Текст книги "Король-Уголь"
Автор книги: Эптон Билл Синклер
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
25
Больше Хал не успел произнести ни звука. В словах его как будто не было ничего особенного, но, вспоминая впоследствии, чем они были прерваны, Хал поражался роковому совпадению. Ибо, пока он болтал, сидя в кабинете, несчастные люди в недрах земли пережили одну из тех трагедий, которые одновременно являются романтикой и ужасом шахтерского дела. Кто-то из подростков, работавших в шахте вопреки закону о детском труде, не сумел справиться со своим делом. Он был тормозным, и обязанность его заключалась в том, чтобы, подкладывая палки под колеса груженых вагонеток, удерживать их на месте. Но это был щуплый мальчишка, а палку свою он сунул под колеса вагонетки на полном ходу. Сильным ударом его отбросило к стене, а вагонетка покатилась вниз по уклону. Пять или шесть шахтеров с опозданием кинулись ее догонять. Развивая большую скорость, она описала на закруглении дугу и, сорвавшись с рельсов, врезалась в деревянное крепление. Стойки рухнули, поднимая вихрь угольной пыли, накопившейся здесь за многие десятилетня. При этом сорвался электропровод и, коснувшись вагонетки, дал искру.
Итак, болтая с начальником охраны, Хал не только услыхал, но и почувствовал оглушительный грохот. Казалось, что воздух в комнате обернулся живым существом, и от его мощного толчка Хал упал плашмя на пол. Вдавленные внутрь стекла рассыпались по всей комнате градом мельчайших осколков, а с потолка посыпалась штукатурка.
Не совсем соображая, что происходит. Хал приподнялся и увидел Коттона тоже на полу; оба недавних собеседника с ужасом посмотрели друг на друга. И не успели они подняться, как над ними раздался мощный треск, и половина потолка обрушилась вниз, обнажив торчащий кусок балки. Все кругом грохотало от обвалов, как будто наступил конец света.
С трудом поднявшись на ноги, Хал и Коттон бросились к двери и распахнули ее как раз в тот момент, когда перед ними на тротуар рухнула еще одна балка. Они отпрянули назад.
– В погреб! – крикнул начальник охраны, устремляюсь к черному ходу.
Но как раз в это время грохот прекратился.
– Что случилось? – едва выговорил Хал.
– Взрыв в шахте, – пояснил Коттон, и через несколько секунд оба снова подбежали к двери.
Первое, что они увидели, был огромным столб пыли и дыма, вздымавшийся к небесам. Он ширился на глазах, пока не обволок всю окрестность кромешной тьмой. Но на землю еще сыпался град всевозможных обломков. Озираясь по сторонам, Хал и Коттон силились припомнить, как все здесь выглядело перед взрывом, и, наконец, сообразили, что надшахтное здание № 1 исчезло с лица земли.
– Все снесено взрывом! Боже! – воскликнул начальник охраны.
Они выбежали на улицу и, посмотрев наверх, увидели, что от взрыва проломилась крыша у них над головой и торчат бревна.
Обломки перестали падать, но еще кружились тучи пыли, которые густым черным слоем покрыли Коттона и Хала так, что те уже не могли в темноте разобрать дорогу. А с темнотой на землю сошла тишина, которая после взрыва и грохота обвалов показалась могильной.
Еще несколько шагов, и Хал оцепенел от изумления. Он увидел поток взрослых рабочих и подростков, хлынувший из дробилки. А из каждой улицы несся встречный поток женщин – старых и молодых, бросивших кастрюли на плите и младенцев в люльках, обезумевших женщин, за юбки которых с плачем цеплялись дети. Они сбегались огромным роем к стволу шахты, похожему сейчас на дымящийся вулкан.
Появился Картрайт, управляющий. Он бежал к вентиляционному стволу. Коттон бросился за ним вдогонку, а за Коттоном – Хал. Вентиляционная установка представляла собой груду развалин. Гигантский вентилятор был отброшен на сотню футов, все его лопасти изуродованы. Хал слишком мало понимал в шахтерском деле, чтобы осознать все значение гибели вентилятора. Но он заметил, что управляющий в ужасе переглянулся с начальником охраны, и тот воскликнул:
– Все погибло!
Управляющий не сказал ни слова, но его тонкие губы были плотно сжаты, а глаза выражали страх. Потом он и Джефф Коттон устремились к дымящейся шахте, а за ними Хал. Здесь собралось сто, нет – двести женщин, которые все зараз что-то спрашивали. Они окружали начальника охраны, управляющего и других начальников, и даже Хала, и все разом истерически кричали по-польски, по-чешски и по-гречески. Когда Хал знаками показывал, что не понимает, они начинали вопить и стонать. Некоторые застыли на месте, не отрывая взгляда от шахты. Другие закрывали глаза, чтобы не видеть этого зрелища, падали на колени, рыдали и молились, поднимая руки к небу.
Постепенно Хал начинал понимать весь ужас катастрофы. Главное было не в грохоте, не в дыме, не во внезапно спустившейся тьме и даже не в этих обезумевших, рыдающих женщинах; главное было не в том, что происходило на поверхности земли, а в том, что случилось под землей, в дымящейся черной шахте. Главное – были замурованные в шахте рабочие, с которыми Хал был знаком, – вместе трудился и обменивался шутками, рабочие, чью повседневную жизнь он уже знал и понимал. Их десятки, а может быть, сотни, и они находятся где-то здесь, внизу, под ногами у Хала, – некоторые уже умерли, другие ранены, искалечены. Как они там? Что сделают для них те, кто остался наверху? Хал тщетно пытался добраться до начальника охраны, чтобы расспросить его, но тот был окружен, осажден женщинами. Он отталкивал их, восклицая:
– Уходите! Уходите домой!
– Как это домой?! – кричали они. – Разойтись по домам, когда наши мужья замурованы в шахте? – Они еще теснее сгрудились вокруг Коттона, о чем-то громко умоляя его.
– Уходите! – повторял он. – Вы ничем не можете помочь. Никто тут не может помочь! Разойдитесь по домам! Разойдитесь!
Ему приходилось сдерживать их силой, чтобы они не столкнули друг друга в шахту.
Куда ни посмотреть – всюду были женщины, всем своим видом олицетворявшие безысходное горе: одни застыли на месте, как бы в трансе, уставившись прямо перед собой; другие сидели на земле, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, или стояли на коленях, подняв в молитве лица, или прижимали к себе испуганных детей, цеплявшихся за их подолы. Хал заметил молодую австриячку, жалкое, бледное существо в рваном сером платке, накинутом на голову, которая простирала руки, восклицая; «Mein Mann! Mein Mann!»[16]16
Мой муж! Мой муж! (нем.)
[Закрыть] Потом она закрыла лицо и с воплями: «Mein Mann! Mein Mann!» – двинулась прочь, спотыкаясь, как смертельно раненное животное. Хал проводил несчастную глазами: ее непрестанно повторявшийся вопль стал лейтмотивом этой симфонии ужаса.
Не раз прежде, раскрывая утреннюю газету, Хал читал про катастрофы в шахтах, но теперь катастрофа разразилась над людьми, которых он лично знал. Самым невыносимым оказалась полная беспомощность его самого и всех остальных. С каждой минутой Хал яснее понимал всю глубину этой беспомощности: он судил о ней по восклицаниям Коттона и рабочих, которых он расспрашивал. Это было чудовищно, невероятно, но это было так! Придется послать за новым вентилятором и ждать, пока его привезут, потом установить его и пустить в ход; и уже после этого надо будет ждать в течение многих часов, чтобы главные штреки очистились от дыма и газа, – а до тех пор никто ничего не может сделать, абсолютно ничего! Люди так и останутся в шахте. Те, кто избежал смерти во время взрыва, заберутся в дальние проходы и забаррикадируются от ядовитой окиси углерода, образовавшейся после взрыва. Там им придется просидеть голодными, без воды и без воздуха, в ожидании, в долгом, томительном ожидании, пока спасательные отряды не доберутся до них наконец.
26
Среди этого смятения Хал все старался припомнить, кого он знает из шахты № 1. Сам он работал в шахте № 2 и, естественно, больше сталкивался с людьми оттуда. Но и здесь у него были знакомые: например, старик Рэфферти, Берк – отец Мэри, поляк Замировский – один из инициаторов движения за контролера. Внезапно в памяти всплыло лицо этого терпеливого человечка, так добродушно улыбавшегося, когда американцы пытались выговорить его фамилию. Потом мысли переключились на Рэфферти – отца многочисленного семейства. Какие жалкие усилия делал он, чтобы сохранить милость своих хозяев! А бедный Патрик Берк, которого Хал ни разу не видел трезвым; сейчас-то он без сомнения трезв, если еще в живых!
В толпе Хал столкнулся с Джерри Минетти и узнал, что в шахте находится еще один его знакомый – Фаренчена, итальянец, обманутый своей «фанчиуллой», а также – Иуда Апостоликос. Тридцать сребреников, наверное, при нем, но в этот смертный час зачем они ему?
Люди вокруг, как и Хал, расспрашивая друг друга, составляли списки пострадавших. Не все версии, однако, оказывались точными – иные опровергались при весьма волнующих обстоятельствах: вот женщина вся в слезах вытирает лицо фартуком; но вдруг, подняв глаза, она пронзительно вскрикивает и бросается на шею какому-то рабочему. Халу и то показалось, что ему мерещится, когда внезапно он заметил окруженного толпой Патрика Берка. Он поспешил к старику, чтобы послушать его рассказ: какой-то итальянец утащил у него крепежный материал, и Патрику пришлось подняться наверх, чтобы возобновить свой запас. Он спасся только благодаря этому, а вор остался под землей, – может быть, скажете, что это не рука провидения, карающая негодяев?
Хал осведомился, забегал ли Берк домой успокоить семью.
– Забегать-то забегал, да никого там не было, – ответил старик.
Тогда Хал, с трудом пробивая себе дорогу в толпе, бросился искать Мэри, или хоть ее сестренку Дженни, или братишку Томми. Он упорно продолжал поиски, хотя несколько сомневался, что семья такого безнадежного пьяницы будет рада этому заступничеству судьбы.
На одной из улиц ему встретился Олсен, который тоже спасся чудом, так как работал на поверхности, около главного ствола шахты. Все происшедшее было не внове для профсоюзного организатора, который с восьмилетнего возраста работал на шахтах и повидал на своем веку немало таких трагедий. Он самым деловым тоном принялся разъяснять Халу все положение. По закону каждая шахта должна иметь несколько стволов, а также запасной выход с пожарными лестницами; но станут ли хозяева тратиться: это ведь дорогая штука!
– Непосредственная причина этого взрыва неизвестна, – говорил Олсен, – но можно заранее сказать по облакам угольной пыли, что это «пылевой взрыв». Всякий, кто побывал в шахте и дышал ее сухим воздухом, заранее знает, что обнаружит комиссия, когда опустится под землю для определения «причины и следствий». Ведь требуется регулярное опыление, a у хозяев на этот счет свои правила!
Хал рассеянно слушал Олсена. Он был слишком потрясен этим страшным событием. Не все ли равно, чья здесь вина? Разразилась катастрофа, и сейчас одна задача: помочь этим несчастным. Халу казалось, что он слышит крики задыхающихся в темных подземельях мужчин и подростков, и эти звуки заглушали в его мозгу слова Олсена; он слышал вопли женщин, доносившиеся то как морской прибой, бьющийся о дальний берег, то как слабый, но упорный аккомпанемент приглушенных струн: «O mein Mann! O mein Mann!»
Вот опять они подошли к Джеффу Коттону. С полдюжиной помощников тот старается осадить толпу, рвущуюся к стволу шахты, и натягивает колючую проволоку, чтобы не подпускать никого на близкое расстояние. «Да, не особенно он вежлив, – подумал Хал, – но женщины, когда они в истерике, хоть кого доведут!» На все вопросы обезумевших от ужаса женщин Коттон отвечал:
– Да, да! Будет новый вентилятор… Мы делаем все, что в наших силах, поверьте! Мы их спасем! Ступайте по домам и ждите!
Но, конечно, никто не уходил. Как может жена сидеть дома, заниматься стряпней или стиркой, если ее муж в это время гибнет от удушья под землей? Лучше уж она побудет здесь, у ствола шахты, – так все-таки поближе к нему! Иные женщины стояли, не сходя с места, уже несколько часов; другие бродили по улицам, спрашивая и переспрашивая одних и тех же людей, не видали ли они их близких. Ведь кое-кто уцелел: Патрик Берк, например. Может, нашелся еще кто-нибудь…
27
Позднее в этот вечер Хал столкнулся на улице с Мэри Берк. Она уже давно нашла своего отца и проводила его в трактир О'Каллахена, где он собирался отпраздновать милость провидения. Теперь Мари одолевали более серьезные тревоги. Шахте № 2 тоже угрожает опасность! Взрыв был такой огромной силы, что в шахте № 2, несмотря на то, что она отстоит не меньше чем на милю от места катастрофы, выбыл из строя передаточный механизм вентилятора. Словом, вентилятор остановился. Кто-то пошел к Алеку Стоуну просить разрешения вывести людей, но Стоун отказал.
– Как вы думаете, что он ответил? – воскликнула Мэри. – «Черт с ними, с людьми! Спасайте мулов!»
У Хала как-то вылетело из головы, что в Северной Долине существует еще одна шахта и там в этот момент работают сотни мужчин и подростков.
– Неужели они еще не знают про взрыв? – спросил он.
– Грохот-то они, наверно, слышали, – ответила Мэри. – Но они толком не знают, что именно произошло, – начальство ведь им ничего не скажет, покуда не поднимут наверх мулов.
Хоть Хал уже на многое насмотрелся в Северной Долине, все же он не в состоянии был поверить ее словам.
– Откуда вы это знаете, Мэри?
– Мне только что рассказал молодой Роветта. Он стоял рядом и слышал собственными ушами.
Хал поглядел на Мэри.
– Пойдемте узнаем поточнее, – предложил он, и они пошли по главной улице в гору. По дороге к ним присоединилось много народу, так как известие о новой беде уже успело облететь поселок. Мимо проехал в автомобиле Джефф Коттон.
– Что я вам говорила? – воскликнула Мэри. – Если этот тип куда-нибудь едет, значит наверняка нужно провернуть какое-то грязное дело!
Они пришли к шахте № 2, где уже собралась толпа. Начинался бунт. Женщины и дети кричали и жестикулировали, грозя ворваться в контору и по телефону, соединенному с шахтой, предупредить рабочих об опасности. Начальник охраны был уже здесь и старался осадить толпу. Хал и Мэри подошли в тот момент, когда миссис Дэйвид, муж которой находился в этой шахте, визгливо, как дикая кошка, кричала на Коттона, размахивая кулаком перед его носом. Тот вытащил револьвер и нацелился в женщину. Хал так и рванулся вперед. Объятый слепым бешенством, он готов был схватить за горло начальника охраны.
Но Мэри вцепилась в Хала обеими руками и не дала ему тронуться с места.
– Стойте, не лезьте в драку! Хотите, чтобы вас убили?
Хал был поражен ее силой. Он был также поражен ее внезапной яростью. Каких только слов она ему не наговорила!
– Идиот сумасшедший! Ума не больше, чем у женщины! Сам лезет под дуло револьвера!
Но острый момент миновал; миссис Дэйвид отступила, и начальник охраны убрал оружие. А Мэри продолжала бранить Хала, таща его в то же время за рукав.
– Пошли! Пошли отсюда!
– Но, Мэри, мы обязаны что-то сделать!
– Говорю вам, что ничего вы не можете сделать! Или вы совсем уже не соображаете? Я не пущу вас под пули! Пошли!
И то уговорами, то силой она увлекла его прочь.
Хал пытался поразмыслить. Правда ли, что рабочим и этой шахте угрожает реальная опасность? Неужели возможно, чтобы администрация с таким хладнокровием пошла на столь серьезный риск? Да еще в такой момент, когда у нее перед глазами весь ужас сегодняшней катастрофы? Нет, он не может этому поверить! А тут еще Мэри, шедшая с ним рядом, начала успокаивать его: ничего там не случится – это Алек Стоун своими жестокими словами довел ее до безумия.
– Помните, как-то раз прекратилась подача воздуха, и вы сами помогали поднять мулов на-гора? Тогда же вам это не показалось страшным – так и теперь. Всех вовремя выведут!
Она скрывала свои подлинные чувства, желая уберечь его от опасности, и Хал послушно шел за ней, не переставая думать, что бы можно было сделать. Из головы не выходили его друзья из шахты № 2, его лучшие друзья: Джек Дэйвид, Тим Рэфферти, Вресмак, Андрокулос, Кловоский. Как там они в этом глубоком темном подземелье терпят все эти муки? Им, наверно, дурно, многие падают обморок, но зато уж мулов спасут! Хал то и дело останавливался, но Мэри тащила его дальше, приговаривая:
– Ничего вы не можете сделать! Ничего!
И он снова погружался в размышления: «Что же все-таки делать?» Несколько часов тому назад он куражился изо всех сил перед начальником охраны, и за это ему пригрозили пистолетом. А сейчас, если он попадется Коттону на глаза, его в два счета вышвырнут отсюда вон, только и всего!
28
Так они дошли до дома Мэри. Рядом жила словачка, миссис Замбони, о которой Мэри рассказывала ему смешные истории. В течение шестнадцати лет миссис Замбони каждый год рожала по ребенку, из которых одиннадцать выжили. Ее муж тоже попал в эту катастрофу; сейчас она металась с безумным видом по улицам и почти весь ее выводок следовал за ней по пятам. Время от временя она начинала выть, как раненое животное, и ребятишки вторили матери на разные голоса. Хал остановился, прислушиваясь к этим звукам, а Мэри, заткнув уши, бросилась в комнату. Хал последовал за ней и увидел, что она упала на стул и истерически зарыдала. Тут только он понял, чем была для Мэри эта ужасная катастрофа. Достаточно тяжко это было и для него, но ведь он мужчина, ему надлежит быть более стойким перед лицом бедствий. Мужчины гибнут и на работе, и на войне, другие мужчины видят это, и у них вырабатывается известный иммунитет. Но женщины, ведь они – матери! Женщины в муках рожали этих мужчин, кормили их своим молоком, растили с неиссякаемым терпением – им никогда не привыкнуть к таким страшным зрелищам! И, наконец, женская доля тяжелее мужской. Мужчина погибает – и дело с концом. А у женщины впереди жизнь с тяжким грузом воспоминаний, ей предстоит в горьком одиночестве вести отчаянную борьбу за кусок хлеба. Она обречена на то, чтоб видеть страдания своих детей, постепенно гибнущих от лишений.
Жалость Хала ко всем страдающим женщинам внезапно сосредоточилась на этой девушке, рядом с ним. Добрая душа! Сейчас у нее мет мужа-шахтера, но когда-нибудь он будет, и она заранее переживает муки неотвратимого будущего. Он смотрел, как она сидит на стуле, сжавшись в комочек, и вытирает слезы подолом ситцевого платья. Она была неизъяснимо трогательна, как ребенок, которому причинили боль. Среди рыданий у нее вырывались отдельные фразы, словно мысли вслух:
– Несчастные женщины, несчастные… несчастные. А какое лицо было у миссис Йоноч! Она бы бросилась туда вниз, в шахту, если б ее не оттащили!
– Не мучьте себя так, Мэри! – взмолился Хал, будто веря, что слова его могут подействовать.
– Оставьте меня в покое! – прикрикнула она. – Дайте мне выплакаться!
И Хал, не привыкший к женским истерикам, стоял, не зная, что ему делать.
– Здесь столько горя, что представить себе невозможно! Куда ни глянешь, всюду женщины, и у всех глаза, вспухшие от слез, и ни одна не знает, увидит ли она опять своего мужа! Или своего сына, который, может быть, сейчас умирает, а она не в силах ему помочь!
– И вы не в силах, Мэри, – снова взмолился Хал, – убиваетесь только зря!
– Зачем вы мне это говорите? – вскричала она. – А сами вы не лезли только что под пулю Джеффа Коттона из жалости к миссис Дэйвид? Нет, никто этого не может вынести!
Он не нашелся, что ответить, только пододвинул стул и молча сел с ней рядом. Через некоторое время она начала успокаиваться, вытерла слезы и долго сидела, тупо уставившись через открытую дверь на грязную узкую улицу.
Хал смотрел туда же, куда и она. Груды шлака, жестянки из-под томатов. А вот двое грязных малышей миссис Замбони шарят палками в мусорной куче, может быть, ищут чего поесть или чем поиграть. Высохшая трава по обочинам дороги покрыта черной угольной пылью, – как и все в этом поселке. Ну и пейзаж! А эта девушка никогда не видела ничего более привлекательного! День за днем, всю свою жизнь она глядела только на это! Так смеет ли он хоть на миг упрекнуть ее за мрачные настроения? Какой мужчина, какая женщина, живя в подобной обстановке, может сохранить оптимизм, мечтать о красоте, стремиться к вершинам благородства, смелости и радостного служения людям? Сам воздух здесь насыщен миазмами отчаяния; это не реальное место – такое может только присниться в кошмарном уродливом сне! Это как темный глубокий колодец, преследующий сейчас воображение Хала, на дне которого мужчины и подростки умирают от удушья!
И вдруг на Хала нахлынуло желание – бежать, бежать из Северной Долины! Во что бы то ни стало – бежать! В этой обстановке все его мужество иссякло. Картина нищеты и страдании, грязи и болезней, голода, гнета и отчаяния медленно, день за днем отравляла его душу, подрывала основы его прекрасных альтруистических теорий. Да, он хочет бежать отсюда куда-нибудь, где светит солнце и зеленеет трава, где человек стоит веселый и свободный. Бежать, чтобы не видеть пыль и копоть этого мерзкого поселка; заткнуть уши, чтобы не слышать мучительных женских причитаний: «О mein Mann! О mein Mann!»
Хал посмотрел на девушку, которая сидела с неподвижным взглядом, ссутулившись и безжизненно опустив руки на колени.
– Мэри, – сказал он, – вы должны уехать отсюда! Это не место для такой сердобольной девушки. И никто здесь не выдержит…
Она печально глянула на него.
– По-моему, это я вам говорила, чтобы вы уехали, – сказала она, наконец. – С самого начала вам это твердила! Теперь вы, наверно, сами поняли почему?
– Да, я понял. Я хочу уехать. Но я хочу, чтобы вы уехали тоже.
– Вы думаете, Джо, мне это поможет? Вы думаете, мне легче станет, если я уеду? Да разве я смогу когда-нибудь забыть то, что видела сегодня? Разве после всего этого я буду по-настоящему, по-честному счастлива?
Хал пытался убедить ее, но он даже себя не мог ни в чем убедить. А сам он как будет себя чувствовать? Вернется ли к нему сознание, что у него есть право на счастье? Найдет ли он удовлетворение в легкой и удобной жизни, зная, что она оплачена этой чудовищной нищетой? И мысли его обратились к тому миру, где беззаботные любители наслаждений живут лишь для удовлетворения своих желаний. Тут он внезапно подумал, что еще больше, чем бежать отсюда, ему хотелось бы привезти этих людей сюда – хоть на день, хоть на часок, хоть на минутку, – лишь бы они услышали этот хор рыдающих женщин!