Текст книги "Голова королевы. Том 2"
Автор книги: Эрнст Питаваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)
Глава пятнадцатая
ОБВИНЕНИЕ МАРИИ СТЮАРТ
Бэрлей и Валингэм добились теперь своей цели. У них в руках были ясные доказательства того, что Мария Стюарт не только интриговала против государственной безопасности Англии, но и принимала участие в заговоре на жизнь королевы Елизаветы. Эти доказательства заключались в показаниях некоторых арестованных, в показаниях, которые ожидались от других арестованных, в показаниях предателей и в переписке, которая была сразу раскрыта, так что удалось снять точные копии всех писем, которыми обменивалась Мария Стюарт с заговорщиками.
Теперь Елизавета имела случай избавиться уже на законном основании от своей соперницы и навсегда обезвредить ее.
Но всех этих улик, добытых Валингэмом при раскрытии заговора, было ему недостаточно. Он хотел иметь в руках более бесспорные улики. С этой целью он с самого начала изолировал двух человек, близко стоявших к Марии, от процесса, направленного против Бабингтона и его соучастников; эти лица должны были стать главными свидетелями обвинения, направленного против Марии Стюарт. Это были оба секретаря Марии, Кэрлей и Ноэ, которых задержали и арестовали на пути из Чартлея в Тиксаль.
Во время процесса над другими заговорщиками Валингэм приказал доставить обоих секретарей к себе на дом и там держать под строжайшим арестом. Из этого видно, какую важность придавал он этим лицам.
Только тогда, когда процесс Бабингтона был закончен и приговор суда приведен в исполнение, Валингэм снова занялся судьбой арестованных. Однажды он явился к своему шурину Бэрлею обсудить с ним дальнейшую возможность их использования в деле.
– Самым простым было бы судить и казнить их вместе со всеми другими заговорщиками, – сказал первый министр Елизаветы.
– Нет, милорд, – ответил Валингэм, – я много думал об этом. Этих секретарей нельзя назвать заговорщиками, так как в их обязанность совсем не входило доносить о том, что делала их повелительница, они были подчинены только ей и исполняли данное им приказание. Поэтому, если бы они фигурировали на процессе, ныне окончившемся, то их, наверное, оправдали бы. Мы должны использовать их другим образом.
– А именно?
– Об этом-то я и хочу поговорить с вами, – ответил Валингэм. – Для нас совершенно безразлично, умрут эти люди или останутся в живых, ведь они были безвольным орудием в чужих руках. Но мы могли бы их так запугать, что получили бы от них показания, направленные против бывшей шотландской королевы.
– В этом есть свой резон, – задумчиво сказал Бэрлей.
– Так вы все еще стараетесь вести намеченную вами линию?
– Пока я не вижу оснований отступать от нее, – ответил Валингэм, – пожалуй, больше и не представится такой счастливой возможности стряхнуть кошмар, угнетающий столько времени Англию. Когда у меня в руках будут показания Кэрлея и Ноэ, я представлю на обсуждение государственного совета предложение учинить формальный процесс против настоящей виновницы всех этих злодеяний.
– Да, да! – оживленно воскликнул Бэрлей. – Это действительно – самый верный путь.
Валингэм с благодарной улыбкой поклонился ему и вышел.
Вернувшись домой, он послал за Пельдрамом.
Лорд-президент «Звездной палаты», Бэрлей и Лейстер приняли Пельдрама после его возвращения в Лондон достаточно прохладно, но он все-таки убедился, что они не питают к нему дурных чувств. Бэрлей даже добился для него полного прощения королевы. Между прочим, Елизавета помянула убитого Кингтона – человека, который сделал так много для ее безопасности, лишь одной фразой:
– Жаль! Это был полезный человек.
Только один Валингэм не захотел встретиться с Пельдрамом, а просто выслал ему с лакеем патент на новую должность.
Такое отношение насторожило шотландца. И теперь, когда ему передали приказание государственного секретаря немедленно явиться, Пельдрам не мог отделаться от чувства некоторого беспокойства. Тем не менее он поспешил одеться и отправиться по вызову, сознавая, что от этого свидания, быть может, зависит вся его будущность.
Когда он вошел в кабинет Валингэма, тот с ног до головы окинул его пытливым взглядом. Поклонившись, Пельдрам ждал, пока с ним заговорят.
– Знаете ли вы, – начал государственный секретарь, – кто и что вы в сущности такое?
– Кажется, знаю, – ответил Пельдрам. – Я – орудие в ваших руках, вещь, которой пользуются, пока она нужна, и которую выбросят вон, когда в ней отпадет необходимость.
– Подобный ответ избавляет вас от нагоняя, – улыбаясь, ответил Валингэм. – Вы, очевидно, нашли, что из Кингтона я уже извлек всю возможную пользу?
– Да, милорд.
– И думаете, что можете заменить мне его?
– Вполне, милорд!
– Вы слишком много берете на себя. Кингтон отличался умом, храбростью и знанием обстоятельств момента.
– Я, разумеется, не могу знать многое так, как знал он, но я тоже храбр и неглуп. Кроме того, я – верный слуга, что никак нельзя сказать про Кингтона.
– В этом отношении я не могу пожаловаться на него.
– Возможно, ведь его подлость хорошо оплачивалась на вашей службе!
Валингэм закусил губы и отвернулся от Пельдрама.
– Может быть, и так, – произнес он после паузы. – Ну-с, посмотрим, как вы замените его. Правда, я не рассчитываю, что нам в ближайшем будущем снова предстоят такие истории, как в последнее время, но необходимо позаботиться о том, чтобы они не могли повториться. Не знакомы ли вы с секретарями Марии Стюарт?
– Я знаю их только по именам, не более.
– Ну да это неважно. Вы должны втереться к ним в доверие и постараться напугать их возможностью следствия и суда.
– Слушаю-с, милорд.
– При этом вы должны вселить в них надежду, что имеется возможность вылезть сухими из воды.
– А какова эта возможность?
– Если они дадут показания против их прежней госпожи.
– Я настрою их как следует!
– В настоящий момент они находятся здесь, во дворце; вы отправите их в Тауэр, это поможет вам поближе сойтись с ними, так как в Тауэре они останутся под вашим специальным надзором.
– Великолепно, милорд!
Валингэм отпустил Пельдрама, и тот немедленно принялся за исполнение возложенного на него поручения. Было ли оно ему по душе – неизвестно, но к Марии Стюарт он никогда не чувствовал особенной симпатии, поэтому ему не приходилось употреблять насилие над собой, чтобы выполнить все, что от него требовалось.
Кэрлей и Ноэ были допрошены сейчас же после ареста, но не признали справедливости возведенного на них обвинения, а относительно того, что касалось Марии Стюарт, отговорились полнейшим неведением.
Их беспокойство отчасти улеглось, когда из Тауэра их переправили в дом Валингэма, но вскоре перед ними явились новые заботы, Будучи изолированы от всех, не имея ни малейшего представления о том, что делалось в то время на свете, они терзались неизвестностью, которая была для них тем тяжелее, что совесть их была нечиста. Их арест не отличался особенной строгостью, и условия жизни были неплохи. Но лакеи Валингэма отличались полнейшей непроницаемостью, и арестованным не удавалось выпытать у них ни единого слова. Тем не менее оба подозревали, что происходит что-то очень важное, в чем им уготована определенная роль.
В таком состоянии духа секретарей и застал Пельдрам, когда вошел к ним и резким тоном заявил, что их снова переводят в Тауэр, а на приготовления дают два часа. После этого заявления он ушел, чтобы позаботиться о конной страже, которая должна была конвоировать арестантов, а испуганные секретари Марии приготовились к самому худшему.
Когда Пельдрам явился снова, он застал их в страшно угнетенном состоянии духа и решил притвориться, будто тронут их судьбой.
– Только носов не вешать, друзья! – сказал он. – Если бы с вами хотели поступить, как с остальными заговорщиками, ваша песенка уже давно была бы спета!
– Чья песенка? – испуганно спросил Кэрлей.
– Черт возьми! Да вы ничего не знаете? – удивился Пельдрам.
– Мы изолированы от всего света, – ответил Ноэ. – Пожалуйста, расскажите, что произошло!
– Да, если дело обстоит так, то я сам ничего не знаю, – ответил Пельдрам.
– О, пожалуйста, расскажите! – взмолился Ноэ. – Вы не можете представить, как мучит нас эта неизвестность!
– Ну что же, в конце концов это ничему повредить не может! – согласился Пельдрам. – Так слушайте: все сообщество заговорщиков казнено, за исключением вас и тех, которые успели сбежать.
– Ну а королева? – вырвалось у Кэрлея.
Ноэ бросил на товарища укоризненный взгляд.
Пельдрам насторожился.
– О вашей королеве я не буду говорить, – ответил он.
– Могу лишь добавить, что с вами собираются поступить так же, как с ними. Выяснилось, что вы… Впрочем, это меня не касается.
– Что вас не касается?
– Выяснилось, что вы принимали близкое участие в замыслах Марии Стюарт; таким образом, вам не избежать наказания, если только вы что-либо умолчите в своих показаниях.
– Да мы ничего не знаем о делах королевы! – поспешил возразить Ноэ.
– Королева не замышляла ничего дурного! – прибавил Кэрлей.
– Меня это, господа, нисколько не касается, – с притворным равнодушием махнул рукой Пельдрам. – Ну, вы готовы?
– Мы к вашим услугам.
Оба секретаря последовали за Пельдрамом и под сильным конвоем были отправлены в Тауэр, где их приняли в свои объятия мрачные подземелья, на страже которых стояли сумрачные тюремщики.
Как могло казаться на первый взгляд, Пельдрам принялся за выполнение возложенного на него поручения довольно-таки неуклюжим образом, но на самом деле это был совершенно правильный путь, и разлученные между собой арестанты на все лады день и ночь повторяли про себя его слова. Каждому из них становилось совершенно ясно, что более всего может выиграть тот, кто первый принесет повинную.
Пельдрам неоднократно посещал их в камерах, не упуская случая внушать им каждый раз то же самое. Хотя никто из них не сделал признаний, но по истечении некоторого времени Пельдрам почувствовал, что почва достаточно подготовлена, и доложил об этом Валингэму.
Государственный секретарь только и ждал этого.
Чтобы выслушать показания обоих секретарей, была назначена целая комиссия под председательством его самого, разумеется, остальные члены этой комиссии сидели там только для вида.
В день допроса перед комиссией привели сначала одного Ноэ, и Валингэм обратился к нему необыкновенно ласково.
– Сэр, – сказал он, обращаясь к Ноэ, – ваша повелительница очень глубоко провинилась перед законом, и весьма возможно, что все ее соучастники вместе с ней должны будут предстать перед судом. Но соучастниками могли быть только лица, которые вели ее корреспонденцию, то есть секретари – вы и Кэрлей!
– Милорд, – после некоторого раздумья ответил допрашиваемый, – мне неизвестно никакой вины за королевой Марией, а тем менее могу быть виновным в чем-либо я сам.
– Вы хотите, может быть, сказать этим, что Мария Стюарт сама вела всю корреспонденцию?
– Да, она сама вела всю свою корреспонденцию, но то, что я видел, – была самая невинная переписка. Впрочем, отправкой корреспонденции заведовал не я, а Кэрлей.
Валингэм приказал увести Ноэ и привести Кэрлея.
Первые ответы Кэрлея были в общих чертах похожи на ответы Ноэ, но, когда ему предъявили показания Ноэ, что отправкой корреспонденции заведовал он, Кэрлей испугался и показал, что Мария Стюарт диктовала Ноэ все письма, и Ноэ потом исправлял ошибки и правил слог. Вновь вызванному Ноэ был предъявлен этот оговор, и он был принужден признаться, что это так и было. Но он добавил, что Кэрлей шифровал все письма и заботился о доставлении их по адресатам. Кэрлею пришлось признаться в этом, и, когда их обоих уличили в отрицании или, по крайней мере, в сокрытии важных показаний, им стали грозить пыткой. Напуганный этим, Ноэ признался, что письмо к Бабингтону, перехваченное властями и касавшееся планов бегства и деталей заговора, Мария Стюарт написала совершенно самостоятельно. Кэрлей должен был сознаться, что и это письмо он тоже шифровал. В конце концов оба секретаря сдались под угрозами и показали, что Мария Стюарт была отлично осведомлена о ходе заговора и замыслах заговорщиков.
На этом допрос был закончен. Теперь власти имели в руках все доказательства участия Марии Стюарт в заговоре.
Валингэм спешно принялся за доклад государственному совету, в этом докладе он объединил все показания и улики, что должно было послужить фундаментом для обвинения Марии Стюарт.
Между прочим, когда заговор был открыт, симпатии народных масс оказались на стороне Елизаветы, что доказывало, насколько в воображении заговорщиков были преувеличены любовь и сочувствие населения к Марии Стюарт. Очень часто на площадях и на народных собраниях раздавались голоса, проклинавшие Марию и ругавшие ее бранными словами, порочащими ее репутацию и честь. Но в то же время и жестокость расправы Елизаветы с заговорщиками вызывала порицания толпы.
Валингэм, разумеется, часто и подолгу совещался с Бэрлеем о ходе следствия против Марии, представил ему полный доклад, и, когда наконец увидал, что может предъявить шотландской королеве веское обвинение, то заставил шурина пойти на решительный шаг.
Но для этого прежде всего надо было получить согласие Елизаветы. Из всего образа действий английской королевы довольно ярко проступает ее характер; при все своей энергии она прежде всего оставалась женщиной, боящейся последнего, решительного шага. Поэтому каждый раз, когда Бэрлей заговаривал с ней о судьбе Марии Стюарт, Елизавета впадала в нерешительность и не могла побороть свои колебания. В конце концов это так надоело Бэрлею, что он заявил Валингэму о необходимости прекратить все это дело.
– Милорд, – ответил Валингэм, – я понимаю вас. Но будьте так добры, возьмите меня как-нибудь с собой, когда вы отправитесь на совещание с королевой.
Так и было сделано. И Валингэм напомнил королеве обо всем, что замышляли заговорщики. Он указал, что в стране не может наступить успокоение, пока существует причина волнений – Мария Стюарт. Сослался на то, что короли могут прощать личные обиды, но не имеют права подвергать страну вечной опасности, а до тех пор, пока не будет покончено с Марией Стюарт, Англии будет грозить постоянная опасность и извне, и изнутри.
Елизавета была бы очень рада, если бы ее уговорили, но она именно не хотела, чтобы все дело получило окраску личной мести с ее стороны.
Но Валингэм был наготове и тут.
– Ваше величество, – ответил он – народ требует от вас справедливости. Пусть сам народ, в лице своих представителей – первых пэров государства, решит судьбу виновницы вечных беспорядков. Пусть специально вами назначенная комиссия выслушает мой доклад и вынесет свое решение.
– Допустим, что это так и будет, – сказала королева, – но ведь короли и государи всей земли ревностно отнесутся к приговору коронованной особе, и все они станут моими врагами, если этот приговор будет чересчур суров.
– Быть может, вы, ваше величество, соблаговолите ответить мне, – возразил Валингэм, – какой, собственно, страны государыней является Мария Стюарт?
Елизавета замялась.
– Выгнанная собственными подданными и преследуемая за преступления, – продолжал государственный секретарь, – она в течение девятнадцати лет только и занимается тем, что сеет раздоры и мятеж в стране, которая приняла ее, дала ей кров и защиту. Мария Стюарт уже давно извергнута из сонма коронованных лиц.
Елизавета не могла не согласиться с этим, так как отлично видела всю свою выгоду в такой постановке вопроса. Но она была умна и изворотлива. Поэтому не взяла на себя ответственность выносить приговор Марии Стюарт, а, как советовал Валингэм, передала дело решению совета пэров государства.
Как только была сделана такая уступка королевы, сейчас же был созван Тайный совет, которому и предъявили все улики и доказательства виновности Марии Стюарт. Пэры, принимавшие участие в этом совещании, высказывались за то, чтобы Мария была подвергнута еще более строгому заключению, чем до сих пор, большинство высказалось за смертный приговор, а Лейстер, как говорят, даже сделал предложение просто отравить ее. Но Валингэм, заранее уверенный в исходе затеваемого дела, все-таки настаивал, чтобы всему делу был придан вид официального судебного процесса, и это предложение было принято.
В конце концов совет пэров выделил из своего состава сорок шесть человек для участия в судебном заседании, которое должно было выяснить виновность Марии Стюарт. Председательство в этом суде совет предоставил канцлеру Бромлею, о чем был издан 5 октября 1586 года особый указ, привлекший к суду Марию Стюарт, С юридической стороны совет основывался на особом законе, изданном при Эдуарде III и касавшемся государственных предателей, бунтовщиков и зачинщиков смут.
Членам суда было предписано немедленно отправиться в Фосрингай, присутствовать там в судебных прениях и потом вынести приговор, И вскоре мир стал свидетелем такой драмы, подобной которой еще никогда не было.
Глава шестнадцатая
СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ
Сорок четыре года Марии Стюарт исполнилось 8 декабря 1586 года. Восемнадцать из них она провела в изоляции, переходя из более суровых условия в менее суровые и наоборот, Причем последние четыре года прошли в самых тяжких условиях среди мятежных смут и непрестанной опасности, Мария была одной из красивейших женщин своего времени. Но в последние годы жизни ее уж никак нельзя было назвать красивой. В 1580–1586 годы она превратилась в невзрачную матрону с седеющими волосами. Ревматические страдания исказили ее былую пластичность, болезнь печени изменила фигуру, и только ее лицо сравнительно мало изменилось, причем, ее большие черные глаза по-прежнему сверкали горячим огнем.
Последние события особенно тяжело отразились на Марии, и вполне ясно, что изысканная жестокость, с которой ее сторожа сообщили ей о судьбе ее приверженцев, должна была усугубить силу ее страданий.
Благочестивый Амиас Полэт особенно в этом постарался. После того как предательски затеянная им ловушка с успехом сделала свое дело, он опять стал относиться к пленнице строго и грубо.
5 октября 1586 года в день, когда был издан злополучный указ совета пэров, перед замком Чартлей остановился отряд всадников. Полэт вышел к воротам и приветствовал прибывших, это были тайный советник Вальтер Мидлмэй и нотариус Баркер со свитой.
– Ну-с, сэр Амиас, – сказал первый, – получили ли вы последние распоряжения?
– Да, сэр! – ответил тот.
– И приняли нужные меры?
– Разумеется, сэр.
– И объявили этой женщине то, что решено насчет ее судьбы?
– Нет, сэр! Да с этим нечего особенно торопиться. Я думаю, что после такой скачки вы с удовольствием позавтракаете, а я позабочусь обо всем остальном.
– Ну что же, хорошо, сэр, – ответил тайный советник.
– Давайте примем это приглашение, сэр Баркер?
Полэт и Друри отлично посидели за завтраком, и только после этого Полэт, послав Друри позаботиться о приготовлениях к отъезду, отправился к Марии Стюарт, чтобы объявить ей о перемене места ее заключения.
По приказанию Друри, к воротам подъехал крытый экипаж. Его окружили пятьдесят всадников, к конвою присоединилась также и свита приезжих.
Мария Стюарт была больна и уже несколько дней не покидала постели. Из слуг у нее остались лишь бывшая кормилица и еще одна женщина. Кормилица Кеннеди хотела помешать Полэту проникнуть в спальню, но тот резко оттолкнул ее в сторону, прикрикнув:
– Что вы себе позволяете? Быть может, вы затеваете здесь еще заговор, а потому и не хотите пропустить меня?
– Королеве сегодня очень плохо, – ответила кормилица.
– Больна она или нет, – воскликнул Полэт, – а меня она должна выслушивать в любое время. Ступайте обе вон!
Служанки не сразу повиновались, глядя вопросительно на королеву.
– Ступайте! – сказала им Мария. – Что вам нужно здесь, сэр?
– Чтобы вы немедленно встали! – строго ответил Полэт.
– Для чего? – спросила королева.
– Чтобы отправиться отсюда в Фосрингай.
Мария вздохнула, ничего не ответив. Она с трудом встала, оделась и приготовилась пуститься в путь. Вскоре экипаж под прикрытием конвоя двинулся из Чартлея. Быть может, в этот момент Мария инстинктивно почувствовала близость развязки…
Поздно ночью она прибыла в место своего нового заточения. Служанки, которых ей разрешили оставить себе, прибыли позднее.
6 октября Амиас Полэт, Мидлмэй и Баркер явились к королеве, которая только проснулась. Без всяких околичностей Мидлмэй передал Марии Стюарт письмо Елизаветы. Мария молча взяла его, вскрыла и прочла.
В этом письме Елизавета в самых строгих выражениях укоряла Марию Стюарт в том, что она принимала участие в заговоре, направленном против Англии и самой Елизаветы, и потребовала от Марии, чтобы она согласилась подчиниться судебному следствию, которое должно выяснить степень ее вины.
Прочитав письмо, Мария помолчала некоторое время и, гордо глянув на посетителей, сказала:
– Моя сестра Елизавета, с одной стороны, плохо осведомлена, с другой – забывает о своем и моем положении. Я не подданная ей, и ее суд не вправе судить меня.
– И тем не менее наша государыня держится того взгляда, что вы должны будете подчиниться решению суда, – ответил Мидлмэй.
– Что?! – воскликнула Мария. – Неужели она могла забыть, что я – прирожденная королева?
– А между тем вам было бы лучше подчиниться ей, – сказал Баркер.
Никогда в жизни! Я не опозорю до такой степени моего положения, пола и сана! – воскликнула Мария. – Передайте этот ответ своей государыне.
– Так и будет сделано, – холодно произнес Мидлмэй.
Оставив Марию, прибывшие вернулись обратно в Лондон.
Тем временем в Фосрингай прибыли члены назначенного суда, а с ними – Бэрлей и Валингэм.
Самым важным вопросом была компетентность суда, потому что раз Мария не соглашалась признать его, то трудно было подыскать для него юридическое основание. Очевидно, слишком легкомысленно с самого начала понадеялись, что Мария быстро и добровольно согласится подчиниться суду.
При этих обстоятельствах Елизавета приказала продолжать расследование, но только пока не доводить его до приговора. Она написала Марии Стюарт еще письмо, которое было настолько же заискивающим, насколько предыдущее – строгим. В этом письме она уверяла, что назначила суд только для того, чтобы Мария имела возможность оправдаться как женщина, государыня и гостья Англии. И она будет виновата сама, если добрые намерения Елизаветы останутся безрезультатными. Но, с другой стороны, – было указано в письме, – Мария имеет равное право предъявить свои обвинения против Елизаветы, и назначенный состав суда уполномочен рассмотреть их и вынести свой приговор.
Таким образом, все дело представили Марии в совершенно другом виде. Правда, и теперь она все еще колебалась, но камергер Гаттон взялся уговорить ее согласиться. Он явился к ней под видом искреннего друга, и ему удалось убедить Марию предстать перед судом. И как только она выразила согласие, было назначено заседание на 14 октября.
Для зала судебного заседания воспользовались большой комнатой замка Фосрингай, куда и ввели Марию Стюарт под конвоем нескольких алебардистов. При этом она опиралась на Мелвила и на домашнего врача Буркэна, потому что чувствовала себя настолько нездоровой, что не могла идти одна без посторонней помощи.
Кроме судей, в зал заседания были допущены в качестве зрителей также и посторонние лица.
При входе в зал Мария Стюарт с достоинством поклонилась всем присутствующим, и ее попросили занять место на приготовленном для нее сиденье, обитом бархатом.
Мария села.
Сейчас же после этого поднялся канцлер Бромлэй, который произнес длинную речь. В ней он излагал все основания, побудившие Елизавету потребовать Марию Стюарт к суду и следствию. Затем секретарь суда прочел указ, на основании которого был созван настоящий состав суда.
После этого заговорила Мария. Она рассказала историю своего появления в Англии, сообщила о том, как с ней стали обращаться, как ей пришлось страдать. Затем она выразила протест против всякого ущерба, который мог бы быть нанесен ей вследствие данного судебного заседания, причем ссылалась на свой сан и положение иностранки, находящейся на английской территории.
На это ей ответил Бэрлей, он заявил, что каждый, находящийся на английской территории, обязан подчиняться английским законам.
По его требованию поднялся государственный прокурор, который доложил суду историю заговора Бабингтона. Он обвинял Марию Стюарт в соучастии и подстрекательстве к этому заговору, приводя в подтверждение обвинения улики и доказательства.
Мария отрицала свое участие в заговоре, оспаривала действительность улик и доброкачественность доказательств и потребовала, чтобы Ноэ и Кэрлей были вызваны на очную ставку с ней. В общем, защита Марии отличалась мудростью и убедительностью, она проявила недюжинный дар слова.
После этого начались судебные прения, которые по своему характеру никоим образом не могли послужить к чести достопочтенных судей. В этих прениях принимали участие Бэрлей и Валингэм. В конце концов Мария обвинила последнего в обмане и подлоге. Государственный секретарь ответил ей резкостью, и на этом закончилось заседание этого дня.
На следующий день Мария Стюарт категорически отказалась признать компетенцию суда и снова уверяла в своей невиновности. В дальнейших дебатах она потребовала, чтобы был назначен для нее защитник, и отказалась присутствовать на дальнейших заседаниях суда и давать какие-либо показания. Поэтому суд прервал заседание, 25 октября он должен был снова открыться, но уже в Лондоне. Это заседание было последним – прения пришли к концу, и суд единогласно вынес Марии Стюарт смертный приговор. Через несколько дней на заседании парламента приговор суда был утвержден.
Конечно, все это было сплошной комедией. Могущественная королева Елизавета заставила назначенных ею же судей приговорить к смерти ненавистную соперницу, а продажные живодеры выбивались из сил, чтобы оскорбить и побольнее обидеть одинокую, слабую, больную женщину!
Но даже и теперь, кода, казалось, все было кончено, когда были приговор суда, решение парламента, а следовательно и народа, английская королева все еще не была у желанной цели. Опять всплыли прежние опасения и страхи, она не решалась привести приговор в исполнение, как ни старались советники подействовать на ее волю. Особенно старался Валингэм, который неустанно твердил королеве Елизавете о необходимости решиться, причем делал это так дерзко, что при других обстоятельствах неминуемо вызвало бы немилость королевы.
Марии Стюарт 10 ноября объявили приговор, который она выслушала с полным спокойствием, лишь снова выразив протест против действий английской королевы.
Пэры государства, судьи, парламент, народ – все требовали казни женщины, которая в течение ряда лет служила источником непрерывных смут и беспорядков в стране. Но через месяц после приговора и из-за границы послышались голоса, протестовавшие против решения суда. Эти протесты сыпались со всех сторон, хотя им и придавали очень мягкую форму.
Государи, выражавшие протест, думали, что Елизавета никогда не решится утвердить приговор, что она просто не хочет брать это на себя и ждет именно протестов, чтобы на основании их отменить решение суда.
Прежде всего из числа коронованных особ за Марию заступился ее сын, Иаков VI, который и предпринял ряд шагов в ее защиту. Кроме голоса крови, он имел и другие основания для этого.
Приняла свои меры и троица верных слуг Марии Стюарт.
Сэррей, Брай и Джонстон скрылись в маленькой гавани графства Кент от преследований. Когда сыск закончился, они решили вместе отправиться в Лондон, поменявшись для конспирации ролями… Джонстон теперь разыгрывал барина, а Сэррей и Брай – его слуг.
У Сэррея было в Лондоне достаточно верных друзей, при помощи которых он скоро мог узнать, какие намерения питают теперь по отношению к судьбе Марии Стюарт, и, получив требуемые сведения, отправился со своими спутниками в Чартлей, а потом и в Фосрингай, где оставался до тех пор, пока не закончились заседания судебной комиссии. За ней троица вернулась в Лондон. Там Сэррей сейчас же после произнесения приговора над Марией принялся серьезно обсуждать со своими друзьями вопрос, чем могли бы они теперь помочь несчастной королеве.
К сожалению, они были бессильны сделать что-либо самостоятельно, и в горе Сэррей решил отправиться к королю Иакову, чтобы убедить его заступиться за мать. Товарищи Сэррея согласились с этим решением и без долгих сборов последовали к цели.
Сама Мария тоже не оставалась бездеятельной, она обратилась с письмом к папе Сиксту Пятому, испанскому королю Филиппу Второму, королю Франции Генриху Третьему, герцогу Гизу и многим другим. Хотя во всех этих письмах она и писала, что не дорожит своей жизнью, но требовала помощи во имя принципа справедливости. Благодаря всему этому дело Марии Стюарт должно было вступить в новую стадию, и Европа с лихорадочным возбуждением следила за его исходом.
