Текст книги "Голова королевы. Том 2"
Автор книги: Эрнст Питаваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)
– Обвинителем Сэррея являетесь вы, милорд Лейстер? – спросила Елизавета, и ее лицо запылало от гнева. – Скажите, как вы думаете, следует принять его или нет?
Лейстер понял, что его крайне опасное положение может спасти только отчаянная смелость.
– Я не боюсь, ваше величество, обвинения того человека, который стал моим врагом только потому, что я оказался слишком преданным слугой королевы английской, – с горькой улыбкой ответил он. – Если вам будет угодно позволить бунтовщику дерзко обвинить вашего верноподданного, то мне придется увидеть в этом доказательство того, что вы все еще сомневаетесь в моей преданности. Что же делать? Постараюсь отстоять свою жалобу, насколько это будет возможно.
– Я приму лорда Сэррея в вашем присутствии! – после некоторого раздумья обратилась Елизавета к Лейстеру, недоверчиво смотря на него. – Мне интересно, как он будет оправдываться. И если он окажется клеветником по отношению к вам, то даю вам право самому придумать для него наказание.
Глава двадцать третья
КРИЗИС
I
В королевском дворце открыли двери большого тронного зала. У ворот разместилась королевская гвардия, а у входа стоял лорд-маршал с большим жезлом в руках. Елизавета хотела принять в присутствии всех министров посланника королевы шотландской. Весь двор был в полном сборе, когда королева вошла в зал и заняла свое место на троне, по правую руку ее стал граф Лейстер, а сзади него поместился какой-то господин, которого раньше ни разу не видели при дворе; граф Лейстер просил позволения привести его, на что получил милостивое разрешение.
Лорд Дэдлей казался спокойным, выражение его лица было веселое, хотя бледность бросалась в глаза. Многие его враги надеялись, что наступил конец могуществу любимца королевы.
Накануне Лейстер вернулся из дворца королевы с намерением сейчас же оседлать лошадь и бежать из Англии. Он рассказал обо всем происшедшем своему верному слуге, ожидая, что тот будет совершенно сражен ужасным известием, но, к его величайшему изумлению, Кингтон только засмеялся:
– Милорд, ваш побег испортит все дело, так как королева, вероятно, приказала следить за вами и вас схватят раньше, чем вы успеете добраться до ворот замка. Подождите обвинения лорда Сэррея и отнеситесь к нему как можно спокойнее. У лорда Сэррея нет никакого доказательства вашей вины, он надеется запугать вас, но сам задрожит, когда увидит, что вы скорее убьете вашу супругу, чем рискнете собственной головой. Напомните ему о слове, которое он вам дал, а еще лучше отрицайте все и предоставьте мне право отвечать за вас.
– Вы не знаете королевы, Кингтон, – возразил Дэдлей, – она благодаря своей подозрительности чрезвычайно наблюдательна и от нее не скроешь лжи. Мне кажется, что лучше сказать ей правду. Она сначала рассвирепеет, но, когда гнев остынет, она успокоится и поймет, что, мстя мне за мою вину, она прежде всего скомпрометирует себя.
– Королева передаст ваше дело в палату пэров, где вас будут судить как соблазнителя женщины, – заметил Кингтон. – Вы оскорбили королеву, добиваясь ее руки, уже будучи женатым. Такой обман по отношению к ее величеству сочтут большим преступлением и вас могут присудить даже к смертной казни. Не забудьте, что главным вашим обвинителем и вместе с тем судьей является оскорбленная женщина.
– К тому же беспощадная в своей ревности! – прибавил Дэдлей. – Да, я поступил как безумный! Все же я предпочитаю вытерпеть какое угодно наказание, чем продолжать существовать в постоянном страхе.
Кингтон не переставал горячо убеждать своего господина в том, что надежда еще не потеряна, и Дэдлей наконец согласился с его доводами. У него явилась даже надежда, что он может выйти победителем из этого критического положения.
В зал вошел лорд Сэррей. Он был в скромном костюме и высоких сапогах из оленьей кожи, придававших ему вид воина, отправляющегося на войну. Может быть, он думал, что являться к королеве в качестве обвиненного лица в парадном платье неуместно. И этот костюм Сэррея произвел очень неприятное впечатление на королеву, которая, подобно многим женщинам, обращала большое внимание на внешность. Она не требовала от Сэррея дорогого одеяния, но то обстоятельство, что он не потрудился надеть придворный костюм, заставило Елизавету обвинить Сэррея в недостатке уважения к ней. К невыгодному впечатлению, произведенному внешностью Сэррея, примешивалось еще и чувство неприязни к нему за то, что он, несмотря на все благодеяния, оказанные ему английской королевой, был на стороне Марии Стюарт.
– Милорд Бэрлей, возьмите, пожалуйста, от лорда Сэррея письмо от нашей сестры, – проговорила Елизавета, затыкая платком нос, – а вы, милорд Сэррей, держитесь подальше от меня. Я даже отсюда чувствую убийственный запах ваших сапог.
– Я проскакал из лагеря сотни миль, ваше величество, чтобы просить вас о правосудии, и потому позволил себе явиться к вам не в туфлях и шелковом камзоле, – холодно ответил Сэррей, приняв слова королевы за желание выказать ему немилость.
– Вы хорошо делаете, милорд, что напоминаете нам о правосудии по отношению к вам, – проговорила Елизавета.
– Вы сказали, что возвращаетесь из лагеря! Где же это было? Я не слыхала, чтобы вы сражались под моими знаменами?
– В Шотландии появились мятежники, ваше величество, которые осмелились злоупотреблять именем вашего величества и распространили ложный слух, будто английская королева благосклонно смотрит и даже поощряет восстание против Марии Стюарт! – ответил Сэррей. – В то же время английский посланник уверяет шотландскую королеву в непоколебимой дружбе вашего величества к ней. Поэтому я больше полагался на слова лорда Рандольфа, чем на слухи мятежников, и выступил против них.
– Вероятно, лорд Рандольф и посоветовал вам сеять возмущение среди моих подданных католиков для блага шотландской королевы? – насмешливо спросила Елизавета.
– И вы с этой целью приехали в графство Лейстер? Что же, много вам удалось навербовать сторонников Марии Стюарт?
– Тот, кто сообщил вам эту небылицу, ваше величество, или сам лжет, или был кем-нибудь жестоко обманут! – негодующим тоном возразил Сэррей.
Милорд Бэрлей, что вы можете сказать по этому поводу? – спросила Елизавета.
– Я могу возразить на резкие слова лорда Сэррея, ваше величество, лишь то, что бумага, переданная мною вам, была удостоверена лейстерским судом. Если тут существует какая-нибудь ошибка, то лорду Сэррею нетрудно будет доказать свою невиновность.
– Милорд, – сказал Сэррей, – я очень благодарен вам за то, что вы дали мне возможность быть принятым королевой и услышать от ее величества, в каком страшном преступлении обвиняют меня. Я думаю, что судья, подписавший этот донос, был обманут каким-нибудь лжецом. Если бы мне пришлось вербовать наемников для защиты шотландской королевы, то мне незачем было ехать во владения графа Лейстера, гораздо проще было бы искать таких людей в собственном графстве! Конечно, я решился бы на это лишь при том условии, если бы вы, ваше величество, ничего не имели против того, чтобы таким способом увеличилось войско шотландской королевы.
– Что же привело вас тогда во владения графа Лейстера? – спросила Елизавета. – Очень странно, что обманутым оказался не только судья, но и сам граф Лейстер, ваш старый товарищ по оружию. Милорд Лейстер, – обратилась она к Дэдлею, – на каком основании вы поддерживаете обвинения против лорда Сэррея? Вы слышите, что говорит ваш бывший друг? Он утверждает, что судья был обманут каким-нибудь лжецом.
– Я с удивлением и грустью смотрю на то, что здесь происходит, ваше величество, – ответил Лейстер. – Еще вчера, когда лорд Бэрлей передал вам просьбу лорда Сэррея, я был поражен и глубоко огорчен, что лорд Сэррей выбрал себе посредником не меня, а лорда Бэрлея, и подумал – может быть, и я был кем-то обманут. Уже давно лорд Сэррей не принадлежит к числу моих друзей. При тех отношениях, которые существовали между нами в последнее время, для меня был непонятен приезд лорда Сэррея в мои владения, так как мне не приходило в голову, что он может нарушить свое слово или считать меня способным на измену. Я спросил о цели приезда лорда Сэррея у человека, который является моим заместителем в Лейстере, а именно, у сэра Кингтона, и услышал от него то, что имел уже честь доложить вам; я пригласил сюда сэра Кингтона, чтобы он лично мог подтвердить свои слова и засвидетельствовать, что я всегда рекомендовал ему крайнюю осторожность по отношению к лорду Сэррею.
– Подойдите поближе, сэр Кингтон, – позвала Елизавета, – и скажите всю правду, без утайки. Помните, что дело идет о вашей жизни. Правда, что вы подали жалобу на лорда Сэррея? И если это – правда, то объясните, что побудило вас на этот поступок? Не скрывайте ничего! Может быть, вам известно, что лорд Лейстер тайно поддерживал лорда Сэррея? Хотя я не допускаю этой мысли, но случаются и невероятные вещи.
– Ваше величество, – ответил Кингтон, опускаясь на колено перед королевой, – если кто-нибудь был обманут в этой истории, то прежде всего и больше всех лорд Лейстер. Сознаюсь, что я сам заблуждался и ввел в заблуждение своего господина. Граф Сэррей дал слово лорду Лейстеру, что при соблюдении известных условий со стороны моего господина он никогда не покажется в пределах графства Лейстер. Зная, что обещания, данные моим господином, ничем не были нарушены, и не допуская мысли, что граф Сэррей может изменить своему слову, я объяснил себе приезд графа только тем, что он явился в Лейстер с целью склонить наших католиков в пользу королевы Шотландской. Лорд Сэррей отрицает, что он приехал во владения лорда Лейстера с какой-нибудь политической целью, пусть он тогда объяснит свое присутствие в Лейстере, объяснит, почему он нарушил данное им слово, хотя лорд Лейстер его условия выполнил.
– Господи, что за загадки вы нам задаете! – нетерпеливо воскликнула Елизавета. – Какие-то тайны, какие-то обещания! В чем дело? Милорд Сэррей, я приказываю вам объясниться.
Напоминание о данном слове и намек Кингтона, что Лейстер ни в чем не изменил своим обещаниям, не могли не оказать известного влияния на честного, прямого Сэррея.
– Ваше величество, – проговорил он, – та тайна, о которой здесь идет речь, совершенно частного характера и касается лишь лорда Лейстера и меня. Я обязался хранить данное ему слово при известных условиях с его стороны, но у меня есть основания думать, что он нарушил эти условия. Мой верный слуга и друг, приехавший в Лейстер для того, чтобы убедиться, сдержал ли лорд Лейстер свои обещания, бесследно исчез, я тоже встретил препятствия при первом моем желании попасть к лорду Лейстеру. Теперь я узнаю, что на меня сделали донос, в котором меня обвиняют в государственной измене, и что это сделано с целью удалить меня из пределов Англии. Все вместе взятое служит ясным доказательством, что меня боятся и имеют, очевидно, серьезные причины для этого. Я приехал сюда, ваше величество, просить, даже умолять вас о защите.
– Клянусь всем святым, что здесь происходит нечто неслыханное, – воскликнула королева, гордо выпрямляясь. – Два лорда ссорятся между собой из-за какой-то тайны. Один из них умоляет о защите, другой пишет ложные доносы для того, чтобы отправить своего врага как можно дальше. Говорят о каких-то пропавших людях, точно я и мои министры не в состоянии защитить моих подданных и открыть всякое преступление! Я хочу уяснить себе, в чем дело.
– Ваше величество, – проговорил наконец Лейстер, – я не ссорился с лордом Сэрреем. Вы только что слышали сами, что он не поверил моему обещанию и вследствие этого решился на такой поступок, который легко мог ввести меня в заблуждение. Я считаю ниже своего достоинства оправдываться перед лордом Сэрреем и предпочитаю молчать.
– В таком случае, я заставлю вас говорить, милорд! – воскликнула разгневанная королева. – Вы должны сказать мне, в чем дело. Только изменник может колебаться в том, открыть ли тайну своей королеве, которая удостаивала его полным доверием. Повинуйтесь, милорд, во избежание моего неудовольствия.
Лейстер продолжал молчать.
Недоверие королевы еще больше увеличилось при виде этого непослушания. Не помня себя от гнева, она позвала начальника конвоя и громко приказала арестовать Лейстера.
– Милорд Боуэн, обезоружьте и арестуйте графа Лейстера! – приказала она. – Вы отвечаете мне за него своей головой.
Лейстер отстегнул свою шпагу и передал ее Боуэну, причем так взглянул на Сэррея, точно хотел сказать ему: «Вот видишь, по твоей милости я отправляюсь на эшафот!»
Сэррей не ожидал такого оборота дела. Ведь у него, собственно, не было явных доказательств, что Лейстер не сдержал данного ему обещания! Заточение Вальтера Брая и хитрый обман по отношению к Ламберту могли быть делом рук Кингтона, который останется на свободе и может причинить еще худшее зло.
– Милорд Сэррей, – гневно сказала королева, – охранная грамота шотландской королевы заставляет меня щадить вас, но вы обязуетесь представить мне доказательства своего обвинения. Передайте их лорду Бэрлею и будьте уверены, что преступление не останется без строгого наказания. Но, если ваши слова окажутся клеветой, тогда не ждите пощады.
– Ваше величество, для этого мне необходима ваша помощь, – возразил лорд Сэррей. – Отдайте, ваше величество, строгий приказ, чтобы всякое сообщение между лордом Дэдлеем, его приближенными людьми и жителями графства Лейстер было прекращено. И прошу вас распорядиться, чтобы для меня открылись все темницы и замки владений лорда Лейстера. И тогда ручаюсь вам, что через очень непродолжительный срок я вернусь сюда с явными уликами в руках. Если же окажется, что я ошибся, то разорву охранную грамоту шотландской королевы и покорно понесу то наказание, которое вам угодно будет наложить на меня.
– Ваше желание поразительно странно, – насмешливо заметила Елизавета. – Вы хотите, чтобы я дала вам полномочия распоряжаться в Лейстере, да разве вы забыли, что являетесь обвиняемым? Вы не хотите даже сказать, в чем состоит то преступление, которое заставляет вас просить у меня защиты, а к себе требуете полного доверия! И все же ввиду того, что ни мои просьбы, ни мое приказание не могут вызвать откровенность лорда Лейстера, я склоняюсь исполнить ваше желание. Скажите только, что вы собираетесь делать во владениях графа Лейстера?
– Я хочу осмотреть тюрьмы, ваше величество, – ответил Сэррей, – и поискать, нет ли среди заключенных моего друга, сэра Вальтера Брая; кроме того, мне хочется доставить сюда свидетеля из Кэнморского замка, который мог бы кое-что рассказать по этому делу.
– Вы ищете сэра Брая? – воскликнула королева. – Это не тот ли Брай, которого хотела здесь отравить его жена? Он ведь отправился затем в Шотландию искать своего ребенка.
– Да, ваше величество, это тот самый Брай! – подтвердил Сэррей.
– Что же, он нашел его? – спросила Елизавета.
– Да, ваше величество! Вальтер Брай узнал, что его дочь находится при дворе шотландской королевы, но прежде, чем он успел повидаться с нею, молодую девушку похитили.
– Ах, у него, значит, была дочь?! Хорошенькая? – ревниво проговорила королева. – Скажите, это не она ли повсюду сопровождала вас и графа Лейстера в костюме пажа?
Вместо ответа Сэррей поклонился.
– Постойте, значит, эта особа знакома графу Лейстеру? – засмеялась Елизавета, и ее глаза гневно сверкнули. – Не произошло ли похищение девушки в то время, когда лорд Дэдлей был в Шотландии?
– Да, в это время, ваше величество! – ответил Сэррей.
– В таком случае я угадываю, что нарушило вашу дружбу, – прошептала королева. И громко добавила: – Мне писали из Шотландии об одной сирене, которая ослепила лорда Лейстера своей красотой и затем внезапно исчезла. А теперь я понимаю, что означают все эти тайны! Да, я прикажу обыскать все тюрьмы и замки в Лейстере.
Видя, что граф Лейстер побледнел, Елизавета взъярилась от безумной ревности.
Боясь, чтобы королева не совершила какого-либо вызывающего поступка, Бэрлей поспешил подойти к ней.
– Не выказывайте так явно своей ревности, ваше величество! – прошептал он. – Не подавайте повода к насмешкам! Вспомните, что вы – великая королева Англии, дочь Генриха Восьмого! Победите чувство негодования, соберитесь с силами!
– Нет, это уж слишком! – задыхаясь от злобы, возразила королева. – На лице Дэдлея лежит печать позора, подлой измены! А я еще хотела отдать ему свою руку, он клялся, что любит меня одну на всем свете! Такого наглого обмана не перенесла бы ни одна женщина, даже самого низшего сословия. Неужели я могу допустить, чтобы этот негодяй хвастал, что насмеялся над королевой, как над какой-нибудь…
– Вы очень взволнованы, ваше величество, – прервал ее шепотом Бэрлей, – и потому не можете в эту минуту спокойно вникнуть в дело. – Я не верю, чтобы лорд Лейстер решился на такую измену, это было бы уж слишком смело! Выслушайте лорда Лейстера, но не в присутствии всего двора. Может быть, он и в состоянии будет оправдаться перед вами. Если же у него не будет возможности сделать это, то осудите его, как справедливая королева. Посмотрите на того хитрого мошенника Кингтона, вы видите, что он нашептывает что-то лорду Лейстеру. Мне кажется, что граф – скорее увлекающийся человек, чем сознательный обманщик.
Бэрлей был очень тонким дипломатом и решил, что какой бы оборот ни приняло дело для него во всяком случае будет выгодно сыграть роль посредника между королевой и любимым ею человеком.
– Королева все простит вам, – шептал Кингтон, – если вы ей скажете, что увезли Филли для того, чтобы отомстить лорду Сэррею и сэру Браю, и выдали замуж увезенную девушку за своего слугу.
Лейстер взглянул на королеву, которая продолжала разговаривать с Бэрлеем, и выражение ее лица было так грозно, что Лейстер потерял надежду на то, что она когда-либо простит ему.
Он уже решил было сознаться королеве в своем преступлении и не отягощать своей совести новой ложью, но его размышления были прерваны словами королевы, которая наконец решила высказать свое заключение по этому делу.
– Милорд Сэррей, – громко заговорила Елизавета, и гробовая тишина воцарилась в зале, – мы обсудили вашу просьбу, но прежде чем ответить на нее, желаем дать возможность лорду Лейстеру оправдаться, если он в состоянии будет сделать это. Затем, смотря по обстоятельствам, или сами произведем следствие, или поручим его вам. Так как это дело чрезвычайно щекотливое для лорда Лейстера, то я нахожу справедливым выслушать его без свидетелей, а потому прошу весь двор и вас, милорд Сэррей, на время удалиться из зала.
Все двери открылись, и придворные поспешили к выходу, лишь один Сэррей не двигался с места. Он предчувствовал, что ловкому Лейстеру нетрудно будет обойти влюбленную Елизавету, которая уже наполовину успокоилась.
Нарушив внезапно придворный этикет, Сэррей быстро подошел к трону и, взяв конец платья Елизаветы, взмолился:
– Ваше величество, умоляю вас, не слушайте лорда Лейстера до тех пор, пока я не представлю вам доказательства его вины! Не давайте ему возможности сейчас же принять меры для того, чтобы скрыть следы преступления. Будьте справедливой королевой, не делающей никакой разницы между своими подданными, когда дело идет о раскрытии чьей-нибудь вины.
– Господи, – недовольным тоном проговорила Елизавета, с отвращением вырывая платье, – да вы совершенно забываетесь, милорд Сэррей! Я молча переносила вашу несносную болтовню и отвратительный запах ваших сапог, для вас всего этого мало? Моя снисходительность привела к тому, что вы становитесь дерзки. Я приказала двору и вам удалиться. Исполняйте мой приказ, иначе лорд Боуэн принужден будет арестовать вас.
– Ваше величество, единственное, чего я боюсь, это чтобы вас не обманули лживыми словами, – упорствовал Сэррей. – Я отвечаю вам своей головой, что найду доказательства вины лорда Лейстера, в вашей власти будет казнить меня, если я не выполню своего обещания, но не лишайте же меня возможности представить вам эти доказательства.
– Вы – упрямый, своевольный человек, милорд Сэррей, – ответила королева. – Вы так ослеплены своей ненавистью, что не доверяете даже мудрости той, к которой сами же обратились за правосудием! Я просила вас удалиться и повторяю свою просьбу, одно могу сказать вам в утешение, что лорд Бэрлей поможет вам следить за тем, чтобы ни одно приказание, ни одно распоряжение лорда Лейстера не выходило за пределы этого замка.
Граф Лейстер потупился и сложил руки на груди. Казалось, что он решил молча покориться своей судьбе.
II
Наконец Сэррей вместе с Бэрлеем вышел из зала. Елизавета осталась одна с Лейстером.
– Защищайтесь теперь, милорд, – сказала королева, – или сознайтесь в своем позоре, чтобы я могла узнать от вас самих, а не от посторонних, какую гнусную игру вели вы с моим сердцем. Говорите правду, и, как бы постыдно вы ни поступали, я буду судить вас снисходительно, если вы избавите меня от неизвестности.
– Ваше величество, – ответил Дэдлей, – мне не в чем признаваться. Рассеять такое жестокое подозрение можно лишь одним способом. Пусть тот, кому вы дозволяли обесчестить меня, перед которым вы поставили меня как арестанта, как беззащитную мишень злобной клеветы, обыщет теперь по вашему приказу мои замки и допросит моих слуг.
– Но разве я не вправе подозревать, если вы молчите, когда я требую объяснений?
– Вы как королева отказали мне в своей руке и не имеете права требовать от меня объяснения в вещах, не касающихся государства. После того как вы обесчестили меня, вашему узнику место в Тауэре, я буду держать ответ перед пэрами, которые соберутся судить меня.
– Боже мой, никто не будет судить вас, кроме меня! Вы истощаете мое терпение!
– Я не боюсь вашего гнева с той минуты, как я отринут вашим сердцем. Перед ним я мог бы оправдаться, возлюбленная простила бы меня, а оскорбленная королева может только осудить меня, и я хочу быть осужденным.
– Значит, вы чувствуете, что виноваты? Значит, вы похитили ту женщину, и Сэррей сказал правду?
Он сказал правду, а данное им слово обязывало его умолчать о еще худшем; если бы он не дал слова молчать, то ему пришлось бы сказать вам, что он разыскивает графиню Лейстер.
– Графиню Лейстер?! – воскликнула изумленная Елизавета, дрожа от бешенства и негодования. – Не с ума ли вы сошли, или не думали ли вы сделать меня, королеву Англии, своей любовницей? Скажите мне прямо в глаза: чем, по вашему мнению, должна была стать для вас я, Елизавета Тюдор, когда вы опустились предо мною на колени, – говорите! Но не осмеливайтесь заикаться о какой-то графине Лейстер! Ведь если она действительно найдется, я пошлю ей голову изменника, именовавшегося когда-то графом Лейстером. Вы молчите?.. Дэдлей, если бы вы не только постыдно обманули меня, но лишь подумали о том, чтобы нанести мне бесчестье, я приказала бы растоптать вас на лондонских улицах. Говорите! Или пытка должна развязать вам язык?
– Я согласен говорить, когда вы называете меня Дэдлеем, потому что тогда вы выслушиваете меня как женщина. Да, я виновен, но заслуживаю вашего сострадания, а не презрения. Вам известно, с какими чувствами отправлялся я в Шотландию. Мое сердце было разбито: я видел себя отринутым и осмеянным; та, которую я любил, потребовала, чтобы я связал свою жизнь с другой женщиной, я хотел повиноваться вашей воле и надеялся, что вы со временем раскаетесь в том, как безжалостно поступили со мной. Я посватался к Марии. Однажды меня поддразнила маска. Мария хотела показать своему двору, что я даже не присмотрелся хорошенько к той, в которую поневоле прикидывался влюбленным. Она отдала меня на посмеяние, что уязвило мое самолюбие, и я замыслил мщение. Существо, которым злоупотребили для этой комедии, было доступно. Я подумал, что самый лучший способ отомстить за себя – это доказать, что я охотнее ухаживаю за этой особой, чем за Марией. Она отдалась мне, но когда я спокойно обдумал свое положение, то почувствовал, что ослушаюсь вас, если мое мщение наделает шума. И вот я приказал Кингтону похитить Филли. Тут вмешались в дело Брай и лорд Сэррей, они обвинили меня в похищении девушки, и мне приходилось отрицать случившееся или удалиться из Сент-Эндрю, сделавшись посмешищем двора. Кингтон отвез Филли в один из моих замков. Я хотел устроить и обеспечить ее, как только сдам свою должность при вашем дворе, я ожидал немилостивого приема у вас, так как не смел надеяться, что вы можете осчастливить меня своей благосклонностью. Тогда ко мне явились Сэррей и Брай, они настаивали на том, чтобы увидеть Филли, и угрожали донести на меня как на похитителя. Чтобы успокоить их, я сказал им, что девушка находится под моей охранной и может сделаться графиней Лейстер. Мне пришло вдруг на ум подвергнуть самого себя глубочайшему унижению: я неудачно домогался любви двух королев, а тут вздумал вступить в брак с несчастной калекой. Отсюда вы должны убедиться, что я никогда не любил другой женщины, кроме вас, и хотел навек отказаться от всякой надежды на счастье, будучи отвергнут вами. Вы желали утешить меня королевой, а я удовольствовался ее служанкой. Ведь вам прежде всего хотелось, чтобы я женился.
– Однако вы не сделали этого, Дэдлей? – в волнении боязливо-тревожным тоном прошептала Елизавета. – Вы не сделали этого, потому что явились ко мне и увидели, что я не презираю вас, что я вас люблю!
– Я увидел это и погрузился в блаженство, но зато мне пришлось трепетать, чтобы вы не узнали о случившемся. Оно могло быть неверно истолковано, и я рисковал лишиться вашей благосклонности.
– Значит, вы не женились на той женщине? – воскликнула Елизавета, с облегчением переводя дух и почти ликуя. – Дэдлей, та девушка – не жена вам, вы не потешались надо мной, вы не лгали мне, и не было притворством, когда вы недавно склонились к моим ногам и давали мне сладостные клятвы?
В этот момент судьба Филли была решена. Лейстер мог бы добиться прощения Елизаветы, ведь она была взволнована, однако он не рискнул на такое опасное испытание.
– Я не женился на ней, – ответил он, – ведь я лежал у ваших ног, Елизавета! Кингтон устроил комедию, чтобы умиротворить Сэррея. Ведь для меня было важно только избежать доноса, пока я успею убедиться, что вы узнали мое сердце, я опасался, как бы подозрение не рассеяло вашей мимолетной благосклонности.
– А куда же девалась та девушка? Вы очень часто бываете у себя в графстве. Не хочу думать, что она еще не утратила для вас прежней привлекательности и что я разделяю с ней вашу любовь!
– Если бы вы могли заглянуть в мое сердце, то ваши прекрасные уста не высказали бы такого подозрения.
– Кингтон удалил Филли, и, если я не ошибаюсь, она не прочь утешиться с ним. Но Сэррей жаждет самообладать ею, он ревнует, хотя уже обещал свое сердце двум дамам из Шотландии. И Кингтон до сих пор удерживал его вдали только тем, что выдавал Филли за мою супругу.
– Этого не должно быть! – воскликнула королева. – Я возьму ее под свою защиту, и если она благоволит к Кингтону, то устрою их свадьбу. Мне интересно увидеть ту, которая подала повод ко всей этой распре и, по-видимому, внушила пламенную страсть Сэррею.
– Ваше величество…
– Без возражений, если вы не хотите снова расшевелить мое подозрение! Ах, Дэдлей, я чувствую, что женщина должна сначала убить свое сердце, если хочет быть справедливою повелительницей! Я думала, что заковала себя в броню против слабостей женского пола, но чувствую, что поддаюсь им, как всякая другая!
– Если бы вы любили меня, как я люблю вас, то никогда не могли бы усомниться во мне, как сделали сегодня.
– Это – неправда, Дэдлей! Дружба доверяет, но любовь сомневается. Я – избалованное дитя, когда люблю, нельзя обижаться на меня, если я разгневаюсь, потому что у меня нет ничего, что вознаграждало бы меня за все заботы правления, за одиночество на королевском троне, кроме единственного сладкого сознания, что есть на свете один человек, который понял мое сердце и знает, какую тяжкую жертву приношу я своему достоинству королевы. Я почти завидую той женщине, которую вы избрали орудием своей мести: она может мечтать о том, что лишь высокое звание графа Лейстера стало на дороге ее счастью. Я хочу увидеть ту, которая отдалась вам, и тогда я прочту в ее глазах, не обманули ли вы меня. И если нет – я награжу ее в оплату за этот жестокий, но сладостный триумф моего сердца.
У Лейстера выступил на лбу холодный пот. Такой неожиданный оборот дела грозил ему новыми опасностями, и он возлагал свою единственную и последнюю надежду на то, что Кингтону удастся, наперекор королеве и Сэррею, найти средство устроить так, чтобы Филли исчезла, ею следовало пожертвовать, иначе он сам погибнет.
Но каким способом заставить ее исчезнуть?
Убить ее? Нет, уж тогда лучше самому положить голову на плаху.
Но неужели невозможно спрятать ее, переправить через границу или же, если бы все эти попытки потерпели неудачу, склонить ее ко лжи? Ведь допустила же она, чтобы ее пытали из-за него, почему же ей не согласиться на обман ради спасе ния его жизни?
Такие мысли обуревали графа, пока Елизавета, дернув звонок, отдала приказание снова впустить двор.
III
Дэдлей успел кинуть украдкой взгляд на Кингтона, дав тому понять, что он воспользовался его советом. А весь двор при виде его спокойной, гордой осанки тотчас сообразил, что и этот опасный кризис благополучно миновал.
– Лорд Боуэн, – начала Елизавета, – возвратите графу Лейстеру его оружие, мы получили удовлетворительные объяснения. Милорд, – обратилась она к Сэррею, который почтительно, но с мрачным лицом приблизился к тронному креслу, – просьба, которую вы изложили нам, основана на подозрении, обидном для графа Лейстера, и хотя я питаю к графу полное доверие, о вас же знаю только, что вы предпочитаете службу у шотландской королевы службе при моем дворе, тем не менее, в интересах справедливости, я нашла нужным потребовать от графа Лейстера объяснений. Вы и граф Лейстер не покинете Лондона, а сэр Кингтон, напротив, по нашему приказу отправится за той девушкой и привезет ее сюда. Мы сделаем дальнейшие распоряжения, когда поговорим с ней. Затем прикажем произвести розыски сэра Брая и надеемся поступить с вами по справедливости, не оскорбив графа Лейстера и не задев вашей чести.
Королева подала знак рукой, что отпускает их. Однако Сэррей не тронулся с места.
– Ваше величество, – произнес он, – чего я боялся, то и случилось: вас обманули…
Лейстер схватился за меч, и этот порыв, напомнивший королеве, что она должна еще доставить ему удовлетворение, вызвал краску на ее лице.
– Тише, милорд! – грозно крикнула она на него. – Мы присутствуем здесь, и никто не смеет сказать, что Елизавета Английская оставляет безнаказанным оскорбление ее верных вассалов. Милорд Сэррей, вы лишаетесь права неприкосновенности, придержите свой язык, иначе вам придется увидеть закат солнца в Тауэре!
