, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто кроме лиц запятнавших себя в сотрудничестве с немцами не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствии во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов, наглядный тому пример.

– Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они контролируют чисто техническую сторону дела но, ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД, они проголосуют так, как будет нужно Сталину – уверенно вещал Черчилль.

– И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? – осторожно спросил собеседник.

– Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой стране. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случаи необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!

– Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране – прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко. Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны – с опаской молвил Стэмплтон.

– Риск в борьбе с русским всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.

Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.

– Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться решить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Да сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, какими бы ни были значимы успехи Сталина в Европе, он вряд ли решиться на конфликт с Америкой.

– Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спася Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она – смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно у нашего «старшего брата» есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.

– Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке – продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.

– Да, как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! – гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. – Все время, что находиться у власти он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет, особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!!

Выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.

– Простите меня Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя – изумился Стэмплтон.

– Нет! – энергично запротестовал Черчилль. – Перед вашим визитом я позволил себе промочил горло глотком бренди, но не более того.

Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.

– Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках.

Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.

Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеривался исподтишка ударить Сталина.

– Есть ещё один не маловажный факт. После подписания немцами капитуляции, русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.

– В ваших словах Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходиться сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержал ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.

– Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в её окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все ещё дети – снисходительно произнес Черчилль.

– Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне нашей схватке со Сталиным.

– При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови – выложил свой последний козырь сомнения Стэмплтон.

– А вот здесь, вы глубоко ошибаетесь дружище, впрочем, как и все англичане – торжественно изрек Черчилль. – Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им, бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все ещё не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, 700 тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.

– Браво, браво. Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом Уинстон. Очень сильный ход способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу – негромко похлопал в ладоши Стэмплтон.

– Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону – это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.

– Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэн действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеют определенные рычаги влияние на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки – многозначительно сказал Черчилль и Стэмплтон согласился с ним. – Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно, северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.

– Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации – вынес свой вердикт Стэмплтон.

– Ещё как пойдет! – горячо заверил его Черчилль. – Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.

Когда гость покинул кабинет премьера, изнывающий от жажды Черчилль, налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.

Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.

Двадцать лет назад, Антанта в лице французов и англичан, выстроила вдоль границ Советской России «санитарный кордон», состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван, надежно прикрыть Европу от большевиков в случаи большой войны. Вступая на земли восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного «пояса безопасности», в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего «заклятого» союзника, послав ему в подарок свой портрет и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.

Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес: – Мы ещё поборемся с вами, мистер Сталин!