Текст книги "Чужая жизнь"

Автор книги: Эрреро Ньевес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

– Я вижу, ты в хорошем сопровождении, – сказала Ориана, глядя на Луиса. Она старалась не смотреть на Лукаса.

Виртудес разом покончила с колдовством.

– Разве ты не болеешь? – сухо спросила она коллегу.

– Да, я подхватила грипп, и мне запретили приходить сюда в течение трех дней. А потом мне не разрешили обслуживать изолированную палату. Так что пришлось вернуться на свой пост на этаже. Теперь я буду отвечать за пациента. Не беспокойся.

Лукас обрадовался. Оказывается, его не передавали на попечение Виртудес. Ориана была больна! Он удивился, почему никто не сообщил им о том, что девушку временно отстранили от работы из-за болезни. В течение всего этого периода он обдумал множество вариантов и версий того, что могло случиться.

– Хорошо, хорошо. Возвращаюсь в зону изоляции, – сказала Виртудес и ушла, ни с кем не попрощавшись.

– Ты болела? – спросил Лукас.

– Подхватила какой-то вирус, который свалил меня в постель на пару дней. Думаю, что у меня немного ослабли защитные функции организма, в больнице чего только не наберешься. Поэтому несколько дней тебе придется походить в маске, хорошо? Ты ни в коем случае не должен заболеть. Мы будем хорошо за тобой ухаживать! – ответила Ориана, искоса поглядывая на юношу. Она смотрела более прямо на его родителей и маленького Луиса.

Лукас понял, какой была позиция больницы: он являлся пациентом, а она – медсестрой. Ориана вела себя как специалист высокого уровня, но не удостаивала юношу ни единым взглядом. Было ясно: он должен воспринимать ее только как медсестру. Ничего больше. Возможно, что развитию фантазий Лукаса способствовал также Марио Герадо, его бывший сосед по палате. Некоторое время юноша провел в задумчивости, не говоря ни слова.

Новая палата была очень светлой. Огромное окно выходило на улицу, и он мог видеть, что происходит за пределами больницы. Кровать стояла в центре палаты. Имелся также диван-кровать, на тот случай, если кто-то захочет остаться с пациентом на ночь, было и кресло для посетителей. Телевизор находился как раз напротив кровати больного. У Лукаса был только один соперник в борьбе за пульт дистанционного управления – его брат. Именно мальчик пошел с Хавьером за карточкой, которая позволяла включить телевизор.

Прежде чем покинуть палату, Ориана предупредила их о том, что, если в чем-то возникнет потребность, нужно только нажать кнопку звонка. Через несколько минут, когда Пилар с сыном остались наедине, кто-то робко постучал в дверь.

– Можно я войти… – донесся голос молодого человека, говорившего с иностранным акцентом.

– Да, входите! – ответили они одновременно.

На пороге появился Брэд, журналист, который с первого дня пристально следил за всеми новостями. Пилар очень удивилась.

– Что вы здесь делаете? Сюда запрещен вход представителям прессы, – раздраженно сказала она.

– Я пришел лишь затем, чтобы поинтересоваться здоровьем вашего сына, – ответил женщине Брэд и улыбнулся, приветствуя Лукаса.

Этот молодой человек произвел на юношу очень приятное впечатление. В нем чувствовалось нечто такое, что делало его почти родственником. Он не пропустил ни дня. Внимательно следил за всеми передвижениями Лукаса. Вдруг Брэд по-дружески протянул юноше руку. Лукас пожал ее. В тот же момент Лукас погрузился в состояние, напоминавшее потрясение, которое на несколько секунд вырвало его из реального мира. Со всей ясностью возникли те же видения, которые посещали Лукаса ранее. Двое молодых людей идут по улице. Один из них слышит крики и останавливается, прислушиваясь. Второй доходит до тротуара и видит, как машина наезжает на его друга. Теперь Лукас отчетливо видит лицо этого второго пешехода. Это Брэд, молодой человек, только что ворвавшийся в его палату. Юноша резко отдернул руку и задумался.

– Чего ты от меня хочешь? – напрямую спросил Лукас, глядя Брэду в глаза.

– Я хочу всего лишь узнать, не произошло ли что-то странное, когда ты пожал мою руку, – ответил Брэд, хотя, судя по выражению его лица, он не сомневался, что именно так и было.

– Почему ты спрашиваешь об этом у моего сына? – удивленная вопросом посетителя, вмешалась Пилар.

– Мне необходимо это знать. Я ничего не хочу публиковать, даю слово чести, – ответил Брэд, подняв правую руку так, как если бы давал клятву.

– Возможно, со мной происходит нечто, чего я не могу объяснить. Ты можешь мне помочь? – с любопытством спросил его Лукас. Интуитивно юноша чувствовал, что этот парень со знакомым лицом мог развеять многие из его сомнений.

Пилар слушала их беседу, но совсем не понимала того, о чем °ни говорят.

Вошел Хавьер в сопровождении Луиса, который сжимал в руке карточку для включения телевизора. Увидев Брэда в палате, он мрачно произнес:

– Я позову медсестер. Сюда не должны входить журналисты. Мой сын не готов к тому, чтобы делать какие-либо заявления для прессы.

– Папа, – остановил его Лукас, – он здесь вовсе не как журналист. Он пришел просто для того, чтобы навестить меня. Вы не могли бы оставить нас одних?

– Но, сын, в больнице могут выразить недовольство… – настаивал Хавьер.

– Я хочу поговорить с ним, пожалуйста! – Лукас нуждался в сведениях, которые мог сообщить ему Брэд.

– Хорошо, хорошо… Пилар, Луис, пойдемте в кафе, выпьем кофе. Это совсем рядом… – Затем Хавьер торжественно обратился к старшему сыну: – Лукас, ты уже знаешь, что нет большего секрета, чем тот, который не рассказывают.

– Я хочу остаться с ними, – пробормотал Луис, поправляя очки.

– Нет, ты пойдешь с нами, – твердо заявил отец и, взяв мальчика за руку, вывел его из палаты.

Брэд и Лукас продолжали смотреть друг на друга, не говоря ни слова. Первый удовлетворенно улыбался. Лукас, напротив, был очень серьезен. Он спрашивал себя о том, сможет ли этот молодой иностранец объяснить ему, что с ним, Лукасом, происходит. Как только дверь закрылась, Лукас нарушил молчание:

– Что со мной творится?

– Прежде всего ты должен подробно рассказать мне о том, что ощущаешь, – ответил Брэд, который продолжал стоять у постели Лукаса.

– Я вижу и чувствую то, о чем никогда не знал до операции по пересадке.

– Что именно? – спросил Брэд, проявляя все больше и больше любопытства.

– Образы, пейзажи, горы, скачущих лошадей, орла, смуглую девушку… Видел прощание со мной одного больного, который, кажется, умер… Видел это, когда дотронулся до палочки, о которой тебе известно, и вот сейчас, когда пожал твою руку. Я видел, как ты переходишь улицу в компании другого молодого человека, аварию…

– Oh, my God! – Брэд схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

– Что с тобой? – Лукас был заинтригован реакцией своего собеседника.

– Это трудно объяснить. Не знаю, с чего начать.

– С самого начала. Ну давай же!

– Твое новое сердце, как бы это сказать… не совсем обычное.

– Что ты имеешь в виду? – Лукас сел на постели. Он сгорал от нетерпения узнать тайну, окружавшую орган, который ему совсем недавно пересадили.

– Это сердце человека, которого я очень любил. В нас текла одна кровь, но он был совсем другим. В действительности он всегда отличался от всех. Он обладал качествами избранных.

– О чем ты говоришь?

– Он относился к кроу, одному из племен группы апсалоке.

– Что это? О чем ты говоришь?

– Кендаль, как и я, – человек с красной кожей, индеец!

– Ты хочешь сказать, что мое сердце принадлежало индейцу? Твоему другу Кендалю?

– Да, именно так, но он был мне не другом, а братом. Здесь сказали бы двоюродным братом, но у меня на родине все, в ком течет одна и та же кровь, считаются братьями. Кендаль был особенным человеком. Думаю, что сейчас в тебе есть что-то от него. Мне хотелось бы выяснить, насколько много от Кендаля сохранилось в тебе, понимаешь?

Лукас задумался. Потрясенный, он был не в состоянии даже пошевелиться. Юноша слушал биение своего сердца, чувствовал четкий сердечный ритм.

– Зачем ты так поступаешь со мной? Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

– Мне необходимо знать, что мой брат не умер полностью. В какой-то мере он продолжает жить в тебе. Для меня Кендаль сейчас с тобой. Я уверен, что он передал тебе все свои способности.

– О каких способностях ты говоришь?

– Я уже сказал тебе, что Кендаль не был обычным человеком. Он обладал качествами, которых лишено большинство людей. Кендаль мог контролировать время, вызывать дождь или солнце, лечить болезни примитивными способами, избавлять людей от опасных внутренних недугов. Несмотря на молодость, он был духовным лидером. Кендаль умел концентрироваться и слушать разговоры, которые вели на больших расстояниях от того места, где он находился. Лишь прикоснувшись к человеку, он знал, что с тем происходит, притягивал к себе животных, казалось, разговаривал с ними…

– Я хочу узнать о нем. Почему его убили?

– Как ты сказал? – Брэд побледнел, слова будто застряли у него в горле.

– Почему его убили? Я отчетливо увидел это, когда ты дал мне руку.

Брэд посмотрел в глаза Лукаса. Казалось, он старался разглядеть в нем Кендаля. По лбу американца стекали капли пота. Жара снова зажала в свои тиски Город Солнца, но не только градусы, отмеченные на термометре, были причиной этого пота.

– Пока еще я не могу ответить на этот вопрос. Сейчас ты должен думать только о том, чтобы поправиться. Наш народ нуждается в тебе здоровом, понимаешь?

– Наш народ? Прости, но у меня складывается впечатление, что ты забываешь, что я не Кендаль. Моя жизнь принадлежит этому городу, в котором мы находимся.

– Твоя жизнь, Лукас, уже не принадлежит тебе. Ты – один из наших.

В этот момент в палату вернулись родители Лукаса. Разговор прервался. Оба молодых человека молчали. В голове Лукаса вертелась последняя фраза, сказанная Брэдом: «Твоя жизнь, Лукас, уже не принадлежит тебе. Ты – один из наших». Подобное утверждение обескуражило и обеспокоило его. Юноша не знал, что ответить отцу, который пристально смотрел на него. Хавьер чувствовал, что с сыном что-то происходит.

– Все в порядке, Лукас?

– Да, да… Нет никаких проблем. Я просто задумался.

– Ну, я пошел, – заявил Брэд. – Подожду пресс-конференции, чтобы поговорить с тобой как представитель прессы. Я могу еще навестить тебя?

Лукас помедлил с ответом.

– Да, конечно, когда захочешь…

– Kaalaakuush Dialum! Выздоравливай поскорее! – выходя из палаты, Брэд обратился к Лукасу на языке кроу.

– Спасибо… Siinuuk Diiwuukaawii, – совершенно естественно ответил ему Лукас тоже на индейском языке.

Брэд улыбнулся и поднял руку. Лукас сделал то же самое.

Пилар и Хавьер удивленно переглянулись. Они не понимали, что может быть общего между двумя молодыми людьми, и еще меньше были доступны их пониманию странные слова, которыми обменялись Брэд и Лукас.

– Что все это значит? – спросил Хавьер сына.

– Журналист много знает о доноре, сердце которого мне пересадили. Это был его близкий родственник.

– Что ты говоришь? – вмешалась Пилар. – Врачи не позволяют вступать в контакт семьям доноров и реципиентов. Пойми, для них это означает, что близкий человек не умер, а как бы… продолжает жить. Это может быть нецелесообразно. Сын, послушайся нас хоть раз в жизни. Ты не должен больше встречаться с этим молодым человеком.

– Кроме того, с самого начала он не был искренним. Брэд познакомился с нами, представившись журналистом. Сейчас я сомневаюсь в том, что он таковым является, – не скрывая раздражения, заявил Хавьер.

Луис внимательно смотрел на всех. Мальчик не понимал, почему взрослые с таким злом говорят о журналисте, который был ему очень даже симпатичен.

– А мне этот парень нравится, – громко сказал Луис.

– А ты помолчи! Никто не поручал тебе нести свечи на этом погребении, – оборвал мальчика отец.

– А кто умер? – Луис не понимал, о чем шла речь. Почему вдруг отец ругает его и говорит о каком-то погребении?

– Сын, ты, похоже, совсем поглупел! Это поговорка, которая означает, что не следует лезть туда, куда тебя не зовут, не стоит вмешиваться в чужие дела. Теперь дошло?

– Папа, я не понимаю, что с тобой происходит. В последнее время у тебя всегда плохое настроение. Что я такого сделал, что ты кричишь на меня?

– Сын, твой отец не имеет ничего против тебя. Мы говорим с твоим братом о том, что касается только взрослых. Не усложняй ситуацию, хорошо? – примирительно произнесла Пилар.

– Я тоже взрослый. Я хочу быть в курсе всего, что происходит.

– Просто твой брат может узнать о том, кому раньше принадлежало сердце, которое ему пересадили, а нам с твоим папой эта идея не нравится.

– Классно! Лукас, ты знаешь что-нибудь о том типе, который остался без сердца? – Луис приблизился к его кровати.

– Да, кое-что.

– Расскажи, что ты о нем знаешь?

Хавьер отстранил мальчика от кровати, на которой находился его брат, и, наклонившись, пристально посмотрел Луису в глаза.

– Луис, пообещай мне, что больше никогда не будешь вести разговоры на эту тему.

За неимением слов сын только утвердительно кивнул. Два его пальца были скрещены, потому что мальчик вовсе не собирался исполнять данное обещание. Он что-то пробормотал, и отец воспринял этот звук как «да».

На некоторое время все четверо погрузились в молчание, которое прервал телефонный звонок.

– Можно попросить Лукаса? – спросил женский голос.

– А кто это? – осведомилась Пилар.

– Я – Сильвия, подруга Лукаса по институту. У нас начались занятия, и преподаватель хочет, чтобы мы поприветствовали Лукаса.

– Ну конечно! Он сейчас же ответит. – У Пилар изменилось выражение лица. – Лукас, это тебя.

Сын не понимал, почему она улыбалась, передавая ему телефонную трубку. Всего несколько минут назад мать была очень раздражена.

– Да?

– Мы тебя жде-е-е-е-е-м! – донесся до него хор голосов, прозвучавших в унисон. – Слышал? – заговорила наконец Сильвия. – Мы на занятиях с доном Густаво, и он позволил нам позвонить тебе, чтобы узнать, как у тебя дела.

Лукас был очень взволнован. Ему стоило труда начать говорить.

– Черт возьми! Не ждал я этого звонка! Большое спасибо. Передай это всем от моего имени.

– Хорошо! Мы сможем навестить тебя сегодня вечером?

– Конечно! Я очень хочу вас видеть.

– Подожди, дон Густаво хочет что-то сказать.

– Лукас, как ты себя чувствуешь?

– Очень хорошо, большое спасибо. Сегодня первый день, как меня перевели в обычную палату. После недели изоляции мне так хотелось поскорее услышать знакомые голоса.

– Мы все с нетерпением ждем тебя здесь. Не допускай даже и мысли о том, что этот учебный год ты потерял. У тебя, Лукас, хорошие способности, и ты скоро все наверстаешь. Вот увидишь! Сейчас для тебя самое важное – поправиться и постепенно вернуться к нормальной жизни. Согласен?

– Большое спасибо, дон Густаво. Вы действительно думаете, что я смогу продолжать учебу?

– Общество не может позволить себе роскошь потерять такого врача, как ты. Ты всегда хотел изучать медицину, почему нет? Для тебя будет очень полезно знать то, что происходит с тобой лично, чтобы оказывать помощь другим людям, которым, как и тебе, придется перенести операции по трансплантации. Жизнь не остановилась. Продолжай, Лукас! Ты должен как можно скорее сесть в этот поезд. Сегодня вечером твои друзья принесут тебе конспекты занятий за последние дни. Я тоже приду навестить тебя.

– Согласен. К вашим услугам.

Повесив трубку, он задумался. Преподаватель был прав. «Я не хочу быть больным. Я хочу вернуться к нормальной жизни как можно скорее», – подумал Лукас. В этот момент в палату снова вошла Ориана. Все размышления мгновенно прекратились.

– Лукас, мне нужно померить твое давление. Врач хочет получить эту информацию.

Она подняла рукав пижамы юноши. Обнажилась сильная, мускулистая рука. Медсестра установила аппарат для измерения давления, но ей никак не удавалось хорошо его закрепить. Девушка очень нервничала. Они находились на расстоянии одной ладони друг от друга. Лукас ничего не говорил, он только наблюдал. Юноша увидел, как буквально за несколько секунд глаза Орианы из зеленых начали превращаться в черные. Ее зрачки расширялись не только тогда, когда не хватало света, но и в моменты нервного напряжения. Лукасу захотелось дотронуться до руки девушки. Ему было необходимо знать, что же происходит. Нужен был какой-нибудь предлог…

– Мне холодно, Ориана! Смотри, какая у меня ледяная рука.

Он заключил белую изящную руку девушки в свои большие ладони. Ориана сделала движение, чтобы высвободиться, но с первой попытки ей это не удалось. Все заняло доли секунды, но у Лукаса не возникло никаких видений. С ней это не действовало. Тем не менее юноша ощутил напряжение, которое испытывала Ориана. Наконец она высвободила свою руку.

– Я не заметила, чтобы твои руки были холодными. При той жаре, которая стоит повсюду, было бы странным, если бы ты замерз. Не знаю, поговорю с врачом.

Предлог оказался неубедительным. Жара стояла страшная. Хотя температура воздуха и не была столь высока, как в предыдущие дни, вряд ли ему поверили бы, что его знобит. Ориана продолжала измерять давление.

– У тебя повышенное давление. Тебе придется привыкнуть к еде без соли, понимаешь? Для тебя соль полностью запрещена. Придется сменить привычки. Много хорошо промытой зелени, никаких жиров…

– Не беспокойся, – решила вступить в разговор Пилар, – я позабочусь о том, чтобы он правильно питался.

– Я уверена, что с вашей помощью у него это обязательно получится, но нужно, чтобы он сам следил за своей пищей в том случае, когда придется обедать или ужинать вне дома.

– Ну, до этого еще очень далеко.

– Это не так. Через три дня Лукаса выпишут, и он начнет вести нормальную жизнь. Надо, чтобы вы не обращались с ним как с больным. У вашего сына впереди вся жизнь.

– А сколько лет я смогу прожить с этим сердцем? – поинтересовался юноша.

– Это неизвестно. Я очень верю в судьбу, но все зависит от тебя, как и у остальных смертных. Какую жизнь ты ведешь, так и живешь. Так любит говорить доктор Аметльер. Среди пациентов этой больницы есть такие, которые нормально живут с пересаженным сердцем, и те, у кого произошло отторжение, вследствие чего им сделали повторную пересадку.

– Это не заканчивается в больнице?

– Сейчас ты не должен думать об этом. Не давай подобным мыслям стать навязчивыми. Никто из нас, находящихся сейчас в этой палате, не знает, что ждет его завтра. Твоя жизнь резко изменилась в течение нескольких секунд. И это может произойти с каждым. Поэтому живи моментом, Лукас.

– Хорошо сказано, Ориана, – вмешался Хавьер. – Не оставляй на завтра то, что можешь сделать сегодня. Речь идет именно об этом, нужно жить максимально насыщенно каждый день. В результате того, что произошло с тобой, Лукас, я понял, что нельзя строить планы.

Луис не вникал в суть их разговора. У него начало урчать в животе. Мальчик был голоден и прервал беседу взрослых вопросом:

– А почему бы нам не поесть чего-нибудь?

Все засмеялись. Луис не понимал, что их так рассмешило.

– Мы здесь ведем высокие философские беседы о жизни, а Луис заставил нас вернуться к реальности, – улыбаясь, сказал Хавьер.

Ориана записала в тетрадь полученные данные и вышла из палаты. Лукас повалился на кровать. У него скопилось много вопросов, и нужно было найти на них ответы.

9

Спешить жить

Глаза Лукаса были закрыты, когда он ощутил непривычно сильное биение сердца. Никогда раньше он такого не замечал. Мысли юноши были переполнены сомнениями относительно бывшего хозяина недавно пересаженного ему органа. Лукас знал, что сердце принадлежало индейцу. Юношей овладело любопытство, вызванное желанием узнать как можно больше обо всем, что касалось индейского племени кроу, с которым так внезапно связала его жизнь. Без предварительного предупреждения и без его, Лукаса, согласия он превратился в одного из них. Так сказал ему Брэд: «Твоя жизнь, Лукас, уже не принадлежит тебе. Ты – один из наших». Лукаса беспокоило это заявление, потому что он не хотел быть никем, кроме самого себя – Лукаса из Города Солнца. Лукаса, связанного нерушимыми узами с морем и самым мощным из небесных тел, давших название его родному городу. Юноша привык к спокойной и простой жизни. Учащийся, единственной целью которого было стать врачом, оказался вдруг втянутым в ситуацию, которая невероятно усложнила его жизнь. Он попал в эту переделку благодаря пересаженному сердцу, которое ранее принадлежало человеку, вынужденному стать анонимным донором.

Тем не менее Лукас жаждал новой встречи с Брэдом, он хотел, чтобы американец рассказал как можно подробнее о Кендале, сердце которого билось теперь в его груди.

В дверь постучали: это была Ориана. Когда медсестра вошла в палату, Лукас оставил свои размышления, открыл глаза и посмотрел на нее. Все сейчас напоминало замедленную съемку. Черные волосы двигались в ритме медленной походки. Юноша молча наблюдал за Орианой. Когда медсестра заговорила с ним, он улыбнулся.

– Лукас, настал долгожданный момент твоего первого обеда. Суп с макаронами и отварная рыба. Как тебе это?

– Зачем ты меня мучаешь? – ответил он после непродолжительного молчания.

– Ты не любишь рыбу?

– Люблю, но не отварную. А не могли бы мне сделать простой бутерброд с ветчиной? Вот это мне бы понравилось.

– Очень скоро ты будешь есть все, что захочешь, но сейчас нельзя торопиться, нужно постепенно вводить продукты в твою диету.

Она пристроила к его кровати специальный столик, позволяющий пациенту принимать пищу без необходимости двигаться и менять положение. Лукаса сердило то, что Ориана обращалась с ним как с больным. Юноша попробовал суп, и у него вырвалось восклицание, которое неприятно поразило Пилар:

– Ну и гадость!

– Сынок, как ты можешь говорить такое? – возмутилась женщина, восприняв слова сына как следствие плохого воспитания.

– Не волнуйтесь, – спокойно произнесла Ориана. – Я отлично его понимаю. Вначале еда без соли кажется ужасной, но потом человек привыкает. Вот увидишь, Лукас, со временем ты тоже привыкнешь.

– Да это же просто наказание! Чем я провинился перед тобой, Ориана? – Лукас посмотрел в глаза девушки. Казалось, что он говорит о еде, но оба понимали, что речь идет совсем о другом.

– Нет, ну что ты, Лукас, ничем. – Ориана покраснела. – Я понимаю, почему сейчас ты так воспринимаешь это. Подожди, вот выйдешь из больницы…

Лукас задавался вопросом, посылала ли она ему скрытое от посторонних сообщение о том, что, пока он находится в больнице, их отношения ограничиваются обычным общением медсестры и больного? Однако, с другой стороны, Ориана просила его подождать и намекала на какое-то другое место. Эта последняя мысль улучшила настроение юноши и позволила ему справиться с первым после операции обедом.

– Так ты обещаешь, что это всего лишь начало? – Лукас очень торопился.

После того как он едва не простился с жизнью в результате аварии, у юноши часто возникало ощущение, что у него слишком мало времени на все. Он не хотел длинных вступлений, но окружающий мир продолжал вращаться в своем медленном ритме.

Ориана приблизилась и посмотрела прямо в глаза юноши.

– Не жди от меня обещаний, Лукас. Дай жизни идти своим чередом. Не жми на акселератор. Всему свое время.

Оба говорили об одном и том же. Тема разговора не имела ничего общего ни с больницей, ни с пищей. Молодые люди обсуждали возможность будущих отношений.

– Ты просишь меня дать тебе время. Меня, у которого его нет.

– Но, сынок, как ты можешь такое говорить? – вмешалась Пилар, не понимавшая сути разговора между своим сыном и медсестрой. – Ты должен забыть об операции по пересадке. Я уверена, что ты будешь жить очень долго.

– Мама, меня беспокоит совсем другое. То, чего я хочу, – это жить. Насыщенно жить все то время, которое мне отпущено. Я осознал, что нельзя откладывать на потом то, чего ты хочешь. Сейчас или никогда. Завтра для меня, возможно, уже не будет существовать, потому что я не знаю, наступит ли оно. Понимаешь? За эти несколько дней я осознал, что все надо делать, не откладывая на потом. Именно тогда, когда в этом возникает потребность. Почему следует ждать?

– Я думаю так же, как и твоя мать. Жизнь идет своим ходом. Нельзя пытаться ускорить свершение того или иного события: этим можно все испортить. Ничто никогда не приходит раньше положенного срока. Иметь терпение – это, возможно, одна из добродетелей, Лукас. Об этом хорошо знают рыбаки нашего города. В море нельзя выходить в спешке.

Что бы ни говорили Ориана и его мать, Лукас оставался при своем мнении. При этом он испытывал непреодолимое желание поцеловать девушку. Он смотрел на ее губы, когда Ориана говорила, и заметил, что одна губа была чуть больше другой. Ему нравилась эта асимметрия. При первой же возможности, которая представится, Лукас обязательно осуществит свое намерение. Это лучше любых слов могло бы доказать Ориане, что она ему нравится. Он украдет у нее поцелуй. Всего один, не более. Ему также хотелось поэкспериментировать. Наверняка его ощущения окажутся другими, чем это было до операции по пересадке. Любая ласка, какой бы малозначимой она ни была, в его ощущениях приобретала более яркие оттенки. Юноша был настолько погружен в эти мысли, что не заметил, с каким нетерпением ожидали его ответа мать и медсестра. Юноша расслышал только последнюю произнесенную фразу: «В море нельзя выходить в спешке».

– Конечно! – воскликнул Лукас и тут же понял, что от него ждут более пространного высказывания, но он не имел ни малейшего представления о том, что следовало сказать. И он, не найдя ничего лучше, как сменить тему разговора, произнес: – Не знаю, смогу ли я привыкнуть есть без соли…

– Вот увидишь, сможешь, – ответила Ориана. – Если бы ты с самого детства привык к пище без соли, она показалась бы тебе вкуснейшей.

Лукас воспринял ее ответ несколько поучающим. У него создалось впечатление, что он ребенок, который находится на уроке, и это не понравилось молодому человеку. Ориана, со своей стороны, чувствовала, что вот-вот начнет нервничать, и лучшее, что ей стоило предпринять, это убежать до того, как ее глаза приобретут черный оттенок.

– На сегодня я прощаюсь с вами, – сказала она, направляясь к двери. – Моя смена заканчивается. Так что до завтра, Лукас! Думаю, что вечером здесь, в палате, будет довольно шумно.

С лица Лукаса стерлась улыбка. Он заметил, как глаза Орианы снова поменяли свой цвет. Она вошла зеленоглазой, а уходила с черными глазами. Выйдя из палаты, медсестра вынуждена была остановиться и глубоко вдохнуть. Лукас действительно взволновал ее. Девушка не понимала той силы, которая таилась в его взгляде. Казалось, что юноша намеревался узнать у нее то, чего она сама еще не знала. Ориана отдавала себе отчет, что этот пациент превращается для нее в нечто большее, чем просто больной, и что такая ситуация способна усложнить ее жизнь.

На улицах Города Солнца было малолюдно. День был таким же удушающим и жарким, как и тот, когда Лукас оставил свое сердце на руле мотоцикла. Цикады трещали, как в разгаре августа. Они, казалось, были чем-то обеспокоены, и издаваемые ими громкие беспорядочные звуки напоминали скандал. Лето отказывалось лениться даже на исходе этого жаркого сезона. Мало движения наблюдалось и вблизи больницы. Только Брэд нес свою вахту в ожидании новостей.

Ориана столкнулась с ним, выходя из больницы. Они обменялись взглядами, но журналист ни о чем не спросил ее. Брэд смотрел на часы. Похоже, американца что-то беспокоило. Он говорил с кем-то по мобильному телефону на совершенно непонятном языке. Медсестра обернулась. Ей было любопытно, что это за язык.

Глядя из окна, Лукас следил за всеми перемещениями Орианы. Брэд тоже посмотрел вверх. Он быстро прервал телефонный разговор и жестом спросил у юноши позволения на посещение. Лукас взмахнул рукой, пригласив журналиста подняться.

Через некоторое время стройный и жилистый американец уже стучался в дверь палаты.

– Можно я войти? – спросил он, открывая дверь.

– Проходи, проходи… – сказал ему Лукас и внимательно посмотрел на посетителя.

По выражению лица сына Пилар поняла, что он хотел бы остаться наедине с журналистом.

– Пойду чего-нибудь перекусить. Оставляю тебя с Брэдом. – В ее взгляде читался призыв к благоразумию. Помедлив, Пилар взяла свою сумку и вышла из палаты.

Брэд без всякого вступления сразу перешел к делу.

– Лукас, нужно, чтобы тебя осмотрел человек-медицина из моего племени. Он вместе со мной находится здесь, в Городе Солнца. Я представлял его всем как своего дедушку. Он горит нетерпением увидеть тебя. Ты должен быстро овладеть его мудростью. Этот человек убежден, что ему осталось жить недолго, и он хочет передать тебе все свои знания.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Не спрашивай, доверься мне. Позволь всему идти своим чередом.

– Сегодня ты уже второй человек, который говорит мне об этом, – сказал Лукас несколько озадаченно. – А что это за человек-медицина?

– Это святые люди нашего народа. Люди, полные энергии, не запятнанные ничем личности, не способные ненавидеть. Они не спорят, не умеют говорить плохо о ком-то и никогда не произносят слова громче, чем остальные. Это прямолинейные, мудрые люди, за советом к которым обращаются все наши соплеменники. Их избрал Aakbaadaatdia.

– Кто их избрал?

– Великий Дух. У нас, индейцев, есть чувство родства со всеми созданиями. Мой брат Кендаль был молодым человеком-медициной. Теперь тебе предстоит продолжить его дело.

– Брэд, пожалуйста, не грузи меня. Да, я – живой, но мне нужно поправиться, восстановиться. У меня слишком много проблем, и я не хочу, чтобы их стало еще больше. Неужели ты не видишь, в каких условиях я нахожусь? Моя грудь раскрыта снизу доверху. Я с трудом стою на ногах. Брэд, сейчас для меня самый важный вопрос – выжить.

– Oh, yes! I understand. Я понимаю тебя. Не беспокойся. На первом месте, конечно же, ты.

– Каким был Кендаль? – прервал его Лукас.

– Он был необычный человек. Он верил в наш народ. Кендаль боролся за нашу землю. Он был по горло сыт тем, что видел в индейских резервациях, где у его соплеменников практически нет будущего, потому что они не желают приспосабливаться к нормам американской жизни. Мы исчезаем, Лукас, и наш народ постепенно агонизирует. Придет день, когда никто и не вспомнит о том, что существовали индейцы.

– Ты должен понимать, Брэд, что я очень далек от того, что ты сейчас говоришь. Я – европеец. Я ничего о вас не знаю. Только то, что видел в фильмах об Америке. Это означает, что практически ничего.

– Если бы меня спросили, чем мы отличаемся от других народов, то я бы в первую очередь отметил, что мы очень терпеливые. Белые люди, умирая, забывают о земле, на которой они родились. Усопшие индейцы никогда не забывают о нашей прекрасной земле, ибо она – мать краснокожих. Мы – часть земли, а она – часть нас. Так мы научились думать от наших предков. Так сказал великий вождь Сиэттл президенту Соединенных Штатов Америки Франклину Пирсу в 1855 году. Белые забывают могилы своих предков, относятся к земле как к чему-то, что можно продать и купить. Мы же, наоборот, считаем, что не земля принадлежит людям, а люди являются частью земли.