Текст книги "Соседи (сборник)"

Автор книги: Евгений Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

24

Утром Белая падь только начала просыпаться, по старой дороге из-за магазина выскочил председательский «газик» и остановился возле Лоховых. Ушканские из-за своего леса, а те, кто жил на Советском, из-за Пастуховой горы не могли видеть, а только слышали, как проурчала чья-то машина. Боковские тоже не успели рассмотреть, кто проехал по дороге между полями и огородами: напротив их улицы глубокая падинка, «газик» только загудел, сразу же скрылся в ней, а когда поднялся на гору, то уже был далеко.

Из «газика» вышел младший лейтенант милиции Василий Емельянович. Александра Васильевна скорее позвала к окну Петра Ивановича, и он успел заметить, как участковый промелькнул в ограду к Лоховым. «Газик» сразу же развернулся и ушел.

Александра Васильевна посмотрела на пустую дорогу, отошла от окна и тяжело вздохнула. Она знала о вчерашнем разговоре около бани и не одобряла поступок Петра Ивановича, зачем было заявлять на Дементия в милицию? Как теперь смотреть в глаза Арине и всем соседям? Она ничего не сказала Петру Ивановичу, но ходила еще более подавленная, чем раньше.

Петр Иванович что-то разыскивал в шкафу и на полках.

Когда Александра Васильевна спросила, он так и не ответил, что искал, – сделал вид или в самом деле не слышал ее вопроса, – и говорил с ней, будто ничего не случилось.

Она увидела, как Петр Иванович украдкой положил что-то во внутренний карман пиджака, и не на шутку встревожилась: ей казалось, что Петр Иванович затевает что-то более страшное, чем вчера, когда он ходил звонить в милицию. Не решаясь еще раз спрашивать, она все время поглядывала на карман, в который – она точно видела – Петр Иванович положил что-то.

Он заметил ее взгляды и придирчиво осмотрел себя сверху донизу.

– Что ты увидела? – спросил он.

– Я видела, как ты положил что-то в карман. Скажи, что ты положил?

Петр Иванович достал из кармана круглые палочки – две длинные и две короткие.

– Забыла? Черемуховые палочки! Помнишь, я замерял чьи-то следы на картошке?

– Выкинь их в печь, – посоветовала Александра Васильевна.

– Ни в коем случае.

– Охота тебе связываться с Дементием.

– Тут дело не в одном Дементии.

– Что ты еще выдумал?

Не в силах продолжать разговор, Александра Васильевна опустилась на стул.

– Чудачка ты, – сказал Петр Иванович. – Я плохого ничего не делаю.

– И хорошего мало, – сказала Александра Васильевна.

Из палисадника кто-то громко постучал в окно. Александра Васильевна подошла к окну, возле которого стоял огромный фикус, и долго, не отрываясь, смотрела. Выражение ее лица то и дело менялось.

– Кто там? – спросил Петр Иванович.

– Коля Лохов в школу пошел. Рано сегодня. Это дома что-нибудь. – Она покачала головой.

– Что он не зайдет, – сказал Петр Иванович, хотя отлично понимал, почему не зашел Коля.

– Я ж говорила тебе…

– Я Колю не трогаю, – вроде как оправдываясь, сказал Петр Иванович.

– Отца трогаешь и Колю трогаешь, – сказала Александра Васильевна.

Володя, застегивая портфель, выскочил из своей комнаты и чуть не бегом направился к выходу.

– А завтракать? – остановил его Петр Иванович.

– Ладно, – сказал Володя и двинулся к двери, но теперь его остановила Александра Васильевна.

– Подожди.

Она быстро прошла в Володину комнату, распахнула настежь окно и попросила Колю зайти к ним в дом.

– Некогда, – сказал Коля, стараясь не смотреть на Александру Васильевну. Она позвала его еще раз, но Коля, ничего не ответив, пошел от дома Мезенцевых. Володя догнал его перед магазином.

Александра Васильевна вернулась к Петру Ивановичу, сделала выразительный жест в его сторону, как бы говоря: вот видишь, что ты наделал?

Из дому Петр Иванович вышел на час раньше – надо было проверить тетради. Перед школьными воротами встретил Василия Емельяновича, куда-то спешившего от Лоховых.

Минут через двадцать Петр Иванович увидел из кабинета, как участковый прошел с двумя колхозниками. Он бросил проверять тетради, пересек класс и остановился у окна с распахнутой форточкой. Слышно было, как Арина ругалась с Дементием, а точнее сказать, ругала Дементия, потому что до Петра Ивановича доносился только голос Арины. Вполне возможно, что Арина ругалась в ограде одна, а Дементий был в это время в избе или на огороде. Участковый с колхозниками зашли к Лоховым, и голоса Арины не стало слышно.

– Началось, – вслух сказал Петр Иванович. Мимо огромных кленов он прошел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь, как будто хотел защититься от новых Арининых криков.

В доме Лоховых под диктовку участкового Дементий, все более темнея лицом, писал:

Начальнику РОВД подполковнику милиции тов. Карагодину от гражданина Лохова Дементия Корниловича, 1895 года рождения, проживающего в деревне Белая падь, Муруйского сельсовета, Пихтинского района

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ…

Участковый перестал диктовать, и Дементий положил ручку на стол.

– Что писать?

– Пиши, где и кого убил. Когда. При каких обстоятельствах.

– А тут и писать нечего: я никого не убивал.

– Пиши, как было.

Дементий кое-как заставил себя взять ручку, покосился на участкового:

– Вы с Петром Ивановичем одинаковы. Только и разницы, что один молодой, а другой – старый!

– Что ты имеешь в виду? – спросил участковый.

– А то, что цепляетесь за каждое слово!

– Прежде чем сказать, надо подумать, – наставительно произнес участковый.

– Что ж мне, ходить завязавши рот?

– Ты, Дементий Корнилович, не мути воду в чистом озере! От меня так не отделаешься: я с тобой разберусь, мажешь не сомневаться.

– Разбирайся, если делать нечего. Прошло то время, чтоб безвинного садить. Эта писанина ничего не даст – я честный человек.

– Вот мы твою честность и проверим.

– Как это ты, интересно, проверишь? У тебя нет никаких фактов!

– Найдутся.

– Что, заявление Петра Ивановича?

– Не только.

– А что еще? Любишь ты, Емельянович, покуражиться. Я ведь если захочу, сниму тебя с работы. Ты что, забыл, как стрелял в избе?

Участковый долго вприщур смотрел на Дементия. Тот выдержал взгляд. Щеки младшего лейтенанта милиции разрумянились от сдерживаемого негодования, и он выглядел сейчас намного моложе своих лет.

– Ты меня, Дементий Корнилович, снимешь с работы завтра, а я с тобой разберусь сегодня.

– У тебя есть такое право, – согласился Дементий, но по тому, как он сказал и как посмотрел на участкового, было видно, что он не согласен ни с одним его словом.

Василий Емельянович понял, что Дементий спекулирует еще и тем, что они когда-то были соседями на Татарском. Дементий помнит, когда Василий Емельянович под стол без штанов бегал. Не по этой ли причине он капризничает, называет участкового молодым – а какой же он молодой, когда ему скоро исполнится тридцать восемь лет?!

Лезла еще одна мысль в голову, и почему-то именно сейчас, что Арина приходится Василию Емельяновичу родственницей. Участковый затруднился бы сказать, по чьей линии – отцовой или материной – и в каком колене она была ему родственницей, но это, видимо, играло какую-то роль при столкновении с Дементием, потому что Арина что-то такое крикнула, уходя из дому и оставляя Дементия и участкового одних.

Дементий так, как Арина, не нажимал на родство, но все время смотрел на участкового и говорил с ним так, будто во всей этой истории, заварившейся на Белой пади, был виноват участковый, у которого дела идут из рук вон плохо. Василию Емельяновичу казалось, что с кем угодно он бы разобрался скорее, а с Дементием все было сложнее: участковый оказывался вроде как опутанным водорослями, которые захватили сейчас половину Сергеева озера.

Объяснительная, наконец, была написана. Василий Емельянович взял из рук Дементия листок, прочитал, не выказывая при чтении никаких чувств, и положил к себе в планшетку. Два ружья участковым были осмотрены час тому назад и составлены к кровати. Копию протокола, после того как была написана объяснительная, Дементий положил далеко за зеркало, висевшее на стене, – там хранились самые важные документы и письма.

– Тозовка где? – спросил Василий Емельянович.

После этого вопроса Дементий понял, что от участкового никакой поблажки не будет.

– Захарке отдал.

– Когда?

– Месяц будет.

– Отдал или продал?

– Понравится – деньги отдаст, а не понравится – вернет тозовку.

Дементий посмурнел окончательно и старался не смотреть в глаза участковому.

– Может, позавтракаешь? – Дементий спросил с той интонацией, чтобы участковый понял, что никто не собирается его задабривать: то, что у них происходит, – одно, а завтрак – это совсем другое.

Участковый отказался.

Сохраняя спокойствие, Дементий подумал: «Добра не жди, раз не хочет завтракать!»

– Куда ты меня собираешься вести? – спросил он Василия Емельяновича, когда тот, забрав ружья, приказал Дементию следовать за ним.

– Пойдем в бригадную контору.

– Зачем?

– Ружья там оставлю.

– А потом?

– Потом возьмем коней и поедем к Сергееву озеру.

– Что я там не видел?

– Вопросы буду задавать я!

– Я уже что, арестованный? – осторожно поинтересовался Дементий, когда они выходили из ограды.

– Считай, что так.

– Значит, еще не арестованный, – утешил себя Дементий. – Легче разговаривать, когда участковый земляк. Правильно говорю, Емельянович?

– Будет тебе земляк, когда за решеткой окажешься!

Дементий, пропустив последние слова участкового мимо ушей, озабоченно сказал:

– Меня сейчас Яков на пять рядов материт: коров надо пасти, а я с тобой прохлаждаюсь. Кончится трава, вот тогда и занимайся расследованием хоть всю зиму… По-моему, Емельянович, начальство тебя по головке не погладит, что человека от дела отрываешь?

Может, нарочно, а может, так выходило, Дементий, если смотреть со стороны, говорил и держался, как будто они вели с Василием Емельяновичем очередную беседу, которые бывали у них раньше, хоть и не так часто, но бывали. Вот только участковый идет и совсем не смотрит на своего собеседника, и два ружья на плече – отобраны у Дементия.

Мимо школы он хотел пройти быстрее, но Василий Емельянович, как нарочно, пошел медленнее, чтобы ученики и Петр Иванович могли дольше видеть, что ли, как участковый ведет куда-то Дементия. Василий же Емельянович медленно шел под школьными окнами совсем по другой причине: ему было интересно видеть учеников, сидевших за партами и, как по команде, повернувших стриженые головы на дорогу.

Дементий вдруг подумал, что Петр Иванович рассказывает сейчас ребятишкам именно про него, Дементия. И сразу же, следом, он подумал, что Петру Ивановичу не надо ничего рассказывать, – Белая падь уже знает обо всем от Михаила Овсянникова и от Коли-Вани: утром они приходили к Лоховым и расписывались в протоколе. С Дементием держались суше, чем обычно, и ушли сразу же, как только участковый отпустил их.

«Тоже мне, начальство! – усмехнулся Дементий. – Пришли, сели, как два генерала…»

Дементий бросал острые взгляды направо и налево – ему казалось, что вся Белая падь смотрит на него.

В бригадной конторе, кроме Бурелома, исполнявшего обязанности и шорника и сторожа, никого не было. Знает или нет Бурелом, что Дементий, можно сказать, арестованный? По лицу Бурелома не поймешь, о чем он думает. Взял ружья и, не говоря ни слова, унес в хомутарку.

Конюх Павел Аншуков отдал участковому самого лучшего коня – бригадирова Воронка. Дементий что-то замешкался, Павел и ему поймал Рыжка, мотавшего белой челкой и недовольного тем, что его обманули – он уже настроился провести день в пригоне с другими лошадьми.

По деревне участковый хотел проехать шагом, но Воронок, настоявшийся в полутемном стойле, начал вставать на дыбы, и пришлось отпустить поводья.

Через десять минут они уже были за вторым мостом. От Третьей дороги начался длинный и не очень крутой подъем. Василий Емельянович ехал впереди, Дементий чуть-чуть приотстал. Перед тем как скрыться за поворотом, по старой привычке – сначала Дементий, потом Василий Емельянович – оглянулись на деревню: под яркими лучами солнца, поднявшегося над Песочной горой, перед их глазами промелькнула одна и та же, вечная и никогда не скучная картина: два моста с перилами, поблескивающая лента реки с широким болотом, заулок, по которому они только что проехали. Хорошо видно Нюрину елку и самый высокий дом в этом краю – школу. По низу и только изредка у кого на горе виднеются зароды с сеном, колхозные журавцы. Желтые или светлые пятна – новые дома. Жить бы в таком месте и не печалиться! А летом, когда трава еще не вся скошена и стоят веселые, как в хороводе, копны сена, а на реке визг, смех, крики – купаются ребятишки! Кто-нибудь из косарей остановится и сразу не поймешь, или он отдыхает, или смотрит, как купаются ребятишки, или пытается угадать, кто это вышел косить сено – что-то не узнать… Может, кто-то приехал из города?

Впереди стало светлеть, еще два поворота – и Татарские поля! Где-то совсем рядом, по левой стороне от тракта, должна быть дорога к Сергееву озеру… Может, проехал? Василий Емельянович остановил Воронка, и сразу же с ним поравнялся Дементий, как будто ждал, когда Василий Емельянович спросит что-нибудь.

– Дорогу на озеро не проехали?

– Нет еще, – серьезно ответил Дементий. – На Татарск заехать не хочешь – родину посмотреть?

– Я вижу, на озеро тебя не тянет, – проговорил Василий Емельянович и свернул на заросшую лесную дорогу, по которой давно никто не ездил.

На поляне, черневшей пнями и колодинами и кое-где усеянной переспелой брусникой, Василий Емельянович соскочил на землю и то же самое приказал сделать Дементию. Дементий нехотя слез с коня, не понимая, для чего это нужно участковому. Василий Емельянович огляделся, как бы решая, подходящее ли место, и привязал Воронка. Дементий держал своего Рыжку в поводе и не торопился привязывать.

– Что, перекур? – спросил Дементий.

– Некогда курить, – сказал участковый, сел на колодину, которая ему понравилась, и в самом деле закуривать не стал, а зачем-то снял планшетку и положил ее рядом с собой на колодину.

– Снимай сапоги, – попросил участковый. Эта спокойная просьба прозвучала сильнее самого строгого приказа. Дементий подумал, что не расслышал слов, и попросил Василия Емельяновича повторить, что он сказал.

– Снимай сапоги, Дементий Корнилович. С каких это пор ты перестал слышать?

Дементий долго привязывал коня, пытаясь сообразить, что затеял участковый. Привязал коня и с тревогой смотрел, как Василий Емельянович достал из планшетки вчетверо сложенный тетрадный листок, прочитал его, спрятал в планшетку и поторопил Дементия:

– Давай-давай, Дементий Корнилович.

– Не дури, Емельянович. Думаешь, если мы в лесу, то можно делать все, что тебе взбредет в голову.

– Хватит, Дементий Корнилович, снимай сапоги. Или ты хочешь, чтобы я тебе помог?

– Емельянович, я на тебя пожалуюсь.

– Потом пожалуешься, а сейчас разувайся.

Дементий сел на колодину метрах в пяти от участкового, снял кирзовые сапоги. Портянки бросил на светло-зеленые, едва отросшие от земли елочки.

– Дальше что? – спросил он, взглянув сначала на свои незагорелые, в узловатых венах ноги, потом на участкового, который в лесу выглядел куда грознее, чем в деревне.

– Дай-ка сапоги, – попросил участковый и неторопливо поднялся с колодины, чтобы подойти к Дементию. Дементий даже не пошевелился.

– Невелик барин, сам возьмешь.

Василий Емельянович взял поставленные рядышком новые сапоги, осмотрел их, чем-то недовольный, вернулся на прежнее место. Достал из планшетки черемуховые палочки, которые ему отдал утром Петр Иванович, и стал измерять подошвы Дементьевых сапог. Не обращая внимания на то, что колко ногам, Дементий подошел к участковому и метров с двух наблюдал за его действиями.

– Что, не подходит? – Дементий захохотал.

– Подойдет, если надо будет, – пообещал участковый, возвращая Дементию сапоги.

– Не-ет, Емельянович, ничего у тебя не сходится! – сказал Дементий и, как у себя дома, прошелся по поляне, нисколько не боясь, что наступит на что-нибудь острое.

– Обувайся, – сказал участковый. – А то скажешь потом, что я гонял тебя босиком по лесу.

– Любишь ты, Емельянович, из мухи слона делать!

Они сели на коней.

– Поедешь первым, – сказал участковый.

Дементий знал, куда ехать, и выбрал самый короткий путь к балагану около Сергеева озера.

25

Скоро они спустились в узкую лощину, на дне которой было прохладно и пахло смородиной. До слуха стал доноситься глухой шум падающего с высоты ключа. Выехали на Белопадскую дорогу. Василий Емельянович стал придерживать Воронка и часто оглядываться. По рассказу Петра Ивановича, где-то здесь Дементий увидел мужика, который шел к балагану с дровами. Примерно посредине между балаганом и ключом мужик бросил дрова… За стволами берез сверкнули на солнце ключ на камнях и два озерка, и невдалеке зачернел входом балаган. Метров сто не доезжая до ключа, Василий Емельянович остановил Дементия.

– Здесь ты увидел мужика?

– Кому ты больше веришь, мне или Петру Ивановичу? – спросил Дементий.

– Петру Ивановичу, – не задумываясь, ответил участковый.

– Вот он пусть и показывает тебе.

– Значит, никакого мужика около балагана ты не видел?

– Нет.

– А за мостом?

– Видел.

– Он про Петра Ивановича спрашивал?

– Да.

– Не верю я тебе. Ты раньше был темнила добрый и такой же и остался. Где дрова, которые бросил тот мужик, когда ты побежал к нему наперерез?

– Скрозь землю провалились, – ответил Дементий. – Я их опять в лес занес!

Участковый облазил все вокруг балагана и ключа на двести метров и не нашел никаких следов преступления. Может, Дементий действительно кого-то убил и на всякий случай, чтобы не подводить себя, указал другое место?

Об этом Василий Емельянович спросил Дементия, когда они сидели и курили на берегу Сергеева озера.

– Емельянович, как это можно убить человека в мирное время? За кого ты меня считаешь?

– Вот и я думаю: не мог ты убить…

– А чего ж ты меня волочишь по тайге? У меня от напрасных хождений голова болит.

– У тебя голова не от этого болит.

– А от чего?

– Тебе как-то выкрутиться надо…

– Обижаешь, Емельянович.

– Молчал бы.

– Буду молчать. Так, наверно, лучше. Меня мой язык всегда подводит.

Участковый искоса взглянул на Дементия и усмехнулся: пой, пой!

– Куда сейчас? – спросил Дементий, когда Василий Емельянович бросил окурок в озеро и пошел к коню.

– Проверим еще одно место.

Осматривая крону поваленных деревьев, заглядывая под кучи хвороста и за колодины, участковый незаметно или в открытую следил за выражением лица Дементия, но, хоть убей, ничего не мог прочитать: Дементий не был похож на человека в чем-нибудь провинившегося.

Лес расступился, открылось болотце, залитое светлой водой, с высокими кочками, напоминающими гладко расчесанные головы монахов. При заходе в болотце нетронутые с засохшими синими стрелками заросли дикого лука, на которые за лето так никто и не наткнулся. Между кочками плавали разноцветные листья; на дне, где самое глубокое место, вытянувшись по течению, подрагивала белая трава…

Василий Емельянович проехал напрямки по болоту – оно не было топким, – остановился на чистой поляне и стал ждать Дементия. Тому, видно, надоели даже такие болотца, как это, – он по ним и походил и поездил! – и он двинулся на своем Рыжке в объезд поверху.

Пока Дементий даст круг, пройдет минут пять. Василий Емельянович привязал Воронка, сел на маленьком твердом бугорке – здесь когда-то росло дерево – и закурил. Насладившись первой затяжкой, особенно приятной в лесу, и проводив взглядом ярко-синий дым, поплывший над поляной, он оглянулся на удалявшегося по краю леса Дементия. Но вот болотце кончилось, и тот свернул и поехал к участковому. Желтые разлапистые сосны на взгорке и полузасохшие от старости березы то скрывали Дементия за своими стволами, то снова показывали.

Дементий, наверно, захочет покурить на поляне, и Василий Емельянович не торопился вставать с бугорка, на котором было очень удобно сидеть, и хороший вид открывался – на поблескивающее водой болото, укутанное по краям коричневатым мохом, а вокруг – тени от подступившего леса, а над болотом и над поляной – светло. У берега, где выбивается из-под земли ручей, рябит от зеленых листьев карликовых кувшинок…

Пять минут прошло. Должен бы подъехать Дементий, а его что-то не слышно…

– Дементий! – крикнул Василий Емельянович, недовольный, что тот очень уж медленно едет, как будто и в самом деле не на расследовании, а на прогулке, о которой сказал Дементий, когда они выходили от Лоховых.

Участковому отозвалось только эхо.

Он пригнулся над поляной, отклонился вправо, влево, нигде за стволами деревьев не видно ни Рыжка, ни Дементия. «Спрятался… Смотрит, что я буду делать…»

– Дементий Корнилович, не валяй дурака, выходи из леса! Себе хуже делаешь!

Василий Емельянович был уверен, что с какой-нибудь стороны из-за деревьев сразу или немного погодя раздастся хохот Дементия, или, по крайней мере, он откуда-нибудь появится.

Ни хохота, ни самого Дементия.

Участковый прошел в конец поляны, постоял около сосен, возле которых он только что видел Дементия. В глубь леса не пошел, ему казалось: стоит еще немного отойти от поляны, вернуться – и Воронка не будет, тоже куда-нибудь исчезнет. Василий Емельянович пробежал по поляне, как будто хотел обогнать кого-то, кто бежал к Воронку с другой стороны или подкрадывался к нему.

Воронок как стоял, так и стоял, он только насторожился, увидев бегущего к нему человека. Чтобы не испугать Воронка, последние шаги участковый сделал спокойно, но отвязал жеребца и вскочил в седло с такой быстротой и ловкостью, как будто всю жизнь служил в кавалерии.

– Ты думаешь, я буду кричать тебя по лесу? – сказал участковый, обращаясь к невидимому Дементию. – Обмани кого-нибудь другого!

Кратчайшим путем участковый гнал Воронка к белопадской дороге. Никогда не была для Василия Емельяновича такой опасной и враждебной тайга около Татарской заимки, которую он исходил вдоль и поперек еще в детстве! Каждое дерево, каждый торчащий сук над головой или сбоку целились, чтобы ударить, пронзить, сбросить с лошади. Мелькнула тонкая, длинная и быстрая лесная рука – кривая ветка – и сорвала фуражку. Не оглядываясь, Василий Емельянович промчался дальше. Оглянешься – и голову потеряешь. То правой, то левой ногой на скаку заденет о дерево, кажется, сейчас разобьет колено или локоть, и Воронок уносит его от опасного места. Оказывается, Воронок умел бегать по лесу: между деревьями проскакивал точно посередине. Участковый похвалил Павла, что он дал ему быстрого и умного коня.

Впереди, в мелком березовом лесу, показалась белопадская дорога, которую Василий Емельянович сразу не узнал и проехал по ней шагом. Первой мыслью было вернуться и найти фуражку, но, подумав так, участковый заломил две березовые ветки в том месте, где выехал из леса, и теперь на бешеной скорости мчался к Татарскому тракту. Так отчаянно Василий Емельянович не ездил уже лет пять.

Нигде он не потерял ни одной минуты, разве что около болотца в Алексеевом загоне, когда сидел и курил на поляне… Да и то, как сказать, не помчался же Дементий во весь галоп от поляны, было бы слышно.

Дементий не знал, гонится ли за ним участковый. Чтобы не вышло ошибки, считал, что так оно и есть, и подгонял Рыжку изо всех сил. Если участковый сразу сообразит и бросится в погоню, на Рыжке от бригадирова коня не удрать, и Дементий на чем свет стоит ругал себя за оплошность. Сколько раз хотел закопать старые сапоги на огороде, бросить в плиту, утопить в Индоне или в озере и – не сделал этого!

Старые сапоги еще можно было носить, но Дементий, как чувствовал, купил новые, на размер больше. Время подвигалось к холодам, и в том, что Дементий купил себе новые сапоги и на размер больше, не было ничего удивительного. Он бы, конечно, купил сапоги позднее, а тут поторопился и правильно сделал, все было бы – не подкопаешься! – и надо же такую дурочку спороть, оставил в доме старые сапоги, в которых ходил пугать Петра Ивановича… Вроде как пожалел барахло, и теперь на такой чепухе попадаться!

Около Третьей дороги, на последнем свороте к Белой пади, Дементий на полном скаку оглянулся, как будто хотел выстрелить, и увидел, как из леса вылетел на Воронке участковый. Их разделяло каких-то двести метров. «Перед мостом, сукин сын, догонит! Ну, что дальше будет! Может, обойдется…»

Белая падь показалась, в проулке на горе видно крышу лоховского дома. Близко локоть, а не укусишь! Скрывшись за поворотом, Дементий соскочил с коня, сел недалеко от дороги и закурил. Участковый проскакал мимо – Дементия спрятали сосны и кустарник.

– Я здесь, Емельянович!

Участковый осадил коня, шагом подъехал к Дементию, спокойно дымившему папиросой.

– Куда это так торопишься? – спросил Дементий, как будто они не виделись сегодня. – Может, покурим посидим?

Василий Емельянович сел на траву рядом. Жарко. Как будто гнался за Дементием не на Воронке, а бежал пешком. Посмотрел на Дементия, тот как будто и не убегал от участкового, как будто он тут сидит если не с самого утра, то, по крайней мере, не меньше часа. Вроде как стадо караулит, которое пасется напротив кузницы.

– Ты, Дементий Корнилович, как оборотень: только что видел тебя и – нету!

Дементий захохотал.

– Какой может быть смех при таком деле? – возмутился участковый.

– Дела никакого нет, – ответил Дементий и пыхнул, как из трубы, огромной затяжкой.

– Почему без разрешения уехал?

– Что ж мне, до вечера с тобой волочиться по лесу неизвестно для чего? Мне в прятки играть некогда! А тебе, Емельянович, за оскорбление личности придется бутылку брать.

– Хватит рассусоливать, Дементий Корнилович, поехали.

– Куда?

– К тебе.

– Давно бы так. Пообедаем. И бутылка с тебя!

Оставив коней привязанными около ворот на улице, Дементий и участковый вошли в ограду. Дома у Лоховых никого не было. Дементий достал откуда-то сверху ключ и отомкнул двери. Как только они вошли в сени, участковый осмотрел все углы, пригнувшись, заглянул под кровать, но никаких сапог – ему нужны были старые сапоги Дементия – не увидел. Дементий все понял и остановился перед дверями в избу, не зная, что делать.

– Будешь искать старые сапоги? – спросил Дементий уступая дорогу участковому и входя за ним в избу.

– Буду. Ты их никуда не выбросил?

– Вон же они стоят!

– Вижу. В этих сапогах ходил?

– Других у меня не было.

Василий Емельянович взял сапоги, стоявшие около печи, и сразу же взглянул на подошву правого сапога: с внутренней стороны, ближе к носку, полуовальный вырез – разрублено топором. Участковый сел на лавку, достал из планшетки черемуховые палочки. Размер сошелся – сорок пятый! Вырез тот же!

– Кто меня выследил, ты или Петр Иванович? – спросил Дементий и сам себе ответил: – Петр Иванович меня выследил. Вас бы я дурачил целый год!

– Зачем ходил? – спросил участковый. Он не знал, как теперь поступать с Дементием, и все равно вздохнул облегченно: никто не убит, все живы-здоровы, все кончилось, можно сказать, пустяком. Участковый был доволен. – Зачем ходил? – спросил он молчавшего Дементия.

– Что тебе до этого? Твое дело сделано, – мрачно ответил Дементий.

– Позови-ка двух колхозников, – попросил участковый.

– Каких колхозников? – подпрыгнул Дементий.

– Да хоть Дедуриху с Нюрой – твоих соседок.

– Зачем?

– Сапоги заберу.

– Емельянович, что ты, как клещ, в меня вцепился?! Зачем тебе сапоги?

– Давай-давай.

Сразу же сделавшись похожим на старика, Дементий с каким-то болезненным выражением на лице посунулся к двери, перешагивая порог, оглянулся:

– Емельянович, может, пожалеешь, людей стыдно. Мне скоро, как и Петру Ивановичу, шестьдесят лет будет. Ему и сейчас, и как пойдет на пенсию почет и уважение, а мне – вечный позор. Это несправедливо.

– Ты сам захотел.

– Видит бог, не сам.

– А кто тебя заставил?

– Бес попутал.

– Ты, Дементий, лучше всякого беса: чуть бы я сегодня моргнул, ты бы у меня опять из рук выскользнул.

– То-то и оно, не рассчитал маленько, – с досадой сказал Дементий, продолжая стоять одной ногой в сенях, а другой – в избе. На что-то надеясь, он медленно перешагнул порог и теперь обеими ногами стоял в избе и не сводил глаз с участкового. – Не пожалеешь?

– Нет.

– И не надо, больше просить не буду.

Дементий ушел и скоро вернулся с Дедурихой и Нюрой.

Василий Емельянович попросил их расписаться в протоколе, показал сапоги и не стал объяснять, когда они спросили, для чего это нужно. Дедуриха расписалась сразу, а Нюра спорила с участковым – она была недовольна тем, что не знала, за что расписывалась, и к тому же не хотела ругаться с соседом, к которому ни за что пристает участковый. Василий Емельянович дал слово, что они расписались только за сапоги, которые видели, и женщины как будто успокоились. Участковый взял сапоги и через огородик Лоховых пошел в школу.

У второй смены только начался урок, когда младший лейтенант милиции заглянул в класс и сразу же закрыл дверь. Петр Иванович вышел в коридор.

– Ну что?

– Гора с плеч, Петр Иванович, никакого убийства нет.

– Я так и думал. А кто ходит?

– Дементий.

Петр Иванович не поверил.

– Вон доказательство, – кивнул участковый. В ближнем конце коридора под окном, смотревшим в школьную ограду, стояли сапоги. – Поговорить бы надо, Петр Иванович, мне с этим делом не все ясно. Вы же были… ну, если не друзьями, то… хорошими соседями?

– Это за пять минут не объяснишь, – все более хмурясь и глядя себе под ноги, ответил Петр Иванович. – Сейчас отпущу учеников домой и поговорим…

Жители Белой пади знали, что сегодня, в девять вечера, бригадное собрание, – на конторе с утра висело, объявление. Знали они, по какому поводу собрание, – будут обсуждать Дементия Лохова.

Одни говорили, что Дементия посадят: месяц держал трех человек под страхом – днем ходи по своей ограде и оглядывайся! А вечером или ночью?

Другие, и таких было большинство, говорили, что Дементию ничего не будет.

Третьи готовы были спорить, что здесь какая-то ошибка, участковый за что-то сердится на Дементия, хочет свести с ним счеты: посадит ни за что – и ничего не сделаешь.

Нашлись и такие, кто решил на собрание не ходить; правда, таких было мало.

Когда в восьмом часу, останавливаясь возле каждого дома с криком: «На собрание!» – по Белой пади промчался на коне учетчик Семен Обухов, многие еще раз обсудили новость, и тех, кто считал, что Дементию ничего не будет, стало раза в два меньше, а тех, кто решил не ходить на собрание, осталось всего трое.

Почему так изменилось мнение белопадцев, когда проехал учетчик?

В Белой пади лет десять на коне не загадывали: кому куда на работу – белопадцы узнавали утром в конторе, на собрания ходили по объявлениям. И вдруг через столько лет около домов проехал и прокричал учетчик… В криках Семена Обухова было какое-то напоминание о прошлом, и каждый или почти каждый вспомнил, что было с ним или с кем-то десять лет назад, двадцать, тридцать…