Текст книги "Король-Уголь"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

18

Хал, не откладывая, перебрался на новую квартиру, предоставив Ремницкому право получить за полный месяц из его заработной платы. Но он готов был понести этот убыток, лишь бы есть и спать в чистоте. Он посмеялся, когда узнал, что, поселившись у Минетти, уронил себя в глазах своих ирландских друзей. Оказалось, что в Северной Долине действовала самая жесткая шкала национальных разграничений. Американцы, англичане и шотландцы презирали ирландцев и валлийцев. Ирландцы и валлийцы презирали французов и «даго». «Даго» и французы смотрели сверху вниз на поляков и венгров; а те в свою очередь ни во что не ставили греков, болгар и «черных горцев»; дальше следовало по нисходящей два десятка разных национальностей Восточной Европы – литовцы, словаки, кроаты, армяне, румыны, русины, а в самом низу этой лестницы находились мексиканцы, негры и, наконец, «япошки», занимавшие последнее место.

Хал сделал это открытие, когда отправился снова навестить семейство Рэфферти и встретил у них Мэри Берк. При виде Хала в ее глазах зажегся лукавый огонек.

– Здравствуйте, мистер Минетти! – приветствовала она его.

– Здравствуйте, мисс Розетти, – парировал он.

– Ну, как, полюбили макароны?

– А вы что, их не любите?

– Я уж вам как-то раз говорила, – рассмеялась девушка, – что я довольствуюсь моей любимой картошкой.

– А вы помните, что я вам ответил?

Оказалось, что она помнит. Щеки девушки заалели, как розы, которые Хал тогда назвал ее пищей.

Сбежались дети Рэфферти, уже успевшие привыкнуть к Халу, и затянули песенку-дразнилку: «Мистер Минетти любит спагетти». Хал сообразил, в чем дело, и у него появилось искушение отомстить: он напомнит им, как он просился в столовники к ирландцам, но был отвергнут. Однако он побоялся, что старик Рэфферти не оценит этой шутки, и сделал вид, будто всегда считал Рэфферти итальянцами. С нарочитой серьезностью он обратился к главе семьи, произнеся его фамилию с ударением на втором слоге – «синьор Рэфферти». Это так понравилось старику, что он целый час потом смеялся. Живой и веселый юноша нравился ему все больше и больше. Старик даже отбросил свою подозрительность и, когда малыши ушли спать, разговорился довольно откровенно о своей шахтерской жизни.

Перед Рэфферти некогда открывалась карьера. На шахте в Сен-Джозе его даже назначили весовщиком, но он отказался от этой должности, решив, что его религия запрещает ему выполнять приказы начальства. Речь шла о наглом обычае записывать шахтерам не больше определенной цифры, независимо от того, сколько бы они ни выдали на-гора. Рэфферти предпочел скорее отказаться от должности, чем брать грех на душу. А так как все понимали, почему он не хочет быть весовщиком, то одно его присутствие поддерживало недовольство шахтеров, и ему пришлось совсем покинуть эту шахту.

– Значит, по-вашему, честных хозяев не бывает? – спросил Хал.

– Может, и бывает, – ответил старик, – но для них быть честными не так просто, как вам кажется. У них ведь конкуренция; значит, если одни владельцы обвешивают рабочих, то и другим приходится поступать точно так же. Ведь это – способ снижать втихомолку заработную плату. Прибылью-то своей никто не хочет поступиться!

В эту минуту Хал подумал о старом Питере Харригане – главном заправиле «Всеобщей Топливной компании», который однажды заявил: «Я первый борец за дивиденды!»

– Вся беда шахтеров в том, – продолжал Рэфферти, – что некому поднять за них голос. Шахтер одинок…

Во время этой беседы Хал не раз поглядывал на Красную Мэри и заметил, что она сидит, положив руки на стол, устало ссутулившись, – видно, пришлось сегодня тяжело поработать! Но внезапно она вмешалась в разговор, и голос ее зазвучал энергично и гневно:

– Вся беда шахтера в том, что он раб!

– Ну, зачем так? – попытался остановить ее старик.

– Весь мир против шахтеров, а они сами никак не поймут, что им надо объединиться, организовать профсоюз и защищать его…

В комнате Рэфферти внезапно воцарилось молчание. Даже Хал был поражен – впервые за все свое пребывание в поселке он услыхал страшное слово «профсоюз», произнесенное не шепотом, а во весь голос.

– Я все знаю! – вскричала Мэри, и в ее серых глазах появился вызов. – Вы не хотите слышать это слово! Но люди произнесут его, хоть вам оно и не нравится!

– Все это очень хорошо, – сказал старик, – когда мы молоды. А ты к тому же женщина.

– Ну и что? Неужели только женщина может быть смелой?!

– Конечно, – сказал старик с кривой усмешкой. – Язык у женщины длинный, его ничем не остановишь! Это даже начальство знает.

– Возможно, – отозвалась Мэри. – А не думаете ли вы, что на женщин ложится вся тяжесть шахтерской жизни и начальство это тоже знает?

Ее щеки раскраснелись.

– Пожалуй, – согласился Рэфферти и снова наступила тишина. Старик курил трубку, давая понять, что не хочет продолжать этот разговор и не потерпит никакой профсоюзной агитации в своем доме. Через некоторое время миссис Рэфферти сделала робкую попытку переменить тему, спросив у Мэри о здоровье ее сестренки, которая недавно прихворнула. Они обсудили какие-то лекарства от детских болезней, после чего Мэри поднялась со словами:

– Ну, мне пора…

Тогда поднялся и Хал.

– Я вас провожу, если разрешите.

– Конечно! – сказала она, и веселое настроение снова воцарилось в семье Рэфферти благодаря этой небольшой любезности, оказанной женщине.

19

Они шли не торопясь по улице.

– Я нынче в первый раз услыхал здесь о профсоюзе, – заметил Хал.

Мэри тревожно оглянулась по сторонам и шепнула:

– Тише!

– Но судя по вашим словам, об этом уже начали поговаривать!

– Одно дело – говорить в доме, у друзей, а другое – на улице. Какой смысл терять работу?

Он понизил голос:

– Вы серьезно хотите, чтобы здесь был профсоюз?

– Серьезно? – переспросила она. – Но ведь вы же видели мистера Рэфферти! Убедились, какой он трус? Все они здесь такие! Нет, это у меня был приступ раздражения. Я сегодня сама не своя – случилась одна вещь, вот я и вскипела.

Он ждал, но она, видимо, решила не продолжать. Тогда он спросил:

– Что же случилось?

– Не стоит даже говорить, – ответила она, и они прошли еще несколько шагов в молчании.

– Расскажите мне, пожалуйста! – попросил он. Сочувственные ноты в его голосе оказали действие.

– Вы, Джо Смит, плохо знаете жизнь шахтеров. Можете ли вы себе представить, каково здесь приходится женщине? Да еще женщине, которую считают красивой…

– Ах, это! – сказал он и прикусил губу. – Значит, кто-нибудь пристает к вам? – отважился он спросить после минутного молчания.

– Ну, да! Кто-нибудь всегда пристает к нам, женщинам. Всегда! Дня без этого не проходит. Куда ни двинешься, тебя задевают, подмигивают…

– Кто ж это так отличается?

– Кто? Конечно, начальники, конторщики, всякий, кто дорвался до крахмального воротничка и думает, что любую девушку можно соблазнить деньгами. Это начинается, когда мы еще бегаем в детских платьицах, а потом уж и подавно покою нет.

– И вы не можете их отвадить?

– Я-то их отвадила, но теперь они принялись за моего старика.

– Как так?

– Очень просто! Неужели вы думаете, они не испробуют этого средства? Ведь ему бы только выпить! Сколько он ни выпьет, ему все мало.

– Неужели ваш отец… – начал было Хал и запнулся! разве можно прямо спросить такое?!

Однако Мэри догадалась и поспешила ответить:

– Когда-то он был порядочным человеком. Но здешняя жизнь делает человека трусом. Что бы тебе ни понадобилось, куда бы ты ни ткнулся, вечно надо выпрашивать милостей у хозяина. От него все зависит: и где тебя поставят работать, и сколько дарового труда тебе подсунут, и разрешат ли лишнее взять в долг в лавке, и пришлют ли к тебе доктора, если заболел. Вот сейчас у нас крыша течет, – течет, как решето…

– Понимаю, – сказал Хал. – А чей это дом?

– Как чей? Все дома здесь принадлежат Компании.

– А кто же должен их ремонтировать?

– Мистер Коседжи, управляющий домами. Но мы уже давно перестали к нему обращаться: если он что-нибудь сделает, то сейчас же поднимает квартирную плату. Сегодня отец ходил к мистеру Коттону. Он обязан наблюдать за санитарным состоянием поселка, а какое это санитарное состояние, я вас спрашиваю, если люди спят в сырых постелях?

– Да-а… Что же ему ответил Коттон? – спросил Хал.

– Ох, вы же знаете Джеффа Коттона! Можете догадаться, что он ответил! «Берк, дочка у тебя смазливенькая. Только надо ей внушить, чтобы она была поуступчивее!» Засмеялся и сказал, что пора уже отцу понимать намеки. А старикам, мол, вредно спать, когда с потолка льет – долго ли схватить воспаление легких!

Хал не мог удержаться от вопроса:

– Ну, а ваш отец что на это?

– Пожалуйста, не осуждайте моего бедного старика! – поспешно сказала Мэри. – Когда-то он был борцом, пока его не скрутил О’Каллахен. А теперь он знает, что шахтеру не под силу бороться с начальником охраны!

20

Мэри Берк однажды заметила, что хозяева не очень-то огорчатся, если кто из шахтеров переломает себе кости. Как только в шахте № 2 возобновилась работа. Хал убедился в ее правоте.

Жизнь шахтера зависит от правильного крепления в забое, где он работает. Снабжение крепежным материалом лежит на хозяевах, но в нужный момент его никогда не оказывается под рукой, и шахтеру приходится совершать длинное путешествие из-под земли наверх. Там он отбирает стойки нужной длины и ставит на них свою метку, так как по соглашению крепежный материал должен доставляться ему прямо в забой. Но частенько кто-нибудь другой перехватывает отобранный им лес, – еще одни пример местного взяточничества и фаворитизма, – и шахтер теряет рабочий день, а то и целых два, между тем как растет его долг в лавке, а у детей, возможно, нет даже башмаков надеть в школу. Вот и случается, что шахтер, не дождавшись крепи, принимается дальше вырубать уголь, из-за чего и происходят обвалы кровли. Тем не менее предварительное судебное следствие всегда признает «халатность» со стороны пострадавшего, что даст администрации шахты право жаловаться со скорбным видом на шахтеров, которых-де совершенно невозможно обучить правилам безопасности. Не так давно Хал прочитал интервью, данное представителю одной из газет директором «Всеобщей Топливной компании». Директор проводил такую мысль: чем больше опыта у шахтера, тем опаснее держать его на работе, ибо ему начинает казаться, что он уже все знает и потому может не соблюдать мудрых правил техники безопасности, которые фирма Харригана выработала специально для его блага.

На некоторых участках шахты № 2 очистные работы производились методом «длинных столбов». Это значит, что выемка угля происходит на нескольких забойных участках, причем вдоль смежных стен часть угля остается невыработанной и поддерживает кровлю. Этот уголь и представляет собой «столбы». Когда вся лава пройдена, забойщик медленно отступает назад, постепенно подрубая «столбы», так что вслед за ним происходят обвалы кровли. Работа эта очень опасная. Забойщик, подрубая столбы, должен непрерывно прислушиваться к треску кровли над головой, чтобы успеть вовремя убежать. Но иной раз он сам задерживается, чтобы прихватить, например, инструмент; впрочем, бывает, что обвал происходит совершенно неожиданно. В этих случаях жертву катастрофы почти никогда не откапывают; ведь нельзя отрицать, что человек, погребенный в недрах горы, зарыт так же надежно, как если бы угольная компания устроила ему похороны на кладбище.

Один из рабочих шахты № 2 погиб таким образом. Убегая, он упал, и его засыпало по пояс. Пока спасательная бригада откапывала несчастного, врач поддерживал его уколами опиума. Хал узнал о катастрофе, когда шахтер уже лежал на досках, покрытый старыми мешками. Хал обратил внимание, что люди проходят мимо, избегая глядеть на покойника. Подымаясь в клети после работы, Хал спросил у своего друга коногона Мадвика, что случилось, и тот ответил:

– Из Литвы парень – придавило его.

И все. Никто не знал погибшего, и некому было его пожалеть.

Майк Сикориа, который работал неподалеку, помогал откапывать жертву. Негр – подручный Майка – так спешил оттащить в сторону какой-то обломок кровли, что размозжил себе руку и по крайней мере на месяц потерял трудоспособность. На своем ломаном английском языке Майк рассказал об этом Халу. Ох, как подмяло негра, как он стонал, глаза у него прямо-таки на лоб лезли от боли! Слава богу еще, что он молодой и у него нет семьи.

Хал спросил, что будут делать с покойником, и Майк ответил, что похороны – завтра утром. У Компании отведен участок под кладбище вон там, на горе.

– Разве не будет следствия? – удивился Хал.

– Какое еще следствие? – переспросил Майк. – Что это такое?

– Ну, должен же следователь осмотреть тело!

Старый словак пожал сутулыми плечами. Может быть, и существует в этих краях какой-то следователь, во всяком случае он первый раз об этом слышит. А уж он-то поработал на многих шахтах и видел много таких смертей!

– Положат в ящик и закопают в землю, – пояснил он.

– Неужели без священника?

– Священник-то далеко!

Впоследствии Хал узнал от людей, владеющих английским языком, что следователь все же иногда появлялся в поселке. В этих случаях он сколачивал комиссию. В нее входили: начальник шахтной охраны Джефф Коттон, служащий из магазина Компании галицийский еврей Предович, один-два конторщика из шахтоуправления да несколько мексиканских рабочих, которые понятия не имели, о чем идет речь. Комиссия осматривала тело, допрашивала нескольких случайных людей, а затем писала заключение: «Мы обнаружили, что такой-то погиб во время обвала, происшедшего по его собственной вине». (В одном случае прибавлена была живописная подробность: «Родственников никаких, и чертовски мало друзей!»)

За эту услугу следователь получал плату, а Компания взамен – официальное заключение на случай, если какой-нибудь иностранный консул вздумает предъявить иск за убытки. Угольная компания так крепко держала власть в своих руках, что в Северной Долине никто еще никогда ничего не взыскал с нее за увечье или за смерть кормильца. Больше того, во всей округе за двадцать три года не было возбуждено ни одного иска против шахтовладельцев.

Несчастный случай с молодым литовцем имел большое значение для Хала, так как он получил возможность близко познакомиться с трудом забойщика. Старый Майк, оставшись без подручного, предложил его место Халу. Работать подручным было выгоднее, чем коногоном: за это платили два доллара в день.

– А мастер разве позволит мне перейти?

– Дашь ему десятку, позволит, – сказал Майк.

– К сожалению, у меня нет десятки.

– Ну, тогда талон на десять долларов, – посоветовал старик.

– Они берут взятки даже талонами на магазин! – рассмеялся Хал.

– А то нет!

– А если я начну плохо обращаться с мулами? Ему придется отпустить меня и без взятки.

– Черта с два! – возразил Майк. – Если ты его разозлишь, он отведет нам плохой участок, и это нам обойдется десять долларов в неделю. Нет уж, сударь, лучше поднести ему стаканчик, похвали его, скажи, что он хороший парень, пусть ему будет приятно! Обработай его, ты же говоришь по-американски!

21

Хал обрадовался случаю ближе познакомиться со своим начальником. Алек Стоун был ростом в шесть футов, и все остальное у него соответствовало – ручищи, как два заплывших жиром окорока, обладали колоссальной силой. Он научился управлять людьми на сахарной плантации в Луизиане – и этим объяснялось многое. Подобно режиссеру, который, забывая, что у актеров есть фамилии, называет их именами персонажей пьесы, Стоун обращался к рабочим, помня только их национальность: «Валяй, поляк, грузи вагонетку!», «Эй, япошка, тащи сюда вон тот инструмент!», «Заткнись ты, даго, и принимайся за работу, не то, честное слово, я раздеру на тебе штаны!»

Хал однажды был свидетелем спора о том, кто обязан таскать бревна. На земле лежала огромная поперечная пила с ручками на обоих концах. Стоун схватил ее и начал размахивать, как палашом, под самым носом у щуплого чеха-шахтера. «Грузи бревна, чешская рожа, или я распилю тебя самого на куски!» Испуганный чех пятился назад, а Стоун наступал на него. Наконец чех оказался прижатым вплотную к стене, а перед его носом моталась взад и вперед пила. «Распилю тебя на куски, чешская рожа! Фарш из тебя сделаю!» – орал Стоун. Когда, наконец, начальник оставил его в покое, щуплый чех опрометью бросился грузить бревна.

Но больше всего удивляло Хала то, что Стоун сохранял при этом изрядную долю добродушия. Вряд ли он хоть один раз из тысячи привел в исполнение свои кровавые угрозы, а закончив очередную тираду, обычно, как это ни странно, разражался смехом; причем и рабочий, на которого обрушивал он свой гнев, улыбался ему в ответ, не замедляя, конечно, темпа работы. После эпизода с пилой Стоун заметил, что Хал наблюдает за ним, и отпустил такую фразу:

– Вот учись, как надо обращаться с этой швалью.

Хал счел это данью своему американскому происхождению и почувствовал себя польщенным.

Вечером, после беседы с Майком. Хал решил поговорить со Стоуном. Он нашел своего начальника дома. Тот сидел у себя на террасе, положив ноги на перила.

– Мистер Стоун, – сказал Хал, – у меня к вам просьба.

– Валяй, дружок, в чем дело?

– Пойдемте в пивную, выпьем по стаканчику, а?

– Видно, тебе чего-то надо! Но только меня, дружок, подкупить трудно!

Тем не менее Стоун убрал ноги с перил, вытряхнул пепел из трубки и вышел к Халу.

– Мистер Стоун, – сказал Хал, когда они зашагали по улице, – мне хочется перейти на другую работу.

– А почему? Мулы осточертели?

– Нет, сэр, но я узнал о лучшей работе. Помощник Майка Сикориа заболел, и я хотел бы занять его место, если вы не возражаете.

– Что ты, малый! Это же работа для черномазого! Не боишься разве занять место черномазого?

– А чего бояться, сэр?

– Разве ты не знаешь, что эта дурная примета?

– Ничего, мне лишь бы получать его плату.

– Нет, – решительно сказал начальник, – ходи за мулами!. Ты у меня хороший работник, и я не хочу тебя терять. Поработай еще маленько, и я дам тебе прибавку. А полезешь в забой, первое, что тебя ждет, – это хороший обвал прямо на голову, и никакие негритянские деньги тебе впрок не пойдут.

Они дошли до пивной. Хал заметил, что при их появлении там воцарилась тишина; все кланялись и смотрели на них. Приятно, когда тебя встречают в компании с начальством!

О'Каллахен – владелец пивной – подбежал к ним с самой разлюбезной улыбкой и сел рядом. Хал заказал виски.

– Нет уж, ты оставайся на своем месте, – снова заговорил Стоун. – Научись обуздывать мулов, а потом я тебя сделаю начальником, будешь обуздывать людей.

Кое-кто из присутствующих захихикал. Начальник налил себе виски и поставил стакан на стойку.

– Шутки в сторону, – сказал он громко, чтобы каждый мог услышать. – Я это по своему опыту знаю. Меня, бывало, предупреждают: «Ради бога, не говорите так с черномазыми, а то они ночью ваш дом подожгут». А я на это отвечал: «Если негра баловать, будешь потом всю жизнь нянчиться с испорченным негром!» И с неграми у меня всегда такой разговор: «Эй, черномазый, ты своих фокусов не выкидывай, не то я спущу с тебя штаны». Они понимают, что я джентльмен, и работают как следует.

– Еще стаканчик? – предложил Хал.

По мере того как начальник хмелел, он становился все более общительным и продолжал рассказывать о неграх. На сахарных плантациях в разгар сезона негры работают по двадцать часов в сутки. Если кто-нибудь из них пытается уклониться от этого, его подвергают аресту за сквернословие или за игру в кости и заставляют работать уже бесплатно, как арестанта. Стоун рассказал, как один такой «жеребец» предстал перед мировым судьей по обвинению в том, что он «косоглазый». За такое преступление его присудили к принудительным работам сроком на два месяца. Этот анекдот очень понравился посетителям пивной, у которых расовый антагонизм был, очевидно, сильнее классовой солидарности.

Был уже поздний час, когда начальник с Халом вышли из пивной. Начальник выглядел весьма ласковым.

– Мистер Стоун, – заговорил Хал, – простите, что я надоедаю, но мне очень хочется побольше зарабатывать. Если вы согласитесь дать мне место подручного, я буду счастлив поделиться с вами.

– Поделиться со мной? То есть как это?

Хал насторожился. Если бы Майк так твердо не заверил его в продажности Стоуна, можно было бы ожидать, что могучий кулак начальника собьет сейчас его с ног.

– На той работе платят на пятнадцать долларов больше. Наличных у меня сейчас нет, но, может, вы согласитесь забрать товаров в лавке за мой счет на десять долларов.

Несколько шагов они прошли молча. Наконец Стоун заговорил:

– Вот что я тебе скажу. Этот старый словак вечно всем недоволен, это один из тех типов, которые думают, что могли бы управлять шахтой, только пусти их. Так вот, если ты наслушаешься его речей и вздумаешь прийти ко мне скандалить, клянусь богом…

– Что вы, сэр! – живо перебил его Хал. – Уж я для вас потружусь – заставлю его заткнуться. И если вы желаете, я присмотрюсь, с кем он ведет разговорчики, и про всех этих смутьянов буду вам докладывать.

– Вот это дело, – быстро согласился начальник. – Действуй, а я буду тебя иметь в виду и помогу продвинуться. Ты не думай, что я этого старика боюсь, но когда у тебя почти пятьсот человек чужеземного сброда, из которых один анархисты, другие болгары и черногорцы, что вечно дрались между собой в своей стране…

– Понимаю, – подсказал Хал, – за ними надо наблюдать.

– А как же! – воскликнул начальник. – Кстати, когда будешь говорить приказчику в магазине про эти пятнадцать долларов, скажи, что проиграл мне их в покер.

– Я ведь сказал: десять долларов, – поспешно заметил Хал.

– Да, я слышал, – ответил начальник, – но я-то говорю пятнадцать.