Текст книги "Вспаханное поле"

Автор книги: Эрнесто Л. Кастро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

что я привез?

–      Понравилась... Но в другой раз не затрудняйте себя.

–      Ба, в первой же лавке, если увижу, куплю еще и

привезу, чтобы ты набирался ума-разума.

Панчо, позабыв о горе Элены, вышел, чтобы осадить

Сеферино, но тот уже скакал по дороге к селению. Панчо

с досадой отвернулся и свистнул сыну, Маноло медленно

и неохотно повернул к нему голову.

–      Заправь фонарь и, когда стемнеет, поставь его на

краю полосы, – приказал он сухо. Потом добавил, глядя на

Маноло, поившего лошадей:—И запряги лошадь в плуг.

Он вошел в дом и, видя, что Элена все еще плачет,

раздраженно проворчал:

–      Слезами горю не поможешь.

У него было неспокойно на сердце. Ну и денек выдался!

Сплошные неприятности. Сперва столкновение с сыном,

который, вместо того чтобы работать, читал книжонку,

потом известие о выселении дона Гумерсиндо и, наконец,

письмо Эмилио, так испугавшее его в первую минуту.

В дверях показалась Клотильда. Ее лицо преобразила

та счастливая улыбка, которую Панчо впервые увидел,

когда Клотильда уезжала с фермы дона Томаса на крупе

лошади Сеферино. Эта молодившая ее улыбка появлялась

всякий раз, когда Сеферино на часок-другой запирался

с ней в кухне. Обычно после этого она долго ходила в при¬

поднятом настроении, и в ней даже пробуждалась наивная

кокетливость, но теперь при виде плачущих Элены и

Хулии она сразу стала серьезной.

186

–      Что случилось? —спросила она, испытующе посмот¬

рев сначала на Панчо, а потом на Элену.

–      Тетя Эстер умерла,– сказала Хулия.

Тогда заплакала и Клотильда. Панчо, нахмурившись,

посмотрел в окно и в сгущавшейся темноте увидел огонек,

который быстро удалялся: это Маноло, выполняя его при¬

казание, нес фонарь на край пашни. Обернувшись, он ска¬

зал Клотильде:

–      Принеси поесть... Мне пора пахать.

Та, перестав плакать, с изумлением переспросила:

–      Пахать?.. Неужто в эту ночь вы будете пахать?

–      А что?

Женщина выразительно кивнула в сторону Элены, ко¬

торая, вытирая слезы, прятала письмо в конверт.

–      Надо покончить с пахотой, пока не начались дож¬

ди] – ответил Панчо.—Что случилось, того не изменишь,

а жизнь идет своим чередом!

Смерть Эстер, на его взгляд, была печальным собы¬

тием, но не заслоняла всего остального. Главным для него

оставалось поле, ожидавшее лемеха и семян. Для Эстер он

уже ничего не мог сделать, а для земли мог. Он должен

был как можно скорее снова приняться за работу, при

солнечном или лунном свете – все равно, только бы вы¬

играть время.

–      Принеси поесть! – повторил он.

Клотильда вышла. Хулия, глотая слезы, стала накры¬

вать на стол. Панчо быстро поужинал, как всегда в таких

случаях один, и встал. Он торопился на поле – по его рас¬

четам, сын уже должен был приготовить плуг. Но, прежде

чем выйти, он посмотрел на Элену и, видя, как она уби¬

вается, подошел к ней и своей мозолистой рукой провел по

волосам жены, безмолвно выражая этим ласковым жестом

свое сочувствие. Быть может, он сказал бы, хотя и с обыч¬

ной неловкостью, слово утешения, если бы в эту минуту

не вошел Маноло, в присутствии которого Панчо всегда

становился замкнутым и суровым.

–      Плуг готов? – отрывисто спросил он.

Маноло утвердительно кивнул, и Панчо вышел. Когда

он скрылся в темноте, юноша, посмотрев на заплаканную

мать и решив, что отец повинен в ее слезах, сумрачно

спросил:

–      Что с тобой? Почему ты плачешь?

–      Умерла твоя тетя.

187

–      А! Я уж решил... – проговорил он, досадуя на са¬

мого себя за то, что плохо подумал об отце. Уйдя на кух¬

ню, он сел на скамью и, хмуро уставившись в угол, стал

ждать ужина.

Близился рассвет. Холодный отсвет луны играл на зер¬

кале лемеха, то появляясь, то исчезая, по мере того как

Плуг поднимал и отваливал пласты земли, образуя бороз¬

ду. Все ярче становился свет фонаря, к которому прибли¬

жался Панчо. Он не спускал с него глаз, чтобы не откло¬

няться от принятого направления. Панчо хорошо поработал

в эту ночь, хотя порой у него слипались глаза. Наконец,

в последний раз пройдя полосу, qH добрался до края паш¬

ни, взял фонарь и повернул к дому. Он выиграл целый

день, и чувство удовлетворения побеждало усталость, а

мирная тишина ночи вселяла в него спокойствие и бод*

рость духа. При виде спящего ранчо он с особой силой ощу¬

тил свою ответственность за семью, скотину, ферму – за

весь этот мир, который он создал и душой которого был.

Прежде чем пойти спать, он обошел двор и заглянул под

навес, в свинарник, в корраль, проверяя, все ли в порядке.

Наконец направился к дому, предвкушая наслаждение, с

которым он сейчас коснется мягкой подушки и нежного и

теплого тела Элены. Только теперь он вспомнил об Эстер,

но воспоминание это было каким-то далеким и смутным.

Вдруг он остановился и застыл, устремив взгляд вдаль.

В предрассветном сумраке вспыхнуло кровавое зарево по¬

жара. Сон как рукой сняло. Он вбежал в дом и растолкал

жену:

–      Что-то стряслось у Гумерсиндо! Там пожар!.. Раз¬

буди Маноло, пока я седлаю!

Он побежал на выгон за свежей лошадью. Элена соско¬

чила с кровати и ворвалась в комнату сына, поспешно спря¬

тавшего под одеяло порванные листки книги.

– Вставай! – крикнула она.– У Пабло пожар!

Юноша вскочил и начал быстро одеваться. Стоя посре¬

ди двора, Элена с тревогой смотрела на зарево пожара,

время от времени поднимавшееся ввысь. Маноло вышел из

дому и побежал за лошадью. Когда он вернулся, отец, уже

сидевший в седле, приказал ему: «Поезжай за мной!» —

и поскакал галопом напрямик через вспаханное поле. Ма¬

ноло вскочил на неоседланную лошадь и, нещадно колотя

ее каблуками, нагнал отца, когда тот ударами ножа рубил

188

проволочную изгородь, чтобы проехать на участок дона

Гумерсиндо. Они поскакали вместе, озаренные отсветом

пламени. Ранчо, превратившееся в огромный костер, грози¬

ло вот-вот рухнуть. Пылали, как гигантские факелы, и два

ближних дерева. Маноло подумал о Пабло и огрел плетью

лошадь, и без того мчавшуюся во весь опор. На фоне пла¬

мени четко вырисовывались силуэты людей. Отец и сын

разом натянули поводья и соскочили наземь у самого дома.

–      Пабло!.. Пабло!.. – закричал Маноло.

Панчо подбежал к человеку, который торопливо подбра¬

сывал в огонь бревна.

–      Что случилось, Гумерсиндо?

Тот, не оборачиваясь, отступил на шаг, взял еще одно

бревно и швырнул его в бушевавшее пламя.

–      В чем дело?—крикнул Панчо, схватив его за рукав.

Фермер уставился на него налившимися кровью и сле¬

зящимися от дыма глазами. Его лицо, черное от сажи, кри¬

вилось дикой усмешкой. Опомнившись, он с яростью про¬

бормотал:

–      Позарились на мою ферму?.. Так пусть получают

головешки да угли!

Маноло подошел к телеге, возле которой стоял Пабло,

угрюмо глядевший в огонь. На козлах, прижимая к себе

двух младших детей, молча плакала его мать. Домашний

скарб, уложенный в телегу, говорил о том, что обитатели

фермы не были врасплох застигнуты пожаром, а сами по¬

дожгли ранчо.

–      Как это получилось, Пабло? – спросил Маноло.

Тот ответил мрачно и немногословно:

–      Сегодня приедут выселять нас... Вот отец и решил

спалить все подчистую – пусть приезжают на голое место.

Занималась заря, и пламя пожара казалось уже не та¬

ким ярким, как раньше, в ночной темноте. Обугленные

стропила сломались, и крыша рухнула, взметнув снопы

искр. Дон Гумерсиндо, по-видимому немного успокоившись,

с горечью сказал:

–      Двадцать лет работали, и все пошло прахом... Когда

участок гроша ломаного не стоил, до нас никому не было

дела. А теперь, когда мы полили его своим потом и он

стал приносить доход, нас выселяют...

Панчо возмущенно воскликнул, отвечая то ли ему, то

ли самому себе:

–      Никто не может вас выселить!.. Нет такого закона!

189

Гумерсиндо снова распалился.

–      Что там закон!.. У кого сила, за того и закон!. Зна¬

ешь, зачем меня выселяют?.. Чтоб пустить поле под паст¬

бище, хотя мы из-за этого можем подохнуть с голоду.

Выходит, жирный телок дороже тощего человека!..

Он подошел к лошади, привязанной к частоколу, и на¬

чал отвязывать ее так медленно, словно пальцы не слу¬

шались его.

–      Что же ты теперь собираешься делать? – спросил

Панчо таким тоном, что Маноло насторожился.

–      Батрачить, что ж еще?.. Наймусь к кому-нибудь

в работники, если меня возьмут с детьми.

Он сел на лошадь и, угрюмо посмотрев на догоравшее

ранчо, проговорил:

–      Стоило двадцать лет с утра до ночи работать, как

вол, чтобы кончить пеоном!

Уже совсем рассвело, и при дневном свете в глаза бро¬

сались пни деревьев, что росли прежде вокруг ранчо.

Панчо неодобрительно пробормотал под нос:

–      Надо же – вырубил все подряд!.. К чему?

Ему было жаль погибших деревьев, словно он сам по¬

садил их и ухаживал за ними. Спору нет, подумал он,

плохи дела Гумерсиндо, а от человека, у которого не оста¬

лось ни кола, ни двора, всего можно ожидать.

Делать здесь было больше нечего. Пабло по-прежнему

не спускал глаз с обугленных бревен, а мать его заливалась

слезами. Мужчины, хотя и в разной мере, разделяли ее

скорбь. Вдруг Панчо сказал, подъехав к Гумерсиндо:

–      Почему бы тебе не оставить Пабло у меня? Работа

для него найдется, и он сколотит немного денег.

Фермер переглянулся с женой и ответил:

–      Если он тебе по нраву, пусть остается. Так и так

ему придется батрачить, а у меня будет одним ртом меньше.

Телега тронулась и выехала на дорогу. Неподалеку от

фермы Панчо им повстречалась повозка с людьми в воен¬

ной форме и в штатском. Гумерсиндо бросил на них злоб¬

ный взгляд и сказал:

–      Спозаранку поднялись, стервятники!.. Ну-ну, пусть

до отвала нажрутся золой!

Поравнявшись с частоколом фермы, он начал про¬

щаться с сыном:

–      Веди себя хорошо, сынок. Слушайся дона Панчо,

как меня... Придет время, свидимся.

190

Телега двинулась дальше. Гумерсиндо ехал не оборачи¬

ваясь, казалось, все его внимание поглотил табун. Пабло,

оставшийся с Маноло и Панчо, проводил своих долгим

взглядом. Потом все трое направились к дому, где их встре¬

тили Элена, Клотильда и Хулия. Девочка засмеялась от

радости, узнав, что Пабло будет жить у них, но он оста¬

вался подавленным и, когда смотрел в ту сторону, где над

далеким пожарищем вился легкий дым, лицо его перека¬

шивалось, словно он отведал желчи.

Панчо, обращаясь к Маноло, приказал:

–      Поставь для него койку у себя в комнате: он будет

спать у тебя!

Вечером на ферму приехал Сеферино и, не удивившись,

что застал там Пабло, тепло поздоровался с ним. Потом

как-то вяло и нехотя заговорил с Маноло. Клотильда, воз¬

вращаясь с яйцами из курятника, заметила, что на лице

Сеферино появилось выражение скуки. У нее сжалось

сердце и подкосились ноги: ей было слишком хорошо из¬

вестно, что это означает. Она почти бегом бросилась на

кухню, чтобы прийти в себя и подождать его там. Не в

первый и, быть может, не в последний раз ей предстояло

услышать новость, которую она уже предчувствовала.

Но, как всегда, ею с той же силой, что и впервые-

овладела мучительная тоска. Все падало у нее из рук,

и она не могла найти вещей, которые были у нее перед

глазами.

От внимания Маноло не ускользнуло, что Сеферино

задумчив; разговаривая, погонщик смотрел на него от¬

сутствующим взглядом, словно мысленно был где-то да¬

леко-далеко. Чтобы вывести его из этого состояния, Мано¬

ло заговорил о том, что было близко сердцу дяди:

–      Я вижу, у вас новый конь.

–      Ага,– подтвердил тот с довольным видом и взгля¬

нул на молодого жеребца. – Я его понемножку объезжаю,

и дело идет на лад, только пока еще он пугается колясок,

которые сами едут и пыхают дымом. Чего только люди не

выдумают!

Маноло заметил, что дядя говорит об автомобилях ина¬

че, нежели отец, всегда упоминавший о них с явным пре¬

зрением, и с интересом спросил:

–      Так вам не нравятся эти коляски?

–      Мне больше по сердцу добрый конь... Но... у каж¬

дого свой вкус,– ответил Сеферино и, увидев, что у Ма-

191

ноло заблестели глаза, добавил: – Мне сдается, что тебе

они нравятся, верно?

–      Да! – с жаром подтвердил тот.– До чего мне хо¬

телось бы править машиной!

–      А зачем?.. Чтоб трястись по пашне?—спросил Се¬

ферино.

Лицо племянника выражало такой живой интерес, что

он подумал: «Похоже, этот парень не рожден, чтоб ко¬

паться в земле, как червь».

Маноло, словно решив открыть тайну, которую долго

хранил, доверительно сказал:

'– Мне бы хотелось уехать с фермы, увидеть что-то

другое, меня тянет в дорогу.

Сеферино, не сводивший с него глаз, с волнением по¬

думал: «Пошел в дедушку Ахенора».

Потом, откашлявшись, заговорил с напускной весело¬

стью:

–      Видишь ли, сынок, бог не дал людям крыльев, а

дал им короткие и слабые ноги... Кто знает, зачем он так

сделал, должно, была на то причина, но только многие

люди остались недовольны... Некоторые, вроде меня, не

покорились своей участи и, завидуя птицам, превратили в

крылья быстрые ноги лошадей. Позже нашлись люди, ко¬

торым мало было скакать верхом, и они выдумали желез¬

ную дорогу, а теперь, как видишь, и этот, как его, автомо¬

биль. Наконец, есть и такие, которые сидят дома, хотя

душой они птицы...

Он лукаво посмотрел на юношу и продолжал, явно на¬

мекая на него:

–      Они читают книги, потому что книги – по сути дела,

тоже крылья, да такие, на которых можно летать, не дви¬

гаясь с места. Словом, у каждого свой нрав.

Он ласково похлопал Маноло по плечу и направился

к кухне, делая вид, что не замечает восхищенного взгляда

племянника.

Едва войдя, Сеферино заметил, что у Клотильды глаза

покраснели от слез, и сел, не говоря ни слова. Она вы¬

валила в лохань с помоями спитую заварку мате и зава¬

рила новый, безуспешно стараясь скрыть свое волне¬

ние. Наконец, не оборачиваясь, спросила приглушенным

голосом:

–      Что?.. Опять собираешься сорваться с места и

уехать?

192

Объездчик хранил молчание, внимательно разглядывая

свои руки. Женщина вспомнила горькие дни одиночества,

загубленную молодость, потраченную на нескончаемые ожи¬

дания Сеферино, и в ней с новой силой закипело возму¬

щение.

–      Отвечай! – крикнула она.– Скажи что-нибудь по

крайней мере!.. Не уезжай так!..

Сеферино по-прежнему молчал, опустив голову и не

видя слез, навернувшихся ей на глаза. Клотильда сняла

с огня чайник и налила воду в бутыль, сделанную из

тыквы. Она прекрасно понимала, что не вырвет у него ни

слова и ни на минуту не отдалит его отъезд, и это чувство

бессилия наполняло ее горечью. Подавая мате Сеферино,

она глухо сказала:

–      Чего ты ищешь?.. Отчего ты бродишь как неприка¬

янный?.. Почему едва ты приезжаешь, как тебя уже опять

тянет куда-то?

Сеферино, не отвечая, потягивал мате. Но Клотильда,

молчавшая столько лет, была уже не в силах сдержаться

и высказала то, что с давних пор терзало ее:

–      Что есть в других местах такого, чего я не могу тебе

дать?.. Чем другие женщины лучше меня?.. Что ты хочешь

найти?.. Чего ты ищешь?..

Сеферино, озадаченный этими вопросами, удивленно по¬

смотрел на нее. Потом искренне признался:

–      Чего я ищу?.. Если б я сам знал!.. Будто что-то

горит у меня внутри – не могу я долго оставаться на одном

месте. Мне скоро все надоедает и становится постылым,

глаза б не глядели, и кажется, что в другом краю лучше

и краше... Вот я и лечу туда, как птица, что вырвалась из

клетки.

Но Клотильду не тронуло волнение, прозвучавшее в

его словах, и она мрачно заметила:

–      Да, а на меня тебе наплевать!.. Ты уезжаешь, а я

остаюсь ни с чем, будто дым обнимала: руки пустые, а гла¬

за плачут.

Сеферино снова погрузился в молчание. Клотильда,не

надеясь, что ее жалобы подействуют, и уже не сомневаясь

в том, что он уедет, печально отвела взгляд и сказала с

горьким упреком:

–      Если бы ты хоть дал мне сына, чтоб мне не так

тоскливо было тебя ждать, когда ты пропадаешь!

Он ошеломленно посмотрел на нее, потом улыбнулся

Л Кастро      *193

и, пытаясь пересилить волнение, ответил с необычной для

него нежностью:

–      Как знать!.. А вдруг сын пошел бы в меня и вырос

бы таким же непутевым. Представляешь?.. Тогда бы ты

переживала за нас обоих.

Сеферино встал, как бы для того, чтобы размяться.

Было видно, что его задел за живое неожиданный упрек.

Он поправил пояс, уже не поблескивавший серебром, и по¬

смотрел через открытую дверь на своего коня, который

ржал и хлестал себя хвостом по бокам, то ли от нетерпения,

то ли чтобы отогнать слепней.

–      Ну, ладно!..– проговорил он.

И, будто тоже отгоняя надоедливую муху, тряхнул

головой, чтобы избавиться от неприятной мысли.

–      Сына?.. Мы уже стары, чтобы начинать жизнь сна¬

чала!

Стемнело. На кухне кончали ужинать. Несмотря на ма¬

теринскую заботу Элены, Пабло, подавленный событиями

дня и горем родителей, ел нехотя и ни слова не говорил.

Попытка Хулии вывести его из этого состояния не увенча¬

лась успехом, а так как отец и Маноло тоже были нераз¬

говорчивы, обескураженная девочка притихла. Клотильда

возилась с горшками, замкнувшись в угрюмом молчании, ко¬

торое она хранила с момента отъезда Сеферино.

Панчо первым вышел из-за стола и достал коробку с

табаком, чтобы выкурить перед сном сигарету. Женщины

убрали со стола и начали мыть посуду.

–      Послушай, Пабло, шел бы ты спать – тебе надо от¬

дохнуть,– посоветовал фермер и сделал знак сыну, кото¬

рый встал и вышел вместе с товарищем. Войдя в комнату,

Пабло тяжело опустился на кровать. Маноло, желая под¬

бодрить его, сказал:

–      Что ты так убиваешься?.. Этим горю не поможешь.

Ни ты, ни твой отец тут ничего не могли сделать – один

в поле не воин. Нынче разорили вас, а завтра, может, при¬

дет и наш черед... Какой смысл лезть из кожи вон, обра¬

батывая землю, которая в конце концов станет чужой*

Но отец не может взять это в толк – упрям, как мул!

Пабло поднял голову, удивленный резкостью, с которой

Маноло отзывался об отце. Сам он думал иначе и с жаром

возразил:

194

–      Не говори так, Маноло!.. Твой отец – добрый и

работящий.

Маноло криво усмехнулся.

–      Добрый?! Конечно, тебе не приходилось сносить его

норов, а меня он держит в черном теле, я с малых лет от

него доброго слова не слыхал. Да что об этом говорить?

Уже поздно, а завтра нам рано вставать.

Он лег, погасил свет и больше не раскрывал рта. В его

памяти, затуманенное временем, всплывало далекое дет¬

ство, он видел энергичную осанку отца, слышал его власт¬

ные и строгие окрики и пронзительный свист. Потом ему

вспомнился недавний случай, когда отец разорвал в клочки

книгу, и, сжав кулаки, он проворчал:

–      Добрый!.. Уж мне-то пусть про это не рассказывают.

–      Ты что-то сказал, Маноло? – сонно пробормотал

Пабло.

Тот не ответил, но перестал ворчать и, затаив злобу,

уснул.

IX

Подобно железной дороге, автомобиль стал чем-то при¬

вычным и обыденным, он уже никого не удивлял на рав¬

нине. К этому времени край наводнили агенты иностран¬

ных фирм. Они предлагали фермерам сельскохозяйствен¬

ные машины, соблазняя их платой в рассрочку, и, сбывая

машины под векселя, получали изрядный куш в виде ко¬

миссионных. Но, хотя все они пускали в ход убедительные,

почти неотразимые доводы, никто из них не сумел угово¬

рить Панчо: фермер не сдавался. Он хозяйствовал точно

так же, как прежде, и, по мере того как его голова стано¬

вилась белее, все тверже держался своих взглядов и мето¬

дов. Хотя Маноло был уже взрослым, вполне сложившимся

человеком, всем распоряжался Панчо и только Панчо. Он

полностью сохранил свою удивительную жизненную энер¬

гию. Палящий зной, ветры, дожди и холода, казалось,

лишь закалили его и сделали еще более выносливым. Воз¬

раст сказался не столько на его внешности, хотя у него и

появились морщины и седые волосы, сколько на характере.

Так у деревьев с годами загрубевает не только кора, но

и сердцевина. Элена же, напротив, становилась все ласко¬

вее и мягче. Она уступила Хулии, уже взрослой девушке,

место хозяйки дома и, казалось бы, могла теперь наслаж¬

195      13*

даться покоем, но нередко во всем ее облике сквозила

какая-то озабоченность. Ей было известно, что Маноло

не ладит с отцом, что они почти не разговаривают, и

она страдала от сознания, что сын никогда не будет так

близок Панчо, как Пабло. Пабло был таким, каким Панчо

хотел бы видеть Маноло. Не только потому, что Пабло

был привязан к земле, но и потому, что он чувствовал и

мыслил так же, как Панчо: с таким же пренебрежением от¬

носился к горожанам, питал такое же презрение к полицей¬

ским и так же полагался на свою физическую силу и му¬

жество. Но, несмотря на несходство характеров, Маноло

и Пабло связывала прочная дружба и между ними никогда

не бывало столкновений и ссор.

Элена терзалась, не находя покоя, ей некому было из¬

лить душу, никто не мог ее утешить или посочувствовать

ей. Она не могла поделиться своими думами ни с Хулией,

слишком привязанной к Пабло, чтобы быть беспристраст¬

ной, ни с Клотильдой, без ума любившей Маноло и заве¬

домо готовой встать на его сторону. К тому же было бы

жестоко обременять Клотильду новой заботой – она и без

того извелась, тоскуя по Сеферино и не зная даже, жив ли

он. Объездчик, околдованный далью, которая влекла его

с неодолимой силой, снова отправился на юг, и с тех пор

о нем не было ни слуху ни духу.

И если Клотильда хранила тряпки, которые Сеферино

привозил ей в подарок, стараясь хоть как-нибудь задоб¬

рить ее и добиться прощения за долгое отсутствие, то Ма¬

ноло хранил вещь, при взгляде на которую перед ним сра¬

зу возникал образ дяди. Это была книжечка с пожелтев¬

шими страницами, которые он склеил, правда не восстано¬

вив весь текст. Теперь у него была скромная библиотечка.

Некоторые книги ему прислали дядя Эмилио и его дочь

Лаура, другие, более дешевые и потрепанные, но восхищав¬

шие его своим содержанием – в них говорилось о крова¬

вых схватках, набегах и засадах,– он достал у поденщиков,

работавших на ферме во время уборки. Но ни те ни другие

он не хранил так бережно, как склеенную книжечку стихов.

Клотильда и Маноло, хотя и по разным причинам, часто

вспоминали об объездчике. Оба они были уверены, что в

один прекрасный день на ферме раздастся топот скакуна,

на котором вернется Сеферино. Но, как это и должно было

произойти, с течением времени они поменялись ролями.

Если раньше Клотильда утешала и уговаривала нетерпели¬

196

вого мальчика, то теперь возмужалый и рассудительный

Маноло, как умел, успокаивал и ободрял частенько пла¬

кавшую Клотильду, голову которой посеребрили годы и

горести.

–      Знаешь, твой дядя всегда был очень занятым чело¬

веком,– говорила она.—Но, по правде сказать, и забывчи¬

вым тоже. А все же я уверена, что он приедет.

–      Конечно, приедет,—уверенно подтверждал Маноло.—

Если он задерживается, то, надо думать, на это есть при¬

чины: не всегда человек волен делать то, что хочет.

Клотильда, цепляясь за эти слова как утопающий за

соломинку, подхватывала:

–      То же самое и я говорю!.. Кто знает, какой табун

дали ему объезжать, и, понятно, как человек добросовест¬

ный, он не может вернуться, пока не кончит дела.

Она говорила так, будто Маноло все еще был доверчи¬

вым и несмышленым ребенком, а не мужчиной, знающим

жизнь.

–      Люди завистливы,– продолжала она, наивно пы¬

таясь оправдать длительное отсутствие Сеферино.– Сколь¬

ко раз мне нашептывали, что он прощелыга и бабник! Если

верить злым языкам, Сеферино – плохой муж и даже не

вспоминает обо мне.

Ласковая улыбка, с которой Маноло слушал Клотильду,

сбегала с его лица при мысли о том, как пренебрежительно

относится к объездчику отец, и он говорил:

–      Побольше бы таких плохих людей, как дядя!

За последние годы ореол, который прежде окружал

Сеферино, потускнел. Теперь для Маноло не были тайной

его похождения, которые не пришлись бы по вкусу Кло¬

тильде, если бы она узнала о них, но, на его взгляд, эти

истории лишь делали дядю более человечным. Он часто

сравнивал жизнь отца с жизнью объездчика, и Сеферино

выигрывал от этого сравнения.

Элена после смерти сестры и матери вначале регулярно

переписывалась с Эмилио, и письма их были посвящены

главным образом Лауре, дочери Эстер. Но с тех пор, как

Лаура и Хулия тоже начали переписываться, Элена пи¬

сала зятю только в тех случаях, когда хотела узнать, как

обстоит дело с иском наследников генерала Вильялобоса.

Об этой переписке она почти ничего не сообщала мужу —

не потому, что хотела скрыть от него положение дел,

а чтобы не раздражать Панчо. Он не допускал даже на¬

197

мека на сомнение в законности его прав на владение фер¬

мой. Лишь скрепя сердце, по настоянию Элены, он согла¬

сился на посредничество Эмилио в тяжбе и не скрывал

своего неудовольствия всякий раз, когда Элена посылала

ему деньги на покрытие судебных издержек. Письма Эми¬

лио его не интересовали, и он не давал себе труда их читать.

Зато ему всегда были неприятны его посылки с книгами.

Как только прибывала посылка, Маноло немедленно

исчезал, и если бы Панчо вошел в комнату сына, то не¬

сомненно застал бы его с книгой в руках. Он не де¬

лал этого, полагая, что Элена в какой-то мере покрывает

Маноло. Только ради нее он терпел увлечение сына. Но

порой терпение его иссякало и он издавал свист, от кото¬

рого лошади на выгоне прядали ушами, а Маноло в своей

комнате вздрагивал, тотчас же прерывал чтение и выходил.

–      Вы меня звали?

–      Да. На той стороне, где ферма дона Бенито, изго¬

родь поломалась.

Маноло молча шел в сарай, брал инструменты, садился

на лошадь и ехал чинить изгородь.

Так было и на этот раз. Спровадив сына, Панчо вошел

в дом, Хулия, сидя за столом, листала столичный иллю¬

стрированный журнал. Обращаясь к жене, он спросил:

–      Что, пришла посылка?

–      Да, и письмо.

–      А-а, – протянул он, не проявив никакого интереса.

Хулия, оторвавшись от журнала, сообщила:

–      Лаура мне пишет, что хочет на каникулы приехать

с дядей к нам.

–      Что ж, пусть приезжает! – отозвался отец.

Эмилио не раз обещал навестить их, но все не мог соб¬

раться. Они не виделись уже много лет, и их отношения

ограничивались перепиской, если не считать того, что с фер¬

мы в город регулярно посылались продукты, как это дела¬

лось еще при жизни Эстер и доньи Энкарнасьон.

–      Эмилио только и знает, что присылать эти дрянные

никому не нужные книжонки, – проворчал Панчо.

Элена, задетая этим замечанием, поспешила возразить:

–      Они не дрянные, Панчо. Он прислал технические

справочники по моторам, которыми интересуется Маноло.

–      Книги о моторах?.. А к чему они ему?

–      У него есть к этому склонность, пусть учится,– ска¬

зала Элена.

198

–      Моторы!.. Знаю я эти моторы! —проворчал Панчо.

Ему не хотелось спорить. Элена могла верить, что сын

интересуется книгами по технике, но он-то прекрасно знал

о дружбе Маноло и поденщика Хавьера, который работал

на ферме во время уборки,– а потом подался в Вильялобос

и мутил там станционных рабочих, пока комиссар поли¬

ции не отправил его в наручниках в Ла-Плату. Пан¬

чо был почти уверен, что Хавьер дал Маноло несколько

книг.

–      Чем мечтать о моторах, он бы лучше смотрел как

следует за хозяйством.

Вошел Пабло с охапкой дров. Элена, желая переменить

разговор, вспомнила о письме зятя:

–      Эмилио пишет, что он озабочен ходом процесса. Он

считает, что тебе надо поехать в Буэнос-Айрес и поговорить

с адвокатом или наследниками.

Панчо не мог больше сдерживать раздражения.

–      Поехать в Буэнос-Айрес? – вскипел он.– А какое

мне дело до тяжбы?.. Они знают, где моя ферма, и, если

им что-то от меня надо, пусть сами приезжают... Я покажу

этим сутягам!.. Со мной им не удастся сделать то же, что

с Гумерсиндо!

Распалившись, он забыл о присутствии Пабло, кото¬

рый, перестав укладывать дрова, выпрямился. Панчо не

заметил его мрачного взгляда, но Элена поняла, какое горь¬

кое чувство пробудили у Пабло слова мужа, и решила про¬

молчать, чтобы не подливать масла в огонь. Она продол¬

жала думать о письме Эмилио. Если бы он на этот раз

сдержал свое обещание навестить их, размышляла она, то,

возможно, помог бы ей убедить Панчо в том, что нельзя

так несерьезно относиться к тяжбе.

Вечером, после ужина, Маноло читал, уединившись в

своей комнате. Вошел Пабло и постелил себе посте ь.

Однако он не спешил лечь и нерешительно поглядывал на

друга. Наконец он заговорил:

–      Ты знаешь, что у твоего отца хотят забрать ферму,

как у нас?

Маноло удивленно поднял глаза от книги и, помолчав,

печально сказал:

–      Отец ни с кем не говорит о своих делах, а уж со

мной и подавно. Я для него вьючное животное, и толь¬

ко. Кое-что я уже слышал, когда ездил в селение, но по

мне – пусть делают что хотят.

199

Пабло был возмущен подобным равнодушием и глухо

воскликнул:

–      Нет, у дона Панно не отнимут ферму, как у моего

старика! Не на того напали!

В его голосе прозвучала такая убежденность, что Мано-

ло испытующе посмотрел на него и, поняв, что должен оп¬

равдать свое безразличие, сказал:

–      Послушай, как-то раз к отцу приезжали фермеры,

они предложили ему присоединиться к ним, чтобы защи¬

щаться сообща, но он ответил, как всегда: я и сам сумею

постоять за себя. Он до того слеп, что не понимает простой

вещи: порознь каждого ничего не стоит смять, а когда

люди держатся друг за друга, они – сила.

Помрачнев, он с обидой продолжал:

–      Сам не знаю, чего я тогда вмешался и поддержал

этих фермеров. Ты бы видел, как он на меня напустился.

«Не суйся в мои дела, не тебе меня учить...», и это – еще

самое безобидное из того, что я услышал.

Вероятно, Пабло, поглощенный одной настойчивой

мыслью, пропустил его слова мимо ушей, так как, не отве¬

чая, убежденно проговорил:

–      Увидишь, дон Панчо заставит их отступиться: он

знает что делает!

Маноло решил, что Пабло так и не понял, как оскорбил

и унизил его отец своей отповедью, и, не желая возвра¬

щаться к этому, сказал:

–      Дай бог, чтобы он поставил на своем и чтобы ниче¬

го с ним не случилось. Мне-то что до него и до его взгля¬

дов! Меня ферма не интересует – я по горло сыт этой

жизнью, поэтому стану механиком, буду работать в ма¬

стерской и водить автомобили.

Пабло, как всегда, когда слышал подобные признания,

был ошарашен.

–      Неужели тебе не нравится работать на ферме?

–      Нет!—отрезал Мануэль.

Сомнения не было– письмо было адресовано Клотиль¬

де. Она так удивилась, что, не в силах вымолвить слова и

даже вскрыть письмо, держала его в руке, не сводя глаз

с конверта. Наконец она посмотрела на Маноло, который

принес его, и дрожащим голосом проговорила:

– Ты уверен, что это мне?

200

–      Да, тетя, на конверте стоит твое имя.

Она с еще большим изумлением снова уставилась на

письмо.

–      Я в жизни ни от кого не получала писем.

Маноло, чтобы успокоить ее, ласково улыбнулся и ска¬