Текст книги "Король-Уголь"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

29

Они подошли к дому, где жил Джон Эдстром. Хозяйка, жена рабочего, открыла дверь. Хал спросил Эдстрома. Она ответила:

– Совсем плох наш старик.

– Что с ним?

– Его искалечили. Разве вы не знаете?

– Нет. Каким образом?

– Избили, сэр. Сломали руку и едва не пробили череп.

– Кто? Когда? – в один голос закричали Хал и Мэри.

– Неизвестно кто. Это было четыре дня назад, вечером.

Хал сообразил, что это случилось, вероятно, в тот вечер, когда он убегал от Мак-Келлера.

– А врач у него был?

– Да, сэр. Но мы не можем как следует лечить его, ведь муж у меня сидит без работы. А я занята: у меня дети и жильцы.

Хал и Мэри побежали наверх. В комнате, где лежал их друг, было темно, но он узнал их по голосам и приветствовал чуть слышным радостным возгласом. Хозяйка принесла лампу, и они увидели, что Эдстром лежит на спине с забинтованной головой, положив на грудь руку в лубке. Вид у него действительно был ужасающий, добрые глаза запали, и в них застыло страдальческое выражение. Хал вдруг вспомнил, что Джефф Коттон называл его старым проповедником…

Несчастье случилось в то время, как Хал бежал к поезду Перси Харригана. Эдстром криком предупредил беглецов об опасности, а сам бросился вслед за ними. Но тут один из охранников, поравнявшись с ним, сбил его с ног ударом прямо в глаз. Эдстром, падая, стукнулся головой о мостовую и потерял сознание. Так он пролежал несколько часов, пока на него не наткнулся какой-то прохожий, который позвал полицейского. Они обшарили его карманы и нашли на клочке бумаги его адрес. Вот и все. Что тут еще прибавить? Обращаться за помощью к Мак-Келлеру он не захотел: все, наверное, сейчас по горло заняты – борются ведь, чтоб скорее открыли шахту. У него нет никакого права обременять в такое время людей своими бедами.

Хал слушал тихий рассказ старика и снова ощутил прилив бешеной ненависти, зародившейся в его душе в Северной Долине. Хал понимал, что это глупо, ибо избиение какого-то старика, который возбуждал беспорядки, можно считать «мелочью» по сравнению с другими жестокостями охранников. Но Халу это показалось самым характерным из всех злодеяний, свидетелем которых он был, потому что здесь воплотилась полная слепота шахтовладельцев к истинным ценностям человечества. Ведь этот кроткий, терпеливый старик, несмотря на все, что пришлось ему выстрадать, не научился ненавидеть и сохранил свою веру. Но разве наемным убийцам «Всеобщей Топливной компании» дело до его веры? Какую пользу принесли старику его философия, его душевная чистота, его надежды на светлое будущее человечества? Бандиты походя стукнули его и оставили распростертого на земле, нимало не интересуясь – жив он или мертв.

Нынешний день принес Халу кое-какие радости: приятно вспомнить про свое маленькое приключение под видом вдовы и про то, что Мэри удалось одержать над собой победу. Но сейчас, слушая прерывистый шепот Эдстрома, Хал почувствовал, что вся радость его потухла. Предстала неприкрашенная правда: он потерпел поражение – полное, безоговорочное поражение! Он причинил шахтовладельцам мимолетное беспокойство, но не пройдет и нескольких часов, как они сообразят, что он оказал им большую услугу, прекратив стачку. Снова завертятся колеса промышленности, и рабочие окажутся в том же положении, в котором они были до появления среди них коногона и подручного по имени Джо Смит. Какое значение имеют эти разговоры о солидарности и надежде на лучшее будущее: что это в конечном итоге изменит в беге колес промышленности? У рабочих Северной Долины сохранится то же право, которое у них было всегда, – право оставаться рабами или же, если им это не угодно, право стать героями-мучениками.

Мэри держала руку старика, нашептывая ему слова, полные глубокого сочувствия, а Хал, пылая яростью, шагал взад и вперед по крошечному чердаку. Внезапно он решил, что не вернется в Уэстерн-Сити. Он останется здесь, выпишет какого-нибудь честного юриста и с его помощью будет добиваться, чтобы виновники этого преступления были наказаны. Он использует все юридические возможности, а если понадобится, бросится в политическую борьбу, чтобы раз навсегда положить коней диктатуре угольной компании в этих местах. Он найдет кого-нибудь, кто опишет все, что здесь делается; он достанет денег на издание газеты и опубликует все факты. И, пока еще бурлила в нем ярость, Хал Уорнер успел выставить свою кандидатуру на пост губернатора и начал в мечтах разоблачать избирательную машину республиканцев, – а все это только потому, что один из сыщиков угольной компании, оставшийся неопознанным, сшиб с ног какого-то старика так, что тот скатился в канаву и сломал себе руку.

30

В конце визита Халу пришлось спуститься с облаков на землю и заняться практическими вопросами. Он присел около постели Эдстрома и объяснил ему с большим тактом, что к нему приехал брат и дал ему денег. Брат очень богатый человек, поэтому можно отвезти Эдстрома в больницу или, если он предпочитает, Мэри поселится рядом и будет сама ухаживать за ним. Они обратились к стоявшей в дверях хозяйке. Трое-то жильцов у нее уже есть, – сказала хозяйка, – а домик маленький. Не согласится ли Мэри спать в одной кровати с детьми? Халу это предложение показалось неподходящим, но Мэри приняла его. Ее побуждения были вполне ясны: Мэри придется взять у Хала немного денег, потому что Эдстром очень нуждается, но на себя она постарается потратить как можно меньше.

Джон Эдстром, конечно, ничего не знал о событиях, разыгравшихся после того памятного вечера. Хал вкратце рассказал ему всю историю, не упомянув, впрочем, о перемене в жизни одного шахтерского подручного. Он рассказал о роли, которую Мэри сыграла в стачке. Чтобы развлечь старика, он описал Мэри сидящей на белоснежном коне в белом одеянии, мягком и блестящем, точно Жанна д’Арк или предводительница суфражисток.

– Это он намекает на мое старое платье! – сказала Мэри.

Хал поглядел на нее: да, она по-прежнему в синем ситцевом платье.

– В этом платье есть что-то таинственнное, – сказал он. – Как в сказках – волшебное платье, оно само штопается, само стирается, само крахмалится. Одного такого платья вполне хватает!

– Вот еще! – воскликнула Мэри. – В Северной Долине чудес не бывает. Это я сама такая волшебница: ночью стираю свое платье и сушу над печкой, а утром глажу.

Она сказала это вполне весело, но даже старик, которого сейчас мучила боль, понял трагедию девушки, имеющей только одно платье в том возрасте, когда хочется любви. Он поглядел на юную пару и заметил, что они проявляют друг к другу явный интерес. Как свойственно многим старикам, он любил помогать влюбленным.

– Ей, может, скоро понадобится фата с флердоранжем, – сказал он.

– Да ну вас! – рассмеялась Мэри.

– Конечно, – поспешно вмешался Хал с неожиданной галантностью. – Она ведь сама – цветок. Дикая роза шахтерского поселка. Поэты спорят о ней. Одни говорят: «Не тронь ее, пусть остается на стебле». А другие: «Рви, пока цветет, пользуйся мгновением…»

– Вы с кем-то меня путаете, – рассмеялась Мэри, – ведь я только что скакала на белом коне.

– А я помню, Мэри, что не так давно ты была муравьем! – сказал Эдстром.

Внезапно лицо Мэри омрачилось. Одно дело – подшучивать над ее личной трагедией, но над стачкой – нельзя!

– Да, я помню. Вы сказали, что я не выйду из рядов. Вы были прозорливее меня.

– Это одно из тех свойств, которые появляются вместе со старостью! – Он протянул к ней свою скрюченную старческую руку. – И ты будешь продолжать теперь? Ты теперь стала сторонницей рабочего движения, правда, Мэри?

– Да! – не задумываясь, ответила она, и ее серые глаза сверкнули.

– Как говорят: кто раз бастовал, всегда будет бастовать. Надо тебе, Мэри, подумать о своем образовании. Ведь когда начнется общая забастовка, шахтеры будут ждать, что ты их поведешь. Меня уже тогда не окажется на свете, но молодые должны меня заменить.

– Я свой долг выполню, – тихо ответила Мэри. Она словно получала благословение старика.

Хозяйка ушла вниз к детям, но скоро вернулась и сказала, что пришел какой-то джентльмен и спрашивает, долго ли ему еще дожидаться брата. Тут Хал вспомнил, что Эдуард давно уже ходит взад и вперед по улице в одиночестве, если не считать, впрочем, так называемого коммивояжера. Решение младшего брата остаться в Педро, к этому времени уже поколебленное, продолжало постепенно улетучиваться. Он понял, что жизнь – весьма сложная штука, полная противоречивых моральных обязательств. Он еще раз заверил старого шахтера, что вполне способен избавить его от нужды, а затем простился, говоря, что уезжает ненадолго.

Он вышел, и Мэри проводила его до лестницы. Он пожал – на этот раз без свидетелей – большую грубую руку девушки.

– Мэри, – сказал он, – я хочу, чтобы вы знали: я никогда не забуду вас. И никогда не забуду шахтеров.

– Ах, Джо! – воскликнула она. – Не поддавайтесь – ведь вас хотят забрать у нас! Вы нам так нужны!

– Я возвращаюсь домой на короткий срок, – ответил он. – Но вы можете быть уверены в одном: как бы ни обернулась моя жизнь, я буду бороться за рабочее дело. Когда объявят общую забастовку здесь, в этом угольном районе, – а мы знаем, что здесь это произойдет обязательно, – я приеду и выполню свой долг.

– Я вам верю, – сказала она, смело глядя ему в глаза. – До свидания, Джо Смит!

Она не отвела взгляда, но Хал заметил, что голос ее осекся. Он почувствовал горячее желание заключить ее в свои объятия. Это было очень странно, ведь он твердо знал, что любит Джесси Артур. Он запомнил вопрос, который однажды задала ему Мэри: способен ли он одновременно любить двух девушек? Это, конечно, плохо согласуется с моральным кодексом, который ему внушался, но, кажется, он действительно способен!

31

Хал вышел на улицу, где его брат в волнении шагал взад и вперед около дома. «Коммивояжер» вторично пытался завязать с ним разговор, но получил предложение немедленно убираться ко всем чертям.

– Ну как? Теперь уже все? – спросил Эдуард, срывая свою злость на брате.

– Да, – ответил Хал. – Кажется, все. – Он понимал, что Эдуарда не взволнует сообщение о сломанной руке Эдстрома.

– Тогда, ради бога, переоденься, и пойдем ужинать.

– Хорошо, – согласился Хал, но с таким рассеянным и убитым видом, что Эдуард внимательно на него посмотрел. Даже в слабом лунном свете он увидел, что брат исхудал и глаза его ввалились. В первый раз за все время Эдуард осознал, как глубоко отразились на юной душе все эти переживания.

– Эх ты, бедняга! – воскликнул он в приливе нежности. Но Хал ничего не ответил. Ему не нужно сочувствие. Ему ничего больше не нужно! Эдуард в отчаянии развел руками: – Ей-богу, я не знаю, что мне с тобой делать.

Они направились в гостиницу. По дороге Эдуард старался придумать тему для какого-нибудь безобидного разговора. Зная, что скоро закроют магазины, он заранее купил все необходимое для Хала. Не стоит благодарить, мрачно прибавил Эдуард, – не ехать же ему в Уэстерн-Сити в компании с оборванцем!

В гостинице юный шахтер принял ванну, первую настоящую ванну за весьма долгий срок. (Уже больше никакая дама не посмеет сказать в присутствии Хала Уорнера, что бедняки могут по крайней мере соблюдать чистоту!) Он побрился, привел в порядок ногти, причесал волосы и оделся как джентльмен. Против воли он почувствовал, что к нему частично вернулась его обычная жизнерадостность. Какое странное и восхитительное ощущение – снова выглядеть джентльменом! Он вспомнил рассказ о старом негре, который любил защемить палец – ведь чувствуешь такое облегчение, когда проходит боль!

Они вышли, чтобы поискать какой-нибудь ресторан. Напоследок Эдуарда постигло еще одно несчастье. Хал вдруг заметил проходившего мимо старого рабочего и с криком: «Майк!» – бросился к нему. Хал будто забыл, что он джентльмен, и старый шахтер тоже забыл про это. Правда, в первую минуту он удивленно уставился на Хала, но затем и сам рванулся к нему и заключил его в свои медвежьи объятия.

– Джо! Мой подручный! – закричал старик, крепко шлепнув Хала по спине. – Господи! – и снова – шлепок, но уже другой рукой. – Эй, ты, чертов сын! – И он чмокнул Хала, исколов его своим щетинистым подбородком.

Но посреди этих взрывов радости старик вдруг заметил, что его подручный как-то странно выглядит. Он отступил, приглядываясь:

– Новый костюм? Разбогател, что ли?

Ясно было, что старик еще не слыхал новость относительно Хала.

– Мне повезло с работой, – сказал Хал.

– Где же ты работал?

– Да вот занят был забастовкой в Северной Долине.

– Как же это? Заработал на забастовке?

Хал рассмеялся, но постарался перевести разговор на другое:

– А вы где работаете?

– Я тоже бастую, но я бастую сам по себе.

– Что, нет работы?

– Два дня работал на железной дороге. Чинил шпалы. Платили два доллара двадцать пять центов в день. Теперь уже все кончилось.

– А на шахте вы не пытались устроиться?

– Куда там? Теперь уже крышка! Пошел я в Сен-Жозе. Начальник шахты говорит: «Убирайся к черту, старый смутьян! Больше в нашем районе ты никуда не поступишь!»

Хал поглядел на Майка и только сейчас заметил, как он осунулся и побледнел. Стало быть, эта бодрость у него вся напускная!

– Мы собираемся пойти перекусить, – сказал он. – Хотите составить нам компанию?

– Еще бы! – радостно отозвался Майк. – Я теперь ем не часто.

Хал представил ему брата. «Мистер Эдуард Уорнер», – и тот буркнул, не скрывая своего раздражения: «Очень рад», осторожно коснувшись мозолистой лапы старого словака. Терпение Эдуарда было исчерпано до самого дна! Он надеялся найти приличный ресторан и поужинать по-настоящему, но какое это удовольствие видеть напротив себя голодную физиономию какого-то бродяги!

Они зашли в ночную закусочную, где Хал и Майк взяли себе молоко и бутерброды с сыром, а Эдуард сидел и удивлялся, как это Хал может есть такую пищу. А тем временем оба закадычных дружка рассказывали друг другу о том, что им пришлось испытать за эти дни. Майк хлопал себя по колену и радостными возгласами одобрял подвиги Хала.

– Ай да Джо! – восклицал он и затем обращался к Эдуарду, ища у него подтверждения. – Каков парень, а? Черт побери! Лучше всех мой Джо!

И он даже хлопнул Эдуарда по плечу.

В последний раз Хал видел Майка Сикориа из тюремного окна, когда тот раздавал образцы его подписи, а Бад Адамс задержал его. Охранники отвели его в сарай позади электростанции, где он застал Каузера и Каловака – двух шахтеров, тоже арестованных за распространение листков с подписью Хала.

Майк в мельчайших подробностях рассказал об этих событиях со свойственной ему живостью:

– Я говорю: «Мистер Бад, если вы собираетесь выселить меня отсюда, мне надо захватить с собой свои вещи». А он говорит: «У черта на рогах ищи свое барахло!» А тогда я говорю: «Мистер Бад, а кто мне заплатит за работу?» А он: «Вот я тебе сейчас заплачу!» И давай меня бить и толкать! Затем опять заграбастал меня и тащит куда-то. Тут я вижу большой автомобиль и говорю: «Черт! Это мне-то ехать на машине? Я за все свои пятьдесят семь лет никогда на ней не ездил. Я всегда думал, скоро умру, так и не покатаюсь». Вот едем мы вниз. Я кругом смотрю. Вижу, горы. Славный свежий ветерок мне в лицо дует. Я и говорю: «Молодец вы, мистер Бад, никогда я не забуду этого автомобиля. За всю свою жизнь такого удовольствия не испытал». А он говорит: «Заткнись, старый пес!» Приезжаем в прерию, поднимаемся на Черные горы. Тут они останавливаются и говорят: «А ну, дьяволы, вылезайте».

И там они нас бросили совсем одних. А на прощание сказали: «Если вы к нам вернетесь, мы вас поймаем и выпустим из вас кишки». Машина укатила, а нам пришлось идти пешком целых семь часов, прежде чем добрались до жилья. Но я не сержусь. Я у людей просил чего-нибудь поесть, а потом нашел работу – чинить дорогу. Только я не знал, освободили ли моего Джо из тюрьмы. Я все думал: неужели я потеряю своего дружка? Неужели никогда больше не увижу его?

Тут старик умолк и с нежностью посмотрел на Хала.

– Я тебе послал письмо в Северную Долину. Но ответа не получил. Я уже решил пойти по шпалам, чтобы поискать своего Джо.

А Хал сидел и гадал: что же это за чудо с ним приключилось? Здесь, в этом угольном царстве, он пережил столько страшного, а все-таки не тянет его уезжать! Он не раз еще вспомнит старого Майка с его колючими поцелуями и медвежьими объятиями.

Старик онемел от удивления, когда Хал сунул ему в руку бумажку в двадцать долларов. Хал дал ему адрес Эдстрома и Мэри, а также записку к Джохану Хартмену с рекомендацией использовать Майка для работы среди словаков, приезжающих в город. Хал объяснил старику, что он сейчас уезжает в Уэстерн-Сити. Но он никогда не забудет своего старого друга и обязательно найдет ему хорошую работу. У него мелькнула мысль, что, может быть, удастся подыскать Майку какое-нибудь местечко в имении отца. Милый старый медведь!

Приближалась минута прощания. К платформе подкатил длинный спальный состав. Было уже поздно – после двенадцати. Но тем не менее Майк не уходил. Теперь он трепетал перед Халом – обладателем такого роскошного костюма и таких громадных денег: но все же в порыве чувств он еще раз обнял своего подручного и кольнул его губы своим щетинистым подбородком.

– До свидания, Джо! – закричал он. – Возвращайся сюда! Я тебя никогда не забуду!

Поезд тронулся, и Майк, размахивая рваной шапкой, побежал по платформе следом, чтобы еще раз взглянуть на Хала и еще раз крикнуть ему: «До свидания!» Когда Хал вошел в купе, в глазах у него были слезы.

От автора

Автор на своем опыте убедился, что многие люди, читая такой роман, как «Король-Уголь», желают знать, соответствует ли он действительности. Они пишут автору, спрашивая, как следует подходить к его произведению, и требуют доказательств, чтобы самим убедиться и убедить других в достоверности изложенных в романе фактов. Ответив в своей жизни на тысячи таких писем и заранее предвосхищая вопросы в связи с данной книгой, автор счел разумный ответить на них в этом послесловии.

«Король-Уголь» – это подлинная картина жизни в тех шахтерских поселках в разных частях Америки, где рабочие не организованы в профсоюзы. Автор не пожелал назвать определенное место действия, потому что подобные условии встречаются в самых различных уголках страны – например, в западной части Виргинии, в Алабаме, Мичигане, Миннесоте и в Колорадо. Большинство деталей этой картины собрано в Колорадо, где автор побывал трижды во время знаменитой забастовки углекопов 1913–1914 годов и после нее. В романе правдиво изображены условия жизни и события, которые автор наблюдал в этот период. Почти все герои – реальные люди, а каждый эпизод, имеющий социальное значение, не только взят из жизни, но является также типическим. Жизнью, описанной в книге «Король-Уголь», живут в настоящее время в этой «свободной» стране сотни тысяч мужчин, женщин и детей.

Мы можем полностью удовлетворить читателя, требующего доказательств. Ни одна забастовка не была так тщательно изучена, как Колорадская. В распоряжении автора имеются материалы не меньше, чем в восемь миллионов слов. Большая часть их – официальные показания, данные под присягой. Например, доклад комитета Конгресса – официальный документ размером в тысячу страниц убористой печати, содержащий около двух миллионов слов. Другой официальный документ такого же размера – это свидетельские показания, данные «Комиссии Конгресса по вопросам производственных отношений». В распоряжении автора имеется специальный отчет о забастовке в Колорадо, приготовленный для этой Комиссии в виде книги в 189 страниц, где можно найти подтверждение всех фактов, а также тексты свидетельских показаний, собранных комитетом, организованным по предложению губернатора Колорадо, общим объемом в четыреста тысяч слов. Кроме того, имеются: отчет священника Генри А. Аткинсона, изучавшего забастовку в качестве представителя Федерального совета христианских церквей Америки и Культурно-бытовой комиссии Союза Независимых церквей; отчет милиции штата Колорадо, явившийся результатом тщательного расследования; бюллетени, издававшиеся обеими сторонами в период конфликта; показания, полученные судебными следователями; и, наконец, статьи различных авторов, которые можно найти в комплектах следующих изданий за 1914 год: «Everybody's Magazine», «Metropolitan Magazine», «Survey», «Harper's Weekly» и «Collier's Weekly».

Автор подготовил монтаж из различных источников, собираясь напечатать его вместо послесловия. Но когда рукопись была уже сдана в издательство, появился новый документ, затмивший все остальные своей авторитетностью. Верховный Суд вынес решение по делу, связанному с самыми основными проблемами, поставленными в романе «Король-Уголь». Не так часто писателю, написавшему роман из современной жизни, выпадает на долю такая удача, когда справедливость изложенных им положении установлена и подтверждена высшим судебным трибуналом нашего общества!

В ноябре 1914 года в графстве Хуерфано штата Колорадо происходили выборы шерифа. Некий Дж. Б. Фарр, кандидат республиканцев, известный во всем этом угольном районе под кличкой «Король графства Хуерфано», был переизбран в шерифы большинством в 329 голосов. Соперник Фарра, кандидат демократов, опротестовал выборы, обвиняя республиканцев в «подтасовке, мошенничестве и коррупции». Районный суд решил дело в пользу Фарра, но за этим последовала апелляция в Верховный Суд на основании процессуальных погрешностей.

21 июня 1916 года, после того как был уже почти исчерпан срок избрания Фарра, Верховный Суд вынес решение, по которому Фарр и все прошедшие вместе с ним по списку лица лишались мандатов в пользу списка оппозиции, так как все пункты жалобы были признаны правильными.

Решение суда очень длинное – в нем около десяти тысяч слов; юридическая терминология утомит читателя. Для нашей цели достаточно перепечатать выдержки из этого решения. Мы просим читателя внимательно изучить эти выдержки не только с точки зрения самого правонарушения, установленного судом, но и в более глубоком плане. Это правонарушение было настолько беспрецедентным, что судьи, избранные за свои глубокие познания в области истории всевозможных правонарушений, не могли не заявить следующее: «В литературе мы не можем найти таких образцов мошенничества, поэтому мы должны обратиться к духу и букве законов свободной страны, чтобы найти критерии, по которому соизмерять подобное правонарушение». Надо еще отметить, что это «преступление без названия» было совершено не в состоянии аффекта, а наоборот, являлось обдуманным и сознательным методом работы, которым планомерно пользовались могущественнейшие корпорации, созданные для выколачивания прибылей. Пусть читатель представит себе психологию людей, обладающих огромным богатством, руководивших этим преступлением для того, чтобы сохранить и умножить свои богатства, и пусть читатель подумает, как, вероятно, обращаются такие люди со своими беззащитными рабочими; а затем пусть спросит себя, нашел ли он в романе «Король-Уголь» хоть какое-нибудь мало-мальское преувеличение.

В начале судебного решения изложено существо дела, в основном со слов защитника обвиняемого Фарра. Таким образом, можно считать, что в цитируемом мною отрывке содержится описание, которое дали своим владениям сами угольные компании: «Вокруг входа в каждую шахту располагаются надшахтное здание, контора, магазин, сараи и прочие служебные постройки, а дальше в двух шагах отсюда начинаются дома шахтеров, построенные на земле Компании и принадлежащие ей же. Все жители поселка работают на шахте. Никакой другой промышленности в поселке не имеется. Это и есть картина «поселка». Всего таких «закрытых поселков» было восемь, и надо полагать, что во всех существовал один и тот же режим, запрещавший допуск туда, поскольку это было возможно, как членов Объединенного союза углекопов Америки, так и его организаторов и агитаторов, причем с целью охраны поселков от этих лиц была расставлена стража. Один из этих поселков, называющийся «Уолсен», был обнесен оградой, воздвигнутой в начале забастовки в октябре 1913 года; «Раус» и «Камерон» были огорожены лишь частично. Установлено, что люди, посещавшие эти поселки и прилегающие к ним местности, по требованию компаний должны были иметь специальные пропуска, что объяснялось «интересами производства».

Дальше суд отмечает следующее:

«Федеральные войска вступили в этот район в мае 1914 года; свидетельские показания единодушно подтверждают, что с тех пор никаких значительных актов насилия не замечалось. Таковой порядок сохранялся до и после выборов, вплоть до настоящего суда.

Таковы были обстоятельства, при которых комиссионеры[21]21
  Комиссионеры – выборные лица, заведующие отдельными отраслями управления графства. (Прим. ред.)


[Закрыть] графства изменили границы избирательных округов так, что каждый округ, кроме одного, в котором находилось несколько скотоводческих ферм, включал лишь «закрытый шахтерский поселок», обнесенный кое-где оградой и везде охраняемый вооруженной стражей. Благодаря таким совершенно незаконным действиям комиссионеров каждый избирательный округ оказался расположенным на частной земле и под контролем угольных корпораций, которые полновластно распоряжались там, разрешая и запрещая людям вход на территорию, искусственно ограниченную комиссионерами графства, но по закону являющуюся политической частью штата.

За одним только исключением вся земля и все строения в этих избирательных округах принадлежали угольным корпорациям: все жители этих округов, кроме одного человека, служили по найму у этих частных корпораций или у их сателлитов; все судьи и все члены избирательных комиссий, за исключением одного трактирщика – компаньона Фарра, были их служащими.

Избирательные участки находились на земле и в домах, принадлежащих этим корпорациям; списки избирателей хранились в частных конторах или домах этих корпораций. С этими списками обращались как с частной собственностью.

Таким образом, народные избирательные округа и техника народных выборов были предоставлены неограниченной власти и полному контролю частных угольных корпораций, которые использовали эту власть в своих собственных целях; эти округа находились на территориях, куда не мог проникнуть ни один человек ни по личному, ни по общественному делу без особого разрешения, выдаваемого этими частными корпорациями.

Ограничение допуска в эти так называемые избирательные округа относилось к представителям всех классов: вход запрещался торговцам, ремесленникам и разным другим гражданам, независимо от того, являлись ли они по частному делу, или по общественному. В одном случае, как выяснилось, было отказано пропустить в «закрытый поселок» самого губернатора и генерал-адъютанта штата. А в округе, созданном в поселке «Уолсен», наблюдатели от демократической партии и доверенные лица, одним из которых был Нилли, кандидат демократов на пост шерифа, были вынуждены обратиться за помощью к отряду федеральных войск, чтобы под их эскортом добиться допуска в избирательный округ и к урнам. Солдаты в качестве охраны оставались на избирательном участке весь день и часть ночи…

Но если и были какие-нибудь сомнения относительно положения в этих «закрытых поселках» и избирательных округах и относительно запрета представителям демократической партии проводить предвыборную кампанию на территории этих шахтерских поселков, – все сомнения окончательно рассеялись после допроса свидетеля Уэйтцела, вызванного защитой (то есть Фарром). Уэйтцел показал, что он проживал в Пуэбло и был управляющим компании «Уголь и Железо Колорадо». Под его управлением находились шахты «Рауз», «Лестер», «Идеал», «Камерон», «Уолсен», «Пикту» и «Мак-Налли». Соответственно все эти поселки находились в его власти, и в штате Колорадо он был первым административным лицом Компании после директора; все управляющие шахтами и прочие служащие подчинялись ему. Уэйтцел заявил в своих показаниях, что федеральные войска были введены 1 мая 1914 года и оставались до января 1915 года. Он заявил также, что старался не допускать в поселки людей, действующих против интересов Компании; что поселки являлись частной собственностью и соответственно рассматривались так их владельцами, что через него, Уэйтцела, Компания пользовалась правом разрешать и запрещать допуск посторонних лиц в эти поселки; но если приезжие могли доказать охране у входа или администрации шахты, что они не имеют отношения к союзу углекопов и не являются агитаторами, они допускались на территорию. «Ни один из наших противников, – заявил Уэйтцел, – не проник для общения с рабочими в поселки». Он и его подчиненные сами решали вопрос, не явился ли тот или иной приезжий сюда с целью агитации, а мистер Митчелл, председатель комитета демократической партии, считался у них, насколько ему помнится, агитатором, ибо он издавал газету и был прямо или косвенно связан с Объединенным союзом углекопов; что же касается мистера Нилли, кандидата от демократов в шерифы, то этот был связан с забастовщиками и считался неугодным человеком. Когда пришли федеральные войска, они восстановили мир и нормальное положение; после их прихода бунты прекратились; после прихода войск Компания уже не боялась ничего, кроме агитаторов. Спрошенный, охранял ли он шахтеров от дискуссий, от выступлений против Компании, свидетель заявил: «Мы этого не поощряли». Как бы мирно ни держались организаторы профсоюза, Компания не поощряла их появления среди шахтеров. Компания не разрешала организаторам профсоюза являться в поселок и обсуждать с рабочими принципиальные положения, заводить с ними споры или апеллировать к их разуму, и даже обсуждать с ними какие бы то ни было второстепенные вопросы, ибо известно из опыта, что агитаторы всегда переходят к угрозам насилия. Может быть, агитаторы сразу и не обращаются к насильственным мерам, но все же это пугает рабочих и заставляет их покидать шахты, – администрация же была озабочена тем, чтобы сохранить постоянные кадры. Свидетеля спросили, действительно ли была администрация шахты облечена правом решать, уважительна или нет цель приезда в шахтерский поселок того или иного лица, и он ответил, что да, для управляющего в порядке вещей было допрашивать на этот счет приезжих. Но, заявил он, лица, рекомендованные Фарром, обычно получали пропуск.

В этих «закрытых округах» была только одна попытка провести предвыборный митинг. Джозеф Патерсон, который сделал эту попытку, дал следующие показания.

Он был на предвыборном митинге в Оуквью. Он является близким другом мистера Джонса, помощника управляющего шахтой Оуквью, и написал ему письмо с просьбой о разрешении устроить предвыборный митинг. В субботу вечером такое разрешение он получил. Накануне митинга к свидетелю позвонил по телефону помощник управляющего и спросил, не собирается ли он вызвать своим выступлением какие-нибудь беспорядки. Свидетель ответил, что ничего подобного, конечно, не собирается делать, но что, если управляющему это не угодно, он может не приезжать. Он предупредил управляющего, что он и его спутники собираются провести митинг в пользу демократической партии. Помощник управляющего шахтой Джонс заявил, что, прежде чем идти в школу проводить митинг, Патерсон должен явиться в контору. Когда свидетель приехал для проведения митинга в школу, там собралось шесть или восемь человек, понимающих по-английски, и двенадцать или четырнадцать мексиканцев. Управляющий шахтой мистер Морган и мистер Прайс почти все время стояли снаружи у входа в школу. Свидетель заметил, что, когда к зданию школы подошла первая небольшая группа людей, управляющий остановил их, поговорил с ними, и они ушли обратно в поселок. Это повторилось несколько раз: после разговора с Морганом рабочие немедленно удалялись. Заметив это, свидетель зашел в здание школы и сказал, что проводить митинг бесполезно, так как людям запрещено присутствовать на нем. Митинг этот был назначен в школе, находящейся в здании, принадлежащем Компании. Свидетелю пришлось обращаться за разрешением использовать это помещение для митинга к управляющему угольной компании Оуквью.