Текст книги "Золотые рельсы"
Автор книги: Эрин Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Он выходит, а я стою неподвижно, целый и невредимый.
Когда Босс грозил мне, его угрозы были более чем убедительны. Он перемежал вопли с ударами кулаками и сапогами, так что на следующее утро синяки напоминали мне о его гневе. Так же было и с моим папашей.
Но сейчас каким-то образом дела обстоят не лучше. Джесси Колтон практически пальцем меня не тронул, но я прочувствовал каждое его слово. Они, эти слова, бьют наотмашь, хотя и не оставляют синяков, но от этого они не менее болезненны.
Я сползаю на пол, закрыв лицо ладонями.
Вон была права. От этого не сбежишь. Если я хочу новой жизни, придется ее заслужить.
Глава двадцать восьмая
Риз
Остаток утра Кэти и Джесси перешептываются, время от времени поглядывая на меня. Если они думают, будто я не понимаю, что речь идет обо мне, они ненормальные. Когда, наконец Джесси уходит проверить поставленные мной вдоль ручья ловушки, я чувствую облегчение. Позже, после полудня, Вон опять упражняется с ружьем. Я стою в дверях, Кэти смотрит с крыльца.
– Мне мешают зрители, – говорит Вон.
– Плохо, – отвечает Кэти. – Когда тебе придется воспользоваться ружьем, момент вряд ли будет легким и приятным, так что тренируйся в похожих обстоятельствах. Итак, за дело.
Она выставила новые мишени – повесила свою ковбойскую шляпу в нескольких шагах слева от ведра, а седло из конюшни справа и выкрикивает поочередно слова «шляпа», «ведро» и «седло».
Надо признать, Вон делает успехи. Техника стала лучше, и она быстро прицеливается. Все же я – неплохой учитель.
– Не понимаю, какой от меня толк, если я не тренируюсь стрелять по-настоящему, – говорит Вон.
– Нажимать на курок – это самый последний отвечаю я из дверей. – Если ты не освоишь этап все предыдущие шаги как надо, от стрельбы не будет никакого проку. И ты уже стреляла из пистолета.
Вон, нахмурившись, прижимает приклад ружья к плечу.
– Если вы оба ожидаете, что я проведу в этом очаровательном месте всю оставшуюся жизнь, целясь в ведро, пока не стану самым метким стрелком Аризоны, то вы жестоко ошибаетесь.
– Бывают занятия и похуже, – шучу я.
– Я не могу больше сидеть на месте, – продолжает она. – Мне нужно что-то делать. Неважно что, но я не могу больше терять…
– Послушай, Шарлотта, – прерывает ее Кэти. – Уж я-то знаю, что бывает, если сначала сделать, а потом подумать. Могу об этом написать целый учебник. И первый урок состоит в том, что это путь к несчастьям и неудачам. Вероятно, ты даже получишь то, чего добиваешься, но это не значит, что обойдется без последствий.
– Хочешь облегчить душу? – парирует Шарлотта. – Или просто любишь говорить загадками?
Кэти с минуту молчит, потом веско произносит:
– Я много чего успела натворить. Из-за меня погибли хорошие люди, не заслужившие этого. Вроде брата Джесси, Уилла. Он умер, потому что в юности я – да и Джесси тоже – сначала делали, а потом думали. И то, что мы не хотели смерти Уилла, не снимает с нас вины. И неплохо запомнить, что, добившись справедливости, не станешь крепче спать по ночам. Ни на вот столечко.
Вон слушает, но словно не слышит, потому что хмурится еще больше.
Вдруг раздается звук шагов, и из-за дома появляется Джесси.
– Я что-то пропустил? – интересуется он.
– Только мою проповедь глухим, – отвечает Кэти. – Идем, время ужинать.
* * *
Во время ужина Вон хмуро смотрит в свою тарелку и жует медленно и монотонно, словно корова.
– Я говорил, что забрал в Прескотте почту, когда ехал через город? – Джесси обращается к Кэти. – Сара прислала письмо. Похоже, наш гость, – он сверкает глазами в мою сторону, – и его дружки ворвались к ней, когда бежали из Викенберга. Джейк чудом уцелел. Пуля вошла справа чуть повыше сердца.
Вон поднимает глаза впервые с начала ужина.
– Что с мальчиком? С ним все в порядке?
– Да, он поправляется, но за работу сможет взяться нескоро. Ты знаешь Джейка?
– Да, когда я останавливалась в пансионе на ночь, он проводил меня до комнаты. Он ваш…
– Мой племянник, сын сестры. После своей женитьбы я оставил ей ранчо. Несколько лет спустя ее пропойца-муж полностью разорил его. Она ушла от негодяя, взяла Джейка и переехала в город. С тех пор у них этот пансион.
– Я рад, что он выжил и поправляется, – говорю я – Босс зря в него выстрелил. Мальчик был даже без оружия.
– Правда? – Джесси смотрит искоса. – Не пойму, почему ты до сих пор зовешь Роуза боссом, если больше не состоишь в его банде.
Я молча жую и глотаю. Сказать правду слишком тяжело, но я все еще боюсь Босса. Называть его как-то по-другому – значит порвать с ними и двигаться дальше. Объявить о своей свободе – все равно что приговорить к мучительной смерти свою мать, если Босс все же до меня доберется.
– Пожалуйста, Джесси, – говорит Кэти.
– Мне нельзя сердиться? Джейк был бы цел и невредим, если бы не «Всадники розы».
– То же самое можно было бы сказать, если бы ты не продал ранчо, или если бы мы с тобой не встретились.
– Это другое.
– Я знаю. Но Джейк поправится, и какой смысл злиться из-за того, чего уже не изменить. Нам надо думать о том, что впереди.
– Впереди, – повторяет Вон. – Это мне нравится. Раз Малыш отказывается от моего предложения, я хочу знать, когда смогу уехать в город и найти-таки наемного стрелка.
Кэти вытирает рот салфеткой и кладет ее на стол.
– Думаю, ты будешь не против, если мы втроем поговорим – я, Джесси и Риз?
Выражение лица Вон меняется быстрее, чем двигается продавец змеиного яда, когда он достает свой ползучий товар из мешка. Она осматривается с мрачным видом, на какую-то долю секунды ее взгляд задерживается на мне. Я пожимаю плечами. Она слышала разговор Колтонов за дверью спальни и должна знать: что бы они ни предложили, я в этом не участвую. И все же это не тот ответ, которого она ждала. Она нарочито вздыхает, кладет салфетку и встает так резко, что ее голова запрокидывается, потом срывает куртку с крючка у двери и выходит.
Громко хлопает дверь.
– Ей не нужно было уходить, – замечает Джесси.
– Пусть охладится, – говорит Кэти и поворачивается ко мне. – Перейдем сразу к делу: мы поговорили с Джесси и готовы заплатить тебе пять сотен, если ты берешь на себя остальных своих бывших дружков. Получишь вдвое больше, если привезешь доказательства. Оплата чистым золотом.
– Золотом? – смеюсь я. – Почему же вы живете в холодном доме на выселках, коль у вас столько чистого золота?
– Мы не хотим пользоваться им без нужды: оно того не стоит.
– Ты шутишь, нет у вас таких денег.
– Много ли ты знаешь людей, у которых есть два полностью оборудованных дома, если они не располагают кое-какой наличностью? – интересуется Джесси.
Ну хорошо, допустим, он прав. Откуда у них деньги на дом, – вот о чем я сразу подумал, когда мы сюда приехали.
– Хорошо, у вас есть деньги. Но зачем тогда перегонять скот? – я смотрю на Джесси. – Держать кур, чтобы несли яйца, есть на завтрак одни оладьи? – я киваю в сторону Кэти. – Не так живет пара, у которой завалялась лишняя тысчонка долларов.
– Ты берешься или нет? – спрашивает Кэти.
– И помни, – Джесси смотрит на меня сверху вниз, – если ты хочешь все исправить, нужно встретиться со своими демонами лицом к лицу.
Я помню, помню! Это похоже на то, о чем говорила Вон – не так важно, что я думаю или чувствую, гораздо важнее, как это проявляется в моих делах. Но деньги управляют такими, как Босс, и я не могу позволить им управлять мной. Особенно теперь, когда на кону мамина жизнь, если я не справлюсь.
– Если я возьмусь, – я минуту поразмыслил, – то только потому, что сам этого хочу, а не потому, что мне хорошо заплатят.
– Отлично, разберись с ними бесплатно, – говорит Джесси. – Черт возьми, я помогу тебе. У меня ведь свои демоны.
– И какие же?
Джесси кладет приборы, смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Я убил брата твоего босса.
Ну вот оно. Признание, которого я ждал.
– Джесси! – Кэти привстает.
– Нет, Кэти, все в порядке, – он жестом успокаивает ее. – Малыш понял это довольно давно. Полагаю, с той минуты, как зашел в наш дом в Прескотте.
Кэти смотрит на нас, ее глаза блестят, словно она сейчас расплачется от ужаса. Однако каким-то чудом ей удается не проронить ни слезинки, пока Джесси делится со мной их главной тайной: как Кэти наняла его, сына старого друга семьи, чтобы отомстить убийце своего отца, и как Джесси, прикончив Уэйлана Роуза, забрал всё, что было при бандите – оружие, целую кучу золота и таинственную трехдолларовую монетку. Она провалялась без дела несколько месяцев, а потом Джесси прихватил ее с собой – просто так. Эту чертову монету он отдал мне, и ее проклятье легло на меня, а теперь вернулось к нему.
– Вот почему я должен быть уверен, что банда «Всадники розы» никогда больше не возникнет на нашем пути. Ведь Лютер Роуз не успокоится, пока не отыщет нас и не отомстит. И нам с Кэти не жить спокойно до тех пор, пока жив он и все его парни. И пока копыта их лошадей топчут землю, они не прекратят нападать на поезда, грабить, убивать и мучить ни в чем неповинных людей.
Я в раздумье трогаю подбородок:
– Я думал, вы мне не доверяете.
– Так или иначе, но у нас есть отличная основа для доверия – общий враг. Шарлотта рассказала нам, как Лютер Роуз использует твою мать, чтобы держать тебя в узде. Ты не собираешься возвращаться к ним, да только они не оставят тебя в покое. И есть всего один способ освободиться.
– Когда все будет позади, откуда мне знать, что я не получу пулю в спину?
– Все, что есть у мужчины, – слово, и это все, что я могу предложить, раз золото тебе не нужно. Так что скажешь. Риз? – Джесси Колтон протягивает руку через стол, который разделяет нас, словно река, а мы – две души на противоположных берегах, рассчитывающие встретиться посередине.
Наверно, мы можем и даже должны это сделать.
Невозможно вечно прятаться, как и покончить с бандой в одиночку. Может, удастся сделать это с помощью бывшего наемного стрелка, если тщательно продумать план и все точно рассчитать?
Я наклоняюсь вперед и пожимаю руку Джесси Колтону.
Глава двадцать девятая
Шарлотта
Когда Малыш Роуза заходит в конюшню, я чищу щеткой гнедую, чтобы согреться. Только выскочив на улицу, я обнаружила, какой нынче свирепый мороз, но гордость не позволила мне вернуться в дом: ушла так ушла.
– Там все готовятся спать. – Я вижу пар от его дыхания. – Теперь, когда вернулся Джесси…
– Я останусь здесь.
– Слишком холодно.
– Неважно.
– Ну а для меня важно. – Он морщит лоб. – Я прекрасно устроюсь тут. Иди в дом.
Конюшня невелика. Стойла узкие, в единственном свободном отсеке свален инвентарь – ведра и мотыги, лопаты и подставки для седел. Сегодня еще и ветер, такой сильный, что продувает куртку насквозь. Он даже прогнал сову, которая печально ухала где-то в соснах. Ночевать здесь будет холодно и неуютно даже под кучей одеял.
Я вспоминаю, как оружие Малыша лежало все три ночи на кухонном столе, а мы с Кэти забирали Свое в спальню. Его поведение не вызывало подозрений, он ночевал в отведенном ему месте и никому не причинил вреда. То, как он обращался со мной в дилижансе, так непохоже на него нынешнего, словно там, на бесплодных равнинах Аризоны, это был другой человек.
– Для меня тут слишком холодно, – наконец говорю я. – Не понимаю, почему ты должен это терпеть. Один из нас может спать в комнате на матрасе, другой – на полу.
– Справедливо.
– Что было за столом?
– Ужин.
– Черт возьми, ты прекрасно понимаешь, я имею в виду разговор, при котором мне не разрешили присутствовать.
– Мой бог, Вон, – смеется он, – всего несколько дней с такими, как я, и ты уже сквернословишь, как разбойник.
– Между нами нет ничего общего, и тебе стоит это запомнить. Так о чем же они хотели поговорить?
Он пожимает плечами.
– Как нам быть с бандой Роуза. Джесси был тем самым стрелком, которого Кэти наняла отомстить за отца. Он сказал об этом.
Значит, та сказка про «Ната» была просто ложью. Она не собиралась помочь мне. Ей просто нужно было защитить свое убежище.
– Джесси поможет мне справиться с парнями, – продолжает Малыш. – Никому из нас не будет житья до тех пор, пока мы не покончим с ними, так что придется придумать план, как с ними разделаться.
– Вот в чем дело, значит? – я швыряю жесткую щетку в ведро в углу. – Я застряла здесь, как в плену, а все решают свои дела? И какого дьявола мне нельзя было присутствовать при разговоре?
– Видимо, они предполагали, что ты так отреагируешь, – он небрежно машет в мою сторону.
– Они все равно должны были сказать это мне в лицо, признать, что мое положение их не заботит.
Малыш нахмурился.
– Джесси и Кэти ждет смерть, если банда Роуза отыщет их. То же самое относится ко мне и к моей матери. Но что такого страшного произойдет, если ты не найдешь стрелка? Твоя мама останется при семейном капитале и станет женой предпринимателя! Не такая уж ужасная участь.
Кровь у меня закипает.
– Но ты понимаешь, надеюсь, что брак означает, что… Что он ее насильно… И ей придется… – Малыш смущенно морщится, и я понимаю, он не подумал, что после свадьбы мужчина ведет жену в спальню, и неважно, хочется ей этого или нет. – И хорошо, если он не убьет ее сразу. Дядя Джеральд не хочет ни с кем делить состояние. Он хочет владеть им безраздельно. Посему прошу извинить, что меня так занимает неотвратимая угроза моей жизни. Моя мать уже в беде, а ты и Колтоны окажетесь в опасности, только если поедете навстречу банде и вас поймают. Пожалуйста, скажи мне еще раз, что я преувеличиваю и что мои беды ничего не значат!
Он стоит молча – слабый лунный свет падает на его распухший нос – ив конце концов отводит глаза.
Я иду мимо него к дому.
* * *
Поговорив открыто с Кэти насчет ее лжи про «Ната» («Я сказала то, что должна была сказать») и спросив Джесси, не согласится ли он припугнуть моего дядю перед тем, как ехать искать бандитов («Я больше не наемный стрелок и никогда им по-настоящему не был»), я ухожу в спальню расстроенная и злая.
Я слишком взвинчена, чтобы спать, поэтому пишу при свете лампы в своем дневнике, лежа на кровати, и не собираюсь прерываться, когда появляется Малыш.
– Прости меня за те слова о свадьбе, я как-то не подумал.
Я поднимаю взгляд от дневника, но больше ничем не показываю, что слышу его извинения. Возможно, это глупо с моей стороны, но я сейчас в таком состоянии, что на большее не способна.
Он берет подушку и второе одеяло, оставленные мной в ногах кровати, и устраивается на полу. Когда он ложится и исчезает из поля зрения, в комнате наступает такая благословенная тишина, словно я снова одна.
– Расскажи мне свою историю, – вдруг просит он. – Ну, кроме ужасного дяди.
– У меня нет никакой истории, – сухо отвечаю я, хотя, наверное, лучше было объяснить, что мне не хочется разговаривать.
– Как же так? Ты же писатель? А они откуда хочешь вытянут историю, хоть из кучи навоза.
Я закатываю глаза, хоть ему этого и не видно, и продолжаю писать. Я описываю то, что видела на празднике открытия Тихоокеанской и Аризонской Центральной, хотя это бессмысленно, так как это событие наверняка многократно освещено во всех газетах. Но это отвлекает меня от мрачных мыслей и немного успокаивает.
Он приподнимается на локтях, так что я вижу его лицо.
– Почему ты хочешь быть журналистом, Вон? Эти репортеры сочиняют почем зря, а газеты печатают их выдумки. С тем же успехом ты могла бы писать романы.
Ну, хватит. Я захлопываю дневник, заложив его карандашом.
– Из-за того, что в газетах печатают неправду, а люди читают и принимают ее за проверенные факты. Именно поэтому так важно, чтобы пресса была честной и объективной! Да это самый важный вид писательского ремесла! Я думала, ты-то с этим согласен. Если то, что ты о себе рассказываешь, правда, то в газетах перевирали твою историю бессчетное число раз.
– Это ваше семейное ремесло? Я должен благодарить за жуткие истории о самом себе твоих родственников?
– Нет, моя мать – повитуха, а мой отец был коммерсантом.
– Был?
– Он умер на прошлой неделе. – Он бледнеет: «Ох!»– Я не хочу говорить об этом. Честно говоря, вообще не хочу разговаривать.
Я кладу дневник на тумбочку. При этом у меня задирается рукав, открывая ссадину от веревки, которой я была связана в дилижансе.
– Мне очень жаль, – произносит Малыш, глядя на мое запястье.
– Настолько жаль, что ты готов помочь мне с дядей?
Он тяжело вздыхает.
– Возможно, на твоего дядю не подействуют словесные угрозы, – говорит он. – И тогда придется перейти к действиям и применить оружие, а я для этого не гожусь. Мне осталось сделать всего несколько выстрелов, и свои последние пули я приберегу для Босса и его парней. И на этом все. Потом я дам зарок. Ты это понимаешь, Вон?
Он смотрит мне в глаза, и в его взгляде я вижу искренность. Я ведь сама уверяла его в том, что нужно измениться, настаивала, что нельзя вечно бегать от своего прошлого, и все же его ответ вызывает у меня раздражение. Нет, я понимаю и принимаю его доводы. Но все еще в замешательстве, ведь до сих пор ненавидела Малыша Роуза, так как считала, что у него нет никаких моральных устоев.
Я поворачиваюсь к нему спиной.
Мгновение спустя он гасит лампу, и комната погружается в темноту.
Нет смысла отрицать очевидное: я осталась одна. Рассчитывать ни на него, ни на Кэти и Джесси не приходится, так что мне самой придется искать стрелка. Я уеду завтра на рассвете, когда все будут еще спать.
Глава тридцатая
Шарлотта
Я покидаю горы рано утром. На мое счастье, дорога не разветвляется, но она едва заметна в предрассветной мгле. Я вывожу гнедую из-под полога деревьев, дорога идет то вверх, то вниз, постепенно спускаясь в долину. День будет ясным, видимость прекрасная, так что вдали мне удается рассмотреть железную дорогу, похожую на линию, проведенную углем на пыльной земле. Она идет с севера на юг, и, ориентируясь по солнцу, я легко определяю свое местоположение. Передо мной долина Чино, а Прескотт лежит к югу.
Даже верхом не получается быстро спуститься по заросшему кустарником и кактусами склону, и, добравшись наконец до рельсов, я оглядываюсь назад на гору. Тропа к Колтонам практически не видна, это всего лишь белая малозаметная полоска между деревьев, похожая на след, оставленный дождями или тающим снегом. Никто не ожидает увидеть в этой глуши жилище. Здесь ничего нет на многие мили вокруг. Я останавливаюсь, чтобы сложить кучку камней около одной из шпал. Если все в городе пойдет как надо, к Колтонам возвращаться не потребуется, но последнее время меня преследуют неудачи, так что меры предосторожности лишними не будут.
В долине свистит ветер, он рвет мою куртку и толкает в спину.
Я поворачиваю на север и пришпориваю гнедую. Мы мчимся, а я вспоминаю план Тихоокеанской и Аризонской Центральной, которые видела на столе отца. Семьдесят три мили стандартной колеи от городка Селигман на Атлантическо-Тихоокеанской дороге до Прескотта на юге. Если я правильно определила свое местоположение, до Бангартса довольно далеко, но искать наемного головореза в столице будет слишком рискованно.
Справа от меня мелькают рельсы и шпалы, передо мной расстилается долина.
И я лечу, словно выпущенная из ружья пуля, следуя четкой траектории железнодорожных путей.
* * *
Бангартс меньше, чем я предполагала. Самые заметные здания – железнодорожная станция и гостиница. Полдень, но на улице пугающе тихо. Городок, если его вообще можно так назвать, выглядит пустым.
Я захожу в небольшую лавку, подхожу к продавцу и сразу беру быка за рога.
– Мне хотелось бы нанять меткого стрелка. В городе есть те, кому нужна подобная работа?
Клерк, прищурившись, смотрит на меня, затем на улицу, где привязана моя гнедая, и на здание через дорогу.
– Попробуйте найти в гостинице Паркера. Ему всегда нужна работа. Скажите, что вас прислал Норман.
Гостиница выглядит не особо фешенебельной, но для такого городка весьма впечатляющей. Здание в прекрасном состоянии, ковер в вестибюле чистый и новый, не то что в пансионе в Викенберге.
– Я ищу Паркера, – объявляю я пожилой даме, читающей газету за стойкой.
– Зачем?
– У меня есть для него работа. Меня прислал Норман.
Она отрывается от чтения. Я вижу, как сузились ее глаза при виде оружия у меня за затянутым до упора поясом – я позаимствовала его у Колтонов, и он мне великоват. Наверное, это тот самый, про который Кэти сказала, что не может больше его носить, пока беременна; по крайней мере, он висел вместе с ее одеждой. Но так гораздо удобнее возить отцовский кольт, чем в мешке из простыни, прихваченной из Прескотта.
– Паркеру часто приходится иметь дело с малоприятными людьми, поэтому он просит всех оставлять оружие у меня, – говорит женщина.
Мне это не нравится, но что поделать. Я снимаю пояс и кладу на стол.
– Можете подождать у него в конторе, первая дверь налево, – она указывает рукой. – И закройте дверь, чтобы не выстудить комнату. Я пойду поищу Паркера.
В комнате нет окон, но тем не менее уютно. Простой письменный стол, огонь в камине, на темно-зеленых стенах висят в рамках вырезки из газет. Согласно тому, что там написано, Паркер – охотник за головами. На самых недавних вырезках – портрет пожилого мужчины, может, лет семидесяти, но в опыте ему не откажешь. Летопись на стене запечатлела поимку по меньшей мере дюжины головорезов.
Я едва могу поверить в свою удачу. Я в таком отчаянном положении, что наняла бы любого, кто скажет, что умеет обращаться с пистолетом, но, кажется, нашла настоящего охотника за головами. Уж он-то нагонит страху на дядю Джеральда, сумеет его вразумить. Если Паркер возьмется за дело, он сможет к вечеру быть в Прескотте, и к утру дядя запоет по-другому.
Я иду вдоль стены, читая одну вырезку за другой, и у самой двери слышу голоса. Разговаривают в вестибюле.
– Девушка? – спрашивает мужской голос. – Необычный клиент для меня. Как думаешь, не племянница ли Джеральда?
Я замираю, сердце как бешеное колотится в груди.
– Может быть, – отвечает встретившая меня женщина. – Иди спроси ее.
– Говорят, у нее не все в порядке с головой, скорее всего, она представится другим именем и придумает какую-нибудь историю. Джеральд сказал, что она побывала в плену у Малыша Роуза и не в себе после этого.
– Ну так и не спрашивай. Просто отвези ее в Прескотт и предъяви дядюшке. Если это ошибка, отпустишь ее.
– Деньги обещаны хорошие.
– И впрямь хорошие. Даже с учетом десяти процентов Норману за то, что направил ее к нам. Я приготовлю лошадей.
Одни шаги удаляются из вестибюля, другие слышны все громче, они приближаются. Я отшатываюсь от двери, протягиваю руку за кольтом и вспоминаю, что отдала его женщине. Шаги останавливаются за дверью. Я бегу к столу, разбрасываю в стороны бумаги и чернильницы. Ручка двери поворачивается.
Я сжимаю в руке чугунный подсвечник. Паркер хватает меня за плечо, я поворачиваюсь и замахиваюсь, пытаясь защититься. Он дергает головой, отклоняясь от удара, и подсвечник попадает ему в висок. Раздается противный глухой стук, и он валится на пол, словно свинцовое ядро.
Из-под его головы лужей растекается кровь, ее слишком много.
Подсвечник с грохотом падает у меня из рук. Тошнота подступает к горлу. Я, спотыкаясь, отступаю, глядя на Паркера, и вытираю рот рукой.
Его грудь неподвижна, взгляд застыл. Кровь течет в мою сторону по щелям между половицами.
– Паркер? – раздается женский голос.
Я выбегаю из комнаты и, столкнувшись с женщиной, сбиваю ее с ног. Бегу в вестибюль, хватаю со стола кольт, вылетаю на солнечную улицу и бросаюсь к своей лошади, чувствуя, как болят свежие мозоли на ногах. Я едва успеваю отвязать гнедую и сесть в седло, как на улицу выскакивает женщина, крича:
– Она убила Паркера! Убила!
В руке у нее пистолет.
Я пришпориваю гнедую и стрелой вылетаю из Бангартса. Мимо свистит первая пуля, лошадь чуть не сбрасывает меня. Все мое тело, каждый мускул болит от напряжения, но я удерживаюсь в седле. Крепко держа поводья, я заставляю животное повиноваться, и, после того как еще пять пуль пролетают мимо, не причинив мне вреда, наступает краткая передышка. Я оглядываюсь: Бангартс остается позади, и никто не преследует меня.
Но я все еще скачу так быстро, как только могу. Сердце колотится, как паровой молот, до гула в ушах. На прерию начинают опускаться тени. Солнце прячется за скалами справа от меня. Когда мне кажется, что моя цель близка, я придерживаю лошадь и ищу свой знак у рельсов.
Потом спешиваюсь, разбрасываю камни, опять забираюсь в седло, сворачиваю на запад и двигаюсь в гору по еле заметному следу к богом забытой, заброшенной людьми дороге, по которой, я надеялась, мне не придется возвращаться.
